Капли стекла. 5 - Как оживают кошмары

Я вернулся в комнату и упал на диван. Оставшись в одиночестве, я очень явственно ощутил необходимость хоть в ком-то, хоть в какой-то компании.

Эту ночь компанию мне составил стакан виски.

Я сидел в темноте и смотрел на оставленную дочкой гитару, подсвеченной разноцветным неоновым светом городских вывесок. Она всегда была у меня особенной. Всегда была не такой как все дети.

Еще в семь лет, на новомодное празднование Хэллоуина в каком-то детском заведении, она оделась в костюм Слеша и радостная носилась по всему залу. Мы одели ее в джинсы, высокие сапоги с каблуком, клетчатую рубашку. На голову нацепили кудрявый парик, натянули черный цилиндр и выдали зеркальные авиаторы. Гитару Лес Пол она, конечно, удержать не смогла бы, потому мы заказали для нее особый инструмент: точная уменьшенная копия, только без синглов, хамбакеров, струн и прочего. Вместо этого внутри была установлена специальная система с внешним мощным динамиком. Ей нужно было просто нажимать кнопочки, и гитара издавала нужные звуки. Прямо как в Guitar Hero.

Так вот эта маленькая бестия запрыгнула на рояль, на котором в данный момент играла одна из приглашенных звезд, и сбацала нам финальное соло Слеша из песни November Rain. Мало сказать, что родители других детей были в шоке. А в самом конце, она в лучших традициях Курта разбила свой Лес Пол о рояль.

Я был в восторге. Подхватил ее на руки и долго кружил свою рок-звезду, пока не наткнулся на острую белую линию губ своей жены. Я знал, что так и будет. Я слышал, как тихо мяукал котяра Шредингера, когда мы с Джес кружились.

Я тогда увел дочку из этого клоповника, и мы пошли есть мороженое на набережной. Смеялись всю ночь, вспоминая лица других гостей. А дома меня ожидало холодное тело жены в постели с белыми от натуги губами.

Мы не разговаривали несколько дней.

Но если вы думаете, что это что-то изменило, то вы сильно ошибаетесь. На каждый Хэллоуин или Новый Год, или любой другой праздник, мы подбирали ей новый костюм. Она всегда просила меня о чем-то особом. Например, одеться как Ронни Джеймс Дио или Роберт Плант. Пол Андерсон на Хэллоуин, Элис Купер на новогодний утренник. И если вы думаете, что это перебор для детских праздников, то вы просто не знаете, что мы учудили в прошлом году.

Я подобрал для Джесс костюм Оззи. Ну, знаете – черные длинные волосы, черный плащ, черные очки-кругляшки. Цепи, кольца на пальцах. И целая сумка съедобных ворон. Мы заказали их в кондитерской за углом. Это уж точно был шок-контент, когда моя малышка посреди праздника достала из сумки ворону и откусила ей голову. Красное желе растеклось по подбородку. Дети визжали, родители визжали. Моя красавица доедала ворону.

Нас выгнали. Мы смеялись, пока не заболели животы. Дочка предложила взять такси и поехать на набережную, а я предложил добраться туда автобусом. Джесс улыбнулась и хитро потерла руки.

В общем, вид маленькой девочки-готки, поедающей ворон на заднем сидении автобуса вызвал серьезный общественный резонанс.

Я опустил стакан на столик. Воспоминания помогли мне скоротать время. Вытянули из пучины мрака. Но в этом и состоит вся его прелесть – как только тебе начинает казаться, что тебя вытягивают из него, он тут же засасывает тебя обратно. И его повторный удар всегда намного сильнее первого луча солнца при жутком похмелье.

Кстати об этом. Я поднялся и отправился на кухню, туда, где мирно дремал мой собственный бар.

Спящая кухня, встретила меня перемигиванием десятка лампочек. В наше время от розетки работает все – от измельчителя в раковине, до новомодного чайника с wi-fi. Иногда мне кажется, что случись какой-нибудь энергетический кризис, который оставит город без электричества, то мы вернемся в каменный век и даже жопы себе подтереть не сможем, ведь современные унитазы, что моют нам задницы, тоже работают от сети.

