Ремонт надежды, мелодрама

 
Действующие лица:
Надежда, 45 лет, работница Дома быта
Михаил, за 50
Савелий, за 20, сын Надежды
Веселина, около 20, дочь Михаила
Елена Аркадьевна, 30 лет, служащая Дома быта, приятельница Надежды
Оганес, работник Дома быта, он же – его хозяин, ухаживает за Надеждой
Ванёк, охранник, 30-35 лет, ухаживает за Еленой Аркадьевной

Действие происходит в наши дни.





Первое действие
1 Претензии
Мастерская по ремонту одежды. Позади – жалюзи. Сейчас они закрыты, а когда открыты, это прилавок. В мастерской стоят: манекен на треножнике, раскройный стол, швейное оборудование (машины), а также гладилка и утюжильный стол, несколько табуреток разной высоты. Справа спереди – закуток, отгороженной занавеской, это примерочная. Слева – перегородка, в ней – дверь, за перегородкой – коридор, подсобка. Надежда полусидит на столе, нога на ногу, и «колдует» над рукавом, положив пиджак на колено. Надежда – в рубашке и джинсах, на голове ; шапочка для душа, на бровях – ватки, приклеенные лейкопластырем, на ногах ; тапки.  Ванёк в чёрной форме с надписью «Охрана», с рацией, проходит по коридору, заглядывает в мастерскую.
Ванёк.  До полуночи полуночничать?
Надежда. Нет. Сегодня  суббота.
Ванёк. Значит, на свадьбу? Я и смотрю – ты в таком виде, и этот (Показывает на манекен.) ; голый. А чё тогда сидишь до сих пор?
Надежда (трогает ватки на бровях). А! Девочки из парикмахерской накосячили. Сижу, вот... Чтобы время зря не терять.
Ванёк. Тогда сколько ещё?
Надежда. Ну...
Ванёк. Часа хватит?
Надежда кивает.
Через час закрою тогда.
Надежда. Угу.
Появляется Уборщица в халате, в косынке, со шваброй и ведром. Она проходит мимо Ванька. Он испуганно прижимается к стене.
Ванёк. Я просто Надю предупредил.
Уборщица. Я поняла. Не отвлекай её. Ей на свадьбу. Она торопится.
Ванёк. Чего это с ней?
Уборщица. В смысле?
Ванёк. Ну вот это. (Как бы надевает шапочку на голову, проводит по бровям.) Чё? Брови сбрили?
Уборщица. А ты и рад. Можешь донести Оганесу Юнусовичу.
Ванёк. После девятнадцати ноль-ноль я тут главный. Главнее директора!
Уборщица. Главные не говорят, что они главные.
Ванёк. Сама-то. Тьфу. (Уходит, возвращается, грозит рацией.) После девятнадцати это уже не Дом Быта, это стратегический объект.
Уборщица. Снесут скоро твой стратегический объект.
Ванёк. Не снесут. Это происки конкурентов.
Уборщица. Всё. Вали. Не топчись, где не надо.
Ванёк. Я охраняю! Охранники мы! (Уходит.)
Уборщица (бросает ведро и швабру у двери, заходит в мастерскую, берёт веник, подметает пол). Ну не страдай ты, Надёк. Всё будет нормально. Полчаса надо потерпеть, чтоб краску обесцветить.
Надежда. Нет Ленок, я так больше не могу. Совсем охамели.
Уборщица. Может, они тебе отомстили?
Надежда. За что?
Уборщица. Ну мало ли! С заказом тянула, денег много взяла.
Надежда. У нас прейскурант.
Уборщица. Так и у них прейскурант.
Надежда. Да-а. У них уж прейскурант, такой прейскурант. Может, пора?
Уборщица. Думаю, не пора. Хотя… Дай посмотрю.
Надежда (откладывает шитьё). Я сама. С детства пластыри отклеивать никому не доверяю. (Убегает в примерочную, возвращается, приглаживая пластыри.) Нет. Как были, так и остались. Может, ещё перекиси?
Уборщица (бросает веник, снимает резиновые перчатки, подходит к Надежде, трогает ватки). Нормально. Жди. (Надевает перчатки, подметает.)
Надежда («колдует» над рукавом). Я жду.
Уборщица (подметает). И жди.
Надежда. Я и жду.
Уборщица. Жди-жди.
Надежда. Жду-жду. (Встрепенулась, оторвалась от шитья, замерла: прислушалась.)
Уборщица. И не…
Надежда. Знаешь, Ленок.
Уборщица. Что, Надёк?
Надежда.  У меня такое предчувствие. Что-то должно случиться.
Уборщица. Ты расстроена.
Надежда. Денег жалко и бровей. Не молоденькая ведь. Сначала краска, теперь перекись ; выпадут.
Уборщица. Выпадут. И новые отрастут.
Надежда. Не отрастут. Мне что-то неспокойно.
Уборщица. А кому щас спокойно? Никому не спокойно. Доллар бешеный, евро – бешеный, с работ сокращают, вот и наш Дом Быта… (Оборачивается, подбегает к двери, приоткрывает, смотрит в коридор). Нотариус новую аренду ищет. Точно не расширяется, точно свалить хочет.
Надежда. Нет-нет. Это все уже знают, что нас снесут.
Уборщица. Снесут. Я слышала: ей по телефону агенты названивать начали.
Надежда.  У меня такое состояние было уже… Давно.
Уборщица. Тоже доллар скакнул?  (Подходит к Надежде). Дрожишь?
Надежда. Знаешь, давным-давно, я пошла на День Рождения к одному, ну в общем… Когда шла, меня такой же озноб тряс.
Уборщица. И чё?
Надежда. Выпила. Переспала. И залетела.
Уборщица. Забудь. Сын у тебя взрослый. Сам себя обеспечивает. 
Надежда. И вот сейчас – то же самое.
Уборщица пожимает плечами, собирает мусор в совок, высыпает в корзину.
Стук. Надежда вздрагивает. Обе оборачиваются на жалюзи.
Голос Михаила. Откройте!
Обе молчат.
Голос Михаила. Откройте! Разнесу к чертям собачьим!
Надежда сжалась.
Уборщица. Закрыто!
Голос Михаила. Я те покажу закрыто!
Уборщица. Это я те покажу! Хулиган! Охрана! Охрана!
Голос Михаила. Я охраннику ситуацию объяснил. Он мне разрешил. В виде исключения.
Уборщица. Вот гад. А ещё кандидат в мастера спорта, кандидат в мастера… Тьфу…
Уборщица резко открывает дверь, выходит из мастерской, берёт швабру и ведро, уходит по коридору.
Голос Михаила. Разнесу лавочку!
Голос Уборщицы. Вам кого?
Голос Михаила. Мне – швею.
Голос Уборщицы. Швей не держим.
Голос Михаила. Хорошо. Дайте поговорить с портнихой.
Голос Уборщицы. Все ушли.
Голос Михаила. А мне сказали ; на месте.
Надежда (тихо). Сволочь.
Голос Уборщицы. Все ушли. Суббота, понимаете? Все ушли. Разошлись по домам отдыхать.
Голос Михаила. Мне охранник сказал, что на месте швея.
Голос Уборщицы. Швей не держим. Швабру не отпущу!
Возня.
Голос Михаила. Да пропустите же меня. Очумела?
Голос Уборщицы. Это служебный вход. Сюда нельзя. Швабру отдал быстро! Всё, ты попал. Тут везде камеры. Полиция!
Михаил идёт по коридору, озирается, в руках у Михаила – пакет и швабра.
Михаил. Камер здесь у вас никаких. Нарушение техники безопасности… Та-ак.
Уборщица (бежит за Михаилом). Вот камеры.
Михаил. Ну это датчики задымления. ПиПи –68-БИ.
Уборщица. Би, а не пи.
Михаил. Я так и сказал.
Уборщица. Значит, я глухая. (Встаёт перед дверью, не пускает Михаила.)
Михаил. Где только такое старьё нашли. Здание – новое, а датчики ; списанные. (Пытается открыть дверь.)
Уборщица. Швабру отдал!
Надежда затравленно смотрит на дверь.
Уборщица. Пристройку в перестройку хотели сделать к магазину.
Михаил. Тогда ясно, почему БИ. (Вручает швабру). Идите убирайтесь. (Подходит вплотную к уборщице, прижимается к ней.) Полы грязные.
Уборщица. Пи! (Освобождается, отскакивает).
Надежда  соскакивает со стола, прячется в примерочной кабине.
Михаил распахивает дверь, осматривает мастерскую. Уборщица тоже заходит.
Михаил. Та-ак. Девяносто седьмой класс, пятьдесят первый, простота в надёжности. Утюг с парогенератором. Грузила скорняжные. А это. О-о! 10-Б класс. Мда.
Уборщица. Спайсов наглотался?
Михаил. Зачем?
Уборщица. А затем, что ты школу с «Ремонтом одежды» перепутал.
Михаил. Я?
Уборщица. Ну не я же. Мне девяносто седьмой класс, что ли, мерещится?
Михаил. Да вот девяносто седьмой класс. (Указывает на машину.) А это пятьдесят первый. А это…
Уборщица. Десятый-Бэ, я уже поняла.
Михаил. «Б» ; из братской советской Белоруссии. (Поёт.) Родина моя, Белоруссия. (Резко обрывает пение.) Вот странно. Пришёл ругаться, даже убить эту с позволения сказать белошвейку.
Уборщица. «Убивать». Да вы за такие слова ответите! Надюха! Выходи! Свидетелем будешь!
Михаил. (Кладёт пакет на гладилку, берёт утюг, рассматривает, изучает подошву, поднося к глазам). Поцарапанная. Кто ж наждачкой вражьи утюги трёт. Это ж не советский…  Кто?
Уборщица. Что кто?
Михаил. Кто ответит?
Уборщица. Расктокался.
