Школьные годы чудесные -4

ФИГУРА ЧЕТВЕРТАЯ, НЕПОНЯТНАЯ.
 
     Этот эпизод непосредственно со мной никак не связан, но он настолько врезался в мою память, что решил рассказать и его.

      Наш второй "Б" понизили в ранге, то есть спустили с третьего, самого просторного этажа на первый, и мы оказались оторванными от всей ученической братии. Этот этаж вообще не был приспособлен для учебы и считался как бы административно-вспомогательным: на нем располагался физкультурный зал с двумя раздевалками для представителей разных полов, затем кинозал, где  крутили учебные фильмы по разным предметам, и обширная столовая с буфетом. А по другую сторону находилась школьная канцелярия и уже упоминавшийся медпункт. Все остальное место занимали раздевалка и холл. Была только одна большая комната непонятного назначения, в которую нас и поместили. Кстати, мы вообще оказались там последними, поскольку уже на будущий год туда въехала школьная библиотека. Где она располагалась до этого, неизвестно.

     Мы были обречены вариться в собственном соку. Но зато это нас скрепило как коллектив, ведь по именам каждый узнал до этого времени лишь соседа по парте, ну и еще нескольких человек. Зато по фамилиям знали каждого, поскольку учительница к нам только так и обращалась.

     Именно тогда кто-то и изобрел формулу, которую все взяли на вооружение: от фамилии отбрасывалось окончание, а вместо него добавлялось "ка". Так у нас образовались Ивашка, Ромашка и Тумашка, а еще Чистка, Попка и прочие. Это относилось только к ребятам, девчонки в расчет не принимались. К ним в случае крайней необходимости обращались лишь по фамилиям: Курбатова, Халфен или Мифтякетдинова (вспомните, как мы называли нашу школу). А то, что первую зовут Зоя, а вторую Марина, выяснилось гораздо позже, когда стали проклевываться первые влюбленности – редко когда обоюдные, но проявляемые обеими противоборствующими сторонами.

     Что касается третьей девочки, то пока ее фамилию выговоришь, язык можно сломать. Поэтому вынуждены были узнать ее имя. Оказалось, что ее зовут Нурия, а по-русски можно просто Нюра. Для нее единственной сделали исключение, остальные же так и продолжали оставаться зубковыми, гришиными и даже халтуриными.

     Среди нашей спаявшейся братии образовались еще Пелька и Пилька: первый - не кто иной как Сережа Пельпор, а второй Эдик Пилюченко. О нем-то и пойдет речь.

   Это был мальчик как мальчик, ничем не выделявшийся ни в ту, ни в другую сторону - ни  поведением, ни по успеваемости. Впрочем,, одним он все-таки от нас отличался -  жил в соседнем со школой дворе и от школьного портала до его арки нужно было пробежать не более шестидесяти метров. Поэтому он до поздней осени, а то и до начала зимы бегал в школу без пальто, без шапки и калош, благо его мама, будучи на работе, не могла это проконтролировать. А отца у него почему-то не было.

     Все ему немного завидовали: мы после уроков еще только одеваемся, а он уже дома.

     Больше про него и сказать нечего.

     И вот однажды - это было, кажется, в начале октября - по окончании одной из перемен в классе вдруг появилась его мама. В подавляющем большинстве никто и не знал, что это мама именно Эдика Пилюченко. Но я едва ли не единственный, кто об этом узнал после одного недавнего случая. По нашему Цветному бульвару тогда еще ходили трамваи, в том числе одно время с Бульварного Кольца к нам заворачивала легендарная московская "Аннушка". Было и еще два или три маршрута. Но трамвайные рельсы, в отличие от того же Бульварного Кольца, располагались лишь по одну сторону бульвара, так что расстояние между ними не превышало двух метров. «Аннушка» представляла из себя сцеп из двух вагонов, трамваи других маршрутов были одновагонными.

    Наш Эдик, возвращавшийся откуда-то домой (как обычно бегом), оказался в нужном ему для перехода рельсов месте как раз в тот момент, когда два встречных трамвая сошлись именно в этой точке. Ближайший к нему трамвай он дисциплинированно пропустил и сразу пустился бежать дальше, не заметив того, который следовал в противоположном направлении. Это как раз была «Аннушка». На его счастье она только что отошла от остановки и еще не успела развить крейсерскую скорость. К тому же у двух- или даже трехвагонных трамваев впереди была деревянная решетка, спускавшаяся до самых рельсов и отбивавшая забегавших на пути бродячих собак или вот таких эдиков пилюченок. Она-то его и шибанула и, несмотря на небольшую скорость, все-таки отбросила на пару метров. Бедняга приземлился на четыре точки, но тут же вскочил и побежал дальше (до арки ему оставалось метров сто, не больше). Но прибежав во двор, представлявший из себя колодец, он почему-то не последовал домой ( жил на первом этаже трехэтажного дома), а пустился бегать по двору кругами. Иначе как пережитым шоком это трудно объяснить. Как и почему я там оказался в тот момент, не припомню. Но отчетливо вижу такую картину: мой однокашник бегает по двору (точно помню, что против часовой стрелки), а за ним следуют несколько женщин, пытающихся его поймать. Их возглавляет невысокая дама в наскоро накинутом платке и ботах на босу ногу, из чего можно заключить, что она и есть его мама. Все остальные догоняющие одеты капитальнее. Мужчины почему-то отсутствуют, оттого и погоня так затянулась: он ловко от всех уворачивается и продолжает себе бегать дальше. Но постепенно ловцов становилось все больше, на помощь подходили все новые и новые жильцы, и нашего беглеца в конце концов стреножили и увели домой, где он еще несколько дней отходил от встречи с трамваем. Внешне на нем это никак не отразилось.

