Юра, сынок, иди ужинать! – доносится с балкона старой
пятиэтажки.
Играющие во дворе ребята продолжают азартно носиться за
мячом.
– Юрочка, ужели не слышишь?! Я блинчиков твоих любимых
испекла, нафаршировала, иди, простынут совсем! – не унимает-
ся мать.
Юрка Павлов единственный сын у матери-одиночки, свет в
окошке, награда и надежда. Холит, бережет она свою кровинуш-
ку, пестует, как умеет, и не напрасно: сын отвечает ей любовью
и заботой. И с чужими людьми Юрка доброжелательный, отзыв-
чивый, веселый. Друзья в нем души не чают, никогда не подведет
этот мировой парень.
Вообще-то Юрка не безотцовщина. Была у него полная семья,
только отец давно бросил их – ушел к молодой успешной женщине.
Юркину мать – Таисию Павловну (в обиходе – Тоську), с ран-
него детства преследуют неудачи. Будучи полугодовалым мла-
денцем, лежала она в люльке под матицей тесного деревенско-
го домика, круглыми синими глазами глядела в низкий потолок.
Мать наказала престарелой свекрови, лежащей на печи, присма-
тривать за детьми, сама убежала доить корову. Старшие – сын и
дочь играли на полу пластмассовой игрушкой. Едва захлопнулась
за матерью дверь, Митька подбежал к русской печи, дотянулся до
коробка спичек, быстро вытянул спичку, чиркнул, едва вспыхнув,
та погасла. Недолго думая мальчишка высыпал содержимое ко-
робка на пол, обратился к сестренке:
– Держи рыбку, попробую ей хвост поджечь.
Татьянка сделала страшные глаза:
– Нельзя, мама ругаться будет!
– Кому говорю: «Держи!» – не унимался мальчишка, – Свя-
жешься с вами, там эта корова в зыбке все «а, да а-а-а», никакой
жизни от вас нет, четыре бабы в доме!
Насчет четырех «баб» Митька это от отца перенял, имея в виду
мать, бабушку и двух сестренок.
Бабка подала голос с печи:
– Чегой-то вы там копошитеся, сорванцы? Подали ба мне Тось-
ку, целее будет.
– Лежи, лежи, баушка, спит твоя Тоська и пузыри пускает –
уверенным голосом возразил Митька.
Сам между тем упорно толкал игрушку в руки сестренки. Та-
нюшка покорно взяла рыбку. С третьей попытки от игрушки по-
валил едкий черный дым, затем она вспыхнула разом алым вы-
соким пламенем. Танюшка зажмурилась от страха и резко от-
бросила горящий факел, который угодил прямиком в висящую
люльку.
Бабка увидев яркое пламя, заблажила на весь дом:
– Ах, острожники, чтой-то вы натворили! Маруся, иди бы-
стрея! Маруся-я-я!
Истошный крик детей и вопли старухи заставили поспешить
хозяйку дома. Едва ступив на порог, с полным ведром молока, она
увидела полыхающую люльку, и, не раздумывая, вылила на нее
содержимое подойника. Жизнь младшей дочки была спасена, но
страшная отметина навсегда изуродовала правую половину лица
девочки.
Едва Тоське исполнился годик, новая беда пришла в дом Пав-
ла Дубинина: у Тоськи на зубы понос приключился. Девочка силь-
но ослабла, вызвали фельдшерицу, та категорически рекомендо-
вала отвезти ребенка в больницу в районный центр.
Павел незадолго до этого заметил странное в поведении жены:
Мария стала передвигаться какой-то шаткой неуверенной поход-
кой. То заговорит несуразное, то забудется на полуслове. Павел
настоял, чтобы супруга поехала с дочкой:
– Сама там подлечишься. Через неделю вырвусь с работы, на-
вещу.
За десять дней, что пролежала жена с дочкой в больнице, Пав-
лу так и не удалось съездить к ним. В воскресный день он отпра-
вился туда на коне, запряженном в телегу.
Встал, чуть рассветало – путь не близок. Прихватил нему-
дреный узелок гостинцев. К полудню прибыл в окрестности рай-
онного центра. Оказалось, за это время вышла из берегов река.
На противоположный берег попадешь только на пароме. Потол-
кавшись в очереди среди разномастной публики: пешего и кон-
ного люда, машин и мотоциклов, Павел, наконец, переправился.
В больничном покое назвал фамилию жены. Его провели в ор-
динаторскую, предложили присесть. Неуверенно приткнулся на
клеенчатой кушетке. Пожилой врач писал какую-то бумагу, из-
редка взглядывая на посетителя из-под роговых очков. Наконец,
обратился к нему:
– Как вас по батюшке?
– Павел Игнатьевич.
– Примите, Павел Игнатьевич, наше искреннее соболезнова-
ние. Труп когда забирать думаете?
– Какой труп? – непонимающе переспросил Павел с великим
волнением. В сердце его шевельнулась ужасная догадка: «Помер-
ла, видно, дочка».
– Разве вам не сообщили сегодня утром? Ваша жена – Дубини-
на Мария Дмитриевна скончалась ночью. Опухоль головного моз-
га, вот вам выписка. На ее основании получите по месту житель-
ства свидетельство о смерти. Ваша дочка здорова, можете заби-
рать. Вы на чем прибыли?
Как обухом по голове прозвучали слова о смерти жены. Павел не
ответил на заданный вопрос. Врач обескуражено повторил еще раз:
– Вам же звонили сегодня по телефону.
– По какому такому телехвону? Он у нас на всю деревню один
– в правлении. Управляющий приходит туда в семь часов, а я в че-
тыре выехал.
– Понятно, – сочувственно проговорил врач. – Тело мы пока в
морге пристроить можем, а дочку переведем в детское отделение.
Решайте вопрос с транспортом.
– Чего мне его решать, сразу и заберу обоих. На лошади я, как
знал, в телегу впряг. Только вот где гроб добыть?
– В этом я вам помогу. Вот вам записка, поезжайте на пилораму,
спросите там Пимена Макаровича, вот с ним и решите этот вопрос.
На паромной переправе завидев скорбную повозку с грубым
неотесанным гробом-ящиком, с понурым возницей, на коленях ко-
торого жалась годовалая кроха, люди шарахались, уступали оче-
редь. Павел растерянным взглядом поводил по сторонам, изред-
ка кидал одну и ту же фразу: «Вот так вот, люди добрые! Как же я
теперь жить стану? Дома еще три рта».
Казалось, нескончаемо долго вез свое огромное горе Павел
Дубинин в деревню. Встречавшиеся редкие конные подводы не-
вольно сбавляли ход. Мужики снимали кепки, бабы крестились
вслед. Глаза Павла мутились соленой слезой. Тоська, уткнув-
шись в отцову подмышку, спала. Проголодалась, заплакала. Па-
вел свернул на пологом месте на поляну, вольно отпустил пово-
дья – дал подкрепиться лошади, накормил дочку – пригодился
узелок с гостинцем. Сам только пригубил воды, вновь двинулся
в путь.
Домой прибыл в сумерки. Деревенские новости разносятся
быстро. Голосили сбежавшиеся бабы, мужики мялись у порога.
Мать-старуха, выживающая из ума, как говорили на селе – за-
едающая чужой век, почти безучастно сидела у гроба, сгорбив-
шись, изредка взглядывала на людей. Шестилетний Митька и
четырехлетняя Татьянка, забившись за печь, затравленно вы-
глядывали оттуда, изредка шушукались о чем-то между собой.
Сердобольные бабки с рук на руки передавали Тоську, жалели,
ласкали, подносили гостинцы – кто сунет кусочек сахару, кто су-
хую баранку. Сокрушались рассказом Павла, как младшенькая
дочка лежала до утра под боком у остывающей матери, тискала
пустую грудь.
Неделю спустя в дом к Дубининым пришли две женщины: мо-
лодая из сельского Совета, старшая из районной опеки. Павел в
душе обрадовался: может, помогут чем, надоумят, как ему управ-
ляться с осиротевшим без матери семейством. Но, едва уразумев
причину визита (ему предложили оформить младших детей в дет-
ский дом), разгорячился и чуть не взашей выставил незваных го-
стей из дома:
– Для того я на фронте кровь и пот проливал, чтобы мои дети по
миру, по приютам маялись?! Не бывать этому никогда, и забудьте
дорогу в мой дом! Матки нет? А разве я не родитель им?!
Однако трудные семейные обстоятельства изрядно подкосили
его. Управившись с утра на личном хозяйстве со скотиной, прино-
сил в дом дрова и воду, далее Павел ломил на совхозном скотном
дворе.
А дома дети полуголодные, дряхлая мать, на которую нельзя
положиться ни в хозяйстве, ни в присмотре за детьми. И пошел
Павел по вечерам из ворот в ворота к солдатским вдовам. Христа
ради просил: «Бабоньки, пожалейте сирот, хоть которая-нибудь
пойдите за меня, век не обижу, Богом клянусь!» В трудное после-
военное время вдовы, сами хлебнувшие лиха, отказывали земля-
ку. Не хотелось им взваливать на надорванные плечи двойной гуж.
Едва закрывалась за Павлом калитка, горестно качали головами:
«У тебя, Пал Игнатьич, трое, да бабка полумертвая, да у меня чет-
веро, а еще как совместных два-три народится, куда мы с этой
оравой, по миру? Надо тебе в другой стороне поискать счастья».
Никто в селе не осудил Павла, мол, не успели у жены ноги как
следует остыть, он уж свататься пошел. Сочувствовали от души:
шутка ли в деле в такой беде остаться?! Вот и уговорились: может,
найдется для купца товар подходящий.