Я достал бутылку Джони Блэк - никогда не любил мешать напитки – и пристально на нее посмотрел. Алкоголь хорошая вещь, чтобы забыться – так люди говорят. И это правда. Отчасти. Забыться ты сможешь, лишь когда ляжешь в постель, и потяжелевшие от принятого алкоголя веки сомкнутся. Это правда. Алкоголь помогает забыться. Так говорят.

Вот только никто не говорит, что в этом промежутке между первым бокалом и тревожным алкогольным сном, есть шесть-семь часов самокопания в одиночестве. В этот период алкоголь не позволяет вам забыться, наоборот. Он как старая, надоевшая вам до коликов, жена громко бубнит тебе под самое ухо, вытаскивая наружу все, что покоилось там до сих пор. Ссоры, обиды, крики, плачь, взаимные угрозы... взгляды, вздохи, примирение, страстные объятия – все это смешивается в бешеном круговороте отравленных мыслей, вызывая все новые картины и видения. Ломая тебя. Толкая вперед к еще большим ошибкам.

Нет. Я плеснул себе немного в стакан и убрал бутылку. К такому я не готов. Не сегодня, когда в соседней комнате посапывает моя дочурка. Может быть потом. Когда я не буду один. Я давно понимал, что единственная помощь от алкоголя в данной ситуации – это снятие ограничений, возможность кому-нибудь выговориться. Кому угодно: от лучшего друга, до дешевой проститутки.

Кофемашина призывающее пикнула. Я оглянулся. Она трижды моргнула мне красным глазом.

Скоро они еще думать за нас научатся. Научатся и отвесят нам пинка. Вот увидите. Просто продолжайте делать их умнее, и однажды утром вас задушит собственный вибратор, который и без того многое повидал в этом мире.

- Не сегодня, - кинул я кофемашине и, сознавая глупость своего поступка, вернулся в гостиную.

Нужно было срочно покурить. И чем быстрее, тем лучше. Я вышел на балкон.

Я и не подозревал, как сильно соскучился по сигаретам за одиннадцать лет. По терпкому запаху табака, упругому сопротивлению фильтра между пальцев, по едкому сигаретному дыму и ощущению легкости после него. Это действительно помогало очистить свой разум.

Облокотившись на край балкона, я курил и рассматривал мирно дремлющий город и его яркие неоновые вывески, что так сильно любил. Отчасти потому я и купил эту квартиру: любил наблюдать за игрой неона и светодиодных ламп. «Victoria's secret», «Harats», новый iPad, Джордж Клуни с часами «Omega», Брюс Уиллис, на белом фоне дурацкой рекламы банка – это мой мир. Мир, в котором я живу, и мне нравится такая жизнь. Раньше нравилась. До того, как Маринка устроила мне такое... устраивала много лет.

Черт, я ведь сам был на ее месте. Практически у черты. Я стоял на краю и смотрел, как волны омывают острые камни и мне очень хотелось сделать этот шаг. И я его почти сделал. Но как раз это «почти» и разделяет меня с этой шалавой.

Рабочий корпоратив. Все на «чердаке» гуляли. Пили шампанское, коньяк, виски, вино. Стоимость одних только напитков с легкостью погасила бы внешний долг одной из стран третьего мира. Мы отмечали удачную сделку с японской компанией. Она должна была принести нам миллионы.

Я заканчивал работу над дизайном dOS, можно сказать вносил последние штрихи, и как любой творец никак не мог отправить свое детище в большой мир, все еще считая его не готовым. В мой кабинет влетела, пошатываясь, Лина (сокращенно от Эвелины) – секретарша заместителя генерального директора. Девушка, которой едва только стукнуло девятнадцать. С пустой головой, но внушительной грудью.

К слову именно по этой причине ее и взял на работу Дятлов. Девушка, что едва-едва окончила школу, без высшего образования, без знаний, без перспектив, с пустой головой – чем не идеальная подстилка для босса, считал он. «Без диплома, без опыта и без принципов», - любил поговаривать Дятлов.

