Попутчики гл. 4 Рассказ бухгалтера прдолжение

                РАССКАЗ БУХГАЛТЕРА.
(продолжение)
Очнулся я на заднем сиденье машины,  которая тряслась и подпрыгивала на ухабах  деревенского просёлка. Бедная моя головушка гудела, точно колокол во время набата. За рулём трясся старый школьный друг Серёга, –  справа от него, восседал мой двоюродный дядька, которого, кроме как по отчеству никто никогда не величал – просто Петрович и всё, – ни имени, ни фамилии.
Он покопался под седушкой и достал бутылку «Букета Чувашии»:
– На, поправь здоровье, а то не дай бог, ласты склеишь.
Пиво легло на благодатную почву, меня даже торкнуло, на старые-то дрожжи. От сердца отлегло, на душе повеселело. Поосмотрелся по сторонам, спросил:
– А куда это, друзья мои ситные, мы с вами путь держим? Не могли дорожку, попрямее да поровнее выбрать? И так организму  не хорошо, да вы ещё трясётесь на ржавом корыте, как по шпалам.
– А это, – говорят они мне – скоро узнаешь. Мы тебе подарок решили сделать, как бы новую жизнь подарить.
Едем дальше. Они посмеиваются, подтрунивают, я отходняком маюсь. И привозят они меня в Тмутаракань, в небольшой посёлок. Подъезжаем к добротному дому еще дореволюционной постройки с палисадником и огородом на задах. Вдоль забора, да на самом дворе перед домом, толпится народ. Машины – и наши, и иномарки – по кустам припаркованы. Я ничего не понимаю и спрашиваю:
– Что это за народное гулянье у отдельно взятого строения? Похороны, али свадьба? А может ярмарка, какая?
И тут выясняется, что привезли меня к местной целительнице или как сейчас модно говорить – экстрасенсу. Я, конечно, в байки эти тогда не верил и относился к ним с опаской, но судя по наплыву масс, колдунья была авторитетная. 
Страждущих было хоть отбавляй и все с поддержкой - кто родственников, кто друзей, попробуй только дёрнись. Видимо дошла гиря до полу, терпенье лопнуло, скрутили и привезли в последней надежде. Алкаши затравленно озирались по сторонам в желании улизнуть. Лично мне после всего, было на всё, как говорится, с прибором, кроме любопытства никаких эмоций.
– Ничего, ничего, – повторял Петрович, – и тебя вылечат, и его вылечат,– кивал он в сторону Серёги, –  и меня тоже вылечат.
Тут на крыльцо бодрым шагом поднялся парнишка, лет четырнадцати, осмотрелся по-хозяйски, по-взрослому. Сказал:
– Вы, товарищи, уважаемые, сильно не мусорьте, а то мне потом за вами прибирать. Кто хочет похмелиться – опохмеляйтесь, потом нельзя будет.
Кое-кто в толпе жадно сглотнул. Многие нервно закурили.
Через полчаса на крыльце появилась старушка – божий одуванчик, повязанная пуховым платком, в кацавейке и валенках. Посмотрела на нас молодым, с прищуром, игривым взглядом.
– Ну что, соколики вы мои, будем лечиться? А то если кто не хочет, так мы неволить не будем, ступайте себе подобру-поздорову, с богом, другим не мешайте.
Народ расслабился от такого отношения, посыпались шутки, напряжение спало.
– Страждущие! Выходите вперёд. Остальным за забор и идите, погуляйте где-нибудь с часок. А вы не стесняйтесь. В армии служили? Вот, и давайте в линеечку. Шеренга, правое плечо вперёд! Я в войну командира нашего лечила, а то так бы и пропил свою звезду героя.
Пошли и мы строиться вместе со всеми. Набралось нас человек тридцать-сорок. На лицах тяжёлая печать недуга. Некоторых так колбасит, что смотреть тошно. Это ж надо себя до такого довести? Хотя, что я говорю, сам на тот момент не лучше выглядел. А бабулька продолжает:
– Вы главное, соколики, верьте мне, а там с божьей помощью всё у нас и получится. Православные, мусульмане, атеисты есть? Вот и хорошо. Пошли в горницу, да обувь снимайте нечего мне тут топтать.
В избе было чисто. Убирали, по всему видно, старательно и часто. На полу домотканые половики, на стене ходики в виде кота с бегающими глазами - на гире для весу, шнурком приторочены ножницы. В углу сундук времён монголо-татарского нашествия, шифоньер, сервант со слониками; телевизор, прикрытый вышивной салфеткой от пыли; диван-книжка с покрывалом, на стене плюшевый ковёр с оленями – вот и вся бесхитростная обстановка. У всех она была, эта обстановка – однотипная, без лишних изысков. Да, чуть не забыл, фотографии на стене - рядом с круглым зеркалом, интересные висели. Родственники там разные и открытки с видами не наших городов. Ну а две – мне особо запомнились. На одной – бравый майор в кубанке, с казацким чубом, с шашкой наголо и при орденах, а рядом пригожая девица с погонами лейтенанта и орденом «Красной Звезды» за стремя держится и так восхищённо на майора косится. На второй – та же лейтенантша, но уже зимой в полушубке у свежей могилы, а на заднем плане солдаты салют  прощальный из ППШ дают. И уж больно эта девушка-лейтенант на бабульку нашу смахивает.
