Вехи и вёрсты. Главы из романа. Гл. 238, 239

Шиманский Василий Иванович

Главы из автобиографического романа "Вехи и вёрсты"
(Скопировано с сайта "Свободная Интернет Газета": http://www.svob-gazeta.ru/)


Глава 238. Комиссаров. Художник и охранник. "Медвежатник"

Другой заключённый, по фамилии Комисаров, свою историю рассказал так.  «Закончил войну капитаном, с фронта воинским эшелоном возвращался домой. На одной, не помню какой, станции наш поезд, по неизвестной мне причине, долго не отправляли. Я стоял на перроне и курил, когда ко мне подошли два майора и спросили: «Капитан, ты долго будешь здесь стоять?» Ответил: «До той минуты, как объявят отправление».
Они умоляюще попросили: «Друг, нам надо сбегать по нужде, минуту присмотри за нашими чемоданами. Мы мигом обернёмся туда и обратно».

Не успели они повернуть за угол, как ко мне подошли два особиста и спросили: «Капитан, твои чемоданы? Что в них?» Сказал, что чемоданы не мои, и об их содержимом не знаю. Сейчас, мол, подойдут хозяева этих чемоданов, вы у них обо всём и спросите. Особисты подождали майоров несколько минут и приказали мне: «Капитан, не валяй дурака, бери чемоданы и топай за нами».

Когда в комендатуре их открыли,  там оказалось оружие, за которое мне и сунули пятнадцать лет. В лагере залетел ещё на червонец. Прихожу, а двое хмырей полотенцем душат третьего. Мне они сказали: «Берёшь на себя, будешь жить! Нет, ляжешь с ним рядом». «Кому охота умирать? Эти убийства взял всё на  себя и мне ещё прикинули червонец».

Когда мне  говорили про «медвежатников», в моём воображении рисовались крепкие, здоровые молодцы с громадной мускулатурой и толстой шеей. Как-то к нам в цех заглянул тщедушный рыженький, невзрачный мужичёк , маленького роста, который был навеселе. «Что отмечаем?» - спросил я.  «Через два месяца выхожу на свободу!» - ответил он. «Сколько и за что сидел?» - ради любопытства спросил его я.
«Двадцать оттянул. Медвежатник я и в законе!» - с гордостью ответил он. «Ты - медвежатник? Да тебя щелчком можно прибить!» - пошутил я. «Медвежатник - человек, который любой замок может открыть руками и головой, а не тот, кто рёбра ломает.
Вот, например, не так давно в Управлении Амурской дороги утеряли ключи от сейфа, где лежала зарплата для работников всей дороги. Меня несколько дней  уговаривали, чтобы открыл сейф, а я про себя думаю – ловушка.

Хотят спровоцировать, а потом срок добавить. Долго не соглашался на их уговоры. Мне клялись, что всё будет нормально. В конце концов, они уговорили меня, но поставил   условие – когда стану открывать сейф, чтобы никого из охраны рядом со мной не было.

Они выполнили все мои условия, но здание взяли милицией в кольцо. Это сделали для того, чтобы от них не сбежал с деньгами За открытие сейфа, мне  отвалили немного «косых», вот теперь и веселюсь».

«Выйдешь на свободу, чем заниматься будешь?» - докапывался я.
«Чем вор занимается? Буду воровать. Вот чем! Вся моя жизнь прошла в лагере. Родители умерли, связи с сёстрами нет, хаты нет, семьи нет. Чем мне ещё остаётся заниматься? Профессия у меня - вор. Вот и всё! Если бы мне первый срок дали  не червонец, а меньше, может, тогда бы начал другую жизнь, а так вся моя жизнь прошла за колючей проволокой...»

***
Сидели в лагерях и такие люди, о которых вспоминать смешно и грешно. В сталинское время простому человеку запрещали рисовать портреты вождей. Для этого мало иметь художественное образование, необходимо было на это получить разрешение от органов НКВД и выше.

Сашка Острый представил мне двух заключённых, которых в лагере называли «закадычными друзьями». Один из «друзей» нарисовал портрет Сталина и повесил его над своими нарами, охранник увидел портрет, сорвал его со стены и бросил в урну. Тому заключённому, который нарисовал портрет Сталина, добавили срок, а охраннику, который сорвал этот портрет, дали  десять лет лагерей. Вот так они стали «закадычными друзьями».



Глава 239. Полицай Димка и артист Пашка. Стахановец Володя


В механическом цехе стоял самый лучший на заводе станок фирмы «Лейблонд». Работал на нём замечательный парень Дима, у которого проходил стажировку мой друг Виктор Юрзанов. Во время войны Дима был полицаем, а теперь он был лагерным «стахановцем» потому, что выполнял по две нормы. Я часто бывал в механическом цехе, наблюдая за его работой, много разговаривал с ним. У меня сложилось мнение – Дима хочет потом и кровью смыть с себя позор полицая.