Да только вот девушка-то оказалась с принципами. Домогался он ее несколько месяцев, пока она не сорвалась и не сбежала с «чердака», где и наткнулась на нашу ведьму Екатерину Сергееву – начальника отдела кадров, которую боялись даже члены совета директоров. Она и приютила глупышку. Напоила коньяком, выслушала слезливую историю, да и учинила разнос Дятлу, погоняя его по кабинету его же искусственной шевелюрой.

Что там было дальше, я не знаю. Лина теперь работает на моем этаже все в той же должности, только у другого человека. Говорят зарплата у нее теперь выше. Ее больше не домогаются, разве что взглядами, но до сих пор продолжают считать самым лакомым кусочком в компании. Все знают, что она одинока, но к мужчинам холодна.

Потому я был слегка удивлен, когда она ввалилась в мой кабинет и зашаталась на своих каблуках, громко смеясь и проливая шампанское на пол.

- Вы все еще работаете, Сергей Васильевич? – спросила она. (Вышло что-то воде: «Вы се ботате, Срей Всильвич»)

- Лина? Да, я... вы что-то хотели?

- Му-у-у, - выдохнула она, надув свои пухлые блестящие губки. – Вы так много работаете, что скоро просто свалитесь от изнеможения. (Выатого атаете, сто ро литесь змжения)

- Что ж, надо содержать как-то семью, - невпопад усмехнулся я, со всей силы щипая себя за ногу. Взгляд непроизвольно метнулся к фотографии моей семьи.

- Вы такой хороший муж, Сергей Васильевич. Настоящий мужчина. (Вы ой хрший муш, Срей Всильвич. Стащий мщина).

Она уселась на мой стол лицом ко мне и схватила фото.

- Это ваша дочь? Какие глаза – просто безумие какое-то! (Эт ша дошь? Кие гза – прсто зезумие ктто).

- Да. – Я выхватил снимок из ее рук. – Да, она очень красивая. – И добавил снова не к месту: - Вся в свою маму.

- М-м-м, как мило. (ммм, к мло).

- Лина, мне надо работать, вы не могли бы...

- Конечно, могла бы (Кнеш мгла бы), - заверила она меня и спустилась под стол.

В следующее мгновение ее руки уже поднимались по моим бедрам к ремню. Одна его остервенело дергала, вторая настойчиво массировала мне член через штаны.

- Лина, нет! – В голосе уверенности не было. Как и в моей голове.

- Все хорошо. Я давно этого хочу (Се хршо. Я двно эт хчу).

В ее словах сексуальности было чуть, но вот в приоткрытых влажных губках, в глубоком декольте ее блузки и ритмичных движениях руки... Я знал, что на краю. Знал, что соскальзываю. Не было никаких взглядов на фото жены или глаза моей дочери. Не было никаких откровений свыше. Это жизнь, не кино. Я просто осознал, что я творю. Осознал, чем это может обернуться, какую боль принесет моей семье, и возможно потушит голубой огонек в глазах дочурки. Меня облило ледяной водой.

- Лина, нет! – На этот раз я кричал.

Она застыла и трезво посмотрела на меня.

- Я не могу, Лин. Я не могу так поступить с ними. Я люблю свою семью. – Слова высокопарны. Но это было правдой. Это было именно то, чего сейчас так хотело мое сердце.

Лина улыбнулась. Грустно, но улыбнулась.

- Я знала. Я знала, Сергей Васильевич. С первого дня. (Я знала. Я знала, Сергей Васильевич. С первого дня)

- Мне очень жаль, Лина, - пробормотал я, застегивая ремень.

- Мне тоже, Сергей Васильевич. (Мне тоже, Сергей Васильевич)

Она наклонилась ко мне и прижалась к моим губам. Я не хотел отвечать на поцелуй, но все вышло само. Когда мои губы приоткрылись и ее острый язычок скользнул вовнутрь, я провел по нему своим. Короткая секунда и она уже закрывает за собой дверь.

Я сидел потрясенный, опустошенный, возбужденный, обливающийся потом. Член был словно камень. Мне пришлось задернуть жалюзи, взять свой лэптоп и закрыться с ним в личном туалете. Я запустил порно с какой-то девочкой и вибратором, и остервенело дрочил, пока не заляпал весь белоснежный кафель уборной. Затем стыдливо сидел в углу душевой кабинки и копался в себе.