Михаил (резко ставит утюг. Из кабинки появляется Надеждина голова, Надежда испуганно наблюдает). Значит, расктокался, значит я – расктокался? А вот это видели? (Достаёт из пакета джинсы.)
Уборщица. Ну джинсы, женские, двадцать шестой, ну дорогие. Завтра приходите, примут заказ. А сейчас – закрыто. Зак-ры-то!
Михаил (бурчит). Крыто, крыто. Шито-крыто. (Орёт.)Уже приняли заказ.
Уборщица вздрагивает.
Надежда (боязливо, зашуганно выходит из примерочной). Что-то не так с «молнией»?
Михаил резко оборачивается.
Надежда (очень пугается, всплескивает руками). Ой! (Хочет поправить причёску, но натыкается на шапочку).
Михаил. Вы значит и есть белошвейка?
Надежда мнётся, неуверенно кивает.
Уборщица. Она портной шестого разряда. Высшей квалификации!
Михаил (орёт). Значит, высшей квалификации? (Тычет джинсами Надежде в лицо, Надежда вертит головой). Значит, высшей?
Уборщица бросает ведро и швабру, убегает.
Надежда (уверенно и спокойно). Высшей.
Михаил. Высшей. А молнии в джинсах менять не умеешь.
Надежда. Умею.
Михаил (его трясёт, он еле сдерживается, копается во внутреннем кармане). Всучила дорогую молнию. (Достаёт квитанцию, надевает очки). Где это видано? Триста рублей ; восемнадцать сантиметров. Содрала за замену семьсот рублей. ( Снимает очки, прячет квитанцию обратно в карман). А я вот в суд защиты прав потребителей.
Появляется Уборщица с Ваньком. Михаил оказывается как бы в центре треугольника. Теперь, чтобы увидеть каждого, ему надо поворачиваться.
Уборщица. Можно и в суд. Это как раз по нашей части.
Михаил (Уборщице, презрительно). Да уж по вашей. (Ваньку.) А! Ты тут, командир? Уже свистнули?
Ванёк. Мы так не договаривались, командир.
Михаил. Спокойно. Я и на тебя в суд подам.
Ванёк. На меня?! (Срывает с пояса дубинку, держит её перед собой наготове как самурайский меч.)
Михаил. На всю эту шарашкину контору, на весь этот вонючий Дом Быта – за обман клиента. А на тебя – за принятие взятки.
Ванёк. Я… Я… Ну ты и…
Михаил. Да, да. А ты как думал. Тебе – пятьсот. Ей тысяча за испорченные джинсы. Да я у метро за эти деньги три пары брюк могу удлинить.
Надежда (обиженно). Да, да. И рукава заодно.
Михаил. Да я бы за эти деньги куртку мужскую драповую укоротить  мог.
Надежда. Да, да. И язык заодно.
Михаил. Молчать!
Уборщица (слушая перебранки Михаила с Ваньком и Надеждой, расстёгивает пуговицы халата, сбрасывает халат, срывает косынку, оказывается привлекательной молодой женщиной в идеальном офисном костюме и с идеальной причёской). Молчать!
Михаил. А ты, шавка прислужница, место своё забыла (оборачивается, вздрагивает). Вы кто, девушка?
Елена Аркадьевна. Шавка, прислужница.
Ванёк. Елена Аркадьевна она. Из «Юридической консультации».
Елена Аркадьевна.  По имущественным спорам консультирую.
Михаил. Э-эээ. Э-эээээ. Э.
Ванёк. Покиньте, гражданин, помещение.
Михаил. Мне бы с этой бело… с этой портной высшей квалификации переговорить необходимо.
Елена Аркадьевна. Ванёк! Покинь помещение!
Ванёк. Не Ванёк, а – Иван Иванович. (С достоинством пристёгивает дубинку к поясу).
Елена Аркадьевна. За то, что этого пропустил, ответишь перед Оганесом Юнусовичем.
Ванёк.  Если я  охранник, то можно об меня ноги вытирать? А я между прочим кандидат в мастера спорта.
Елена Аркадьевна. Пшёл отсюда, кандидат!
Ванёк поспешно уходит. Надежда заворожено смотрит на Михаила.
Михаил (учтиво, с достоинством (Михаил вообще всё делает с достоинством),  Елене Аркадьевне). Понимаете, девушка. Вот вы третейский суд будете. Жду от специалиста по имущественным спорам Соломонового решения.
Елена Аркадьевна. Переходите к сути. (Садится на табуретку перед машинкой, вертится на ней.)
Михаил. Дочка принесла джинсы заменить молнию.
Елена Аркадьевна. Так.
Михаил. Родная молния порвалась, вот она и принесла.
Елена Аркадьевна. Та-ак.
Михаил. Вот эта работница присоветовала купить новую молнию тут же. (Показывает на стенд с пришпиленными молниями, прислонённый к стене.)
Надежда. Это потому что джинсы дорогие, я посоветовала, Ленок. Просто в магазинах молнии-то.... А тут жалко бы портить фирму. Вот я и посоветовала. Я эти молнии по сто пятьдесят оптом беру. Это год назад, сейчас доллар растёт, я за ними специально езжу, Ленок, то есть – Елена Аркадьевна.
Михал. Ленок, понятно-понятно.
Елена Аркадьевна. Дальше?
Михаил. А что дальше? Молния – триста, замена – семьсот, итого – тысяча. А джинсы расстёгиваются.
Надежда. Я сделала точь-в-точь как было. Специально спросила у клиентки. Она сказала: «Точь-в-точь».
Елена Аркадьевна. Надюша ; профессионал. Она не могла испортить.
Михаил. Ну как не могла, когда дочь два дня с расстегнутой ширинкой ходит? Застегнёт, а молния расстегивается. Застегнёт, а молния – обратно едет.
Надежда. Дайте посмотреть. (Берёт джинсы, рассматривает, дёргает руками пояс в разные стороны.) Нет, не может.
Михаил. Может! Мо-жет!
Надежда. Не-мо- жет.
Елена Аркадьевна. Может…  Может, ваша дочь пирожков объелась. Знаете… Такое бывает. Джинсы на стройную барышню. Достаточно немного переесть и... По себе знаю.
Михаил. У меня дочь жрёт как слон и не толстеет. Обмен веществ у неё быстрый. Быстрый ; вы понимаете? – быстрый!
Елена Аркадьевна. Ну вот, и я о том.
Михаил. Ни на грамм не толстеет. Только худеет. У неё конституция такая. Конституция ; вы понимаете? – конституция!
Надежда. У вас дочь – беременная. Вот джинсы и расстёгиваются.
Михаил (оборачивается на Надежду). Типун вам на язык!
Надежда. Уверяю вас, Михаил Сергеевич!
Михаил (настороженно). Откуда? Откуда вы знаете моё имя?
Надежда. Вы меня не узнаёте?
Михаил. Зубы не заговаривайте! Переделывайте сейчас же!
Надежда. Пусть вам у метро переделывают. Идите туда.
Михаил. Деньги верните!
Надежда. Не дождётесь.
Елена Аркадьевна. Ну что ты мелочничаешь? Что привязался?! Ты же мужик при деньгах. И к какой-то тыщонке привязался.
Михаил. Из принципа. Я тоже в шитье кое-что кумекаю.
Елена Аркадьевна. Идите уже к метро кумекайте. Там они до двадцати-ноль-ноль без выходных. А мне убираться надо. (Встаёт, надевает халат, повязывает косынку, застёгивает пуговицы, берёт швабру и ведро).
Михаил. Последний раз спрашиваю: берёте на переделку за счёт заведения?
Надежда. Нет!
Михаил. Деньги на бочку!
Надежда. Нет!
Михаил. Гнида! Чтоб тебе моя тысяча поперёк горла встала! Чтоб ты…
Надежда. Значит тысяча, значит поперёк горла? А это ты видел? (Надежда срывает пластыри с бровей, сдёргивает клеёнчатую шапочку. Вид у неё странный: ярко чёрные «брежневские» брови уродливо контрастируют с бледным лицом, причёска какая-то дикая,  торчит в разные стороны, цвет волос несуразный.)
Елена Аркадьевна. Надёк! Ну зачем? Не додержала!
Надежда. Нет! Пусть видит. Как меня в парикмахерской изуродовали. И не тысячу содрали. Тысячу одни брови стоили!
Михаил. Так вам и надо. Бог всё видит.
Надежда. Значит, Бог?
Михаил. Да. Бог.
Надежда. Пусть Бог. Но я не иду, не скандалю.
Елена Аркадьевна. Да. Исправляем своими силами.  Девушке на встречу идти, вы нас задерживаете.
Михаил. Это девушка? Это девушка? У меня мама моложе. (Аккуратно сворачивает джинсы, кладёт джинсы в пакет). Гниды. Ну гниды.
Надежда (визжит). Сам гнида!
Михаил. Я людей не обдуриваю. Ну я вам устрою сладкую жизнь, вы у меня попляшете.
Надежда. Это ты у меня попляшешь. Думаешь, не знаю, как ты в девяностых фабрику Клары Цеткин распродал?
Михаил пристально смотрит на Надежду, прижимает пакет к груди, пятится к выходу, Елена Аркадьевна ставит поперёк швабру, Михаил спотыкается, чуть не падает (или падает).
Надежда. Вор! Прихватизатор! Присвоил народную собственность! На счёт в швейцарский банк положил, так ещё и права качает? Молнию ему не так вставили. Я те сейчас вставлю. Я тебе так вставлю!
Михаил продолжает пятиться. Елена Аркадьевна выталкивает его из мастерской, а дальше Михаил бежит по коридору. Убегает.
Елена Аркадьевна. Фу-ууу. Ты чё его знаешь?
Надежда. Да знаю. Главным механиком  работал на Кларе Цеткин.
Елена Аркадьевна. И ты там тоже?
