Капли стекла. 6 - Как взламывают врата

Когда я вломился в комнату своей дочери (не думал, что это произойдет раньше, чем она начнет встречаться с мальчиками), то словно оказался в киберпанковом приходе наркомана: мигало все, что могло мигать, разбросанные матрицы равномерно мерцали голубым, иногда искажаясь помехами, настенные часы Чеширского кота неистово мотали глазами и хвостом. Всю эту жуткую какофонию звуков венчал приглушенный электрический гул и визг моей дочери.

Я сделал шаг в комнату. Плюшевый механический медведь под моими ногами попытался подняться. Он стоял в весьма откровенной позе и бился головой об паркет.

- Я... Я... ТЕ-БЯ-Я... ЛЮБ-ЛЮ-Ю-У-У... - словно голос из гребанной преисподней.

Я пнул его, и медведь преодолел половину комнаты, прежде чем наткнуться на противоположную стену и замолкнуть. И только в этот момент я увидел его – темная неясная фигура с длинными до пола руками. Она стояла у кровати, когда я вошел, но заметив меня, издала пронзительный механический вой и кинулась в стену.

Настенные часы с котом не выдержали такого ритма и вспыхнули искрами, разбрасывая искореженные детали.

- Папочка! – вопила Джесс, протягивая ко мне руки.

В один прыжок я оказался возле нее и крепко прижал, закрывая своим телом. Тварь бесновалась у стены, провалившись в нее по пояс. Ее вздернуло к потолку, потянуло, словно она купальщица, которую под водой схватила большая белая. Руки существа мотались из стороны в сторону, как у рекламного воздушного болванчика у торгового центра.

Почему все закончилось, я сказать не могу. Тварь просто исчезла в стене, а вместе с ней закончилось бешенство техники и стих гул. Или стих гул, а вместе с ним исчезла и тварь. Слова вроде те же, но вот смысл в них совсем другой, верно?

- Джесс, девочка моя, ты в порядке?

Я крепко прижимал ее к себе, боясь отпустить, а она дрожала всем телом.

- Она красивая?

Я не совсем понял, о ком говорит моя дочь.

- Кто красивая, милая?

- Эта девушка? Певица. Каори.

- Каори? – Я испуганно смотрел на Джесс, опасаясь, что произошедшее как-то повлияло на ее психику. 

- Прошу, папочка, мне очень надо.

Когда реальность уноситься у тебя из-под ног, и ты теряешь твердую опору, тебе жизненно необходим какой-нибудь якорь. Якорь, который сможет связать тебя с этим миром. Якорь, который подскажет тебе что реально, а что нет. Таким якорем для моей девочки была музыка.

- Красивая, мороженка. Очень красивая.

- И у нее красивый голос. А что в ее внешности тебе больше всего нравится?

- Разве такое может быть? Что-то одно? Разве такое может быть?

- Пап!

- Уголки ее губ всегда чуть опущены, это просто особенность ее лица, потому она всегда кажется чуть грустной, чуть задумчивой. Но именно по этой причине улыбка Каори ослепительней вдвойне.

Джесс слушала меня внимательно, крепко сжимая руками, воротник моей рубашки и постепенно успокаивалась. Она тихо что-то мурлыкала себе под нос, как человек пытающийся написать музыку, но все еще не способный подобраться нужные ноты и тональность.

- Мне нравится.

- Что нравится, милая?

- Эта песня. Последний поцелуй. Она красивая.

- Ты споешь ее мне?

- Не сейчас, папочка, мой мир все еще звенит как камертон.

Я понимал ее. Мой мир тоже еще звенел, но это был звон падающих осколков стекла. Они сыпались мне под ноги и оглушительно хрустели.

Вероятно, мы сидели бы вот так – обнявшись, несколько часов, если бы новый нарастающий гул не заставил нас вздрогнуть.

- Оно возвращается? – простонала Джесс. В голосе не было паники, только бесконечная печаль. – Мы умрем, папочка?

- Нет, мороженка. Сегодня мы не умрем.

Я прислушался. Этот звук был мне хорошо знаком.

- Идем.

Я потянул дочь за собой. Она послушно пошла следом, ни на минуту не отпуская мою руку. Гул становился невыносимым. Нам даже приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.

- Что там папочка? Это вертолет?

Я промолчал. Я точно знал, что сейчас в черном ящике.