Вскоре, оповещенная бабами, дальняя родственница Павла по-
спешила к нему на совет. Отозвала на дальний двор и без обиня-
ков заявила:
– Сказывают бабы, на ленинском отделении бабочка приезжая
объявилась на возрасте. Беглая из-за горы. Говорят, там у их в кол-
хозе полная голодовка: работают за трудодни. Чтобы выправить
паспорт, заключила фиктивный брак с одним мужиком и была та-
кова. Из многодетной семьи, в перестарках засиделась. Взамужем
по-настоящему не была, но шибко желает. Не сосватать ли ее тебе,
Павел Игнатьич? Хочешь, в свахи пойду, ужо мы ее улестим!
– Спасибо, Домнушка, вот спасибо! – обрадовался Павел.
В первый же воскресный день он надел линялую гимнастер-
ку застегнул солдатским ремнем, подумав, прицепил на грудь Ор-
ден Красной Звезды, обул армейские хромовые сапоги, увязал в
холщовую сумку бутыль с брагой, краюху хлеба, шмат сала. На
той же телеге, что вез гроб с телом жены, подвернул по уговору ко
двору Домны.
До войны Павел Дубинин слыл первым парнем на деревне:
крепкий и ладный телом, черный вьющийся чуб из-под козырька
фуражки, синь неба из-под век. В армию призывался он в тридцать
девятом году. Со срочной службы угодил на войну, итого, шесть лет
не видела его родная сторона. Возвратился матерым, умным, смет-
ливым мужиком, в черном чубе появилась легкая проседь, прида-
вавшая его облику солидность. Жену свою Павел обожал, не думал,
не гадал, что так жестоко обойдется с ним судьба-злодейка.
Невесту высватали быстро. Видно, и впрямь у бабы последние
сроки ушли, увидав завидного кавалера, она сразу дала согласие.
Не смутило ее ни вдовство, ни трое детей. Звали невесту как по-
койную жену Павла Марией. «Вот и ладно, – подумалось ему, –
привыкать к новому имени не придется».
Внешне новая Мария уступала первой жене по всем статьям.
Мужеподобная, широкая в кости, крупное лицо с тяжелой ниж-
ней челюстью похожей на обух литого колуна, придавали ее обли-
ку суровость и неприветливость. Но теперь ему не до выбора и не
до жиру, быть бы живу.
В тот же день сгрузили немудреный скарб невесты в кованый
сундук, с шутками-прибаутками добрались до дому.
Заведя женщину в дом, Павел сгоряча сделал большую ошиб-
ку: не узнав нрава и наклонностей будущей супруги, сходу объя-
вил своим:
– Вот вам, дети, новая мамка, слушайтесь её, не перечьте ни
в чем. Узнаю, что забижать станете, уши надеру! И вам, мамаша,
мой наказ: Мария теперь главная хозяйка в дому, ваше дело на
печи лежать да в потолок плевать, как она скажет, так и будет!
Не ведал хозяин, как быстро новая жена – женщина корыстная
и злая, подстегнутая его поручительством, войдет в раж и станет
полновластной хозяйкой во всем, как натерпятся от ее произвола
дети, быстро захиреет и уйдет в мир иной без того немощная мать.
Меньше всего от мачехи доставалось Митьке. Отчаянный и
бесстрашный сорванец умел за себя постоять, и больше терся око-
ло отца, вырастая в доброго помощника. Татьянка стала нянькой
не только для Тоськи, но и для родившейся через год сводной се-
стры Нины, смягчив этим холодное сердце мачехи. Вся нелюбовь
и презрение свалились на бедную Тоську. Возможно, Марию раз-
дражало сходство младшей падчерицы с родной матерью. Ведь
она умудрялась ревновать Павла даже к мёртвой супруге. Нет бы
пожалеть, приласкать и без того несчастного младшего ребенка,
Мария в отсутствие мужа с нескрываемой ненавистью кидала в
угол печи, где обычно пряталась малышка:
– У-у-ух, волчья порода, опять зыркаешь своими глазищами
как звереныш из норы?! Иди, пей абратку, ишшо на тебя молоко
изводить! Жженка-Погорелица!
Пока была жива бабка, Тоська жалась к ее боку, видно, серд-
цем чувствуя родную кровь. И старуха, насколько ей хватало ума,
ласкала, жалела малышку. Да иногда заступался Митька:
– Мамка, ты почто Тоську обижаешь? Я все папке расскажу.
Хитрая Мария лебезила перед пасынком:
– Хто ее обижает, я же пошутила. А иди-ка Митенька, что я
тебе дам, – заискивала она и протягивала мальчишке какой-либо
гостинец. Митька брал нехотя подачку, делился с сестренками.
Мачеха продолжала ядовито-льстивым говорком:
– А ведь и мне Митенька есть, что про тебя батьке рассказать,
не ты ли намедни окошко в стайке камнем пробил? А мамка вину
на себя взяла, нечаянно, мол, локтем навалилась, выдавила. Не ты
ли баранов по вечерам пужаешь, а оне как сумашедшие на стены
потом кидаются? Не у тебя ли гусята третьего дня в озерке до по-
лусмерти закупались?
Митька молчал, насупив брови. В такие минуты Татьянка са-
дилась рядом с братом, теребила подол платьица, настороженно
слушала мачеху. Мария окончательно брала над детьми верх:
– Мамку слухаться надоть, куды вы без мамки? Али бабка вас
кормить, обстирывать станет? Яё хоть самоё в корыто замачивай
– ходит, спотыкается – что ступь, то рупь!
Павел ведать не ведал, истинного лица новой супруги. Она
льстила ему, врала с три короба. Вечерами супруг брал на коле-
ни Тоську:
– Тосюшка, ты все дичишься? А кто это? – показывал паль-
цем на супругу. – Скажи: «Мамка», ну скажи быстро. А это кто?
Это братик твой – Митька, а это нянька твоя – Танька. А в углу на
кровати – бабка Вера.
Его уроки не прошли даром и вскоре Тоська робко залепетала:
«Мамка, папка, баба, няня, Мита».
Еще через пять лет в семействе Дубининых было уже шесть
ребятишек, Мария носила седьмого. Старшие дети ходили в шко-
лу, осенью собирались отдать и Тоську в первый класс.
Тоськина учеба не задалась. Робкую нелюдимую девочку с лег-
кой руки мачехи стали дразнить Жженкой-Погорелицей. Ее огром-
ные синие глаза смотрели на мир затравлено-настороженно.
В большой семье достаток не велик – каждая копейка на уче-
те. Еды хватало, но излишков не водилось. Для пущей надежно-
сти в своем сундуке с навесным замком мачеха хранила сахар,
крупы, припасенные отрезы ткани, праздничную одежду и дру-
гое «богатство». Запретный плод сладок. Ох, и горел зуб на этот
сундук у Митьки. Однажды, по окончании покоса, отец и мачеха с
младшими сыновьями, уехали в гости в соседнюю деревню. Свод-
ные сестренки – Нина и Света остались дома на попечении стар-
ших. Подросшие и привычные к крестьянскому труду дети Павла
управились по хозяйству и коротали время, ожидая родителей. Те
припозднились. Младшие сестренки уснули. В доме стояла нео-
бычная напряженная тишина. От нечего делать, Митька принялся
крутиться у сундука, примеряя к замку различные ключи, имею-
щиеся в доме. От одного из них, в замке щелкнула какая-то пру-
жинка, и дужка его откинулась. Девчонки, всё это время внима-
тельно наблюдавшие за братом, испуганно ахнули. Митька обра-
довался, быстро скинул замок и с каким-то жутким восторгом рас-
пахнул крышку. Крупы и тряпки его не интересовали. Сахар. Он
видел, когда мачеха открывала сундук, сахар стоял в углу в боль-
шом полотняном мешочке, завязанном белым тряпичным шнур-
ком. Так и есть, вот он на своем месте! Митька уверенно развязал
горловину мешочка, скомандовал сестрёнкам:
– Подходите!
Татьяна подошла первая, протянула руку. Митька вложил в ее
ладонь два увесистых серых комка. По-хозяйски распорядился:
– Хватит с тебя! – Потом, спохватившись, подскочил, накинул
на двери крючок. Позвал:
– Тоська, иди, получай свою долю.
Тоська смотрела на брата с опаской. Ей тоже очень хотелось
сахару. За столом мачеха выдавала его детям строго по установ-
ленной ею норме. Только отец брал сам, сколько хотел. Сахар был
необычайно сладкий и твердый. Кололи его специальными щип-
цами. Павел старательно крошил свой кусок на мелкие осколки и
обязательно добавлял от него детям, но растущим организмам все
равно не хватало сладости вволю. Но, брать сахар таким способом,
Тоська не хотела. Не двинувшись с места, она смотрела на Митяя
исподлобья. Митька прикрикнул на нее:
– Ты чего? Хочешь чистенькой остаться?! А потом настучать
на нас с Танькой? Кому говорят, бери!
Тоська шагнула к сундуку и неуверенно протянула руку.
Митька будто нарочно выделил ей два куска крупнее, чем у стар-
шей сестры. Ворованный сахар жег ладошки, огнем румянил щеки.
Себе Митька взял три куска, сунул в карман, принялся закрывать
сундук. Вот незадача: ключ, открывший замок, не хотел его замы-
кать. Митька крутился так и сяк, но, в конце концов, пришлось от-
казаться от затеи, он кое-как пристроил замок на скобке, имити-
руя порядок. Сверху необычно низко настелил домотканый поло-
вик, прикрыл им замок, и довольный уселся за стол, хрустел са-
харом, запивал сырой водой из ковша. Танюшка пристроилась ря-
дом, тоже тянулась к ковшику, запивала липкую сласть. Тоська
юркнула за печь в свой уголок с тряпичными куклами и затихла
там. Митька предупредил:
– Тоська, ешь сахар, не вздумай прятать, мамка найдёт, шку-
ру снимет!