Надежда. И я там. Сначала практика, потом по трудовой. Потом  сокращения. Ликвидировали предприятие.
Елена Аркадьевна. Надь! Может и правда ты напортачила?
Надежда. Нет, Лен, я с закрытыми глазами эти молнии меняю. Дочь у него беременная. Я её запомнила.У неё и родная молния по этой причине разошлась. Я ещё спросила: может, поставить не как прежнюю? Уточнила. А она говорит: нет, как было чтобы было. Ну я с клиентами давно не спорю. Может, думаю, она после родов их носить собирается. А сейчас не будет. Вот так.

2 Кто старое помянет…
Надежда с нормальными бровями и нормальной причёской. Жалюзи закрыты. На манекен надето шикарное белое свадебное платье. Надежда «колдует» над ним. По коридору с шикарным огромным букетом  идёт Михаил. Он дёргает за дверь.
Надежда. Ленок, ты?
Михаил. Это я.
Надежда (вздрагивает, достаёт из-под прилавка купюру, в сердцах подходит, поворачивает замок, суёт Михаилу деньги). Вот вам ваша тысяча. Я была не права. Уходите.
Михаил. Можно войти?
Надежда. Не мешайте. У меня обед. Не мешайте.
Михаил. Тогда после обеда? Подойду?
Надежда. Я вас всё равно обслуживать не стану. Идите к метро, в салон-ателье, куда хотите. Тысячу свою заберите.
Михаил (протягивает цветы, неуверенно). Это вам. Прошу меня простить.
Надежда. Мне-е? Я же гнида!
Михаил. Это я гнида. Вот. Возьмите.
Надежда. Не возьму. Заберите деньги.
Михаил. Надя? Наденька, ты?
Надежда. А я тебя сразу узнала (Забирает цветы, счастливо нюхает букет, «кутается» в него с головой). Заходи, Миша. Или тебя теперь нельзя так называть? Как голова кружится. Такой запах. Настоящий. Не химический.
Михаил. Ну так. Специально к знакомым ездил. Селекция голландская, а выращивают… Ты деньги убрала?
Надежда разжимает кулак ; там скомканная купюра, разглаживает купюру, кладёт под прилавок.
Михаил. Я сяду.
Надежда. Садись. (Берёт со стола пластиковую бутылку, отрезает ножницами верх, втискивает букет, прислоняет к стене рядом со стендом, внимательно смотрит на Михаила.)  Неприятности?
Михаил (кивает). Девятнадцать лет девчонке. Пигалица совсем. И так неаккуратно.
Надежда. Мне восемнадцать было...
Михаил. Так то ; ты. А то она.
Надежда. То есть?
Михаил. Ну у нас же с тобой всё серьёзно было.
Надежда. У меня серьёзно. А у тебя – так.
Михаил. Просто я развестись не мог. Понимаешь, не мог!
Надежда. Понимаю.
Михаил. Ты-то замужем?
Надежда. Это тебя не касается.
Михаил. Так и не вышла замуж?
Надежда отрицательно мотает головой, подходит к манекену, «колдует» над платьем.
Михаил не видит теперь Надежду. Они друг к другу спиной.
Михаил. И детей нет?
Надежда. Есть. Помнишь, начальницу ОТК?
Михаил. Смутно.
Надежда. Ну Тамара Сергеевна, яркая такая, из профбюро. Она теперь тут в Доме Быта парфюмерией торгует.
Михаил. Да-да, припоминаю. Когда распродажи были, она по цехам распределяла.
Надежда. Вот именно. У неё связи в парфюмерии давно.
Михаил. Девчонки в цехах жребий кидали. А в механических мастерских всем доставалось. Эта Тамарка Сергевна ещё говорила: мужчины должны делать женщине приятное всегда.
Надежда. А нам она говорила: женщина должна родить. Вот я и родила.
Михаил. И сколько твоему чаду лет?
Надежда. Двадцать два.
Михаил (считает). В восемьдесят восьмом у тебя первая производственная практика, в восемьдесят девятом вторая… В девяностом у тебя диплом, и ты сразу на работу к нам, и мы с тобой... В девяносто первом… Помнишь как мы за хлебом три часа на морозе стояли? (Встрепенулся.) Значит, чадо твоё девяносто второго? Девочка, мальчик?
Надежда. Мальчик. Савелий девяносто третьего года рождения.
Михаил (разочарованно). А-ааа…
Надежда. А у тебя, значит, дочь девяносто шестого?
Михаил (пожимает плечами). Дочь шестимесячная родилась. Еле выходили.
Надежда. Девочка худенькая. Но это сейчас модно.
Михаил. Как вспомню то время. (Машет рукой). Да что говорить, Надюш. Мужик-то тебе помогал?
Надежда. Тебя это не касается.
Михаил. Ясно. (Вздыхает.)
Надежда. Мне после тебя было всё равно с кем.
Михаил. И давно ты здесь?
Надежда. Какая разница?
Михаил. Ну так, интересно. Мы же с тобой из одной отрасли, с одного предприятия.
Надежда. Да какая отрасль? Отрасль теперь у китайцев. А у нас – кустарщина.
Михаил (встаёт, подходит к манекену, рассматривает платье).  Шик!
Надежда. Надо было как-то выживать. Первое платье бесплатно, считай, пошила. Дальше поехало по накатанной. Сначала дёшево брала, но с условием, что невеста всем будет меня рекомендовать, и на свадьбу пригласит.
Михаил. Зачем?
Михаил задумчиво ходит по мастерской, садится за машинки, нажимает на педали, пробует строчить.
Надежда. На свадьбах ; подружки невесты. Я просила, чтобы за меня тост поднимали и хвалили. Сейчас стыдно вспоминать, как  все напивались, тост за моё платье произносили в самом конце, нетрезвые мужики, тьфу… Но одна из подружек всегда подходила, говорила, что ей тоже надо бы платье. Я же не только свадебные, я и для торжественных случаев шила.  Так унижалась на этих свадьбах, подхалимничала. Я ж тогда ещё голодная всегда была. Никогда не забуду, как официанты презрительно на меня смотрели, когда пепельницу меняли, а один официант, самый противный, всем мороженое в вазочках разнёс, а меня обошёл. Представляешь, Миш, как ко мне поначалу относились?
Михаил. Нашла из-за чего переживать. Официанты! Это ж халдеи, а ты сама производишь продукт. За границей тебе цены бы не было.
Надежда. Теперь я дорогая портниха. Всё-таки двадцать лет стажа. Обзавелась клиентурой, рекомендациями… На свадьбу больше не прошусь, сами приглашают. Только вот подружек у современных невест всё меньше и меньше. Зато богатых тётушек поприбавилось и все портниху ищут: недорогую, но чтоб сидело.
Стук.
Голос. Эй, хозяйка! Пятнадцать ноль-ноль!
Надежда (поспешно, но осторожно снимает с манекена платье, прячет его в чехол, чехол складывает под прилавок). Всё. Уходи. У нас директор строгий. Камеры везде понатыкал.
Михаил мрачен, тяжело, не проронив ни слова, уходит. Надежда резко открывает жалюзи.
Надежда. Извините ради Бога. Что у вас?

3 Две-три пуговицы

Жалюзи закрыты. За раскройным столом стоит Савелий. На столе – лежит мехом внутрь шуба, на ней ; грузики. Надежда «колдует» у манекена. На манекене –  платье: узкий лиф, широкая юбка с подъюбниками.
Савелий. Как думаешь, мам? Борта выравнились?
Надежда молчит.
Савелий. Ма-ам?
Надежда молчит.
Савелий. Ма-а-ам!
Надежда. Что-о?
Савелий. Борта выравнились?
Надежда (безвольно садится на стул, опускает руки, рыдает). Да какая теперь разница?
Савелий. Как какая? Назавтра этой старухе назначено -- ещё борта не осноровлены.
Надежда. Ну так осноравливай. С утра же самого лежит.
Савелий. Да фиг знает этот советский каракуль. Может, ему двое суток для растяжки требуется.
Надежда. Не для растяжки, а для оттяжки, сколько раз говорить.
Савелий. Да знаю.
Надежда. А что тогда ко мне пристаёшь? У меня срочный заказ.
Савелий. Ну мам! Ну что ты бесишься?
Надежда. А ты себя на моё место поставь. Нет! Я не против женитьбы вообще. Я тебя потерять не боюсь, как другие свекрови.
Савелий усмехнулся, переставляет грузики.
Надежда. Тьфу ты. Уже свекровью себя называю.  Нет. Я же не против женитьбы вообще.
Савелий. Ты это уже говорила.
Надежда. Как меня бесит вот эта черта.
Савелий. Какая из черт?
Надежда. Передразниваешь, придираешься к словам. Это невоспитанно.
Савелий. Извини. Привычка.
Надежда. О чём, то бишь, я?
Савелий (стальным голосом). Что ты не против женитьбы вообще.
Надежда. А. Ну да. Я не против женитьбы вообще.
Савелий раздражённо смотрит на мать.
Надежда. Но! Я против именно этой семьи!
Савелий. Чем тебе не угодила Веселина?
Надежда. Веселина. Это ж уписаться можно. Веселина. Как раньше было хорошо. У Тамарочки Сергевны – внучка. Вы с ней – и в одной группе в садике, и в одном классе, и была такая любовь, и всю армию она тебе писала. И семья такая хорошая. Инженерно-рабочая. Тамара Сергевна – лучший контролёр качества, награждена памятным значком «Госприёмка – восемьдесят пять»…
Савелий. Была.
Надежда. Что была?
Савелий. Была контролёром.
Надежда. Ну была. Фабрику-то закрыли. Площади в аренду сдали. Вот и пришлось ей челноком по парфюму ездить, чтобы зятю, дочке и внучке помогать. Это потом уж, когда я здесь работать стала, я её сюда перетащила. Отец у них, ну муж Тамары Семёновны.
