Бульон из под яиц

                Подарок для бессмертных духов преподобной княгини Екатерины Дашковой, святого Адольфа Гитлера и святого Альфреда Розенберга
     Откушав сырой трески - он брал ее прямо за хвост и одним махом, откусив вытянутую голову, обирал острыми зубами и ухватистыми губами все мясо вместе с косточками - и пукнув метаном, Ломоносов довольно рыгнул, тая добродушную усмешку в уголках пропитых глаз, пропитанных жаждой творчества и исследований, зудело даже в поморском анусе академика, точно поселился там маленький жук Андрюши Малахова и не дает покоя, шевелится, перебирает лапками, толкает на путь открытий чудных. Ломоносов засмеялся, вспомнив вчерашнее открытие. Сидел он на бережку Мойки, ловил рыбку богову салакушку удой, пугал шилишпера, настырно высовывающего усатую морду из проруби, следил маленько за налимом, прогуливавшимся в шинели с бобриковым воротником по противоположному берегу великой реки с какой - то гризеткой в смешной шляпке, и увидел прачку, толстую, краснорожую и веселую прачку Сумарокова, спускавшуюся к соседней проруби простирнуть грязное бельишко любовницы пиита косоглазой калмычки Шурыгиной, только что вернувшейся из форта Грозного, где она была в ознакомительной поездке по местам былой воинской славы своего деда, фельдфебеля Оки Городовикова, получившего пять пробоин по левому борту, но продолжавшего ездить на конике, махать сабелькой и напевать из Нины Ургант. Наклонилась прачка, вроде, Маврушей ее звали, Ломоносов не был уверен, что - то похожее, какое - то простонародное скотообразное имя и такая же мерзкая фамилия, Шугарпова, что ли, он даже сплюнул от отвращения, закурил " Бонд " и уставился рыбьим глазом в объемистый зад прачки. Сырой ветер с Маркизовой лужи, весельчак и охальник, задрал подол и Ломоносов крякнул утиным голосом от неожиданности, рассмотрев во всех подробностях хвост между ног прачки.
     - Ты чего ?
     Подошедший Клим Самгин небрежно прикурил от сигареты Ломоносова и тоже глянул прачке под подол, улыбнулся и вкатил академику славного пендаля, схватился за голову, обронив картуз с кокардой, и бросился догонять удалявшегося наглой походочкой налима. А Ломоносов потер зад, гудящий от пендаля, и пошел домой наблюдать прохождение Венеры через триппер, коим его наградила - по блату - Аннушка Керн, осчастливившая тем же куртуазным насморком Пушкина, Вяземского, Дельвига и даже пидора Дантеса вместе с Геккерном и жеребцом графа Федьки Орлова, беспросыпно и мертвецки пившего вот уже пятнадцатый год.
     - Задумался касатик, - услышал академик смутный шепот и отвлекся от воспоминаний, оглянулся, скрипнув шеей, и узрел на пороге двух неразлучных приятельниц и тезок, двух Катерин, Дашкову и Суицид, также известную как Ребекк Кроу, синеволосую девку с факелом свободы в татуированной руке рожденной англосаксонкой и не здесь, усмехающихся приветливо при виде скелетика трески, по - прежнему зажатого копытом академика, погрузившегося в грезы. - Задумался падло.
    Дашкова совершенно неожиданно хлестнула Ломоносова хлыстиком Диты фон Тиз, и раз, и два, и десять, и не успокоилась, пока не ухойдакала. Потом мигнула Ребекк, та притащила три канистры с напалмом и вот через пару часов на месте домика академика в Гефсиманском саду Кроншлота красовались лишь угольки и пепел и не было никакого Анджея Вайды, поэтому все умерли.
     Но потом все ожили, потому : коммунизм. Все и скопом, включая животный магнетизм Дамбаса, курскую аномалию Ани Курниковой и мою вялую фантазию, скушным ручейком осенившую недостойных и пары секунд моего рассеянного внимания поганых русскоязычных СМИ и соцсетей, все с теми же упырями Захаровой, Пушковым, Путиным, Мироновым и Хаматовой и прочей х...той, дрочащей на высранные еще дедушкой Салтыковым и его внучком Алешкой Пешковым истины о праве, человеке и двуногом скоте, более известном как унтерменш обычный.