Летом пятьдесят третьего года в лагерях наступило такое затишье, какое бывает только перед бурей. Заключенные без дела болтались по заводу, часто собирались отдельными группами и обсуждали новости, услышанные по радио, из газет и от нас. Рассказывали кое-что смешное о себе. Иногда я  подходил к одной из таких групп, становился где-нибудь в сторонке, и слушал их байки.

***
Одного парня звали Пашкой, но заключённые его называли  «артистом». Спросил у Сани Острого: «Почему Пашку  зовут   артистом?». Саня объяснил: «Ты был в нашем клубе? Он стоит в противоположной стороне от проходной. При нём у нас был кружок художественной самодеятельности. Как-то ко «Дню Октябрьской революции» заключённые готовили концерт, при этом участники самодеятельности освобождались от работ.

Пашка хорошо играет на гитаре и поёт. Когда его пригласили принять участие в концерте, он согласился, но поставил условие – он освобождается от работ, но на репетиции ходить не будет, а номер приготовит самостоятельно.
Получив согласие на освобождение от работ, стал праздно болтаться по лагерю и отдыхать. Когда у него спрашивали о том, как обстоят дела с номером, он отвечал: «Всё хорошо! Как договорились, номер готовлю».

Все успокаивались. Шло время. Перед самыми праздниками говорят ему: «Паша, показывай свой номер?» Он расплылся в улыбке: «Два месяца сочканул от работ, это вам не номер?» Начальство растерялось, но ребята знали, что Пашка не подведёт и без репетиций споёт свои песни. Он выступил, но на зоне после этого номера его стали звать «артистом».

Как-то Пашка сидел в скверике с гитарой и пел свои песни, вокруг него собралась небольшая кучка людей, к которой примкнул и я. Заключённые всегда пели жалобные, жизненные  песни, хватающие за сердце. Слова этих песен глубоко западают в души людей.

Мне понравились Пашкины песни, и когда он закончил свой самодеятельный концерт, подошел к нему и попросил: «Паша, тебе всё равно делать нечего, спиши мне некоторые свои песни. Он согласился, через пару дней подал мне несколько листочков, исписанных ровным подчерком. В то время у меня был альбом, в который записывал понравившиеся афоризмы из прочтённых мной книг и песни.  Вот одна из песен Пашкиного репертуара:
 
                «Мир непонятно построен,
                Не могу разобраться я в нём,
                Кого любишь, того не достоин,
                А кто любит, тот сам не нужен.
                Знаю, не любишь меня,
                Знаю и ласки не жду,
                И никого не виня
                Я от тебя отойду.
                Тихо уйду, не простясь,
                Твой не нарушу покой,
                Но всё же какая-то связь
                На веке осталась с тобой
                Я помню не порванную нить
                В летней ночной тишине,
                Знаю, ты будешь грустить
                Вспомнишь когда обо мне.
                Так пролетит много лет,
                Молча над прошлым склоняясь,
                Скажешь: «Любил он меня,
                Только ушел не простясь».
                «Мир непонятно построен,
                Не могу разобраться я в нём,
                Кого любишь, того не достоин,
                А кто любит, тот сам не нужен.
***
Саня Острый, видя мой интерес к заключённым, показал мне другого парня, и сказал: «Вот ещё интересный экземпляр. Его зовут Володя по кликухе «Стахановец»». До этого он сидел на другой зоне, где на котловане силами заключённых  вели земляные работы.

Вырытый грунт заключённые перевозили на тачках. Однажды Володя сел  на булыжник и сидит. Полчаса сидит, час, второй. Подходит к нему надзиратель и спрашивает: «Парень, что ты сачкуешь?» Володя посмотрел на него и отвечает: «Начальник, взвесь эту тачку и груз, который на ней вожу. Тачка в два раза тяжелее груза. Какой коэффициент полезного действия?  Вот, и оно! Можно сделать тачку раза в два больше, но легче? Какая работа на такой тачке, как эта?».

Конвойный передал просьбу Володи по инстанции. Когда сделали новую тачку, всё лагерное начальство собралось посмотреть на работу «стахановца», которого заранее уже зачислили в передовики производства. Володя подошел к тачке, посмотрел, нагрузил её доверху грунтом, снова сел на валун рядом с нагруженной тачкой и сидит.

Начальство с интересом смотрит на то, как он повезёт такую махину, которую с места тяжело сдвинуть, а не то, что везти.  Володя минуту сидит, вторую, третью. Терпение у начальства кончилось: «Ну! Что сидишь? Трогай!» Володя спокойным голосом: «Что нукаешь? Запряг что ли? Я не кобыла! Возьми эту тачку и провези её сам метра три, а я со стороны посмотрю, как это будет выглядеть».
Получил Володя пять суток карцера и кликуху «Стахановец». Бросили его к нам в лагерь, сейчас он тут и ошивается»...

(Продолжение следует)