Савелий. Я знаю. Токарь высшего разряда.
Надежда. Я нарадоваться не могла. Девочка хорошая. Тамара Сергевна с мужем – лучшие в мире дедушка с бабушкой. Как мамочка моя, бабушка твоя, умерла, они тебе её заменили.
Савелий. Ну мам!
Надежда. Что мам?! Я уже двадцать два года «мам»!
Входит Елена Аркадьевна в халате и косынке.
Надежда. Не надо, Ленок, мы тут до ночи колупаться будем.
Елена Аркадьевна (подметает). Ну и колупайтесь. Моя обязанность – подметать помещения каждый день. Влажная уборка – раз в два дня. (Удивлённо.) А ты чего сидишь, Надёк?
Надежда. Усталось что-то.
Елена Аркадьевна (Савелию). Смотри: до чего мать довёл.
Савелий. Я не доводил.
Елена Аркадьевна (подметает). Ну, ясный перец,  довел. Мать по твоей милости сама не своя.
Савелий. Это не из-за меня. Она же в дядю Мишу влюблена.
Елена Аркадьевна. Смотри ты: в дядю Мишу.
Савелий. А что? Он отличный мужик. Деловой. Моложавый. Пятьдесят пять  не дашь.
Елена Аркадьевна. Видели, какой он отличный мужик.
Савелий. Ну погорячился с Веселиниными джинсами. Нервы сдали. Зато они с мамой встретились, и знакомить родителей не пришлось. Семья у нас урезанная. У меня – мама, у Веселины – папа. Но, объединившись – полный набор. Два в одном…
Елена Аркадьевна. Ты в материны дела с Михаилом Сергеевичем не лезь.
Савелий. Я-то не лезу. А вот мама в мои лезет.
Надежда. А как мне не лезть? Когда девушка от тебя забеременела?
Савелий. Мама! Но я же на ней женюсь!
Надежда. Хорошо. Ты женишься. А как быть мне?
Савелий. А ты женись на Михаиле Сергеевиче. Он же тебе предложил.
Надежда. Миша меня давно бросил.
Савелий. Ну я тоже свою девушку ради Веселины бросил.
Надежда (передёргивается). Как слышу это имя, аж дурно.
Савелий. Сказка такая есть. «Принцесса Веселина».
Надежда (подходит к манекену, обращается к нему). Принцесса. Как я устала от принцесс. Выпускное платье – как у принцессы, новогоднее платье – как у принцессы. Принцесса, а на деле ; колхоз.
Савелий. Мам! Успокойся. Сама же говорила: клиент всегда прав.
Надежда. Давай борта осноравливай.
Елена Аркадьевна, ссыпает мусор в ведро, хочет выйти.
Надежда. Нет, Ленок, ведь какой был мальчик. Скорняк! Профессионал. И что теперь будет?
Елена Аркадьевна. А я думаю, Надёк, тебе Мишу упускать не надо. Да плюнь ты на свои принципы. Пусть дети живут, как хотят. И ты как человек на старости лет…
Надежда. Пока я не старуха.
Елена Аркадьевна. Извини, Надёк. Мой тебе совет: бросай эту лавчонку и живи с Мишей   в своё удовольствие.
Надежда. Но заказы – это моя жизнь. Я без заказов не могу.
Елена Аркадьевна. Да ты от платьев не отказывайся.
Надежда. Я и без ремонта одежды не смогу.
Елена Аркадьевна. Надёк! Ты чего? Сама же возмущалась, что вонючие вещи несут.
Надежда. И молью изъеденные, и с нитями гнилыми, и ткани не подлежащие перелицовке. И нервы страшные. И ругань из-за прейскуранта. И ругань с приходящим наладчиком. Нет! Это ж подумать только. Один вызов три тысячи! Сделал – не сделал, починил – не починил. Три тысячи вынь и полож.
Савелий. Но ремонт Оганес Юнусович оплачивает.
Надежда.  Ещё б не оплачивал.
Савелий. У дяди Миши цех есть. Он его сюда перевезти хочет.
Надежда (морщится). Там всё – ворованное, в этом цеху. Этот, с позволения сказать, дядя Миша, распродал  производственные мощности. Чем вам не первоначальный капитал.
Елена Аркадьевна. Забудь. Что было, то сплыло.
Надежда. Он же всех обокрал (Савелию.), твой дядя Миша. И меня, и тебя, и тебя.
Савелий. Меня не обкрадывал.
Надежда. Это тебе так кажется.
Елена Аркадьевна. Надёк. Ты во всём абсолютно права. Это я тебе как юрист официально заявляю.
Надежда. Хоть ты, Ленок, всё понимаешь
Елена Аркадьевна. Но Надёк. Как ты живёшь?
Надежда. И как?
Елена Аркадьевна. С Савелием в однушке ютишься. А Михаил Сергеевич – в элитной новостройке.
Надежда. Ты чего, Ленок, забыла? Он же в точечной застройке квартиру приобрёл.
Савелий. Две?
Елена Аркадьевна. Две квартиры?
Савелий. Две пуговицы убираем, да, мам?
Надежда (подходит, снимает грузы). Зачем ерунду спрашиваешь? Не три же.
Савелий. А если низко будет? Бабуля с палочкой ходит.
Надежда. Просто не будет последнюю застёгивать. Ох, тяжеленный каракуль.
Елена Аркадьевна. Да я бы лучше в таком тяжеленном каракуле ходила. Он – вечный.
Савелий. Моль проела.
Елена Аркадьевна.  Из Греции шубу привезла, шагнула в маршрутке  на выход ; шуба и лопнула.
Савелий. В Греции не надо шубы брать. Но у нас же народ сами знаете – лишь бы подешевле.
Елена Аркадьевна. Я же не знала. Все ж раньше за шубами – в Грецию, а за дублёнками – в Турцию. Вот и я…
Савелий. Зато у вас, Елена Аркадьевна, костюм замшевый качественный.
Надежда. Что-то я его давно на тебе не вижу.
Елена Аркадьевна. Нотариус запретила. Сказала: не по рангу, не положен такой шикарный.
Савелий. Это от зависти. Она юбку кожаную мне на починку приносила. Я отказался. Кожа телячья тонкая, кожа -- благодатный материал, и тянется, но всему есть предел.
Голос Ванька. Елена Аркадьевна!
Елена Аркадьевна (озирается). Всё, Надёк, я ушла. Преследует и преследует. Обострение у него. И настырный. Пять лет отшиваю, а он не отстаёт. Хоть бы женился на ком поскорее.
В коридоре появляется Ванёк.
Ванёк. Ленк! А Ленк! Ну чё ты всё дуешься?
Елена Аркадьевна. Когда ты меня в покое оставишь?
Ванёк. Ну  ты чё?
Елена Аркадьевна. Отвяжись от меня, не лезь. (Драит пол, уходит.)
Ванёк. Надьк, а Надьк.
Надежда. Ну чего тебе?
Ванёк. Только до одиннадцати разрешаю. Дальше вырубаю свет.
Надежда. Хорошо, хорошо, Ванёк. Спасибо.
Ванёк. Не Ванёк, а Иван Иванович!
Савелий. Слушаемся, Иван ИвановЫч.
Ванёк. Ты думаешь, мне жалко? Да мне совсем не жалко. Но начальство! Тарифы на энергию растут.
Надежда.  Да уж знаем. Дома по счётчику тысяча  набегает.
Ванёк уходит.
Савелий. Мам!
Надежда. Хорошо, ставь две.
Савелий. Нет, мам. Тебе не надоело?
Надежда. Что?
Савелий. Ну вот электричество считать.
Надежда. А как же не считать? Я всё всегда считаю. Все чеки перепроверяю, везде за всеми пересчитываю. Все же только развести хотят. Сейчас подавляющее меньшинство, как мы с тобой,  работает, а подавляющие большинство деньги норовят отнять.
Савелий. Ну мам! Вот так перепроверять-пересчитывать не надоело?
Надежда. Пока электроны с электростанции до утюга добегут, знаешь, сколько посредников наживётся?
Савелий. Ну мам. Ну такая экономическая система. Откаты и посредники.
Надежда. Грабёж средь бела дня.
Савелий. Ну мам!
Надежда. Шевелись давай. В одиннадцать халявный свет отключат, а у тебя ещё конь не валялся.
Савелий. Я просто хочу, чтобы ты вышла замуж за Михаила Сергеевича, успокоилась и перестала считать каждую копейку.
Надежда. Так как же перестанешь копейки считать, когда у тебя свадьба. Я от кофе отказалась, на самый дешёвый чай перешла. Слава Богу на костюм  разоряться не надо. Я сошью тебе однобортный, с высоким лацканом, и парными карманами: часовой в рамку и традиционный с клапаном, тут и тут, я в интернете у певца Кабзона такой видела. Только вот материал… Придётся итальянский брать. Господи, господи! Сколько было костюмной материи в Советской стране. Бери – не хочу. Я тогда девчонкой была, но уже шила. Бродила по отделам тканей, и везде эта шерсть костюмная. Скучная, однотонная. Сорок рублей метр. Мне казалось, что это огромные деньги. Теперь понимаю – это же шерсть. Теперь и шерсти-то костюмной нет, полушерсть итальянская, евро растёт…
Савелий. Успокойся, мам! Мне не нужен костюм.
Надежда. Передумал жениться? Вот и умничка. Да и правильно. Ребёнку помогать будем, я малыша шить научу, как и тебя: в четыре года напёрсток на пальчик, в пять лет – иголочку, в шесть прихватку сошьёт, время быстро пролетит, оглянуться не успеешь. Только не надо себя с этой семьёй родственными узами марать. У советских  собственная гордость, на буржуев смотрим свысока.
Савелий. Ты не поняла мама. Я жениться не передумал. А костюм мне, реал, не нужен. Мы с Веселиной мне всё выбрали и купили. Съездили в бутик.
