Лоскутки окончание

30.12.06

     Два часа назад в Ираке по приговору суда казнён диктатор Садам Хусейн. Это человек, сам виновный во многих казнях и убийствах, многих и мучительных... Но страшно думать о человеке обречённом, ожидающем смерти неминуемой...
     Люди, стоящие у власти, часто говорят о "грузе ответственности", но редко несут эту ответственность. Кто помнит имена всех, загубленных Хусейном? Только их близкие. Казнь же диктатора как бы затронула миллионы людей, в том числе, каким-то боком, - и меня. А что мне Хусейн? Что за причина для страданий - смерть кровопийцы? Не знаю; но почему-то мучаюсь и не нахожу покоя.
     "Мне отмщение, и аз воздам" - сказал, говорят, господь. Но сказано также, что волоса не упадёт без воли его. Значит, и эта казнь - его воля, а люди лишь исполнители - так, видимо, следует понимать. И, однако... Не знаю...
     Мне приходилось за мою жизнь видеть не одну смерть, и не одного человека, ждущего смерти. Ждала смерти Галка, моя подруга, больная раком. Она уже не вставала,но держалась с необыкновенным мужеством. И казалось, в ней столько жизни, что она не может - не может! - умереть. Но умерла.
     Саша Наставкин, наш плотник на острове Большой Ляховский, тоже был болен раком. Умирать его увезли на Большую землю. Перед тем, как улететь туда, он, с полным сознанием того, что летит умирать, обошёл балки товарищей, очень спокойный и доброжелательный. Всем что-нибудь подарил из своего небольшого островного имущества - каждому то, что, по его разумению, может пригодиться именно этому человеку. Мне принёс консервы, потому что я тогда готовила для нашего маленького отряда сама: в столовую нам некогда было ходить,очень уж много проб поступало. Меньше 120-150 каждый мы тогда не обрабатывали... И вот Саша мне консервы принёс и какие-то приправы, привезённые им с Большой земли. Посидели, поговорили - о погоде, о том, какая весна была затяжная, и как рыба ловится, и какие сети лучше... Поговорили, и он пошёл. Умирать полетел.
     Женя Ильин, - тот, когда улетал, надеялся. Он говорил, что медицина теперь всё может, надо только решиться на операцию.
     Наташа Старикова, моя подруга по ЛГУ, ждала смерти всю свою сознательную жизнь: у неё был врождённый порок сердца, и она время от времени попадала в реанимацию...
     Что перечислять и вспоминать? Я ведь и сама уже понемногу готовлюсь...
     Но это всё другое.
     Казнь!.. Это другое. Человек в руках правосудия, в руках ближних своих. Он сделал много зла своим ближним, но вот теперь они готовятся его убить, и это неизбежно, и не убежишь, и не спрячешься, и ничем помешать этому не можешь...
     Не знаю, что думать. Ничего не думаю - просто какая-то мука - как всегда,   когда я слышу о чьей-нибудь казни...
     И мысль о том, что, в конечном счёте, все мы от рождения обречены, - не облегчает этой, именно этой, минуты. Обречены, но кто же знает свой день и час? - а тут человек знает и день, и час, и минуту...