Тоська ослушалась брата, лизнула несколько раз с каждого
кусочка и завязала в узелок.
Вскоре вернулись родители. Мачеха несколько раз крутилась
у сундука. Тоська с лежанки русской печи с замиранием сердца
следила за ней, но все обошлось благополучно.
Дня через три Митька, улучив момент, когда мачеха вышла на
скотный двор, быстро подскочил к сундуку, надеясь снова полако-
миться сахаром, но к его досаде замок был надежно заперт. Брат
убежал. Убежала Татьянка. Тоська осталась в доме со сводными
братьями и сестрами. Вернулась мачеха, наказала ей водиться с
младшим Петькой, пока она доит коров. Петька был страшно рев-
ливый, неспокойный малыш. Тоська маялась с ним, таскала на ру-
ках, трясла на коленках. Парнишка заливался с удвоенной силой.
Её осенила мысль: угостить братика сахарком. Она быстро выта-
щила недоеденный кусочек и подала малышу. Петька сунул ку-
сок в рот, затих причмокивая. Как на грех в сенях стукнула дверь,
скрипнула половица. Должно быть, вернулась мачеха. У Тоськи от
ужаса поползли по спине противные мурашки. Она быстро выхва-
тила у Петьки сахар, и, закинув его в рот, сомкнула губы. Лицо ее
непроизвольно вытянулось: кусок был большой, он не жевался и
не таял быстро. Петька закатился рёвом. Мачеха подозрительно
взглянула на Тоську, зло кинула:
– На что ты только годная? С дитём совладать и то не мо-
жешь!
Гремела в кути вёдрами, крынками, цедила парное молоко,
уговаривала малыша:
– Сейчас, сейчас, потерпи ужо!
Наконец приняла из рук Тоськи извивающегося малыша, на
ходу выпростала грудь, уселась с ним на скамье у стола. Малец,
вцепился в грудь, мял ее липкими от сахара пальчиками. Мария
подозрительно взглянула на обмирающую Тоську, лизнула ру-
чонку сына:
– Тю-ю, сахар! Откуда это? А?! – в голосе ее прозвучала ледя-
ная угроза, – отвечай, когда тебя спрашивают!
Тоська молчала, свесив голову на грудь. С места она не трога-
лась. Сахар забил липкой слюной уже весь рот. Она боялась сглот-
нуть, только все ниже клонила голову.
– Молчишь? Молчи! Сейчас батька придет, порадуется на свою
любимицу! А то я не сдогадалась! Еще третьего дня спохватилась
– замок открыт. Ручка на ковшике липкая, вот как сейчас у Пе-
трушки пальчики. И мешочек не эдак завязан! Ах, змея подколод-
ная, твоих это рук дело! Я ж сразу поняла! Дай-ка, думаю, погожу,
вор сам объявится. Вот и объявился – на вору шапка горит!
Мария не двигалась с места, продолжая кормить ребенка. Тось-
ка, как приговоренная тоже не двигалась. Нет бы, убежать, спря-
таться, пока не пришел отец.
Павел, зайдя в дом, застал неприглядную картину: мачеха ла-
дошкой хлестала Тоську по щекам, по губам. У Тоськи по переко-
шенному от ужаса лицу катились крупные слёзы. С распухших
губ в уголках струилась кровь. Павел не смог сдержать гнев, гру-
бо крикнул:
– Будет тебе! Ты что же делаешь? Так над дитём изгаляться!
Что опять стряслось?
Мария убавила пыл, обернулась к Павлу, с горящими в гневе
глазами:
– Дитё?! Не дитё это, а исчадие! Ишь, повадку взяла – сахар
воровать!
– Какой сахар? – опешил Павел.
– Кусковой, из сундука! Какой ешшо сахар ты видал у нас? За-
мок натакалась открывать! Ишь, хищница! Она сахар кусками бу-
дет жрать, остальные лапу сосать?!
– Так уж и кусками, – старался смягчить гнев супруги Павел.
– Иди, займись своим делом, я сам с ей поговорю.
Он уселся рядом с перепуганной Тоськой, обнял за плечи:
– Я ить знаю, не твоих это рук дело. Скажи, Митька набедоку-
рил?
Тоська затравленно молчала. Отец вздохнул:
– Не без его дело обошлось, а тебе только достается. Горемыка
ты моя. Ну, скажи, Митька сундук отпер?
Тоська покрутила головой. В ней сейчас кроме страха и покор-
ности зарождалось упорство. Она ни за что не выдаст брата и се-
стру, даже если бы ее продолжали бить и угрожать самой суро-
вой карой.
Павел поднялся, ободряюще похлопал дочь по спине, провел
ладонью по голове:
– Пойди, умойся, никто тебя боле не тронет!
– Поговорил, называется! – злорадно выкрикнула Мария из
кухонного закутка.
– Никто её боле не тронет! Ты, слыхала, Мария?!
– Слыхала, как кобыла волку под дыхало давала, – огрызну-
лась жена напоследок.
Павел только головой покачал, невесело взглянув на супругу
из-под насупленных бровей. В это время хлопнула калитка, под
окном пробежал Митька. Павел быстро расстегнул ремень на брю-
ках и вытянул его из петель.
– Вот и главный виновник торжества явился. – Он шагнул в
сени. Тоська выбежала следом. Отец у порога допрашивал сына:
– А ну, признавайся, пострел, это ты у матери сундук открыл
и сахар стянул?
Митька не успел подготовиться к такому разговору. Глаза его
забегали:
– А чё я-то?
– А то кто же еще? Может Танька или Тоська набедокурили, а
ты только на стрёме постоял? А ну, скидавай штаны, чтобы впредь
неповадно было!
Митька метнулся было вглубь двора, но отец перехватил его и
успел перетянуть ремнем пару раз вдоль спины. Это был первый и
единственный случай, когда Павел поднял руку на ребёнка.
– Папка, родненький, не тронь его, это я одна виновата! – Тось-
ка упала отцу в ноги, вцепилась руками. – Это я! Мамка ключ пло-
хо прибрала, а я приметила.
Мария, все это время таившаяся в сенях, выглянула и вскрик-
нула:
– Как жа я ключ не прибрала?! Он у меня завсегда со мной, –
она потянула за шнурок на шее, показала ключ.
Павел в сердцах бросил ремень под ноги, и, переступив его, на-
правился под навес с сеном. Митька, насупившись, смотрел на ма-
чеху, потом перевел взгляд на Тоську, увидел ее рассеченные в
кровь губы и понял все. Свесив голову, он какое-то время стоял у
крыльца, потом медленно побрел к навесу.
Тоська, ухватившись за его руку, заглядывала брату в глаза,
скороговоркой говорила:
– Митя, ты на папку не обижайся. Мы сами виноватые. Проси
у него прощения.
Они вместе зашли под навес. Павел лежал на сене лицом вниз,
плечи его вздрагивали – он тяжело плакал скупыми мужскими
слезами.
Тоська упала на коленки рядом:
– Папка, родненький, прости нас!
– Папка, прости, – решился и Митька.
Павел затих, потом медленно повернулся, сел, обнял Тоську.
– Пустое, дети! Иди и ты, Митька, – обнял сына, когда тот
робко присел рядом. – Я ведь не на вас рассердился. Обидно мне
стало: за что воевал? Чтобы мои дети несчастный кусок сахару
вволю не видали, не едали? Вот обождите, дайте срок. Энтого са-
хару будет столько, что вы на его и глядеть не захочете, не то ли
что есть!
Тоська смотрела на отца широко раскрытыми доверчивыми
глазами. Слезы ее высохли:
– Ужели, папка, так будет?
– О-о-о, дочь, разве то еще будет?! Конфеты, разные там пи-
роженые, мармелады, узюмы и эскимо, всё для вас будет! Только
срок дайте, потерпите малость!
– А что такое эскимо, папка? – решился Митька.
– Сливочная мороженая такая на палочке.
– А пироженые?
– Бог его знает, надо быть какая-то булка сладкая – сайка
сдобная. Ты, парень, запомни, не за сахар я тебя вытянул – грех
на душу взял. За сестру твою, за Тоську. Смотри, оберегай сестер-
то. Вы ведь все, троя сиротами без матки остались, а Тоська самая
малая. Стало быть, будь ей защитой.
– Я все понял, папка, – Митька преданно посмотрел отцу в глаза.
– Вот то-то! А где ж Танюшка? Пора, наверное, ужинать.
За столом семейство сдержанно молчало. Мария, чувствуя со-
лидарность мужа с детьми, злилась, но на скандал не решилась.
Наказала Павлу:
– Утром запрягай лошадь пораньше, поедем в лес. Люди смо-
родину вёдрами таскают.
До любого прибытка в дом Мария была алчная. Когда в лесу со-
зревала ягода, напревали грибы, она не жалела даже младших де-
тей, брала с собой на «промысел».
– Что ты, баба, белены объелась? С раннего утра робят в лес
тащить? Там комара пропасть! Отвезу на полевой стан воды, по-
том обед, тогда и поедем. Часа два-три у меня в запасе будет.
В три часа пополудни Павел повез семейство в лес. День вы-
дался серый, солнце блуждало в неясном небе как в тумане. Ребя-
тишки сидели на телеге нахохлившимися воробьями. Один Петька
блаженно спал на материнских коленях. Чтобы хоть как-то прио-
бодрить семейство, Павел велел:
– А-ну, бригада, за-пе-вай!
Старшие дети запели нестройными голосами. Отец выждал,
пока допоют куплет, подхватил припев. Ребятишки повеселели.
Мария петь не умела, но признаваться в этом не хотела. Когда
ее приглашали, она отмахивалась:
– Оритя, коли охота, а у меня глотка не казённая!
Смородина растет, как правило, в низких заболоченных ме-
стах. Началась разбитая лесная дорога, лошадь перешла на шаг.