Надежда. В бути-ик?
Савелий. Угу. Ну или как это раньше в твоей Советской стране называлось?
Надежда. Не посоветовавшись со мной или с Тамарой СергЕЕвной? Все эти бутики – обман. Всё в одних подвалах шьётся.
Савелий. Ну мама. Всё равно уже купили.
Надежда. Я даже боюсь спрашивать, сколько это стоит.
Савелий. Дядя Миша платил.
Надежда. Продался, да? Продался?
Савелий. Мам! Ну двадцать два года одно и тоже. Буржуи, капиталисты, страну разворовали. Ну отдохни ты. Я же вижу, ты дядю Мишу до сих пор любишь.
Надежда. Он вор!
Савелий. Да таких воров пол-Москвы. Оганес Юнусович тоже вор, а ты с ним нормально.
Надежда. Оганес Юнусович -- это Оганес Юнусович.
Савелий. Казино запретили, он на Дом быта переключился.
Надежда.  Оганес Юнусович сам за прилавком стоит. Он обувщик -- пойми ты!-- с высшим профильным образованием.
Савелий. Сейчас все с высшим образованием.
Надежда. Но он-то не сейчас. И руками – своими собственными! ; работает, обувь ремонтирует, кнопки, заклёпки, металлоремонт…
Савелий. Наворовал на игровых автоматах, а теперь чего б и не поработать, грехи не замолить?
Надежда. А Миша наворовал, акции напокупал  и на проценты живёт. Рантье!
Савелий. Миша?
Надежда. Я имела в виду – Михаил Сергеевич…
Савелий убирает грузы, встряхивает шубу.
Савелий. Мам! Ну как? Одобряешь?
Надежда (придирчиво осматривает, вздыхает). Ручки золотые. Но эта семья тебя развратит. Забудешь всё, что знал, Савик.
Савелий. Только не называй меня Савиком, мама. Я не маленький.
Надежда. Не буду.
Савелий. Нет… с глазу на глаз ты можешь, а на свадьбе ; не называй.
Надежда. Я на твою свадьбу и не пойду.
Савелий. Ну мам, ну не обижайся.
Надежда. Я не обижаюсь. Но на буржуйскую свадьбу идти не намерена.

Действие второе
1 Свидание (необязательная сцена)
Сцена в затемнении. Надежда в прозрачном дождевике, Михаил в шикарном плаще под огромным чёрным зонтом.
Михаил. Тебе не надоело гулять, Наденька? Может, всё-таки изменишь принципам и зайдёшь в кафе?
Надежда. Да ты что?! Там цены бешеные. Тамара Сергевна как-то зашла. Одно пирожное пятьсот рублей.
Михаил. А мы не будем брать пирожные, мы чай возьмём и мороженое.
Надежда (поправляя, убирая мокрые волосы со лба). Только чай. Без мороженого.
Они заходят в кафе, снимают верхнюю одежду, садятся за столик. На столе  ; чашки и чайник.
Надежда (промакивая лицо салфеткой). Мне одного чайника мало, можно ещё один?
Михаил. Ещё один чайник!
Надежда. Как ты с ними невежливо. Прям командир.
Михаил. Привычка.
Надежда. На фабрике ты так не командовал. Помню, пришла к тебе первый раз.
Михаил. Вас трое было девчат. Ещё ж две сестры друг на друга непохожие. Я говорю: можно в справочнике всё посмотреть. А они: там в справочнике опечаток много. Обороты в минуту, высота подъёма лапки и рейки, далее по списку. Я на тебя всё смотрел. Тебе тогда шестнадцать было.
Надежда. Почти семнадцать. Помню, тебе позвонил кто-то по городскому, а ты ; про ралли рассказывать, как ты всю ночь ралли смотрел.
Михаил. Да, да. Я тогда мотоцикл продал. «Яву». И видаг купил. И целыми днями, точнее ночами, гонки смотрел.
Надежда. А жена?
Михаил. Что жена?
Надежда. Ну жена как это переносила?
Михаил (пожимает плечами). Да что там жена!
Надежда. Помню: ты полтора часа нам диктовал, у меня рука отсохла записывать. А они всё спрашивают тебя и спрашивают. А потом ты попросил конспект, чтобы мы тебе написали. Сказал ещё…
Михаил. Я сказал: напишите мне конспект, чтобы если ещё такие практикантки настырные придут, чтоб я им этот конспект подсунул.
Надежда. И главное мучили тебя они, а конспект переписывать  отказались. Мне неудобно. Ты же просил. Я всё переписала, разлиновала на А4. Маникюрными ножницами дырочки вырезала. У меня же дырокола даже не было.
Михаил (смеётся). Сутажиком перевязала. Мне это так тронуло. Сутажиком. Ну надо же, думаю, артистка. А как потом я умолял замдиректора опять вас на практику пригласить. А потом на дипломную зимой они тебя сами позвали, быстро в бригадиры перевели. Тебе тогда девятнадцать исполнилось, помнишь?
Надежда. Миш! Закажи мне пожалуйста ещё торт и ещё мороженого.

2 Связи
Мастерская. Жалюзи закрыто. На манекене – струящееся платье пастельных тонов. Надежда ходит вокруг платья и напевает, Оганес – в чёрных брюках и застиранной футболке; сидит на табуретке, расставив ноги, он комично неподвижен, иногда, жестикулируя, машет руками как заведённая кукла.
Оганес. Надя!
Надежда. Да, Оганес Юнусович.
Оганес. Надя.
Надежда. Я слушаю вас, Оганес Юнусович.
Оганес. Надя!
Надежда. Я уже сорок лет Надя. Что вы хотели спросить?
Оганес. Я хотел не спросить, а предупредить. Больше после работы оставаться не разрешаю.
Надежда. Не буду, Оганес Юнусович.
Оганес. Оборудование ломается, расходы на амортизацию непосильные, знаешь сама.
Надежда (перестаёт «колдовать» над платьем, медленно, испуганно, оборачивается на Оганеса). Не знаю.
Оганес. Так знай. С этого дня ; вызов механика за свой счёт.
Надежда. Хорошо.
Оганес. И не этого, хахаля твово.
Надежда. Хорошо.
Оганес. А то смотрю: пришёл, копается тут у меня, в моём оборудовании.
Надежда. Хорошо. Михаил Сергеевич не будет копаться.
Оганес. Я запрещаю ему заходить в мой цех по ремонту одежды!
Надежда. Хорошо.
Оганес. Что «хорошо»? Плохо, всё плохо. Аренда растёт – раз. Налоги. Фонды эти, будь они не ладны, пенсионный, медицинский. А ты говоришь – хорошо.
Надежда. Я согласна, Оганес Юнусович. Всё плохо, всё дорожает, чиновники всё наглеют, народ обдирают как липку.
Оганес. Вот это дело говоришь. А то – «хорошо». Что за «хорошо». Не знаю такого слова «хорошо». Давно забыл.
Надежда. Я имела в виду – хорошо, что у меня знакомый наладчик есть. Но раз Мише запрещено в цех заходить, тогда и не знаю, как быть.
Оганес. Наладил тебе интимную жизнь. Оганес теперь и не нужен. Разве не Оганес тебя на работу принимал.
Надежда отворачивается, опять «колдует» вокруг платья.
Оганес. Ты думаешь, мне легко это решение далось? Ты думаешь, мне на шатун какой или кривошип, или на педаль-ремень денег жалко? Не-ет! Оганес не таков! Пусть аренда растёт. Сто евро один квадратный сантиметр.
Надежда (еле сдерживаясь). Вы извините, Оганес Юнусович.
Оганес. Не извиняю.
Надежда. Но вы же сам арендодатель и есть. Вам же все аренду и платят. (Тыкает в разные стороны пальцем.) И Юридическая консультация, и прачечная, и химчистка, и парфюмерия, и парикмахерская, и салон красоты-брови изуродовать – тыща рублей.
Оганес (довольно). Аренда растёт, потому что растёт. Пусть растёт. Пусть налог растёт. Фонд пенсионный, медицинский, упрощёнка. Пусть прибыль падает. Я выкручусь, ты не думай. Оганес и Карабах пережил, и Абхазию пережил, из ресторана в Анапе Оганес сбежал, в Москву перебрался. Ты не думай. Я цену жизни знаю. Хорошее никто не помнит. Я сына твоего растил, Савик у меня как сын. Маленький  такой, а уже челночными комплектами играл. Но теперь всё. Этот наладчик появился, и теперь всё. Дружбы у нас больше нет. Не получится у нас с тобой больше дружба. И халтуры больше нет, и игл запасных больше нет.  Пусть наладчик тебя содержит.
Надежда «колдует» вокруг платья.
Оганес. Надя!
Надежда. А?
Оганес. Надя!
Надежда. М-м?
Оганес. Надя!
Надежда (как можно безмятежнее). Да вы не волнуйтесь, Оганес Юнусович. Я не буду больше после работы оставаться.
Оганес. Я никому не нужен. Меня попользовали,  вытерли об меня ноги. И фурнитуру – за свой счёт.
Надежда (крепясь из последних сил). Молнии сама покупала, и иглы буду сама покупать, и нитки.
Оганес. И пуговицы!
Надежда. И пуговицы, и подпуговицы, и крючки. У меня есть связи, где оптом, качественно и недорого.
Оганес (обиженно). Связи. У тебя везде связи. У тебя со всеми связи! Я прошу тебя о связи десять лет! Десять лет! И ещё пять не смел просить о связи. Пять лет собирался с духом! Итого пятнадцать лет! И ты ни разу не связалась со мной. Ни разу.
Надежда («колдуя» над платьем). Но Оганес Юнусович! У вас жена.
Оганес (резко поворачивается на табуретке). Знаю, что жена. И одна жена, и бывшая жена тоже жена. А у твоего наладчика разве нет жены?
