Ландыши

   О моей матери можно сказать много всего, как плохого, так и, наверное, хорошего. Я плохая дочь, раз бросаюсь столь категоричными и  резкими словами, но такой я стала лишь спустя годы после маминой смерти, взглянув взрослыми глазами на свое детство.

   Ребенком я была настолько наивной и доверчивой, что запросто верила своему отцу, когда он говорил, как сильно мама меня любит, по-своему, поэтому никогда, совсем никогда об этом не говорит. Но она меня любит, и я должна была это знать. Отец имел привычку идеализировать всех вокруг, свято веря, что плохих людей нет, есть несчастные и одинокие. Такой была моя мама. Но когда я стала взрослой, то осмелилась думать иначе.

   Раньше детство для меня значило знойные летние дни, море зелени, соседские яблоки, и спелая сладкая малина. А еще книжки, рисунки мелом на заборе, конфеты от соседских бабушек, и добрая деревенская атмосфера. Опасные забавы с соседским бычком, которого так весело и страшно было дразнить, разбитые коленки как повод для гордости, а шрам на лбу вообще был главным украшением, и вызывал уважение у мальчишек. Хорошо, конечно, что мой детский мозг так упорно воспринимал лишь самое светлое и хорошее.

   Вспоминая детство сейчас, я вижу лишь нищету, грязь, голод, ссоры, и литры дешевой водки. Тяжелую мамину руку тело вспоминает вместе с теми ощущениями, которые я испытывала, когда она злая, кричала за малейший проступок. Все внутри инстинктивно сжимается в комок, и до сих пор хочется спрятаться от ее глаз. Голод заставлял есть что попало, даже несвежий сухарь был в радость. Летом, конечно, было легче, но зимой, в холодном доме было так одиноко и страшно, и так грустно было видеть в чужих окнах теплый свет, и сводило желудок от запахов чужой еды. Откуда было знать об этом отцу, когда он вечно был в разъездах. Я же могу продолжать вечно.

   Она умерла, так и не узнав, как я ее ненавижу, потому что тогда, будучи совсем ребенком, я была слишком чиста и наивна, и даже не знала таких чувств. Я была убита горем, потеряв ее, оправившись только через несколько лет. Два года я каждую ночь плакала, уткнувшись в подушку, муки совести лишали меня сна, я считала, ни больше, ни меньше, что в случившемся определенно была моя вина. Если бы я была внимательней, добрее, если бы я больше времени проводила рядом с ней… Неблагодарная, паршивая дочь! Неудивительно, что она пила, ведь я ничего не делала, чтобы остановить ее.

   И все в таком духе.

   Сегодня в нашем доме почти ничего о ней не напоминает, мы избавились от всех ее вещей, а те, что остались, не особо тревожат память.

   Но возле дома, все так же как и десять лет назад, растут посаженные некогда ее руками цветы, из года в год сохраняя свой прежний вид. Это то, что всегда напоминает мне маму, это ее цветы, она их садила и выкладывала вокруг них камни, это ее любимые ландыши расцветают весной, а душистые мимозы в середине лета. Ее астры, нарциссы, георгины.

   Она была плохой матерью, но вспоминая, с каким старанием она ухаживала за своим садом, я прихожу к мнению, что она не могла быть плохим человеком. Возможно, отец был прав, она была несчастной, одинокой, никем не понятой. Может, именно копаясь в земле, она обретала что-то похожее на счастье, покой, умиротворение. Поэтому ее цветы растут на том же месте, даже мне кажется слишком жестоким уничтожать то, что было создано с любовью.

   Приходя на кладбище, я долго сижу на железной скамейке, слушаю тишину этого спокойного, мертвого места, не испытывая больше никаких чувств, словно зачем-то навещаю могилу незнакомца.

   По весне на маминой могиле расцветали ее любимые ландыши, что я посадила, выкопав в саду. И когда я вдыхала тонкий легкий аромат, в памяти всплывали смутные очертания ее лица, которые, вызванные сладким цветочным запахом, не могли быть некрасивыми.