Ключ к вратам

Лорка пригласил меня в гости к своим знакомым.
- Тебе понравится, - сказал он.

Я пожала плечами. Я уже успела увидеть многих Лоркиных приятелей. Кое-кто из них действительно был очень интересным существом, хотя среди них не было ни одного настоящего. Все эти люди ужасно утомляли, но я хорошо знала, что Лорка хотел всего лишь развлечь меня. А заодно похвастаться своими друзьями – на мой взгляд, это куда безобиднее, чем хвастать самим собой.

- Энджи пишет стихи, - продолжал тем временем Лорка, видя, что я колеблюсь. – И Павел тоже неплохой парень.

Уж не знаю почему Лорка решил, что мне должно понравиться то, что Энджи пишет стихи. Настоящих Поэтов всегда мало, а любители могут только запороть тему, даже если и выбредут на нее. Но не это меня останавливало.  Я знала, что эти приятели Лорки, Энджи и Павел, живут в центре самого шумного, пыльного и угрожающе мертвого города, куда мне совсем не хотелось соваться; почему бы им, в конце концов, самим не приехать сюда, на берег моря?
Заметив мои сомнения, Лорка усмехнулся:

– Ну что ты, в самом деле, как ребенок… Брось, это всего лишь город.

Всего лишь город? Возможно, но я – существо слабое, и не мне тягаться с чудовищем, пожирающим все живое. Но в словах Лорки я почуяла что-то еще, кроме понятного желания показать мне своих друзей. Он хотел, чтобы я ПОСМОТРЕЛА на них, чтобы я одобрила их... или отвергла. Я удивилась про себя: неужели Лорка считает, что я могу указывать ему с кем дружить, а с кем - нет?

– Энджи значит что-то особое для тебя? – спросила я осторожно.
Лорка моргнул и растерянно посмотрел на меня.
– В некотором роде, – ответил он после небольшой паузы. Она… она ищет Дорогу, и… думаю, она нащупала ее. По крайней мере, Энджи так говорит.

– А, – сказала я. Я встречала людей, утверждавших, что они могут указать Путь. Один из них был священником, второй – доктором философии, выпускавшим книги о судьбах своей Родины. К Пути их рассуждения не имели никакого отношения.

– Ладно, – ответила я со вздохом. – Поехали.

Сначала мы тряслись в жестком вагоне пригородного поезда вместе с деревенскими торговками, усталыми и злыми дачниками и рабочими парнями из пригорода – они ехали в город, чтобы оттянуться, как они выражались. Забавные ребята… В вагоне было слишком много людей и слишком мало света, чтобы я чувствовала себя хорошо. И мешала мне не толкотня и спертый воздух, а та особая аура, что висела над этими измученными людьми. Их силы были истощены постоянной борьбой не за жизнь, а за выживание, ежедневной гонкой, ибо отставших здесь презирали, а отставшим в этом мире мог оказаться любой, кто хочет жить сейчас, а не потом. Вот, например, этот молодой мужчина с ранней сединой, каждый день ездит на престижную работу в центр Города, тратя на дорогу четыре часа. Он ездит ради своей семьи, чтобы его дети ни в чем не нуждались, чтобы жена могла съездить отдохнуть к морю, но для семьи у него уже не остается времени. Жена уже нашла богатого любовника, сын состоит на учете в милиции. Вот молодая женщина, которая проводит дни с нелюбимым мужем, потому что оставаться одной – не престижно и стыдно; она надеется, что когда-нибудь она станет независимой и сможет заняться тем, что ей действительно интересно, но в глубине души она уже начинает понимать, что этот момент не наступит никогда…

На Центральный вокзал мы прибыли уже в полупустом вагоне; дачники и торговки сошли на промежуточных станциях. Мы прошли по чисто вылизанному перрону, мимо контролера и оказались в здании вокзала. Вокзал, недавно отреставрированный, выглядел вполне по-столичному: блистающим чистотой и респектабельностью. Он уже давно лишился того особого аромата, которым благоухают все вокзалы провинциальных городков – запаха горячего угля и нагретых солнцем рельсов, запаха, странствий, зовущего в дорогу. Не дело, когда вокзалы, всего лишь краткие остановки на долгом пути, превращаются в жалкое подобие дорогой комфортабельной гостиницы и перестают напоминать о путешествии.

Мы с Лоркой  познакомились именно на вокзале, в малюсеньком городке, где заканчивались всякие железные дороги. Он сидел на деревянной скамейке в крошечном ожидания, а рядом стоял туго набитый рюкзак и горный велосипед, а у меня вообще никакого багажа не было. Глаза Лорки отражали истинный свет, и я подошла к нему и сказала: «Привет».