Надежда. У него жена умерла.
Оганес. Так ты хочешь, чтобы я зарезал свою жену?
Надежда (отрывается от платья, удивлённо). Я?
Оганес. Ты хочешь, чтобы я убил свою жену. (Отворачивается.)
Надежда (растерянно). Я не хочу, чтобы вы убивали свою жену.
Оганес. Ты меня вынуждаешь. Ты меня мучаешь десять лет и пять ещё я молчал, молча мучился.
Надежда. Оганес Юнусович! Пожалуйста не переживайте.
Оганес. Как мне не переживать? Как мне не переживать? Я каблук сегодня криво прибил. Клиент с претензиями. Стыдно! Как мне не переживать? Я уже так испереживался, что кнопки на разном уровне проштамповал. Убытки, убытки. Клиент переживает, он ко мне ходить перестанет. А всё ты и твои связи. Платье-то для твоей невесты?
Надежда. Для неё.
Оганес (встаёт, ходит вокруг манекена, профессионально осматривает). Много наворотов -- нехорошо.
Надежда. Это воланы. Пресыщенность вполне теперь допустима.
Оганес (встаёт на табуретку). Укороти.
Надежда. Мы же недавно только тут с вами удлиняли!
Оганес. А теперь говорю ; укороти! Был неправ.
Надежда подкалывает Оганесу брюки.
Оганес. А что теперь недопустимо? Теперь всё допустимо. Тупые носы-острые носы. Ботфорты на манной каше и резиновые сапоги на каблуках.
Надежда. Это эклектика, Оганес Юнусович. Смешение стилей.
Оганес. Пресыщенность, эклектика, навыдумывали. А ещё – слышишь, выдумали? – балетки. Женщина должна быть женщиной. Каблучок, набоечка, подошва кожаная. Аккуратненько! А теперь ходят как лягушки-царевны в ластах: натянут угги  и ; шлёп-шлёп. Косолапят, косолапят, медведицы.  Всё одноразовое, всё без набоек. Относил – выкинул. Относил – выкинул. Одни бабули марку держат.
Надежда. У нас бабуля недавно шубу настоящую принесла укоротить. Вот эта шуба! Я даже сфоткала. Хотите посмотреть? (Бежит к сумочке, достаёт мобильник.)
Оганес (уходит в примерочную). Криво подколола. Переукороти!
Надежда. Где ж криво?
Оганес (забирается на табуретку). Переделай! Был неправ.
Надежд . Хорошо. Но это – в последний раз. Я после фабрики, когда в ателье работала, тоже так как-то…
Оганес. Связи имела?
Надежда. Вы всё обо дном. Пришла клиентка. Укоротили ей рукава. Она: «Длинные». Ещё подкололи. «Так?» ; «Так». Сделали. Она опять: «Длинные». Я психанула и отчепукала ей по локоть.
Оганес. Ну и что? Кому ты хуже сделала?
Надежда. Себе конечно. Полностью за изделие выплачивала.
Оганес. Намёк понял. (Вздыхает, слезает с табуретки, идёт в примерочную, голос). Убытки. Убытки. Одноразовое. Крючки, блочки, клёпки вылетают постоянно.  Хоть здесь не убытки. (Выходит из примерочной, он в рабочем комбинезоне, повесил брюки на предплечье). Значит, смирилась, что сын женится?
Надежда. Меня не спрашивают. Они сами. Самостоятельные.
Оганес. Это да. Это они самостоятельные. Но и я самостоятельный. Я решил, значит решил. После девятнадцати ноль-ноль никаких халтур и задержек. Я Ване дал приказ.
Надежда. Хорошо, хорошо. (Снимает платье с манекена.)
Оганес (смотрит на платье). Тоща. В чём душа-то держится? Ну тоща, ну тоща. (Присматривается). Шёлк?
Надежда кивает.
Оганес. Неужели шёлк?
Надежда. Да-да. Крепдешин, креп-жоржет.
Оганес. Отечественный?
Надежда. Конечно. Рисунок ; видите? ; какой?
Оганес. Откуда взяла?
Надежда. Из старых запасов. Сейчас шёлка-то и нет.
Оганес. Что со страной сделали! «Красная роза» пала смертью храбрых.
Надежда. И не говорите. Какой был комбинат.
Оганес.  Китайцам за дорма технологию продали. Фабрику закрыли.
Надежда. И теперь  на месте «Красной розы» ; австрийский банк.
Оганес. Банк. Везде теперь банки. А какие раньше шкуры паслись у нас в горах. Какие шкурки! А теперь?  На дублёнку – три шкуры! Это разве дублёнка? Пала лёгкая промышленность, пала. Последнюю льняную фабрику три года назад прикрыли. (Машет рукой.) Ты замуж за него собираешься?
Надежда. Это, Оганес Юнусович, моё личное дело.
Оганес. Выйдешь замуж, с работы тут же уволю. Как говорит наша Тамара Сергевна: нет уж увольте! Ты поняла, Надя?
Надежда молчит.
Оганес. Надя!
Надежда молчит, уходит в примерочную.
Оганес. Надя.
Молчание.
Оганес (выходит из мастерской, идёт по коридору). Эх, Надя, Надя. Десять лет, и не одной связи плюс пять лет молчал, мучился молча.
В коридоре появляется Ванёк, Оганес указывает ему на дверь, Ванёк кивает.

3 Примерка

Жалюзи открыты. С манекена ниспадают гардины, гардины лежат и на полу. Савелий сидит за машинкой, «колдует» над мехом, Надежда утюжит брюки. Из утюга идёт пар.
Савелий. Дядя Миша мастерскую уже перевёз.
Надежда утюжит брюки.
Савелий. Веселина ждёт-не дождётся платья. Она в восторге. Она говорит: это как у Диора.
Надежда. Так я по фото и делала.
Савелий. Веселина говорит, такое платье стоит миллионы.
Надежда (удовлетворённо усмехается). Так уж и миллионы. Ладно.  Скажи ей: завтра примерка.
Савелий.  Она уже в пути.
Надежда. Да ты что? Оганес заметит, тут же нас уволит.
Савелий. Ей любопытно, мама. Ты уж не обижай её. Ей волноваться нельзя.
Надежда. Ну конечно. Я всех только обижаю.
По коридору бежит Веселина, за ней Ванёк.
Ванёк. Девушка. Туда нельзя! Это служебный вход. Всё записывается на камеры.
Веселина. У меня заказ!
Веселина заскакивает в мастерскую, Савелий быстро поворачивает ключ в двери.
Ванёк. Вы нарушаете правила. Без квитанции нельзя.
Савелий. У нас обед.
Ванёк. Обед через семь минут. В обед всё оборудование вырублю.
Надежда (тихо). Да и вырубай. У нас примерка.
Надежда подходит, резко закрывает жалюзи.
Ванёк тихо стоит, подслушивает под дверью.
Веселина (щебечет). Тётя Надя! Тётя Надя! Это такое счастье! Папа больше не будет мотаться чёрти куда, он арендует площади в нашем элитном комплексе.
Надежда. Там в кабинке переоденься.
Слышен щелчок. Утюг перестаёт выпускать пар, машинка у Савелия перестаёт работать.
Надежда. Вот мразь-то. Хуже капиталиста может быть только капиталист-ревнивец.
Савелий. А ведь дядя Оганес тебя любит, мама.
Надежда. Скажешь тоже. Просто мы в смежных профессиях, общие темы для разговора. Оганес из интеллигентной армянской семьи с традициями. У него есть вкус, он чувствует гармонию. Я его вкусу доверяю.
Савелий. Помню, дядя Оганес мне коромыслОво-шатунный механизм объяснял. Помню: я плачу, не понимаю, где коромысло, а где шатун.  Говорю: дядя Оганес, и то, и то болтается. Какая разница-то? Он: один –шатается – понимаешь? ; а другой колеблется. А я опять: какая разница? Он руками разводит: ты, говорит, Совёнок, помнишь, мам, он меня Совёнком звал?
Надежда. И Савиком.
Савелий. Ты, говорит, Совёнок скоро поумнеешь, с закрытыми глазами отличишь. Устойчивость системы – это главное запомнить! Устойчивость системы. Всё движется, но возвращается. Движется, но возвращается. Не умел хорошо объяснять, но так старался.
Веселина выходит из кабинки.
Савелий. Супер!
Веселина. Нравится?
Савелий. Я ору с тебя!
Веселина (кружится, щебечет). Совёнок! Я нашла суперманикюршу. Ну по рекомендации конечно. На Арбат ехать. (Морщится.) На метре. И педикюр делает. А ещё прямо в нашем доме СПА открылись. И СПА, и солярий, и гидромассаж, и лазерная эпиляция. Ну, ты понимаешь, интимных мест ; беременным не рекомендуется. Вы  представляете, тётя Надя! (Надежда не отвечает, тяжело смотрит.)Ты не рад, Совёнок?
Савелий. Не надо называть меня Совёнком.
Веселина (обиженно, но по-прежнему щебечет). Лол! Просто ты сказал, что тебя так называли. А то Совой нельзя, а Савелий неудобно.
Савелий. Ве-се-ли-на!
Веселина. Можешь называть меня Весей или Весной.
Надежда (напевает). Актриса Весна после долгой болезни снова на сцене…
Веселина. Какие слова мрачные.
Надежда. Я спереди специально побольше присобрала.
Веселина. Вырез сзади не вызывающий?
Савелий. Лучше не носили!
Надежда. На спинке ещё сетка из руликов будет. Чтоб весь акцент на спину.
Веселина. Так прохладно в этом платье, так комфортно.
Надежда. Натуральное.
Веселина. Так обидно, что шёлк такой больше не купишь.
Надежда. Ты это своему папе скажи.
Веселина (перестаёт щебетать). Почему?
Надежда. Потому что такие как он страну распродали.