Вечером я напился в хлам и хотел обо всем рассказать жене. Но был так пьян, что не смог выговорить и слова. Поговорил об этом своим друзьям, но они отговорили меня рассказывать. Ничего ведь не было, кричали они, вот и не вздумай ничего говорить, если еще хочешь воспитывать свою дочь. Никто не может сказать, что у женщин в голове.

А ведь как оказалось, то же, что и у мужчин. Только они преподносят это так, словно делают нам одолжение, а иногда и попросту продают себя за подарки, скрывая то, как им самим нужен секс. Он нужен всем нам. И в этом мы одинаковы. С одним лишь исключением – мужчины этого не скрывают и говорят обо всем прямо.

Я усмехнулся своим воспоминаниям и выбросил истлевший окурок с балкона вниз. Знал, что это непорядочно, но так хотелось сделать что-то незаконное. Маленький бунтарь.

Именно в этот момент истошно завопила Джесс.









Комната Джесс представляла собой музей ее увлечений: плакаты любимых групп, аниме-персонажей, гитары на стенах, заброшенный спортивный инвентарь и разного рода награды. Все это сейчас мирно покоилось в полумраке комнаты освещаемое небольшим прямоугольником лунного света, что пробивался в комнату сквозь узкий разрез штор. Вещи мирно дремали.

Моя жена была не в восторге от комнаты Джесс, всегда ее недолюбливала и кривила губы каждый раз как заходила сюда. Ее глаза пробегались по плакатам, вертикальная складка искажала идеально гладкий лоб, а взгляд холодных глаз обращался ко мне. Маринка все время требовала, чтобы Джесс убирала ненужные ей вещи, выкидывала, если на то пошло. Она не любила весь этот ненужный хлам, как она это называла. От своих лишних вещей Марина избавлялась охотно, отправляя их в мусорные контейнеры.

Джесс была не такой. Она любила старые вещи, они напоминали ей о хороших деньках из прошлого. Это у нее от меня.

А вещей тут и правда, было слишком много. И все дело в том, что растить маленького гения задача не из простых. Джесс любила познавать новое, что-то ранее не доступное. Но вся беда в том, что быстро освоившись с новым делом, Джесс тут же теряла к нему интерес. Она все хватала на лету и за пару месяцев добивалась поистине колоссальных результатов, не доступных другим детям. Да что там, не доступных даже большинству взрослых людей.

Джесс занималась танцами, когда была совсем маленькой, по настоянию матери, разумеется. Ее платье висело на плечиках шкафа. Каталась на борде. Он покоился на специальных крючках на стене. Изучала несколько языков. Полочки буквально ломились от книг и словарей. Обожала читать. Читала все: от Берроуза до Фрейда. Играла в футбол, баскетбол, волейбол, и все это забросила. Весь инвентарь заполнял свободные уголки комнаты.

Год назад Джесс увлеклась хоккеем. Прямо-таки заболела им. Играла на позиции центрфорварда. Форма была составлена у стены и напоминала маленького человечка, что притаился в тени.

Было время, когда девочка всерьез увлеклась резьбой по дереву и даже вырезала себе отличные черепа в навершиях спинки кровати, и теперь они мерзко скалились, освещенные призрачным светом луны.

Если не считать умытые кровью плакаты Юно, то комната казалась вполне обычной комнатой маленького ребенка, который сейчас мирно спал в своей кроватке.

Эклектический гул, такой, какой можно услышать вблизи линий высокого напряжения, появился внезапно и стал медленно нарастать, словно источник гула становился ближе.

Джесс обожала компьютеры и это стало единственным увлечением, которое не отпускало ее уже несколько лет. В комнате было полно разных материнских плат, сгоревших и новеньких процессоров, плашек памяти, жестких дисков, выкорчеванных из мониторов матриц и прочих микросхем. Все находилось в состоянии организованного хаоса, разобрать который могла только их маленькая хозяйка.

Первым на гул среагировал визуально старенький лэптоп, напоминающий эпловский пауэрбук. Он тихо пикнул и зашумел крохотным куллером. Дважды мигнул индикатор под глазом видеокамеры.