По лесу ходили люди с корзинами, ведрами.
– Тпру-у! Приехали. Выгружайтесь, – скомандовал Павел.
Мария лазала по кустам, высматривала самые богатые – с
крупной зрелой ягодой, покрикивала на детей и мужа:
– Захватывайте, захватывайте кусты один по одному!
Не дай Бог, если кто-то из людей сунется собирать ягоду рядом
– отлает любого. Вот тут-то годилась ее «неказённая глотка».
Рыжие лесные комары забивали глаза и рот, нудно зудели в
уши. Полчаса спустя заревели Мотька и Петька. Мария увяза-
ла Мотьку своим платком, оставив одни глаза, усадила на теле-
гу с младшей дочерью Светкой. Петьку большой клетчатой ша-
лью пристроила к своей груди как в люльку и продолжала соби-
рать ягоды.
Часа через три все ёмкости были полны отборной лесной яго-
дой. На круг получалось литров двадцать. Мария радовалась. Не
важно, что не всегда у нее получалось прибрать добытое с поль-
зой. Сахару на такой «улов» не хватало. Деревенские женщины
приловчились томить ягоду в широких глиняных корчагах в рус-
ской печи с минимумом сахара. Получалось что-то вроде пастилы,
густого повидла. Мариины заготовки то бродили, то плесневели,
то подгорали, но главное – взять, не отстать от других!
Подрастая, Тоська полюбила работать на земле, в поле. Но, как
ни старалась она угодить мачехе, работая в огороде на грядках,
в лесу на заготовке дров, в лугах на покосе, оставалась нелюби-
мой и нежеланной нахлебницей. С горем пополам закончила во-
семь классов средней сельской школы. К этому времени улетели
из гнезда старшие – Дмитрий ушел в армию, Татьяна уехала в
небольшой городок Пермского края к старшей сестре отца, там и
осела, устроилась на работу, вышла замуж.
Тоська отправилась к сестре. Собрала немудреный узелок с
вещичками. Мачеха бросила на кровать тоненькое одеяльце, чах-
лую подушку, сказала с ухмылкой:
– Твое приданое.
Но и это малое падчерица приняла с благодарностью. Отец вы-
делил денег на дорогу, отвез на телеге на станцию. Накрапывал
мелкий нудный дождь, навевал тоску расставания. Вот и вылете-
ла малая птаха в большой мир. Живи, Тоська – Жженка-Погоре-
лица теперь как знаешь.
Первое время приютила сестра. Тетка помогла найти неквали-
фицированную работу на промышленном заводике с предоставле-
нием жилья в общежитии. Тоська с радостью встала в ряды рабо-
чих, а ее старание не осталось без внимания. Год спустя ей пред-
ложили перейти в ЖЭУ в качестве дворника, научили встать в
очередь на квартиру.
В ее обязанности входила уборка территории обширного дво-
ра, обслуживание мусоропроводов, а уличные мусорные баки мо-
лодая девушка должна была вручную загружать в машины. Дере-
венская закалка сказалась и тут: Тоська легко и быстро выполня-
ла работу. Появилось свободное время. Нашлась халтура – убор-
ка подъездов.
Тоська по-прежнему жила в общежитии и отчаянно мечтала,
как когда-нибудь получит отдельную квартирку. Деньги, которые
приносила халтура, она старательно складывала в «кубышку»,
вот получит она комнатку в малосемейке, будет на что купить об-
новки: шторки на окна, покрывало на кровать.
Так незаметно минуло четыре с половиной года, Тоське шел
девятнадцатый год. Каждый раз в очередной отпуск она спешила
в родительский дом – помочь родным в заготовке дров или сена,
уборке урожая. Отец радовался приезду дочери, хвалил ее за тру-
долюбие и усердие. Радовались сводные сестренки, братья – всех
Тоська одаривала скромными подарочками. Только сердце ма-
чехи оставалось холодным и равнодушным, а иногда откровенно
враждебным. Тоська никому не жаловалась, терпела обиды. Дава-
ла волю слезам в дороге, когда возвращалась в город. Затем сно-
ва погружалась в повседневные труды и заботы, и обида в ее серд-
це постепенно угасала, сменяясь тоской по отцу, сестренкам, бра-
тьям, родной деревне. Часто ей приходило на ум: если бы не маче-
ха, ни за что не уехала бы она из родной сторонки, трудилась бы
на родной земле – растила богатые урожаи, косила высокие соч-
ные травы.
Подружек у Тоськи не было. Часто навещала она в городе тет-
ку, старшую сестру и брата, который после демобилизации тоже
приехал в их городок, поступил на завод, обзавелся семьей.
Иногда по вечерам Тоська выходила на общежитский двор, где
устроены были металлические качели, и, усевшись на них, подол-
гу тихонько раскачивалась, о чем-то мечтала. Один раз на сосед-
нее сиденье сел высокий светлый парень, заинтересованно стал
рассматривать девушку. Тоська сидела к нему левой стороной
лица, таким образом, не видно было ее страшного шрама от ожога
справа. Молодой человек явно любовался ею, ведь девушка была
безупречно красива, темные густые ресницы чуть прикрывали
синь огромных грустных глаз. Он улыбнулся, спросил:
– А что делает прекрасная незнакомка завтра вечером? Нель-
зя ли пригласить вас на сеанс в кино?
Тоська очень любила походы в кино. К ним часто привозили
фильмы, на которые по вечерам сбегалась вся деревня. В городе
ей еще ни разу не приходилось бывать в кинотеатре. Она неволь-
но обернулась к парню. Тот ахнул в душе, когда увидел бугристую
красную кожу правой половины, но умело сдержался и продол-
жал прежним тоном:
– Так «да» или «нет», красавица? Лучше, если вы скажете «да».
Тоська залилась пунцовой краской. Еще ни один человек,
тем более парень, не называл ее красавицей. Обидное прозвище
Жженка-Погорелица навсегда осталось в ее сердце колкой зано-
зой. Уверенная в том, что парень насмехается, она вдруг с вызо-
вом ответила:
– Да! Только не сбеги, кавалер.
– О, мы уже на «ты», тем лучше. Давай знакомиться, я – Вита-
лий, а твое имя?
– Тося, – теперь уже робко ответила девушка.
Парень подскочил с сиденья, взялся за поручни ее качелей:
– Держись, раскачаю!
– Не нужно! – вскрикнула Тоська и мигом соскочила на ноги.
– Ты испугалась? Ну, прости, так значит до завтра? Встреча-
емся в семь часов вечера у кинотеатра «Октябрь».
Тоська только кивнула на прощание и поспешила в общежи-
тие. Парень проводил ее оценивающим взглядом: ах, фигурка, ка-
кая ладная! Скромная, неизбалованная, жаль, лицо подпорчено!
Да с лица воду не пить, так, кажется, старые люди говорят.
Тоська тоже успела рассмотреть парня: светлый лицом, голу-
боглазый, чуть большеватый рот, чувственные губы. Вроде, при-
ятный с виду, улыбчивый.
На второй день Виталий поджидал Тоську у входа в общежи-
тие. Она откровенно удивилась:
– Это ты?
– Я, как видишь. В кино идем?
– Мы же договорились у кинотеатра в семь.
– Боялся, что не придешь. Ведь не пошла бы?
– Не пошла бы, наверное.
Полгода Виталий ухаживал за Тоськой, в полной мере распо-
знав ее характер. Скромная, терпеливая, старательная и работя-
щая. Честь свою девичью бережет. Немного интеллект хромает.
Так и это не проблема – станет она женой верной, покорной, бу-
дет в рот ему заглядывать. Он-то парень начитанный, язык под-
вешен что надо.
Когда Тоське исполнилось девятнадцать лет, Виталий сделал
ей предложение. Пошутил:
– Будешь ты Павловой Таисией Павловной, смотри какое со-
четание гармоничное!
Она не отдавала себе отчет, любит ли Виталия. Пришиблен-
ная комплексом неполноценности, решила, что это единственный
ее шанс, ведь в глубине души она мечтала о семейной жизни, де-
тях. Потому через три дня дала утвердительный ответ кавалеру.
Виталий купил для своей невесты белое платье длиной чуть
выше колена, короткую белую фату и удобные белые туфли-ло-
дочки. Увидев все это богатство, Тоська потеряла дар речи:
– Это все мне? – ее лицо теперь сияло столь неподкупной свет-
лой радостью. Виталий невольно залюбовался подругой, самодо-
вольно подумал: «Не ошибся я!»
В день свадьбы невеста была ослепительно красивой и не-
вольно вызывала добрые улыбки даже у незнакомых людей. Брат
Дмитрий легко приподнял ее под локти, шепнул на ушко: «Эх, се-
стренка, ты у меня самая красивая и замечательная на всем белом
свете!» Радовался отец, и мачеха, казалось, была рада, пока Тось-
ка случайно не услышала ее шипение: «Еще фату белую нацепи-
ла, тьфу, колбаса вареная!»
Жить молодые стали в комнате рабочего общежития. Виталий
трудился на одном заводе с Дмитрием Дубининым. Вскоре выяс-
нилось, что муж не блещет трудолюбием и уважением в коллекти-
ве. И дома, он больше предпочитал лежать на кровати с книжкой.
Тоська старалась угодить супругу во всем, он радовался, что не
ошибся в выборе. Но все чаще стал цепляться к ней за косноязы-
чие, элементарную неграмотность. Тоська в такие минуты не смо-
трела ему в рот, как он ожидал, защищаться она не научилась с
раннего детства, почуяв опасность, как черепаха пряталась в пан-
цирь – уходила в себя.