Веселина. Опять вы, тётя Надя.  Папа ничего не распродавал. Он работал.
Савелий. Мама!
Надежда. Я двадцать два года мама.
Савелий. Ну, мама
Надежда. Шёлка не купишь, драпа не купишь, костюмные ткани только итальянские! А ты: ну мама.
Савелий. Ну мама, ну мы же договорились.
Веселина (убегает в кабинку, говорит сквозь рыдания, занавески ходят ходуном, весь последующий диалог до развязки, она будет то выскакивать, то заскакивать в примерочную). Вы папу измучили. Он не спит, не ест, живёт только свиданиями с вами. Вы – жестокая.
Надежда. Станешь тут жестокой, когда беременная, потом мать-одиночка, а никому дела нет и жрать нечего.
Веселина. Я тоже беременная, и тоже есть не могу. У всех беременных токсикоз.
Надежда. У меня, дорогая, не было токсикоза. Советским женщинам было не до токсикоза.
Веселина. Ну да, ну да. И секса у вас не было. Вы же всё коммунизм строили, на идею пахали.
Надежда. Да уж СПА и солярий не посещали.
Веселина. Лол?
Надежда. Никаких устремлений. Ногти отшлифовать, к косметичке сходить, коррекцию бровей сделать. Общество потребления.
Веселина. Вы мстительная. Вам брови испортили, вот вы и завидуете! Вы – неудачница. Вы все свои неудачи на мне вымещаете.
Надежда.  Я ; неудачница?.. Я талантливая портниха, а выживаю. И в этом не я виновата, а твой...
Веселина. Просто вы не портниха, а подмастерье.
Надежда. Ну надо же. Стоит в моём платье и доказывает, что я ничего не умею. Да знаешь ли ты девочка, что я творю и мне твои СПА – до лампочки.
Веселина. Лол. Творите вы! Шьёте просто. Кто-то сверлит, кто-то плитку кладёт, а вы шьёте.
Надежда. Другие, согласна, просто шьют. А я – не просто. Знаешь чем талант от пдмастерья отличается?
Веселина. И чем?
Надежда. Вот платье твоё, то есть моё. Даже если я его порежу на кусочки, он у тебя в душе на всю жизнь останется. Я творю, я талант.
Веселина. Если бы у вас был талант, вы бы у Диора не передирали.
Надежда (опешила). Я передирала? Я передирала? Да ты же сама, девочка, захотела такую модель!
Савелий. Веселина!
Веселина (выглядывает из примерочной, она в нижнем белье). Я твою мать ненавижу, понял, и тебя ненавижу!
Звон стекла.
Ванёк вздрагивает, убегает.
Савелий бежит в примерочную, выводит Веселину, у неё шок.
Надежда. Зеркало! Это зеркало из военного ателье! Это мой талисман!
Веселина (пришла в себя). Лол! Значит, зеркало из ателье стащили?
Надежда (медленно). Не стащила, а купила по накладной, списанное. И манекены все из этого ателье.
Веселина. Папа говорит, в то время всё по дешёвке распродавалось. Буквально всё. Вот и вам перепало от обломков великой державы!
Савелий. Ну Веселина!
Веселина. Что «Веселина»? Да тогда все тащили. Все! И твоя мать тащила. Папа сам рассказывал, как она бобины с фабрики таскала и у метро продавала.
Савелий (он не верит, смеётся). Мам! Ты таскала с фабрики бобины и продавала?
Надежда (ещё медленнее). Таскала. И у метро продавала. Зарплату не платили, вот и продавала. Нитки были гнилые. И я это знала. Гнилые обычно рвутся легко, а эти были хитрые, через три года на атомы расходились. Я тогда уже мастером была. Хорошо склад знала… Нитки ОТК были забракованы. Я считала что имею право! Имею право! Они всё равно на возврат поставлены были. А возвращаться им некуда. Некуда! Союзных республик больше не было! Не было!!! Границы закрыты. Связи с поставщиками – тю-тю, улетучились. И я продавала. Нитки. И клеевую, которая не клеилась. И брали. Хорошо брали. А когда спрашивали: прочное ли? Я уверяла, что на века, на века!  Рядом со мной с хлебозавода женщина батонами торговала. И маргарином. Она пятьдесят килограмм с завода унесла, под лестницей в подъезде под бомжа замаскировала и частями продавала. Я бобины, она – маргарин, я—бобины, она маргарин. Очень есть хотелось. Зиму на маргарине с хлебом протянула. А так бы ноги протянула и тебя, сынок, бы не было. И этой принцессы тоже! Не встретилась бы она на моём пути! Не встретилась.
В коридоре появляются Оганес и Ванёк.
Оганес (стучит). Откройте!
Надежда механически подходит к двери, открывает, она абсолютно без эмоций. Веселина наконец переоделась, выскакивает из мастерской и попадает в лапы Оганеса.
Оганес. Стоп! Посторонние! Нарушители! Полиция!
Веселина (визжит). Я вам покажу полицию! А я встречное на вас! Я за моральной ущерб! Я на ранних сроках. У меня справка из женской консультации.
Оганес. Посторонние!
Ванёк. Елена Аркадьевна! Помогите! Помогите!
Надежда смотрит на потасовку с изумлением. Она абсолютно опустошена. Кажется, что она тронулась умом. Савелий отбивает Веселину у Ванька и Оганеса. Веселина бежит по коридору, сбивая с ног Елену Аркадьевну.
Ванёк (раздражённо). Опоздали вы, товарищ третейский суд. Опоздали!
Елена Аркадьевна . Какой я вам третейский суд. Да пустите меня. Надюш! Что случилось?
Надежда. Там – осколки.
Елена Аркадьевна заходит в кабинку.
Голос Елены Аркадьевны. Ой, Надюш! Уберу только вечером. Это надо в перчатках.
Надежда. Пятьдесят килограммов маргарина.
Елена Аркадьевна выходит, в руках у неё платье.
Елена Аркадьевна. Здесь осколки. Надо отряхнуть.
Оганес. Использование рабочих площадей в личных целях. Ваня! Ты ; свидетель!
Надежда. В личных целях. Бобины – в личных целях. Манекены – в личных целях. Зеркало – в личных целях. (Медленно забирает у Елены Аркадьевны  платье, медленно, повторяя «в личных целях», несёт его на раскройный стол, медленно берёт ножницы, и быстро, рыдая, под следующие слова режет платье на кусочки). А ещё я пальто папе с нашей фабрики Клары Цеткин украла, царство ему небесное! Потому что зарплату не платили. А польты на складах пылились. Пылились. Инфляция была галопирующая. Польты и придерживали до лучших времён. Бизнесмены, чтоб они сдохли. (Останавливается.) Они и сдохли. Почти все. (Рвёт ткань медленно на весу, это напоминает пытку.) Тогда комках китайские пуховики появились. Тысячу восемьсот! Тысячу восемьсот! А пальто у нас по накладным – двести девяносто рублей. Не доходили польты  до потребителя. А мой папа – тоже потребитель, тоже потребитель, царство ему небесное. (Режет, точнее докрамсывает, на столе.) Вот так! Вот так! Вот так! Я подмастерье. Я ; неудачница. Я… Я…
Оганес. Надя! Такое платье! Шёлк! Натуральный шёлк!
Надежда. Натуральное. Где натуральное? Что натуральное? Достали. Все норовят в дамки, и чтоб рыбки у них на посылках…
Оганес хочет обнять Надежду.
Надежда (с ножницами). Не подходите ко мне! Уйдите все! Уйдите.
Савелий. Давайте выйдем, господа-товарищи. Давайте пожалеем маму.
Оганес. А меня кто пожалеет? Аренда сто евро сантиметр, пенсионный фонд, медицинский, вокруг пресыщенность и эклектика. Кто пожалеет мой несчастный мозг?
Ванёк. Освободить помещение!
Оганес и Ванёк быстро выходят. Надежда закрывает дверь на защёлку.
Савелий (разговаривает по мобильнику). Не волнуйся, не надо волноваться. Где ты? Тебе не надо сейчас садиться за руль! (Убегает.)
Елена Аркадьевна (подавленно). Ты мать пожалей, а не эту свою, (презрительно) дамку.
Оганес (в коридоре, тихо, Ваньку). Оставайся. А то ещё руки на себя наложит. Десять лет и ни одной связи, ещё пять молчал.
Ванёк. Я вас понимаю. И я тоже…
Оганес (перебивает). Что ты тоже? Молодой, неженатый, и – тоже туда же. 
Ванёк припал ухом к двери. Надежда сидит на столе, руки безвольно висят как плети.

4 Примирение
Жалюзи закрыты. В мастерской – беспорядок. Примерочной кабинки нет. Елена Аркадьевна в халате, но без косынки собирает стёкла в коробку. Михаил ходит туда-сюда.
Михаил. Не знаю, что и думать.
Елена Аркадьевна. В полицию звонили?
Михаил. Звонил. А толку-то? Вам помочь?
Елена Аркадьевна. Не надо.
Михаил. Неужели так деньги нужны, что вы после работы ещё весь Дом Быта убираете?
Елена Аркадьевна. И подсобные помещения.
Михаил. Именно. Неужели так всё плохо в юриспруденции?
Елена Аркадьевна. Кому как. Деньги-то начальство лопатой гребёт. А мы – рабочие лошадки. Клиенты – нервные, много неприятных, все делят, делят. Квартиры, дачи.  А уборщица – что? Физическая работа. Никаких нервов. Вместо фитнеса и вместо позднего ужина.
Михаил. Болтай-болтай. Ты из-за Ванька здесь задерживаешься.
Елена Аркадьевна. Я? Из-за охранника? Ха!
Михаил. Парень он красивый, физически сильный, кандидат в мастера. Чего стесняться-то?
Елена Аркадьевна. Чушь. Я иногда думаю: чем бы люди занимались, если бы им квартиры и частные дома приватизировать и перепродавать не дали. Да люди б с ума сошли от безделья.