Комната оказалась довольно просторной, хотя не малую её часть занимала русская печь внушительных размеров.
– Православные вставайте справа от меня, мусульмане слева, а атеисты и сочувствующие в свой хоровод вставайте. В беде все равны. Я сейчас водицы святой принесу. Я эту воду на ранней зорьке с разных колодцев беру, пока не взбаламутили, ноги намнёшь с коромыслами, а обойти все надо. Нельзя обряд нарушать, а то не срастётся у нас с вами.
– А что из-под крана или на колонке нельзя налить? – спросил кто-то из толпы, сильно любопытствующий.
– Настоящая вода только из земли бывает, а не из городского крана. Ты вон тоже не в поликлинику пришёл. Что-то вам ваши ЭЛТЭПЭ не больно шибко помогают, а у меня бросите раз и навсегда. Только предупреждаю, если кто сомневается, лучше сразу уходите, обратного пути не будет. И ещё если у кого душа запросит, так, что спасу нет, приезжайте, сниму заговор, а то, не приведи бог, окочуритесь. Прости Господи, нас грешных, – сказала и перекрестилась, глядя на образа в углу освещённые лампадой.
Двое не выдержали. Бочком, бочком – да и слиняли. Стоим мы дальше, как на параде. Достает бабка Евангелие и начинает читать сначала православным, кропя святой водой. Потом достаёт Коран и на арабском, начинает шпарить суры,  и тоже водой святой кропит. Вот тебе и бабушка божий одуванчик. У нас некоторые на родном-то языке только матом разговаривать умеют.
Прочитав молитвы, стала бабка подходить к каждому из нас индивидуально.  Ладонь на лоб положит, пошепчет что-то себе под нос и перекрестит, и образ поцеловать даст. Дошла очередь и до меня. Чувствую, а из руки, из её – прямо тепло мне в мою больную голову идёт и по всему телу растекается, и легко как-то становится и жить хочется. У меня голова до этого, с похмелья как бубен звенела, а тут раз и – всё. Точно рубильник кто-то в мозгах выключил.
Вот так мы всей честной компанией и завязали с зелёным змием. Зашли в избу алкашами, а вышли абстинентными трезвенниками.
Присели во дворе на травку пожухлую на солнышко любуемся. Конвойные,  начали после часовой прогулки, назад возвращаться. Выходит тут на крыльцо опять малец, а следом за ним и целительница, ну и говорит:
– Не обессудьте люди добрые,  денег за дар свой я просить не могу, прав таких не имею. Это в магазинах ценники висят, а у нас кому чего не жалко, а на нет так и суда нет.
Снял парнишка с головы шапку, да и пошёл по кругу, кто чего даст. Я в шапку не заглядывал, у меня у самого блоха в кармане на аркане, Петрович с Серёгой за всё заплатили, но скажу так, сколько бы ни было в тот момент – всё бы отдал.
Ну а дальше, всё как-то само налаживаться стало. Сначала продал квартиру – переехал к родителям, потом машину – стал опять ездить на общественном транспорте, к людям, к народу поближе стал. Потихоньку выплатил оставшийся долг. Прессовать меня после такой реабилитации никто не отважился, даже думаю, жалели: «Как он теперь без «Водки» в нашей великой стране выживать будет?» Короче смотрели как на юродивого, но зато отступились. А мне через какое-то время это состояние даже нравиться стало. Вот с общением тяжело, у нас без пузыря, какое к чёрту, общение? Но выручил интернет – вовремя появился. Там не надо за кухонным столом сидеть, да бутылками греметь. Так что не жалею….
-----------
…На этой позитивной ноте и закончил бухгалтер свой рассказ. По его интонации я так и не понял, жалеет он, что бросил пить или нет? Не было в этом «не жалею…» непоколебимой уверенности и твёрдости духа. Была скорее тоска…, тоска эмигранта, покинувшего так горячо любимую Родину. И живу хорошо, и берёзку под окном посадил, и песни русские пою, и щи с борщом, и хлеб чёрный, и селёдка под шубой – ан нет! Всё равно чужбина!
Поезд притормаживал перед очередной станцией, и диктор бессвязно хрипел в репродуктор её название.
Оставил я его одного с его грустью, и пошёл прогуляться по перрону в сторону вагона-ресторана в поисках более весёлой компании.