Поездка в деревню с мужем тоже не принесла Тоське ниче-
го, кроме позора. Виталий не ведал крестьянского труда, не же-
лал и учиться. Первый раз они приехали к заготовке дров. Вита-
лий с удовольствием поехал в деляну. Семейство Дубининых за-
грузилось на конную телегу, Виталий с Тоськой поехали на при-
обретенном отцом мотоцикле «ковровец». Но работник из Виталия
получился никудышный. Он без конца ходил пить березовый сок,
потом отправлялся глубоко в лес справлять малую нужду, приго-
варивал:
– Гонит берёзовка, чистит почки – это хорошо!
Потом и вовсе улегся за кучу сучьев там, где припрятана была
в тени сумка с продуктами. Когда наработавшееся семейство усе-
лось на поляне обедать, обнаружилось, что практически все про-
дукты были вытасканы и съедены. Павел Игнатьевич не удержал-
ся, спросил:
– Кто ж сумку очистил? Что же есть теперь будем?
Виталий, не сморгнув глазом, соврал:
– То-то я и думаю, что птички летают? Наверное, это они сум-
ку разорили.
– И трехлитровую банку молока птички выдузили? – сверкну-
ла глазами Мария.
Тоська не знала, куда прятать от стыда глаза. Пришлось до-
вольствоваться сухим хлебом и остатками соленого сала, которые,
видимо, не смог одолеть городской гость. Молоком лишь закраси-
ли чай.
К исходу трудового дня Павел распорядился:
– Ты, Марея, езжай с Виталием на мотоцикле, как-никак ты
хозяйка в дому. Встречай скотину, готовь ужин. А мы тут с ребя-
тишками еще немного повоюем.
Мария до крестьянской работы была лютая, все горело в ее
огромных хватких руках. А вот работу по дому и стряпню на кух-
не она терпеть не могла. Претило ей еще присутствие нежелан-
ных гостей.
– Я на энтом мотоцикале страсть как боюсь ездить! – пыталась
возразить она.
– Ничего страшного, мамаша, держитесь за меня крепче, вмиг
с ветерком долетим, – успокаивал ее зять.
Нехотя собираясь, она ворчала:
– Укормлю я вас сегодня, ох и укормлю! Век мою стряпню пом-
нить будитя!
Вечером, за семейным столом было шумно. Павел чинно раз-
лил по стаканам взрослых красное вино:
– Выпьем с устаточку, да закусим как следует! Большую рабо-
ту сегодня переломили! На завтра уж не так тяжко будет.
Наработавшиеся и проголодавшиеся работники весело греме-
ли ложками, уплетая горячую похлебку. Мария сидела в простен-
ке, откинувшись спиной на стену и сложив крестом руки на рых-
лой большой груди.
Павел окликнул жену:
– А ты сама, что же не ешь?
– Ешьте, ешьте, повар завсегда загодя сыт бывает.
Виталий раньше всех протянул пустую миску:
– Мамаша, нельзя ли с устаточку добавки получить?
Мария быстро перехватила чашку:
– За милую душу, зятёк, кушай на здоровье, остатки сладки!
Уж я супчик приправою сдобрила, сметанкою, знай, заправляй.
Тоська поела самую малость, отец тоже не особо налегал –
устали работники. Только ребятишкам да Виталию все было ни-
почем – смели все, что было на столе. Павел похвалил:
– Во-от, семерым и батьку веселее бить. Как поработали, так и
поели! – Он сидел рядом с Тоськой, задорно подтолкнул ее в пле-
чо, подмигнул незаметно. Дочь поняла его с полуслова, благодарно
прижалась к родному плечу.
– А не спеть ли нам, папка, твою, походную?
– Заводи, дочь.
– Нет, ты первый, а я подпою.
Павел Игнатьевич подпер рукой подбородок, негромко, но
мощно вступил:
Как служил солдат службу ратную.
Тоська робко подхватила:
Службу ратную да почетную.
Эта ночь для семейства выдалась беспокойная. Сначала на
полатях колготились ребятишки: перешептывались, смеялись.
«Чудо-Юдо Рыба-Кит, рыба правду говорит» – считал кто-то из
девок. Потом до самого утра Виталий носился до ветру, маялся
животом. Несколько раз слезали с полатей ребята – эти берёзов-
ки опились. Тоську с отцом тоже немного прохватило. Одна Мария
спала спокойно. Когда Виталий в очередной раз с чертыханьем
срывался с постели и несся на улицу, она внятно проговорила:
– Видно, живот надорвал с непривычки, али «птичкино» моло-
ко революцию взыграло, губошлеп чёртов! Вози теперь почту до
самой зари! Телеграммы ти видно «срочные» все идут, ишь, как
прытко бегает!
Павел чесал переносицу, улыбался, он почти догадывался, в
чем тут дело. Надо было только утвердиться в своих расчетах. Что
суп Мария разливала из большого семейного чугуна, он видел сво-
ими глазами.
Утром он чуть свет заглянул в загнеток и обнаружил там кро-
ме общего чугунка отдельную кастрюльку. Видимо из нее Мария
потчевала родных детей, куда не насыпала специальной «припра-
вы». Виталию по его жадности досталось больше всех, вот и ре-
зультат.
За завтраком Виталий по-прежнему корчился, спал с лица.
Заказал:
– Тоська, завари мне чаю покрепче. И это: сама, если хочешь,
оставайся, а я завтра же домой поеду.
Тоська даже обрадовалась:
– Поезжай, Виталя, поезжай.
Павел Игнатьевич посетовал:
– И что такое приключилось? Скажи ты, как вспучило живот,
мочи терпеть нет! – он не стал разоблачать жениных проделок,
она сама себя чуть не выдала с головой:
– И я чуть Богу душу не отдала!
Виталий удивился:
– Да вы, мамаша, вроде и не вставали ни разу?
– Не вставала. Так ведь и организмы разные. У меня, знать, в
печёнку всё ушло. Видать, в берёзовку чтой-то попало – лунка-то
старая была.
В деляну в этот день поехали только отец с Тоськой на конной
телеге. Ребята в будний день в школу убежали, Мария осталась
дома. Тоська спросила:
– Папка, а ты на мотоцикле совсем не ездишь?
– А ну его к Богу! По мне лучшего транспорта, чем гужевой,
нет – и в снег, и зной, и в дождь, и в вёдро не подведет. А на мото-
цикле вон уж Мотька силы пробует, не заметишь, и Петька в воз-
раст войдет. Пригодится мотоцикл.
Павел Игнатьевич поделился с дочерью своей догадкой насчет
ночного происшествия. Тоська засмеялась:
– Ладно, мы с Виталием, тебе-то папка, за что? Это хорошо,
что мы с тобой съели понемногу.
Павел ухмыльнулся:
– Хэх, это ты ее плохо знаешь. Мне за то, что домой ее отпра-
вил, ужин готовить велел.
– А чего она сегодня не поехала?
– Вот! А кто добро будет стеречь? Твой, видишь, дома остался,
а она страсть, какая жадная да подозрительная, боится, кабы зять
ее не обчистил как вчерася сумку с продукцией.
Отец первый раз в жизни так открылся дочери. В детстве ей
думалось, что он ничего не замечает.
В другой раз Тоська привезла мужа в сенокосную пору. На этот
раз он наотрез отказался ехать в поле. Растянув дебелое тело, сут-
ками лежал в прохладной горнице с книжкой в руках, требовал
для себя полезной деревенской пищи: парного молока, свежих те-
плых сливок, яиц и творогу, ядреных овощей с огорода.
Наработавшаяся до одури за двоих Тоська к вечеру валилась
с ног и была не в силах ответить на любовь и ласки мужа. Виталий
сердился, упрекал супругу в холодности. Тормошил ее:
– Тоська, что лежишь как глухое бревно, пошли спать на се-
новал.
Слышно было, как Тоська упирается, бьется локтями о стену.
Павел Игнатьевич протяжно закашлял, заворочался в постели,
потом все стихло.
– Таким гостям на назёмной куче спать, а не на сеновале, – это
мачеха подает голос.
Днем отец глядел на зятя, молча поджав сухие губы. Мачеха не
скрывала ненависти и злорадства, вымещая ее на падчерице кол-
кими фразами. Тоська не вынесла жгучего стыда, уговорила мужа
уехать раньше намеченного срока. В дороге она поклялась себе,
что больше никогда не поедет в деревню с ним.
Через три года после свадьбы Тоська родила крепкого первен-
ца – мальчонку. Правда, через час после родов угодила на опера-
ционный стол. Едва отошла после наркоза, врач вывел вердикт:
«Мы сделали, все, что могли, но детей вы больше иметь не сможе-
те. У вас удален главный детородный орган». «Плодное местечко
приросло» – так объясняла потом Тоська родным свою болячку.
Ее крестьянский организм довольно быстро окреп после опе-
рации, и Тоська с младенцем выписалась из роддома. Всю свою
любовь и нерастраченную ласку она обрушила на сыночка Юроч-
ку. Супруг все более отдалялся от нее. А когда она призналась,
что больше не сможет родить, он оскорбил ее: «Ты стала какая-
то ущербная». Ущербная так ущербная, ей ли привыкать глотать
горькие пилюли обиды?
Едва придя в себя, молодая мама начала выходить на халтур-
ную подработку. Дожидалась мужа с работы и бежала убирать,
мыть подъезды. Через полтора года, отдала Юрочку в детский
сад, вышла на работу. Еще через два года семье Павловых пред-
приятие Тоськи выделило двухкомнатную квартирку. Ах, как ра-
довалась она: вот и пригодилась скопленная копейка! Молодая хо-
зяйка рачительно и любовно выбирала всякую мелочевку, укра-
шала квартиру. Юрочкин уголок она устроила самым уютным об-
разом. Когда закончились все деньги из «кубышки», она впервые
завела «сберегательную книжку», только решила теперь деньги,
заработанные от халтуры, собирать для Юрочки.