Михаил. Ты зубы не заговаривай. Ты ему прямо в лицо скажи: так и так, Ваня, давай с тобой … И не надо краснеть. Ведь не девочка уже.
Елена Аркадьевна (тихо). Ха!
Михаил. Места себя не нахожу. Что делать-то, что делать?
Елена Аркадьевна. Ничего не делать. Ждать.
Михаил. Я никогда себе этого не прощу.
Елена Аркадьевна.  Вы-то тут причём?
Михаил. Да вот эти бобины. Надежда же сначала меня в штыки приняла. Ну вы помните.
Елена Аркадьевна. Пока не в склерозе.
Михаил. И вот я пришёл домой злой. Так меня Наденька марксизмом достала. Пришёл. Выпил. И…
Елена Аркадьевна. И что?
Михаил. И давай дочери жаловаться. А дочь у меня девочка хорошая отзывчивая.
Елена Аркадьевна. Да куда уж отзывчивее.
Михаил. Просто ; поймите! ; без матери росла. Сначала няни, потом гувернантки. А жена спивалась. Поймите ; спивалась.
Елена Аркадьевна. Да уж как не понять.
Михаил. Допилась до интоксикации. В сорок два года ушла. Сгорела.
Елена Аркадьевна. Что ж вы на работу её пристроить не могли?
Михаил. Она абы куда не шла. А по специальности  не найти было.
Елена Аркадьевна. А что за специальность?
Михаил. Конфекционер.
Елена Аркадьевна. Это кто такой?
Михаил. Это пакет одежды подбирать. Подбор материалов. Цвет ниток, подклад, приклад, фурнитура. Понимаете?
Елена Аркадьевна. Приблизительно. Если честно не очень. Надюша всё сама подбирает, и нитки и цвета.
Михаил. Специальность только для массового производства нужна. Когда десятки тысяч единиц изделия.Вы молодая, школьную форму не застали.
Елена Аркадьевна. Нет.
Михаил. Как раз отдел, где жена работал, школьной формы занимался. Очень большая ответственность. Я никому о жене не рассказывал.
Елена Аркадьевна. И Надежде не рассказывали?
Михаил. Нет. Не рискнул.
Елена Аркадьевна. Помогите мне. Держите так над столом мешок, а я обрезки вашего свадбного платья веником туда сметать стану.
Михаил. И чего этот Оганес взбеленился? Два заявления в полицию накатал: на Надежду и на мою дочь.
Елена Аркадьевна. А вы как думали? Вы  цех открывать в элитном комплексе собрались. А наш Дом быта сносить собираются. Я бы на его месте покончила с собой, а вы – заявления.
Михаил. Подло как-то.
Елена Аркадьевна.  Оганес давно к Наде пристаёт, с тех времён, когда тут ещё казино было. Она ему с одной стороны обязана, приходилось терпеть. Ну вы понимаете. Всё-таки мастерская, а не закуток. Хоть маленькая, а мастерская. Он же ей двадцать процентов от заказа оставлял.
Михаил. Упырь. Ой. Сердце болит! Чую что-то случится. И это зеркало…
Елена Аркадьевна. Что зеркало?
Михаил. Примета плохая. Я удивляюсь, как Веся не порезалось-то? Чёрт её за язык дёрнул. Ну без матери девочка росла.
Тихо входит Надежда. Садится на пол.
Надежда. Оправдывайся, оправдывайся.
Михаил (бросается к ней). Надюша! Встань с пола, девочка. Где ты была? Встань! Осколки же!
Надежда (обнимает Михаила, рыдает). Я – подмастерье, я – неудачница. Я – старая кошёлка.
Елена Аркадьевна подметает, поглядывает на Надежду и Михаила.
Михаил. Ну хватит, хватит, Надюша. Нашла кого слушать!  Избалованную девочку в токсикозе.
Надежда. Я так больше не могу жить. Я так больше не могу.
Михаил  (успокаивает Надежду, гладит). Ну будет, будет. У нас большая квартира. Ты переедешь ко мне, мы будем жить все вместе. Я, ты, Веселина и…
Надежда. Я не буду жить с этой… дамкой, не буду. И с тобой, буржуем, капиталистом, рантье, не буду.
Михаил. В другой комнате будут жить Веселина и Савелий. Ты будешь работать в цеху на первом этаже. Хочешь ателье сделаем, хочешь ремонт одежды.
Надежда. Меня Оганес не отпустит.
Михаил. Отпустит.
Надежда. Не отпустит. У него моя трудовая. Или отпустит, но уволит по статье. За прогу-ул! (Рыдает.)
Михаил. О чём ты, Надюша. Какая трудовая? Ты под пенсию не попадаешь. По возрасту.
Надежда (рыдает). Ну вот. И пенсию я не заслужила.
Елена Аркадьевна. А кто заслужил-то? Все без пенсии сидеть будем.
В коридоре появляется Ванёк, он не пускает Савелия и Веселину.
Ванёк. Тут камеры, тут везде камеры. Это служебное помещение.
Елена Аркадьевна. Опять шум. (Выходит.) Иван! Пропусти, кому сказала! (Грозит веником).
Ванёк оборачивается. Веселина и Савелий прошмыгнули.
Ванёк. Ну я сейчас…
Елена Аркадьевна. Если ещё раз «ты сейчас», потеряешь меня раз и навсегда. Сколько можно лебезить.
Ванёк. У меня должность такая – лебезить.
Елена Аркадьевна. Ну побудь ты мужиком хоть раз в жизни. Ну ты же – кандидат в мастера спорта.
Ванёк. Как же я побуду мужиком, когда, как говорит наш Оганес Юнусович, нет связей?
Елена Аркадьевна. А кто в этом виноват?
Ванёк. Ты.
Елена Аркадьевна. Нет, не я. Я тут каждый вечер из-за  драю, чтобы с тобой побыть.
Ванёк (запинаясь). Из-за меня?
Елена Аркадьевна. А разве незаметно?
Ванёк отрицательно крутит головой.
Елена Аркадьевна обнимает Ванька. Ванёк и Елена Аркадьевна  уходят.
Савелий. Мама! Мама! (Толкает Веселину в бок.)
Веселина. Извините меня, тётя Надя. Ну пожалуйста.
Появляется Оганес.
Оганес. Что за сборище! Не Дом Быта, а бордель! Юрист с охранником целуются. В мастерской – посторонние.
Надежда. Оганес Юнусович! Я ухожу!
Оганес. Да уходи на все четыре. Уходи! (Михаилу.) Десять лет без связей, пять лет молчал в тряпочку. Всего пятнадцать лет! Пятнадцать. Сил нету, жилы все из меня вытянула. Уходи! Сию же секунду. Но зарплату не получишь.
Савелий. А трудовое законодательство?
Оганес. Ты-то хоть останешься, Совёнок?
Савелий. Останусь, дядя Оганес, куда ж я денусь.
Оганес. Моё воспитание. (Веселине). Такое платье из-за тебя испортили. Эх ты, плохая дочка.
Веселина.  Лол.
Оганес. Шёлк! Натуральный шёлк!
Веселина. Лол.
Оганес. Да не расстраивайся ты так, Надя. Прекрасное было платье. Жемчужина. От кутюр!
Надежда. Спасибо, Оганес Юнусович.
Оганес. Но зарплаты не получишь. Знаешь же. Пенсинный фонд, медицинский… Аренда сто евро сантиметр квадратный. И за зеркало с тебя вычту.
Надежда. Хорошо.
Оганес. И манекены все мои.
Савелий. Да ваши, ваши, дядя Оганес.
Оганес. А ещё я сегодня письмо по почте получил. Заказное с уведомлением.
Савелий. Поздравляю, дядя Оганес.
Оганес. В письме написано, что Дом быта мой… – незаконная постройка, портит лицо города и подлежит сносу.
Веселина. Точняк! В нэте пишут: сносят незаконные постройки.
Оганес. У меня не постройка. У меня пристройка!
Веселина. Сносят же!
Михаил. Да. Я знаю. Фу! Вот к чему зеркало-то разбилось. А я уж думал…
Надежда. Что ты думал?
Михаил. Ничего. Пойдём, Надюша, пойдём. И не будем вспоминать о сегодняшнем дне.
Надежда. Не будем.
Михаил. И не будем попрекать друг друга.
Надежда. Не будем.
Михаил. Будем жить дальше.
Надежда. Не будем. То есть – будем.
Надежда, Михаил, Веселина и Савелий уходят.
Оганес. Карабах был, Абхазия была, ресторан в Анапе был, казино был, дом быта был. И ничего не осталось.
Надежда возвращается, заходит в мастерскую, роется под прилавком.
Оганес. Надя.
Надежда молчит.
Оганес. Надя!
Надежда молчит, роется.
Оганес. Надя! Я никто теперь, ты меня не слышишь?
Надежда. А! Вот нашла!
Оганес. Что нашла?
Надежда (держит в руках железную линейку, гнёт её). Такие теперь не делают, она у меня одна осталась. Железная линейка. Точная. Знак ОТК. Цена: двадцать коп. Умели когда-то делать.
Оганес. Эх, Надя, Надя. Тут судьба рушится, дело всей жизни сносят, а ты – линейка. Что линейка?
Надежда. Идеальная линейка! Из точки А в точку Б едет поезд, не сворачивает, проложен маршрут, записан маршрут, но иногда случается чудо…
Оганес (бормочет). Э-эх. А сама платье уничтожила.
Надежда. Вы не думайте, что я вас бросаю.
Оганес. Бросаешь.
Надежда. Бросаю. (Обнимает, целует Оганеса, уходит.)
Оганес (опешил). Все счастливы, я один несчастен. (Разводит руками.) Люди! Где теперь площадь арендовать? Сто евро квадратный сантиметр!
2016