31.12.06

     Последний день 2006 года...
     Когда, бывало, я воображала себе БУДУЩЕЕ, я никогда не доходила до этой даты. Моё воображение обрывалось, в лучшем случае, году в двухтысячном, - а дальше мне становилось неинтересно, и я возвращалась мыслями в свои, достаточно увлекательные, будни.
    Новый год...
    Вчера я ходила в нашу поселковую баню и, пока ждала своей очереди, поговорила со знакомым мальчиком Владиком, одиннадцати лет. Утренник у них уже был, но он сам был без маскарадного костюма на утреннике: слишком взрослый. Удивительно! Мы до самого последнего, до выпускного десятого класса (тогда в школе учились десять лет) обожали новогодний праздник, и больше всего - за возможность наряжаться в карнавальные костюмы. В нашей семье к этому делу относились серьёзно. Нам никогда (почти никогда) не делали легкомысленных костюмов из марли, разве только "снежиночек" в самом раннем возрасте; но без этого обойтись было невозможно: традиция. Снежиночкам полагается пачка из накрахмаленной марли, куда уж тут денешься! Но позже, уже где-то со второго класса, я не помню на себе чего-нибудь подобного.
     Во втором классе (мне было лет восемь) мама сшила мне халатик и шапочку из голубого плюша, оторочив их песцом (мы жили тогда в Тикси). Никаких Ёлочных бус! Только голубой плюш и белый песцовый мех. И я стала работать Снегурочкой. Это была именно работа - на всех утренниках, сколько их было в посёлке. Меня поднимали в половине седьмого, чтобы я успела повторить свою роль. Деды Морозы менялись - то Володя Рыбаков, то Конышев - оба мальчика хорошие баянисты; они учились в Танином классе. И мы никогда не повторяли один и тот же сценарий, для каждого утренника у Кирилла Андреева, нашего режиссёра, был новый. Деды Морозы сменялись, а я - нет. Меня назначили Снегурочкой, потому что у меня была очень хорошая память, длинные косы, звонкий голос, и я умела развлекать детвору, умела импровизировать.
    Таня и Юра могли в каникулы понежиться в постельках часов до восьми, а то и до половины девятого, а я должна была вставать рано каждое утро. "Рабочему люду пора на работу," - вздохнула я как-то; и все стали смеяться и называть меня "рабочий люд Натка".
    А у Юры был, тогда, помню, костюм Кота в сапогах, и ему заказали у знакомого слесаря настоящую алюминиевую саблю.
    А потом у Юры с Таней были настоящие, вышитые мамой, украинские костюмы, а у меня - костюм принца, для которого в ход пошли те же плюш и песец. Помню себя ещё "голубем мира", Юрку - индейцем и стариком Хоттабычем, а Таню - то мушкетёром, то Хозяйкой Медной горы; у меня тоже был однажды костюм Хозяйки Медной горы. То была Таня "светской дамой девятнадцатого века".   
    А последний мой костюм, в десятом классе, был наряд французской дамы шестнадцатого века, весь из шёлка и атласа, и с атласными бантами на юбке. Словом, чудо, что такое! И высокая причёска... Мне было тогда шестнадцать лет... Очень хорошо помню моих подружек - Валю Окулову в чёрном фраке и цилиндре и Аню Неживую в цыганском наряде, который ей удивительно шёл; она была просто красавицей...
   Как же теперь дети - в Новый год без костюмов? И что за новогодние вечера без вальса? Разве может какой угодно танец заменить вальс?..
    Но уже рассвело, и пора вести Тора на прогулку. Пора.

    Итак, Новый год. Я сейчас занимаюсь стряпнёй: торт пеку. Света, моя новая подруга, позвала меня в гости; и я не могу же идти с пустыми руками!
    Я редко хожу в гости на Новый год. Обычно к нам, а позже - ко мне приходили гости. В Геленджике это были, как правило, "союзные" семьи - Парфентьевы, Ширинянцы, Устименки. Прихватывали кого-нибудь, кому на праздники некуда деться; у нас места всем хватало. В крайнем случае можно было "позычать" у соседей стулья или посуду... Да, как я могла не упомянуть - непременно были мамина подруга Прасковья Григорьевна и семья Поповых.
    Ну, застолье, конечно, и непременно с пирогами. Мама пекла изумительно! Пели за столом. Потом переходили в комнату, где пианино. Ироида Александровна (Попова) садилась к инструменту, Дмитрий Лукич Парфентьев (у него был прекрасный баритон) и Прасковья Григорьевна (сопрано) пели соло. Читали стихи. Тётя Шура Устименко пела под гитару, аккомпанируя себе сама. Пел папа (у него был тенор). Пели хором. Танцевали под радиолу. Играли во что-нибудь - "ручеёк", "колечко-колечко", "котёл лопнул"... Словом, хорошо было!
    В Тикси компания была другая: лётчики, военные, учителя, врачи, моряки. Но тоже было очень весело, и тоже много пели под гитару, под баян, и танцевали, и во всякие игры играли...
     Когда мы учились в старших классах, родители стали уходить на Новый год в гости; а мы собирались у нас с друзьями вскладчину, итоже пели-танцевали, а потом шли гулять и пели-танцевали уже на улице. А иногда старшие оставались, но веселились себе отдельно, а мы - отдельно, в другой комнате. Только в самый момент Нового года объединялись компаниями, чтобы вместе чокнуться шампанским.
     На Севере пили довольно много (взрослые, разумеется), а на юге немного; но нам хватало и бутылки на компанию. Бабця чаще всего присоединялась к нам, мы её к себе переманивали. С ней нам было хорошо, она никого не наставляла; а бывало, что и танцевала с нами немножко.
     Теперь Новый год приходит скучнее, под телевизор...
     Вообще, я считаю, что веселиться по-настоящему можно только самим, самим петь, играть и танцевать; а когда тебя веселят и развлекают в телевизоре какие-то чужие, незнакомые люди, - скучновато, будь они хоть самые лучшие профессионалы.
     Недавно мы с Таней вспоминали один наш Новый год в Тикси. Родители ушли, а у нас собирался Танин девятый класс. Было несколько человек из параллельного девятого, с которыми наши особенно дружили, и мы с Юркой, да Коля Седых, мой лучший и неразлучный друг. И всё.
     Девочки завивались в кухне щипцами, а кто-то, не в силах дождаться, когда освободяться щипцы, - черенком вилки. Если круглый такой черенок раскалить на огне, он не хуже щипцов. Мальчишки соорудили из бритвенных лезвий и проволоки "жучок" и кипятили им чай прямо в вёдрах, потому что чая нужно было очень много.
    Прекрасная была суета, с беготнёй, со смехом, с приготовлением всякой еды (а пироги были мамины, знаменитые!). Конышев и Шуньгин пришли с баянами.
     Год был, кажется, 1956-ой. Мы пели песни про целину - их знали все. Ну, и другие всякие песни...
      Сейчас рассказывают об этом так, будто все эти советские песни были сплошной официоз, и пели их едва ли не из-под палки. Это неправда. Мы пели их потому что любили. Потому что это была наша жизнь. Я и сейчас вижк разгоревшиеся, восторженные лица ребят и слышу их звонкие голоса:
Родины просторы,
Горы и долины,
Серебром одетый, снежный лес грустит.
Едут новосёлы
По земле целинной,
Песня молодая далеко летит.