Виталию Тоська неоднократно намекала, что мечтает о зе-
мельном участке, о приобретении дачи, и что пора из совместного
бюджета скапливать нужную сумму. Виталий отмахивался с кис-
лой физиономией:
– Тебе надо, ты и копи. У меня нет лишних финансов.
Еще бы они были! Муж очень любил себя и в дни получки бало-
вался копчеными охотничьими колбасками, шпротами, бутылоч-
кой хорошего коньяка, разными сластями вроде зефира в шокола-
де. Где он их только добывал, эти изысканные деликатесы? Тоська
не притрагивалась к ним. Лишь иногда робко просила мужа:
– Ты хоть бы Юрочку угостил сладеньким.
Виталий громко хохотал:
– Мал еще, от сладкого кариес развивается!
Едва Юрику исполнилось четыре года, Виталий «смазал лыжи»
и удалился к заведующей продовольственной базой города, кото-
рая, видно, и снабжала сударика дефицитными товарами. Так, по-
сле прожитых семи лет супружества, Тоська осталась одна. Вер-
нуть мужа она не пыталась, немного поплакала в подушку и посте-
пенно смирилась. Главной ее заботой и любовью оставался сын.
Когда оформлен был развод, Тоська решила свозить Юрочку в
деревню к дедушке с бабушкой. Отец обрадовался гостям. Выслу-
шав невеселый рассказ дочери о нерадивом зяте, в сердцах выру-
гался:
– Пущай катится на все четыре стороны! Не нашего он поля
ягода. Не горюй, дочка, проживешь. Мы чем можем подмогнём!
– Подмогнём, как жа, у тебя вон своих ишшо семеро по лавкам,
– съязвила мачеха.
– Каких своих? А Тоська с дитём разве не наши?
– Свои да наши, – не унималась Мария, – Тоська – отрезанный
ломоть, у её своя семья есть и своя голова на плечах!
Тоська ни разу не видела отца в таком гневе. Он побагровел:
– Ах, своя?! Тогда какого чёрта она кажное лето на нас спину
гнёт? Али тебе этого еще мало?
– Хто её зовёт и просит? – Мария тоже вошла в раж, хотела
было еще возразить, но взглянув на супруга, осеклась. Но Павлу
достаточно было и этих слов.
– Ты мне не бузи «хто зовёт»! Думаешь, я не вижу, как ты на
Тоську всю жисть как лютый волк косишься? Все только и делишь
– свои да наши! Небось, перед своими шелковой травкой стелешь-
ся. А как Тоська на порог, зубами щелкаешь: как бы больнея уку-
сить. Ей, девке, и так с малых лет достается! Горе меня одолело, то
бы я с тобой, чёртом, век не связался!
– Папка, не надо! – взмолилась Тоська.
– И-и-эх, была бы твоя мамка жива, разве бы я так свою жисть
прожил?! Обожал я ее, жалел, – Павел вдруг пустил скупую сле-
зу, – а тебя, чёрта, сколь ни улещивал, все одно шипишь как змея
из-под колоды! – взглянул он на жену. – А ты, мила дочь, боле ее
не слушай! Ты для меня самая жалкая. И карактер у тебя мамкин,
мягкий, отходчивый, и лицом и статью ты вся в мамку. Красивая
она была как патрет писаный!
Вот уж этого Мария стерпеть не могла, загремела в кути ухва-
тами, чугунами.
– Как же, патрет писаный?! Видала я ее: брюхо ниже задницы,
морда мурлатая, ну, ровно как у Тоськи!
Павел Игнатьевич опешил. Натянутая улыбка исказила лицо:
– Где-ка ты ее видала?
Довольная переменой «ветра», Мария осмелела еще более:
– Где-ка? Была я у вас в деревне с Дусей Пономаревой в день
вашей свадьбы. Я к ей тогда в гости приезжала. Сманула она свадь-
бу посмотреть. Как сейчас гляжу на чуб твой вороной, а она-то в
желтой юбке, как пошла плясать, подолом пыль смела, топчется
на одном месте и толку нет! Брюхо-то растрясла, знать.
Павел рассмеялся:
– Какое ж брюхо, когда я ее девкой брал?!
– А-а-а, девкой, знать, забыл! Эвон сколько лет миновало. И
красоты в ей на сто процентов было, а дури на сто пятьдесят!
Павел смеялся, смеялась Тоська. Вытирая набежавшую сле-
зу, он добавил:
– Вон, оказывается, еще когда ты меня высмотрела. Я все ду-
мал, как свататься приехал: даже уговаривать бабу не пришлось
– сама впереди лошади бежала.
– Тюфу, дурак старый! На кого это я кинулась впереди ло-
шади?! На бабку твою тухлую, на голыдьбу твою, да на голодные
рты? У тебя акромя рубахи-перемывахи одне голые углы с тара-
канами были.
– А у тебя богато?! – опять распалился Павел. – В ту пору все
люди в одинаковом достатке жили, ты заборы-те лишние не городи!
Мария в сердцах выскочила из дому, хлопнула дверями.
– Вот так-то, пойди охолони! – спокойно сказал ей вслед су-
пруг. – Нда-а-а. Вот такие дела. Но ты, дочь, сильно на мать не
серчай. Это язык у её что помело поганое. Досталось и ей в жиз-
ни немало. В работе она зверь, впереди меня и сзади как вол ломи-
ла. И вас подняла, и меня выручила. Да и так: век ведь уже вместе,
куды теперь деваться?
Тоська с готовностью подхватила:
– Да разве я, папка, обижаюсь? Неловко мне только, все из-за
меня у тебя неприятности. Я уж и так много не гощу и куска лиш-
него не съедаю.
– Ну-у, будет тебе! Уж тебя ли куском попрекать? Работница
ты моя, заботница первая! – и хитро улыбнувшись, подмигнул, –
сейчас, гляди, вернется, по-другому запоет. Ужо я ее на сто про-
центов изучил.
Словно в ответ на его слова в дом заглянула Мария. На лице ее
играла плутоватая улыбка:
– Павел, а подь сюда.
– Чего тебе? – напустил супруг строгий вид.
– Ну, поди, не пожалеешь.
Отец и Тоська вместе вышли в сени. Мария возглавляла ком-
панию, заговорщически показывала знак «молчать» и следовать
за ней. На ограде кто-то весело распевал песенки. Все трое выгля-
нули из-за угла. Младший сын – Петька сидел на низкой соломен-
ной крыше стайки, поджав под себя ноги. Рядом в такой же позе
Тоськин Юрка. Ребята горланили: «Чебурашка, дружочек, чё ты
сел в уголочек? Чё ты песенки мне не поешь?» Мария довольная
осклабилась:
– Вона, дядя с племянником упражняются!
Все засмеялись. Развеялась грозовая туча, разразившаяся
громом, и опять прояснилось на горизонте.
Юрка рос здоровенький, Тоське не пришлось ни разу брать
больничный. Когда он пошел в школу, особых хлопот у нее тоже не
прибавилось. Учился он ровно. Домашние задания выполнял са-
мостоятельно, не больно-то Тоська помогла бы ему. Чем старше
становился сын, тем больше росло его пристрастие к чтению. Лю-
бимая книга «Робинзон Крузо» красовалась на Юркиной полке на
самом виду. То, что внешне сын как две капли воды походил на
отца, Тоську не смущало, ей казалось, что он самый красивый на
свете. А вот любовь к книгам почему-то раздражала ее. Иногда она
внушала сыну:
– Будешь как отец лежнем работать.
Юрка смеялся:
– Ученье – свет, а не ученье – тьма, мама!
– Ага, отец твой сильно просвещенный – бросил нас и «ах» не
сказал.
Мать выделила Юрке вторую комнатку, в которой раньше
была ее спальня.
– Ты будешь расти, Юра, появятся друзья, девушка, пускай
это будет твоим уголком.
В старших классах парень пристрастился к морю. Скупал от-
крытки, мелкие сувениры, связанные с ним. Приобрел репродук-
цию Айвазовского «Девятый вал» в пазлах, старательно и скру-
пулезно собрал ее, потом склеил и прикрепил к стене. Скопил на
тельняшку и белую фуражку капитана. В результате Юрка полу-
чил прозвище Боцман, на которое не только не обижался, но охот-
но откликался.
Карманные деньги Юрке мать выделяла не просто так: сын
крепко помогал ей на работе, особенно в снежные зимы. Он Лег-
ко и умело расчищал снег во дворах, которые обслуживала Тось-
ка. Вместе с ней ворочал мусорные баки. Юрка обожал и жалел
мать и лишь немного стеснялся в подростковом возрасте ее дере-
венского говорка. Например, когда она говорила: «Ужели так мож-
но, Юра?»
Однажды подобрал в мусорном баке расхристанный макет па-
русника. Старательно отчистил все его поверхности, снял при-
шедшие в негодность паруса. Выкроил новые из старого пионер-
ского галстука и украсил ими парусник. Натянул из капроновых
ниток канаты. Мать удивилась:
– Да ведь красиво, Юра!
Юрка сиял:
– Мам, это «Алые паруса» Грина. Хочешь, я тебе сам вслух
прочитаю эту книжку?
– Ну, почитай.
– Завтра в школьной библиотеке возьму, у меня ее дома нет.
Но обещание сына как-то позабылось в суете сует.
Позже Юрка полюбил комнатные цветы. Сам, где мог, доставал
понравившиеся черенки. Купил в цветочном магазине грунт. Рас-
сыпал его по ведерочкам, баночкам и высадил добытые трофеи.
Обнаружив у Юрки это пристрастие, тётка Таня подарила пле-
мяннику несколько хороших кашпо. Удивительное дело: у Юрки
оказалась легкая рука, и все растения прижились. Его маленькая
комнатка превратилась теперь в оранжерею.