Мы выбежали на балкон. Военный Ми-8 раскрашенный под камуфляж пролетел прямо над нами, заставив нас упасть на колени и схватиться за головы. За спиной хлопнули двери, и зазвенело стекло.

- Летит к башне ДайКорпа.

Джесс была права, вертолет направлялся именно туда, к высокой башне в форме длинного острого когтя из стекла и металла, освещенного десятком огней и с мигающей красной лампой на шпиле.

Я подошел к телескопу – еще одному из прошлых увлечений Джесс – и направил его на здание ДайКорп. Вертолет не стал подниматься выше, чтобы совершить посадку на специально оборудованной площадке на «чердаке». Вместо этого он спустился ниже и завис над широким садом для отдыха персонала. Через секунду из него стали выскакивать мелкие фигурки в военной форме.

- Морпехи, - крикнул я Джесс. – Какой-то особый отряд. Их знаков я не узнаю. И это не частная охрана компании. Этих бы я узнал.

- Пап. – Джесс потыкала меня пальцем в спину.

- Что такое, девочка моя?

  Джесс усиленно кусала губу. Лицо было бледным, но сосредоточенным.

- Ситуация вышла из-под контроля.

Я ее не понимал. Мой мозг работал намного медленнее, чем мозг моей гениальной дочки.

- Ситуация вышла из-под контроля, - повторила она, указывая рукой на зависший в паре кварталов от нас вертолет. – Только по этой причине ДайКорп могли привлечь армию.

Она была права. Такая компания как ДайКорп имеют свои войска финансируемые из бюджета. Обычно это бывшие военные, компании наемники, с бритыми головами, квадратными мордами и отсутствующими принципами. Но если вызвали армию, то тогда охрана...

- Да, папочка. – Джесс все прочитала по моему лицу. – Скорее всего, охрана уже мертва.

- Боже, Джесс, их там почти сотня!

- А сколько людей необходимо, чтобы уничтожить оживший ночной кошмар?

Она попала в точку. Кошмар уничтожить нельзя. Его нельзя прогнать и нельзя забыть. Кошмар сам решает, когда покинуть вас.

- Черт возьми, мать вашу – прости, Джесс, - что же там происходит?

Я сам не знал, был ли это вопрос или обычный крик души, но спокойный голос моей дочери все поставил на свои места:

- Хочешь увидеть?

Мы спустились по лестнице, решив не искушать судьбу и не использовать лифт. Покинули здание с черного хода и свернули в подворотню между нашим домом и соседним. Выглядело здесь все отвратительно, совсем не закоулок престижного дома. Воняло еще хуже.

Джесс повела меня в закуток с мусорными баками. Ночь была очень теплой, отчего-то температура поднялась градусов на семь, и потому она надела на себя длинную футболку без рукавов с капюшоном – кажется, женщины называют ее туникой, - с принтом Кобейна. Достаточно длинную чтобы прикрыть нижнее белье, но не достаточную для того, чтобы скрыть колени. Черно-розовые полосатые чулки выше колена – идеальный zettai ryouiki. Ядовито-розовые кеды на ногах и того же цвета наушники. За спиной болтался черный рюкзак увешанный значками.

Я смотрел на Джесс и думал: «Когда же она в первый раз покрасит волосы в розовый цвет и покажется мне?». И как я на это отреагирую? Буду стоять как истукан, открывая и закрывая рот, а потом выдавлю: «Очень красиво... милая». Или устрою истерику с криками и размахиваниями руками? Нет, второй вариант, скорее для моей жены.

- Джесс, - зашептал я, боясь, что услышат копы из оцепления, хоть я их и не видел. – Куда ты меня ведешь?

- Сюда, скорее.

Джесс забралась на мусорные контейнеры и, подпрыгнув, ухватилась за конец пожарной лестницы. Мне ничего не оставалось, как последовать за своим ребенком. Так и думал, что эти пожарные лестнице на манер западных домов – раздолье для воров.

- Мне не подключиться к сети ДайКорп извне, - пояснила Джесс, когда мы уже были на крыше. – Но в квартале отсюда установлен внешний сервак dOS и вышка ретранслятор. Если сможем проникнуть внутрь, то я с легкостью подключусь к камерам наблюдения башни.

- Правда?

- Ну да, - дернула головой Джесс. – Останется только взломать их систему, самую передовую во всем мире. – Девочка повела плечом, как всегда делала ее мама, когда не была в себе уверена. – Так они говорят.