Гул был все еще едва различимым, даже в тишине ночного дома, но девочка отчего-то проснулась. Дернулась как от кошмара и быстро села на кровати, потирая сонные глазки. Она как затравленный зверек осматривала враждебную в темноте комнату и крепче прижимала к себе одеялко.

Ощущение присутствия навалилось внезапно, неожиданно, и принялось давить на нее как остатки ночного кошмара, что все никак не хочет тебя отпускать. Гул донесся до ее ушей, и девочка в страхе прижалась к спинке кровати.

Она никогда не боялась темноты. Никогда не боялась монстров, что в ней обитают. Но эта ночь была особенной. И темнота была особенной. Она жила своей темной жизнью, демонстрируя девочке все ужасы, что могут в ней таиться.

Джесс до боли в глаза всматривалась в силуэт своей хоккейной формы, в небрежено брошенный поверх наплечных щитков шлем, и с каждой секундой, с каждым ударом сердца, с каждой капелькой пота, скатившейся по виску, ожидала, что вот сейчас он оживет. Сейчас он повернет к ней свою темную голову, а шлем будет зиять предательской пустотой внутри. Краги прошуршат толстыми пальчиками по паркету пола, и черный человечек поползет по полу к ее кровати. Поползет непременно, ведь у него нет ног.

Она все смотрела и смотрела на шлем, не в силах оторвать взгляда. Она даже практически видела, как он поворачивается. Потому не заметила, как стих гул и внезапно навалилась гнетущая тишина.

Позолоченная ручка двери с тихим скипом поползла вниз. Девочка с ужасом за ней наблюдала, понимая, что это не может быть папа. Папа сейчас крепко спит на диване, запив горечь крепким напитком. Все ее тельце сжалось, уплотнилось до размеров футбольного мяча и перебралось в голову. Голова – все, что она сейчас ощущала. Тело напрочь отсутствовало, словно и было той самой крысой, что первой сбежала с тонущего корабля. Глаза девочки не отрывались от дверной ручки.

Вот она полностью опустилась. Дверь тихо скрипнула и подалась вовнутрь. В узком проеме чернела пустота. Ни очертаний комнаты, ни призрачного света, что проникает с улицы. Чернота. И она была живой.

Джесс дрожала всем телом. Сердце бешено билось в груди, мощными толчками разгоняя кровь по венам и с такой силой отдаваясь в глазах, что казалось они сейчас выпрыгнут на пол.

Дверь открылась до середины и застыла. Темнота жила, но она была пустой.

Сопровождаемые гулом, одновременно включились все электрические приборы в комнате, даже те, что не были подключены к сети. Замерцали черно-синюшной пустотой разбросанные матрицы экранов. В голубоватом свете помех, Джесс увидела, как ожил ее плюшевый мишка.

Он медленно поднялся на две лапы и, дергая руками, как кукла в театре, шагнул со стола.

- Я люблю тебя! – Вещала игрушка. – Я люблю тебя. – Его голос изменился, исказился, словно зажевало пленку. – Я... ЛЮБ...ЛЮ...ТЕ...Я-Я-Я!

Освещенная синим мерцанием экранов, фигура медведя отбрасывала жуткую тень на стены и потолок. Тень злобно пошатывалась, все увеличиваясь в размерах.

Игрушка ткнулась головой в пол и затихла. Странно, находясь на грани истерики, подумала Джесс, в нем даже нет батареек.

Черная тень отделилась от стены между шкафом и окном. Сначала это был простой силуэт, но потом он медленно приблизился, вышел из тени, но ей же и остался. Черная фигура, худая как щепка, с руками настолько длинными, что кисти волочились по полу, застыла у кровати девочки. Ни лица, ни шеи, голова, словно продолжение тела. Обычный нарост.

Гул усилился. Экраны заморгали, по ним пошли помехи. Все приборы пищали, сверкали лампами-индикаторами. Заработал забытый в углу принтер, выбрасывая залитые черным листы.

Рот Джесс медленно открылся, руки крепче сжали одеяло, она зажмурилась и закричала чтобыло сил.