Тоська не разделяла и этого пристрастия сына. Она считала
нужным только то, что может принести реальную пользу челове-
ку. Нашла для себя новый способ заработать: собирала металли-
ческие баночки из-под Кока-колы, пива и других напитков и сда-
вала их в цветмет. Ради этого бродила не только у мусорных ба-
ков, в парках и садах города, но и в окрестных лесах. Юрка тре-
вожился:
– Мам, неужели мы с тобой без этих копеек не проживем?
Встретит тебя какой-нибудь бич, обидит!
– Я сама кого хочешь напугаю, – похлопывала себя по правой
щеке. – Вот погоди, еще спасибо своей мамке скажешь.
В последние годы мать сильно сдала: ссутулилась, постарела.
Тяжелый физический труд сделал свое дело. Если раньше шрам
на ее лице скрашивался цветущей молодостью, теперь все чаще
обожженное лицо дворничихи вызывало скептические улыбки:
Тоську принимали за человека второго сорта, склонного к пьян-
ству. На работе ценили как работника исполнительного, трудо-
любивого. Но чаще пользовались ее добротой, безотказностью,
душевной простотой и неоднократно ставили дополнительно на
участки, где временно отсутствовал дворник или уборщица.
Однажды вечером к Тоське прибежала встревоженная Татьяна:
– Тоська, собирайся – отец плохой, мамка сообщила. Завтра
утром едем, я уже билеты на электричку купила.
Тоська за вечер разбила телефоны начальства, два раза сбе-
гала на соседние участки: никто ни соглашался подменить ее хотя
бы на несколько дней. Пришлось оставить за себя старшеклассни-
ка Юрку.
– Вот так, Таисия Павловна, – сокрушалась сестра, это тебя
грузят все, кому не лень. Сколько я тебе говорю: увольняйся со
своей адской работы! У тебя руки уже не поднимаются!
Отца дочери застали живым и вменяемым. Днем сестры хло-
потали по хозяйству, помогали мачехе, ухаживали за отцом. Ве-
черами Павел разговаривал с дочерьми, давал наказы. Велел по-
хоронить его рядом с первой женой – их матерью. Даже теперь
Мария не смогла сдержать свой норов, насупилась, кинула зло, с
упреком:
– Вот, придумал! Ты с ей без году неделю прожил, а со мной со-
роковой год доживаешь. Мне-то, когда помру, куды ложиться?
Павел вымученно засмеялся:
– Хошь, с другого боку ложись. А я буду как в малине!
Татьяна с Тоськой прожили четыре дня, попрощались с отцом
с тяжелым сердцем. На смену им приехал Дмитрий, сестры и бра-
тья, рожденные от мачехи. Через пару недель пришла печальная
весть: отец умер. Казалось, Тоська убивалась больше всех. После
похорон мачеха заявила, что ей больше нечего делать в отцовском
доме – она теперь тут единственная и полноправная хозяйка. Пад-
черица горько проплакала всю обратную дорогу. Не рассчитывала
она на наследство, обидно и досадно было, что отказано в желании
войти в отчий дом даже гостьей.
Мачехе, однако, недолго пришлось пользоваться нажитым
добром. После перестройки и развала страны, приспели лихие
времена: уже который год люди в спешном порядке срывались с
насиженных мест, разъезжались, бросая дома и усадьбы на про-
извол судьбы. Дом Дубининых оставался в числе последних, где
еще теплилась жизнь. Мария слегла. Было от чего закручинить-
ся! Тоська первая примчалась ей на помощь, ухаживала, корми-
ла с ложечки. Уговаривала: звала жить к себе. Мачеха отказа-
лась наотрез:
– Помирать буду в своем углу!
Умерла она легко и скоро. Похоронили рядом с мужем, как он
загадал: буду лежать между двух Марий.
Вскоре от деревни с красивым названием «Лебёдушки» только
и осталось, что богатые чернозёмом и перегноем бугры на усадь-
бах да погост, который вёснами навещали бывшие жители.
Юрка, окончив школу, поступил в техникум. Два раза ему при-
носили повестки в армию, он брал отсрочку по учебе. В этом году
вышел на последний курс.
Как-то по осени Тоська пришла после работы сияющая от счас-
тья. Возмужавший Юрка в последнее время разговаривал с мате-
рью покровительственным тоном:
– Мам, ты что, рупь нашла?
– Нашла, сынок, нашла! Завтра идем смотреть дачу. Люди
добрые подсказали: есть хороший, недорогой участок, главное –
рядом. Ты к семи часам будь как штык дома! Мне без тебя никак.
Ты – мужчина, смотри все как следует, если что не так, дай мне
знать, а я тебе.
На загородном маршруте автобуса Тоська с сыном добрались
до дачного общества за полчаса.
– Седьмая улица, девятый участок, – в который раз повторяла
беспокойная Тоська. – Сынок, надо спросить.
– Да разберемся, мам.
– А вот мужчина идет. – Тоська прибавила голос. – Мужчина,
подскажите нам седьмую улицу, девятый участок.
– Девятый? – почему-то удивился солидного возраста мужчина.
Одет он был по-походному просто в спецовочный костюм. – Идемте,
нам по пути. – Он слегка улыбнулся, – Вы к родственникам?
– Вот, видишь, Юра, как нам повезло? – вместо ответа назида-
тельным тоном обратилась Тоська к сыну.
Юрка ответил ради приличия:
– Нет, мы участок смотреть.
Мужчина посмотрел внимательно, слегка кивнул головой:
– По объявлению?
Юрка неопределенно подернул плечами. На этот раз Тоська
поспешила ответить:
– Нет, знакомые подсказали. А у вас тут тоже дача?
– У меня тут тоже дача. Кстати, вот мы и пришли – вот девя-
тый участок. А мой одиннадцатый, – мужчина вновь улыбнулся.
– Вот спасибо, спасибо вам! – раскланялась Тоська.
Сопровождавший помахал рукой из-за куста сирени, росшей
за калиткой.
Пять минут спустя Тоська с сыном ходили по участку вслед за
хозяйкой. Юрка удивился: всегда робкая, замкнутая мать с при-
страстием задавала вопрос за вопросом.
– Где у вас земля под картошку?
– Картошки мы сажали кустов пять-шесть. Участок ограни-
чен, как видите.
– А под капусту место есть?
– Мы с мужем цветы очень любим, под овощами у нас совсем
немного места, уголок моркови, пять-шесть кочанов капусты. Да
вы смотрите сами. Вот тут у нас виктория. Тепличка, банька, сарай.
Смородины два куста. Яблонька у нас недавно немного пострада-
ла: жгли мусор и недосмотрели, вот, видите, ствол и нижние ветки
опалило. Решайте сами, можно спилить, а может, и отойдет.
– А яблоки-то на ней были? – дознавалась Тоська.
– В том-то и дело: яблоки отличные – жалко яблоньку!
Тоська легонько толкнула сына под локоть, вполголоса прого-
ворила:
– Сестра моя.
Юрка внимательно посмотрел на мать, пожал плечами:
– Не понял!
– Ладно, потом… – и громче хозяйке: – А вода весной вас не
подтопляет?
– Нет, что вы, участки тут высокие. Домик у нас небольшой, но
уютный.
Попрощались. Тоська уверила хозяйку, что уже завтра готова
внести деньги. Дело за оформлением документов.
Возвращаясь домой, Тоська с сыном оживленно разговарива-
ли. Юрка еще никогда не видел мать такой возбужденно-веселой,
счастливой.
– Ты рада, мама?
– Мечта всей жизни! Теперь это будет моя «Лебёдушка» в
честь нашей пропащей деревни. Ты не представляешь, сынок, ка-
кой тут порядок наведет твоя мамка! Ни одному сорняку не дам
поселиться!
– Кто бы сомневался! – смеялся сын. – Слушай, мам, о какой
сестре ты мне там говорила? Я ничего не понял. Ты знаешь эту
женщину?
Тоська засмеялась:
– Как же, знаю! Она же про яблоню обгорелую говорила, уже-
ли и впрямь не понял? Яблоньку я сестрой назвала! Погорелица,
как и я.
– Мама, ну что ты такое говоришь?! – Юрка от возмущения за-
медлил шаг. – Почему ты так себя не любишь? Запомни: ты у меня
самая красивая, самая добрая и лучшая на свете!
– Ага, запомню, сынок! А яблоньку-погорелицу мы оставим,
слышишь, Юра? Мы, погорелицы, крепкие, ядреные. Вот уви-
дишь: зацветет она весной!
Юрка готов был расплакаться от этих материных слов. Но,
только запрокинув голову, глубоко вдохнул и шумно выдохнул.
Тоська знала, этот жест сына означает – «без слов».
Тоська и в автобусе балагурила, строила планы о том, как уже
осенью выкорчует с участка лишние на ее взгляд растения, зимой
наберет семян, а весной засадит все на свой вкус.
Наконец формальности по купле-продаже дачного участ-
ка были решены. В один из дней Тоська встала раньше обычного,
убрала свою территорию и поспешила домой. Сообщила Юрке, что
едет на дачу и увезет кое-какие инструменты. Попросила сына
приехать после занятий и привезти ведро и посуду.
В автобусе ей встретился мужчина с одиннадцатого участка.
Он первый поприветствовал ее:
– Доброе утро! Выходит, мы с вами теперь соседи?
– А, это вы? – засмеялась Тоська. С тех пор, как от нее ушел
Виталий, она утратила всякий интерес к мужчинам и старалась не
иметь с ними никаких дел. Но сосед по даче располагал к общению.
Едва вышли из автобуса, он предложил:
– Давайте я вам помогу, – он протянул руку к инструментам,
обернутым мешковиной.
– Ой, что вы, я привычная! – Тоська вела себя как всегда про-
сто, без жеманства, не имела она понятия и об искусстве обольще-
ния:
– И все же, давайте, я помогу.