От вокзала мы пошли пешком. Лорка хорошо знал, что я не выношу автобусов и многолюдных улиц, полных странных запахов и грохота машин: я начинала задыхаться, у меня кружилась голова, я чуть не падала в обморок. И даже когда мы шли через тихие городские дворы, я чувствовала, как яд пластмассового города разливается по моим жилам.

Вообще-то тенистые, безмолвные городские дворы я любила несколько больше, чем сам город. Здесь росли печальные тополя, никогда не знавшие ножниц, в отличие от безжалостно обкорнанных тополей на улицах; здесь царило легкое запустение, делающее жилища людей даже немного уютными. Впрочем, и сюда доносился ровный гул машин и резкий, горький запах резины и раскаленного пластика.

Дворы были пустынны: здесь никого не было, кроме пары кошек, глядевших друг на друга в крайнем недоверии. Несмотря на то, что власти Города раскошелились на детские площадки, дети не играли здесь – иногда мне казалось, что в городе вообще нет детей. Никто не катался на карусели, не прыгал на динозаврике-попрыгунчике, не возился в песочнице. Динозаврику уже отковыряли один глаз, а на качелях нацарапали гвоздем грязное ругательство. В песочнице с натужно-задумчивым видом сидела желтая дворняга. Лорка шуганул ее и подвел меня к подъезду мрачной пятиэтажки из темного кирпича.

Когда мы поднимались по лестнице, Лорка небрежно сказал мне:
-У Энджи иногда собирается общество, - он скосил на меня темный глаз. – Болтают о том о сем, читают свое, обсуждают. Играют. Энджи, кстати, неплохая пианистка.

Я вздрогнула. Только один раз я слышала как играет на флейте какая-то приятельница Лорки, кудрявая очкастая девица. Играла она, может, и неплохо, но оценить ее искусство я не могла – все портила ее манера исполнения. Она играла не потому, что этого хотело ее сердце, но потому, что это принесло бы ей восхищение окружающих. Выводя на флейте средневековую английскую мелодию, она как будто говорила: «Восхищайтесь мною! Я единственная, больше никто так не может!» Ее жажда поклонения удручала. Когда кто-то играет на музыкальных инструментах, я привыкла слышать музыку, а не истошные вопли человека о себе самом. Не думаю, что Энджино исполнение окажется лучше.

Всего этого я не стала говорить Лорке: он уже стучал в дверь квартиры. Отступать было поздно.

Дверь нам открыла худенькая черноволосая девушка в темно-синем платье.
- Привет, - сказал Лорка, переступая порог, - а где Энджи?

Девушка с нескрываемым интересом уставилась на меня и, казалось, не слышала вопроса.

- Все в комнате, - ответила она наконец. – Только вас ждали.

Из глубины квартиры доносились чьи-то голоса, смех и звон посуды. Мы с Лоркой разулись и последовали за девушкой.

В комнате, за накрытым столом сидели люди. Энджи, спортивная девушка с золотисто-рыжими волосами, сидела возле окна, и солнечный свет обрамлял ее фигуру, словно рама. Выглядела она аристократично, и даже величественно. Она была похожа на эльфийскую принцессу волшебной прелести и глубокой мудрости, но была она точно таким же призраком, неуверенным в собственном существовании, как и все остальные. И все же Энджи притягивала к себе, она так искренне верила в свою маску, что та почти срослась с ее истинным обликом, хотя и  изменить истинную природу ей было не под силу. Энджи настолько была уверена в своей маске, что, если бы я или кто другой вздумал открыть ей правду, она бы просто не поверила, сочтя такие разговоры плодом зависти.
Элга, открывшая нам дверь, пристроилась на краешке стула в самом углу. Муж Энджи, Павел, высокий, мрачный, с задумчивым видом жевал бутерброд. Здесь было еще двое: худой обаятельный парень в растянутом свитере и серьезная молодая девушка с недовольно надутыми губами. Я подумала, что она всегда такая хмурая, не только сегодня, да и ее взгляд ее из-под очков был довольно-таки тяжелым. Ее звали Калина, а парня – Марк.

– Садитесь куда-нибудь, - величественно произнесла Энджи.– Вы как раз вовремя, все уже читали свое, а я еще нет.

На столе, рядом с ее чашкой, лежала толстая  общая тетрадь в черной обложке. Энджи нежно  поглаживала ее, и мне вдруг стало жалко Павла: себя Энджи любила куда больше, чем супруга, и все остальные тоже были обязаны любить ее, а иначе они рисковали оказаться в списке заклятых врагов. Как Лорка мог подумать, что эта женщина знает Путь?