Для меня все это звучало слишком самонадеянно, но ведь речь идет о Джесс, а она ломала серваки на спор уже в третьем классе. Это было лишь вопросом времени, когда мне позвонят на мобильник и сообщат, что мою дочку арестовали за хакерство и мне придется ехать забирать ее в полицейский участок, а возможно и платить залог. 

- Хорошо, веди. Куда нам дальше?

- Прямо по крышам до здания энергетической компании.

- По крышам?

Я вздрогнул и глянул вниз. Чуть-чуть, не подходя близко к краю. Было высоко. Для меня так очень высоко. Человеку, балансирующему на самой грани опасно подниматься выше второго этажа, не говоря уже о десяти.

Но я забыл о своем страхе и придвинулся ближе, даже посветил вниз фонариком, словно ожидая, что его мощности хватит, чтобы достать до самого низа.

Улица была пуста, как и всегда в такое время суток. Окна домов сверкали бездушной чернотой, а светофоры перекрестков перемигивались оранжевыми огнями. Легкий летний ветерок носил по дорогам подхваченный из переполненных урн мусор. В остальном улица была пуста. Она мне казалась мертвой, как та проститутка, чей труп свисает с моего балкона.

С одной стороны ничего необычного, но это в обычное время. В любой другой обычный день. Но этот день был необычным. Совсем необычным.

Машины оцепления все еще стояли капот к капоту, а некоторые даже все еще образовывали с ними букву «Т», но кое-что изменилось. Теперь их идеально ровные ряды были нарушены. Полицейские бело-синие форды, словно оторвало от земли и кинуло обратно: они стояли криво, неряшливо, совсем нечета тому строю, что я видел, когда приехал. Некоторые заметно осели, словно у них проблема с подвеской. Парочка автомобилей выглядела так, словно что-то внутри взорвалось: они вздулись, а на блестящем асфальте валялись куски стекла.

Из всех прожекторов, светили только пять или шесть, да и то очень тускло, как фонарик, в котором садятся батарейки. Не работал ни один фонарь уличного освещения. Потому перекресток казался необычайно темным. Единственным стабильным источником света был проблесковый маячок центрального в оцеплении форда. Улица с равными короткими промежутками освещалась красно-синими огнями.

В остальном покой ночного города никто не тревожил.

- Где же все? – ужаснулась Джесс.

- Не знаю, мороженка.

Я притянул дочку к себе и обнял. Вместе мы испуганно смотрели на дорогу. Все до одного полицейского из оцепления исчезли.









Оставив позади мерцающий свет патрульной машины, красно-синим бликующий на блестящей поверхности мокрых тротуаров, мы с Джесс двинулись дальше по крышам. Не могу сказать, почему мы не спустились вниз, ведь полиции больше не было и некому было нас остановить. Мы словно хранили одну тайну, стали частью небольшого заговора и придерживались всех его правил. Это было волнующе. Страшно, но волнующе.

Нам даже не приходилось обговаривать дальнейшие шаги, мы читали друг друга во взгляде. Мои мысли были мыслями Джесс, а ее – моими. Меня это радовало. Не могло не радовать. Редко когда подобная связь остается между родителем и ребенком в подростковом возрасте. И я боялся, но боялся не того, что нас ждало у ретрансляторной вышки, а боялся того, что нас ждало по другую сторону ночи.

Я любил Джесс, а она любила меня. Сколько еще просуществует данная идиллия?

- Тут осторожно, папочка.

Джесс ловко пересекла промежуток между двумя зданиями по настеленному металлическому листу. По мне, так не самому надежному.

Я ступил за ней следом, и он подо мной отвратительно и визгливо заскрипел. Холодный пот выступил на виске, а взгляд против воли скользнул вниз. Я знал, что это безрассудно, необдуманно и очень опасно, но скажите, как часто вы не делали того, что вам запрещали? Вот то-то. Запретный плод всегда сладок, и это не простая метафора.

Улица казалась такой далекой, но между тем невероятно близкой. Как просто на нее ступить. Достаточно сделать крошечный шаг, и ты двинешься на встречу к ней, а она двинется на встречу к тебе. И в этом полете, в этом падении, в свисте ветра в ушах и громогласном бое сердца сгорят все проблемы. Они исчезнут, распадутся, серым прахом осядут на город, подхваченные легким порывом ветра.