Ой ты, зима морозная,
Ноченька яснозвёздная,
Скоро ли я увижу мою любимую в степном краю?
Вьётся дорога длинная,
Здравствуй, земля целинная,
Здравствуй, простор широкий,
Весну и молодость встречай свою!..

6.01.07

     Сегодня сочельник. Я включила приёмник, и мне удалось поймать радио "Свобода". Давно я не слушала эту любимую радиостанцию. Речь шла, разумеется, о Рождестве - и т. д. ... Очень интересно...
     Я человек неверующий, хотя в свой время прошла, так сказать, "искус", и очень сильный "искус". Но хотелось остаться честной по отношению к себе; и я не смогла поэтому принять какую бы то ни было конфессию.
       Атеист так же не может, да и не должен, прервать работу собственной мысли, как верующий человек не может "прекратить" собственную веру. Нельзя быть неверующим по традиции, как и верующий человек не может стать ни христианином, ни мусульманином, ни иудеем, ни буддистом простым "вхождением" в сообщество христиан, мусульман, иудеев или буддистов, простым "воцерковлением". Он лишь может таким образом принять ту или иную систему догм; а религия - это всё-таки личная вера. Чтобы стать, например, христианином, человек должен мыслить и чувствовать как христианин, и жить, или стараться жить, соответственно. Таких людей немного.
 "Бог желает от нас!".. - говорят... Очень смелое заявление. Богу - то есть, сущности совсем иной, чем человеческая - приписывается чисто человеческая способность желания, причём часто, если мы это желание обманываем, желания бессильного. Бог желает от нас, а мы не делаем, и всё тут. И он не получает того, что хотел...
    Желать можно лишь то, чего не имеешь. Теперь, когда у меня столько болезней, я понимаю, что значит "желать здоровья"; а когда оно у меня было, я его не "желала", я им просто располагала. Есть ли то, чего бог "желает", но не имеет? - тогда ведь это не бог. Пусть это очень могущественное существо, но "существо", а не "сущность". Желание Бога - творца и владыки - есть творческий акт.
     Не стоит приписывать своих качеств сущности, качественно отличающейся от нас. Не приписываем же мы воли Солнцу или Луне; а если и приписываем, то всё-таки не пытаемся влиять на эту волю. Впрочем, дикари пытаются, но не преуспевают в этом. Не больше ли светил их создатель? Так чего же стоят наши обряды и молитвы, наши попытки повлиять на эту волю?..
    "Бог желает от нас" - допустим, что у бога есть какие-то желания, исполнение которых зависит от нас (хотя это допущение и смешно, и жалко). Но кто же может взять на себя тогда смелость эти желания толковать? "Церковь" - говорят. То есть, некая ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ корпорация, человеческий корпоративный разум.
     Такова же была искренняя вера моего отца в коллективный разум партии, причём, совершенно определённой партии, КПСС, - истинной, так сказать, церкви. Чем же такое партийное сознание отличается от сознания воцерковленного человека?
    Я не могу отрицать полностью и однозначно существования высшей по отношению к человеку силы. Но эта Сущность, это Бытие не количественно, не по величине, а качественно должно так отличаться от меня, что браться его толковать (не его проявления, а само Бытие) - бесплодно, неуместно и, значит, недостойно.
     Увы! Я не вижу никакой Силы, никакой Воли, которая могла бы облегчить груз ответственности человека за свою жизнь, да и за существование Жизни во Вселенной. Одиночество наше ужасает... Если только не рассматривать своё существование в ряду всех иных существований, принимая любое бытие равным своему собственному. Тогда мы не так уж одиноки - мы на равных с любым проявлением Бытия...
     Вот я - моя жизнь - проступила из тьмы и света Вселенной - вот я вернулась во тьму и свет - но, как начало моё не было началом Всего, так и моё исчезновение не есть исчезновение Мира. Для кого-то, быть может, это слабое утешение, так пусть себе ищет прибежища в церкви. Для меня - достаточное...