Павел налил нам чаю, придвинул блюдо с бутербродами, и его жена раскрыла тетрадь и начала читать свою поэму.

Поначалу я внимательно слушала ее, а потом мне стало скучно. Стихи Энджи были… странными. Богатые рифмы, чудный музыкальный ритм – строки просто источали завораживающую мелодию – но образы, рождаемые ими, ужасали. Унылые. Претенциозные. Туманные, будто Энджи хотела не открыть смысл, а спрятать его, или, что вернее, спрятать полное его отсутствие. Стихи молодой женщины напоминали темный, угрюмый лабиринт, лишенный зелени и света и она бродила там совсем одна, полная отчаяния, ненависти и ужаса. И все же в ее стихах были сила, и они легко заманивали в эту бездну других, обещая им освобождение и красоту, и обманывая их, точно так же, как Энджи обманывала себя.

Я покосилась на Лорку. Он слушал Энджи очень внимательно, даже подался вперед, но я видела, как в его глазах отражалось недоумение и разочарование. Он-то чему удивляется? Лорка знал Энджи очень давно, чуть ли не со школьной скамьи, неужели он только сейчас Увидел ее? Я покачала головой. Люди не переставали удивлять меня.

"Бьется ветер в облаках,
Ключ к вратам в моих руках…"

Наконец, Энджи закончила чтение своих горьких и мрачных стихов. Она отложила тетрадку и выжидательно уставилась на нас: должно быть, сейчас настало время обсуждения. Я решила, что ничего не буду говорить – зачем расстраивать Энджи? Все равно мои слова не смогут ее изменить.

Первой заговорила Калина. Она что-то нудно говорила о размере, о внутренней гармонии, о лексике и фонетике, но ничего о том, что содержала Энджина поэма.

- Слово «твердыня» выбивается из общего стиля, - сказала она под конец своей речи. – Конечно, под влиянием перевода Муравьева-Кистяковского оно уже потеряло свой славянский оттенок… В общем, это лучшие твои стихи.

Лучшие? Я недоверчиво посмотрела на Энджи, потом перевела взгляд на Лорку. В этих стихах просвечивала душа Энджи, но если она впервые написала нечто подобное, понятно почему Лорка впервые увидел ее сердце.

- Твои стихи куда лучше прозы, - сказал звонким голосом Марк. – Но, ты уж извини, смысла в них маловато. Так пишут прыщавые школьницы, когда у них не ладится с очередным кавалером.

Он сумел проникнуть за маску, но, однако же, прыщавая школьница никогда не сумеет придать бессмыслице настолько безупречную форму. Энджи серьезно обиделась, но справилась с собой. Она величественно улыбнулась Марку и открыла было рот, чтобы дать ему отповедь, но тут в обсуждение вмешалась я.

- А что это за врата из последней строфы?

Лорка покосился на меня с легким удивлением. Ну, разумеется, я знаю, что это за Врата, но мне хотелось услышать ответ Энджи. В стихах за этими словами не стояло ничего, кроме неизбывной тоски по тому, что было утрачено и никогда больше не вернется, но Энджи претендовала на то, что знает, как вернуть призракам жизнь.

Энджи посмотрела на меня, как на школьницу средних умственных способностей. Снисходительно улыбнулась. Она была рада объяснить мне все – она вообще любила объяснять и руководить, считая, что она – единственная, кому открыты все тайны мироздания.

-Наша жизнь есть страдание, - произнесла она лекторским тоном. Марк поморщился и занялся тортом, что лежал у него на тарелке. Элга же вслушивалась в слова Энджи чуть ли не с благоговейным восторгом. – Его порождают неправильное мышление, неправильные деяния, то есть, майя, иллюзия, которая затмевает реальность… Посмотри, что вокруг творится. Люди чуть ли не намеренно разрушают собственную среду обитания. Современная цивилизация…

- Я знаю, что происходит с людьми и с этим миром, - прервала я Энджи. Она остановилась и обиженно посмотрела на меня, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку. – Расскажи про Врата. Куда они ведут, по-твоему?

- Врата – это метафора, - ответила Энджи наставительно. – Врата это освобождение от страданий нашего мира. От бессмысленного бега по кругу.
-Но кда они ведут? – снова повторила я свой вопрос. Похоже, добиться от Энджи прямого ответа не так уж просто.  Впрочем, чего я могла ждать от призрака? Она заблудилась в собственных речах.