     И вот в классе появляется его мама. Молча подходит к учительскому столу и становится сбоку. Наша учительница встает из-за стола: - «Пилюченко, собери свои вещи и иди сюда».

    Ничего не подозревающий Эдик послушно выполняет команду и подходит к маме, которая берет его за руку. Мы тоже ничего не подозреваем и вообще не понимаем, что происходит. А учительница, между тем, продолжает свою речь, суть которой сводится к тому, что некоторые ученики явно не справляются с программой второго класса, и отныне таких решено переводить в первый класс для повторения пройденного. А последняя фраза запомнилась четко: - «Начинаем с Пилюченко».

     И здесь в нем сработало какое-то реле, поскольку он тут же заверещал, как раненый заяц. Мама пустила в ход вторую руку и потянула его к двери. Это оказалось отнюдь непросто, поскольку сын при всем его небольшом росте был коренаст и крепок. Но, видимо, потому, что не сразу осознал всю степень грозящей ему опасности, маме удалось вытащить его из класса, сломив слабое сопротивление.

    Мы все сидели совершенно ошарашенные, а учительница как ни в чем не бывало продолжила урок. Но для того, чтобы оттранспортировать сына в первый класс, маме для начала надо пройти весь коридор первого этажа, а затем поднять его по лестнице на третий, преодолев для этого четыре полновесных пролета. А он там продолжает орать, мы это слышим, но с каждой минутой крик становится все глуше и, наконец, совсем затухает. Так в тишине проходит минут пять, и мы уже решили, что нашему Пильке хана, как тому Шестопалову из фильма «Доживем до понедельника». Но еще через некоторое время открылась дверь и появилась все та же «сладкая парочка», мама и сын. Эдик хотя и зареван, но держится молодцевато. Хуже пришлось маме: пальто полурасстегнуто, шляпка сбилась набок, да и лицо разрумянившееся. Чувствуется, что нелегко ей далось противоборство с собственным сыном.
 
     Картина представилась следующая: пока она тащила его по горизонтальной плоскости, все шло более-менее гладко, но стоило им достигнуть лестницы, как Эдик начал руками и ногами , а может даже и зубами цепляться за все, что попало: за перила, прутья и даже за ступеньки. Вот тут-то она совсем выбилась из сил, это было видно. Потому и привела назад, только теперь уже молча.

     Дальше происходит немая сцена, но не застывшая, а с некоторой динамикой. Александра Григорьевна из-за стола даже не поднялась, Эдик, все еще всхлипывая, прошествовал на свое место, а мама поправила шляпку, застегнула пальто, при этом от меня не ускользнуло, что она, заметив, что верхняя пуговица висит на нитке, просто оторвала ее и сунула в карман. После чего, не сказав ни слова, даже не попрощавшись с учительницей, покинула класс. И урок продолжился теперь уже на полном основании. А наш герой так и продолжил учиться в нашем классе, вот только не припоминается, куда он потом делся, - как был незаметен, так и остался. Во всяком случае, при окончании школы я его нигде не помню. При этом он никуда не переехал, о чем мне стало известно спустя целых десять лет после окончания школы, когда мы с ним встретились в троллейбусе маршрута «Б», следовавшем по внутренней стороне Садового Кольца. Там-то он и нарисовался. Несмотря на пройденные годы, был узнаваем, да и меня признал тоже. Мы радостно бросились навстречу друг другу, хотя в школе никогда не дружили. Я даже сошел с ним на его остановке, хотя мне предстояло проехать еще одну. Какое-то время поговорили, выяснили, кто из нас что закончил и где работает.

     -Ты женат?- спросил меня Эдик.

     -Пока нет, но все к тому идет. Очевидно, где-нибудь в конце лета (а был май) это произойдет.

     - Ну вот, пока один, приходи ко мне. Ты помнишь, где я живу? Еще бы мне не помнить (это я про себя). - Посидим с тобой, вспомним школу и прочее. Придешь?

     -Конечно, приду.

    Но так и не сложилось: предсвадебные и прочие дела закружили. Больше я его не видел. Но каждый раз, вспоминая эту историю, я думаю: что же это было – неудавшийся эксперимент или специально разыгранный учительницей и его мамой трюк для нашего устрашения? Но для этого случая в классе было несколько ребят, гораздо больше соответствующих той цели, которая была нам озвучена учительницей. Почему козлом отпущения был выбран тихий и незаметный Эдик Пилюченко?

      Поистине, чудны дела твои, Господи!