Самый сложный и самый легкий шаг в человеческой жизни. И он манит. Манит часто, особенно когда жизнь на полном ходу мчится под откос, а ветер швыряет тебе в лицо осколки твоего стекла. Они ранят твою кожу, забиваются в глаза, хрустят на зубах, и мысли о единственном шаге посещают тебя все чаще.

Не могу сказать, что и меня они не посещали. На лестнице у кофейни, сопровождаемые монотонным «ву-у-у-у». Лицом на стекле патрульного автомобиля, под ударами умелых кулаков. В одиночестве на жестком стуле полицейского участка, под градом множества мыслей. Одной лишь мысли. Множества одной лишь мысли. На балконе любимого дома, под светом тысячи огней неона. И вот сейчас, когда земля так близко.

- Папочка? – голос осторожный, хорошо скрывающий тревогу, голос взрослого человека, каким мне уже не стать. – Ты в порядке, папочка?

Моя дочка, моя мороженка, мое сокровище, «Моя пре-е-елес-с-с-сть», как мы любили говорить вместе с Джесс. И долго смеялись. Весело смеялись. Смех всегда был неотъемлемой частью нашей жизни.

Она боялась. Лицо не могло скрыть тревоги, ведь это лицо хоть и взрослой, но все-таки маленькой девочки.

Я не собирался делать этот шаг. О чем я думаю? Никогда не собирался. Я всегда считал его уделом слабаков. Что может быть проще, чем шагнуть? А ты попробуй отступить, сделать шаг назад. Попробуй прыгнуть, схватиться, подтянуться. Попробуй выбраться. Ведь наверху всегда светит солнце, даже если мы его не видим.

Я перебрался на другую сторону, глядя только в глаза-льдинки, которые теплели с каждым моим шагом.

- Слава богу, - прошептала моя дочка-атеистка. – Я думала, ты хочешь...

- Я тоже.

- Папочка?

- У меня плохо получается думать. Ты сама говорила.

Губы Джесс растянулись в неуверенной улыбке.

- Помнишь? Ты просила нас с мамой поменьше думать, так как выходило паршиво.

- Паршиво, - вместе со мной произнесла Джесс.

- Думать будешь ты, мы лишь инструмент для воплощения твоих мыслей.

Джесс прижалась ко мне, улыбаясь уже во весь рот.

Она сказала это, когда ей было всего четыре. Заговорила в семь месяцев и с тех пор болтала без умолку. С ума нас сводила. Конечно, поначалу это были простые нечленораздельные звуки и полуслова, с каких обычно начинают дети, но к полутора годам заболтала целыми предложениями. Вот тогда-то мы и поняли, что растим не простую девочку.

- Идем, папочка. Уже рядом.

Вышка была и правда рядом, буквально за следующим изгибом здания. Кто бы мог подумать, что подобраться к объекту ДайКорп так просто.

Вышка и внешний сервак были огорожены высоким забором. Огонек электронного замка призывно мигал.

- Можно попробовать его чем-нибудь сломать, - предложил я.

- Хорошая идея. Посмотри чем.

Джесс опустилась на землю (фактически крышу) перед сетчатой дверью и что-то достала из глубокого кармана туники. Рюкзак опустился на крышу рядом с ней.

Я бродил не больше минуты, пока не наткнулся на обрезок узкой трубы, немногим больше метра. Такой идеально сгодится, чтобы работать им как битой. Когда вернулся, то застал Джесс с закушенным языком. Ее лицо освещал широкий экран телефона. Пальцы быстро перемещались по нему вправо и влево.

Я уже собирался показать дочери свою находку, как вдруг замок пикнул и открылся. Джесс посмотрела на меня и улыбнулась. Никогда не недооценивайте своих детей.

- Умница, мороженка. – Я бросил трубу на крышу.

- Я подумала тебя чем-нибудь занять.

- Как собаку, когда ей бросают палку?

- Не обижайся, папочка.

Я погладил дочь по голове. Никогда не обижался.

- Тут будет чуть-чуть сложнее, - виновато скривилась Джесс. – Придется подключиться напрямую. Это будет первый случай внешнего взлома dOS. Если все получится. Говорят защита совершенная. И ось совсем свежая, еще ни разу не ломаная.

- И я такое слышал.

- Посидишь рядом со мной?

- Конечно.

Я опустился на крышу рядом с Джесс, и она прижалась ко мне костлявым плечиком. Большие розовые наушники надвинулись на голову, и пальцы заметались по клавиатуре.