Энджи замолчала на мгновение. Должно быть, она часто думала об этом, потому что вскоре улыбнулась и сказала:

- В Иной мир. В Нирвану, если хотите. В мир, где все подлинное, истинное.
- А, - я вздохнула. Она умна, эта Энджи Одного только не знает: только настоящие – человек ли, оборотень, добрый или злой – сможет пройти этими вратами. Но здесь настоящих  было немного, а призраки не всегда хотят обрести жизнь. Потом я встала и сказала тихо:

- Вот он, ключ к Вратам. Он в МОИХ руках.

Я вытянула руку вперед и разжала пальцы. На моей ладони лежали два ключа на латунном колечке. Один маленький, плоский, словно ключ от машины, второй – побольше, с витой двусторонней бородкой. В ослепительной тишине я бросила ключи на стол, рядом с пустой конфетницей. Они тихо звякнули, и от этого простого звука Энджи вздрогнула, словно от выстрела.

- Ключи самые настоящие, - продолжала я. – И взять их может любой… Кроме призрака, разумеется.

Все смотрели на меня и щурились, как от яркого света. Марк поднес ко лбу руку козырьком, Элга зажмурилась. Лорка глядел на меня, словно боялся верить своей удаче. Павел выглядел совершенно невозмутимым, но его волнение выдавала внезапная бледность, покрывшая его лицо.

- Врата не метафора. Кто возьмет ключи? – спросила я, повышая голос, и взглянула на Энджи. Раз уж она знает путь, то ей и честь.

Энджи провела языком по сухим губам и решительно протянула руку к ключам. Ее пальцы прошли сквозь них, ухватили пустоту и уперлись в столешницу. Энджи сморщилась и попробовала еще раз – с тем же успехом.

Откинувшись на спинку своего стула, она досадливо поджала губы и сказала с легким раздражением:

- Сложно наведенная галлюцинация… Я словно дым хватаю.

Я чувствовала, что она не только рассержена, но еще и разочарована. Энджи судорожно пыталась найти любое объяснение, которое помогло бы ей сохранить лживую веру в себя, кривое зеркало ее существования. Все призраки существуют только отражаясь в других, а ее зеркало сейчас пошло мелкой, но густой сетью трещин.

- Наоборот, - сказала я. – Это твоя рука дым.
Взять ключи попробовал Павел – с тем же результатом. Он кивнул с мрачной удовлетворенностью и отвернулся к окну. Я грустно улыбнулась ему в спину. Если бы он больше верил в себя, у него бы получилось, но никто в мире не сможет добавить ему этой веры. Думая подбодрить Павла, я коснулась его мыслью, но он вздрогнул и инстинктивно закрылся, окинув комнату нервным взглядом. Я вздохнула.

- Можно я попробую? – тихо спросил Марк.
Я обернулась к нему.

- Почему ты спрашиваешь, Сиде? Бери.
Марк вытаращился на меня, как на восьмое чудо света. Нервно облизал губы, повел плечами и попытался поднять ключи. У него почти получилось, но в последний момент он дрогнул, и пальцы его схватили воздух. Марк сморщился, будто хотел сдержать слезы и, закусив нижнюю губу, опустился на диван. Я сочувственно улыбнулась ему и перевела взгляд на Лорку.

Тот колебался; то ли не верил, то ли стеснялся лишних глаз. Я ждала, все остальные тоже. Лорка встретился глазами со мною. Он никак не мог решиться переступить порог, и призраки Города, чувствуя его слабость, обступили его со всех сторон. «Нельзя так тянуть! – подстегнула я его. – Давай, мы ждем!»
Наконец Лорка встрепенулся, подобрал ключи со стола, и они тихо звякнули в его руке. Он не удивился, просто сжал кулак и посмотрел на меня.

- Интересно, - проговорила Элга, улыбаясь. - Вот только где находится дверь, к которой подходят эти ключи?

- Думаю, везде, - криво усмехнулся Марк. – Меня больше занимает то, как ты сумел их взять?

Лорка пожал плечами.
- Не знаю. Просто взял. Мы идем? – он повернулся ко мне.

- Идем, - отозвалась я.

В полной тишине мы вышли в коридор; Лорка сунул ключ в замочную скважину входной двери. Дверь отворилась с легким звоном, и мы шагнули на узкую тропку, что вилась вниз по холму к видневшимся внизу вишням в бледно-розовом цвету.

Перед тем, как захлопнуть дверь, Лорка оглянулся назад: нас провожали Марк и Павел. Они стояли в дверях, чуть приоткрыв рты.  Теперь они точно знают, что покинуть Город возможно. Я улыбнулась им, а Лорка махнул рукой и крикнул:

- Пока! Скоро увидимся! – и закрыл дверь.