Я ничего не понимал из того что происходит. Компьютер я освоил только на уровне обычного пользователя (Ворд-Гугл-Фэйсбук), ну и еще несколько необходимых дизайнерских программ. Не было нужды, за меня все делали ребята из моего отдела, я должен был лишь генерировать гениальные идеи. И пока все шло неплохо.

Я взглянул на дочь: носик сморщен, как всегда, когда она напряжена (это от мамы, точь-в-точь), вертикальная линия между бровей, губки поджаты (тихо мурчит кот Шредингера, раздирая палас в прихожей), глазки бегают от строки к строке, из наушников громом льется музыка. Hacking to the Gate в исполнении Пеллека и Раон Ли. Выбор как всегда отличный. Может внешность ей досталось от мамы, но хороший музыкальный вкус от меня.

Взгляд сместился на лэптоп. Тот самый, что заснял измену моей жены. Гигабайты измены. Я понимал, почему Марина не воспринимала его всерьез: небольшая серая коробочка, очень толстая, с большими клавишами и острыми углами разительно отличалась от всего, что яблочная компания выпускала до этого. Легко принять за старое барахло. Так бы и я поступил, если бы не знал, сколько он стоит и что у него внутри. Сам заказывал из первой партии. Отдал страшные деньги. Но все для моей мореженки, чтобы увидеть радость на ее лице.

Моя жена не любила смотреть фильмы, не любила читать. Она любила говорить о книгах и цитировать классиков и современников (особенно последнее), чтобы блеснуть знаниями в сети и собрать «лайков». Любила всем говорить, что ее любимый режиссер Квентин Тарантино, хоть и не видела ни одного его фильма. Да, она любила много говорить, но только не смотреть, и только не читать. Я всегда подшучивал, что однажды это выйдет ей боком.

Я бы поклонился под бурные авации.

Я думаю любой ребенок, выросший в восьмидесятые или девяностые годы, знает об эпохе киберпанка. «Джонни Мнемоник», «Газонокосильщик», «Трон», «Хакеры» - все это названия приятные моему уху. Мое детство. И вот данью уважения к этому времени и был новый лэптоп Apple. Неказистая коробочка с адской начинкой, которую разрывало от ее крутизны с такой же силой, как и лицо от улыбки моей дочери, когда она распаковывала коробку. Даже клавиатура была последней разработкой компании в области механических свитчей.   

Если бы Маринка слушала меня и хоть иногда интересовалась тем же, чем и мы с мороженкой, может и заподозрила бы что-то, глядя на знакомый, до боли в заднице, лэптоп. Но она была из другого времени. Из другой эры. Из той эры, когда компьютеры вошли в нашу жизнь и стали неотъемлемой ее частью. Тогда и умер киберпанк, в тот самый момент, когда компьютеры потеряли свою магию, свою загадочность. Эра киберпанка закончилась, и мы шагнули в новую эру. Эру пост-киберпанка. Эру, в которой живем и по сей день.

Я снова подумал о Маринке. Какая ирония – человека погубило невежество.

- Так-то! – закричала Джесс. – Теперь ты будешь моей сучкой.

Испуганный взгляд глаз-льдинок сместился на меня.

- Ой.

- Ничего страшного, милая. Сегодня я тебе разрешаю. Только не говори так при маме.

- Обещаю, папочка.

- Покажешь мне, что ты там сделала с этой сучкой?

Джесс заулыбалась как ребенок, которым, по сути, и была.

- Столько слов об этой diamondOS, столько дифирамбов, а на деле это та же самая blueberryOS, только чуть допиленная. Возможно это лишь тестовая версия, но оптимизма все равно не внушает.

- Я думал dOS писали с нуля.

- Ага, как же. Кривые носы blueOS торчат отовсюду. Ты только взгляни на код.

Я взглянул. Большие колонны странного текста с тысячей непонятных символов мне ровным счетом ни о чем не говорили.

- Как рождество в государственной тюрьме. – Не любил казаться умнее, чем я есть перед своей дочерью.

- Это фраза из черепашек. – Джесс ткнула меня кулачком в плечо.

- Так-так, а кто твоя любимая черепашка?

- Рафаэль, кто же еще.

Я поднял свой кулак, и Джесс с радостью по нему стукнула.

- Ну а теперь, Морфиус, покажи мне, глубока ли кроличья нора.

Джесс хихикнула и вбила очередную команду.