– Ну, держите, – уступила она, – может, придется, и я вам по-
могу.
– А Юра ваш сын?
– Сын.
– Хороший парень.
– Правда? Для меня-то, конечно хороший. Один у меня сыно-
чек! – голос ее потеплел, дрогнул. Мужчина невольно взглянул
на новую соседку, глаза ее наполнились слезами. Перехватив его
взгляд, она быстро смахнула соленую влагу. – А он приедет после
занятий. Я сегодня пораньше управилась со своими делами, ду-
маю, вроде, погода ясная будет, время дорого!
– Н-да, время берет свое. Поскольку мы соседи, думаю, пора
познакомиться. Я Борис Львович, а ваше имя?
– Я Тося.
– А полное ваше имя, отчество?
– Я не привыкла, называйте как все – Тося, Тоська.
– Такое имя я встречал только в фильме «Девчата». Там глав-
ную героиню звали Анастасией Веснушкиной. Ваше имя Анто-
нина?
– Нет, по паспорту я Таисия. Меня легко запомнить: Павлова
Таисия Павловна.
– Действительно, легко. Вот и познакомились. А вот и дошли.
Ну, доброго вам дня, Таисия Павловна.
– Всего хорошего. Кино, про которое вы говорили – мое люби-
мое! И Тоська мне сестра родная.
– Это в каком смысле сестра, характерами похожи?
– Да нет же! Она детдомовская и я наполовину.
– А-а-а, – неопределенно отозвался сосед.
До самого вечера новая соседка не разгибала спины: копала,
вырубала, сгребала мусор. Борис Львович изредка взглядывал на
соседний участок, удивлялся работоспособности и выносливости
женщины. Но не только это удивляло его. Таисия Павловна безжа-
лостно расправлялась не только с сорняками, она срубила и вы-
корчевала, некоторые кустарники. Выкопала и перебросила через
забор в улицу кусты примул, пионов, лилейники, Марьин корень.
Добралась до луковичных. Выкопав несколько луковиц, набрала в
пригоршню, окликнула соседа:
– Борис Львович, вы не знаете, что вот это такое? – она подо-
шла вплотную к забору, протянула руки.
– Это луковицы тюльпанов, нарциссов и крокусов.
– А-а-а, понятно. Это нам не надо, – она уверенно зашагала об-
ратно, запоздало крикнула: – Спасибо, Борис Львович!
– Таисия Павловна, позвольте спросить: почему вы выброси-
ли за забор цветы?
– Ой, вы не сомневайтесь, придет Юра, он все это приберет и
унесет в мусорный бак, – она не поняла вопроса.
Сосед только развел руками и надолго ушел в домик. Тоська про-
должала разделываться с ненужными на ее взгляд насаждениями.
Не тронула она кусты смородины, горелую яблоньку и грядку викто-
рии. Видно, уморившись, присела на скамью у домика и вскоре услы-
шала какую-то возню за забором. Подошла к калитке выяснить, в
чем дело, и увидела, как с соседних участков подходят женщины и
подбирают выкорчеванные ею цветы, кустарники, луковицы.
Когда пришел Юрка, за забором не осталось практически ни-
чего. Лишь один хилый кустик пионов случайно уцелел, зацепив-
шись за штакетник. Парень поднял его, зашел на участок. Мать в
это время копошилась за баней. Он окликнул ее:
– Мам!
– Аюшки! Ты пришел, сынок?
– Я-то пришел, а ты чего тут наделала, мама?
– Как чего? – мать вышла навстречу.
– Мама, это же пионы! Их тут было столько много, я еще обра-
довался тогда.
Тоська ухмыльнулась:
– Хым, обрадовался! А что с их толку, сынок? Трава и трава!
– Какая трава, мама?! Я удивляюсь тебе. То ты каждую копей-
ку бережешь, а тут столько добра выбросила! Не понимаешь ты
красоты, так на худой конец, они больших денег стоят.
– Да ты что, сынок? Ужели, правда?
– Ма, неужели я тебе врать стану? Бабки вон за дохлый коре-
шок на базаре деньги дерут, а тут целые кусты.
– Ох, сынок, твоя правда. И что же я не подумала. Вот дурища-
то старая. Привыкла к своим бакам, там я знаю, что к чему. А ты не
горюй, сынок, я женщин-то запомнила, с них и спрошу.
– Мам, если ты только посмеешь это сделать, можешь считать,
что сына у тебя нет! – Юрка окончательно рассердился.
Тоська заплакала вдруг сразу навзрыд:
– Что ты сынок? Я же хотела, как лучше?
– Как лучше ты уже сделала. Ладно, мам, проехали! Забудь!
Только не плачь, не могу, когда ты плачешь. И никогда больше не
называй себя старой. Разве ты старая? Я ведь тебе в прошлый раз
что говорил? Ты обещала запомнить.
– Я помню, сынок. Я помню! – она размазывала по щекам
обильные слезы.
Юрка шагнул к ней, сгреб в сильных руках, гладил по голове
как маленькую.
– Ну, все, все, успокойся! Ты у меня самая лучшая! А пойдем-
ка чаю попьем. Я пряников купил глазированных, какие ты лю-
бишь. Можно тут чайком разжиться?
Тоська отстранилась от сына. Смахнула последние слезы.
– Можно, наверное, пойдем в домик, поищем, что там от ста-
рых хозяев осталось. Если что, у соседа кипяточку попросим. Был
бы кипяток, заварку-то мы из смородиновых веток сварганим. Я
ведь с соседом познакомилась, сынок. Ничего вроде бы дядька –
Борисом Львовичем его зовут.
В домике не оказалось ничего подходящего для чаепития, только
пара металлических кружек. Тоська смотрела на сына виновато.
– Пойду к Борису Львовичу за кипятком.
Вскоре мать с сыном сидели в беседке соседа и распивали чай
с пряниками. Напившись, Тоська поблагодарила Бориса Львови-
ча и ушла первая.
– Мам, я сейчас приду, – крикнул ей вслед Юрка. Ему хоте-
лось еще поговорить с соседом. Борис Львович, в свою очередь, не
удержался, спросил:
– Юра, почему твоя мама не любит цветы? Впервые встречаю
такую женщину. У моих соседей был красивый участок. По-мое-
му, она ничего не оставила.
Юрка потупился, ответил не сразу.
– Как вам сказать? Матери у нее не было, а мачеха очень оби-
жала. Может быть, поэтому. Вы не подумайте, моя мамка самая
добрая на свете. А еще учтите: самая красивая! Да, да, вы не ослы-
шались! То, что на лице у нее, так это ее еще в зыбке подпалили.
Разве она виновата?!
– Хороший ты парень, Юра, извини, если обидел. Я ведь не имел
в виду, что твоя мама плохая, мне достаточно человеку в глаза по-
смотреть. Глаза – зеркало души. Вижу, что добрый она человек, спо-
собный к состраданию. Тем более меня удивил этот ее поступок. Но
теперь я, кажется, догадываюсь, в чем дело… Ты прав – мама твоя
очень красивая. И запомни – у нее не глаза, а очи русской женщины
– матери, Мадонны, Богородицы! Уж я в этом толк знаю, Юра!
Юрка смутился:
– Пойду я. Спасибо за чай.
– Ты заходи, Юрий, мы с тобой о многом еще побеседуем.
Борис Львович стал невольным свидетелем, как новые соседи
бережно высаживали оставшийся кустик пиона. Он не мог слы-
шать, о чем говорили эти двое, но видел по жестам и мимике с ка-
кой любовью относятся друг к другу мать с сыном.
Юрка притащил ведро воды, вылил в приготовленную лунку.
Тоська попросила:
– Ты уж сам его посади, у тебя рука легкая, а я беречь, ухажи-
вать стану.
– Мам, ты прости меня, я тут сказанул сгоряча…
У Тоськи опять полились обильные горячие слезы.
– Ну вот, опять ты плачешь, мама!
– Не буду, больше не буду! Знаешь, сынок, я заметила: когда
меня «бьют, пинают», не плачу и многое выдержать могу, а когда
хвалят или жалеют, тогда они сами катятся.
– Потому, что ты очень добрая, мама! Даже слишком! Твоей
добротой часто пользуются. Тебя одну ну никак нельзя оставлять,
ты сразу в какую-нибудь историю вляпаешься.
Наступившая зима была особенно снежной. Тоську стало под-
водить здоровье: по ночам выворачивало в суставах руки и ноги,
ломило поясницу, тем не менее, она радовалась: «Много влаги бу-
дет – хорошо для дачи!»
Юрка сетовал:
– Тебе лишь бы наработаться. Ты лучше о здоровье подумай.
Вот заберут меня в армию, с кем ты будешь снега ворочать?
Тоська встревожено взглядывала на сына:
– Может, ну ее эту армию? Ты же у меня один, женщины гово-
рили, похлопотать можно.
– А вот этого, мама, ты делать не станешь, я пойду в армию и
точка! Вернусь, меня Борис Львович обещал устроить к себе на
опытную станцию.
Весной, едва Юрка защитил диплом техника-механика, пришла
очередная повестка в армию. Он бегал возбужденно-радостный, со-
общал родственникам и друзьям о дне проводов и том, что на при-
зывном пункте обязательно попросится в морскую часть. На вечер
призывник надел любимую тельняшку. Друзья, пришедшие прово-
дить его, то и дело выкрикивали: «Счастливого плавания, Боцман!»
«Артиллерия» – прозвучало шоком для Юрки, но он быстро
взял себя в руки. На перроне вокзала он был самый веселый. Тось-
ка, как ни странно, не плакала, догадалась ли природным умом, или
сестра Татьяна надоумила не огорчать новобранца. Выдавали ее
только глаза как две огромные болячки. Она не сводила их с сына,
отвечала другим на вопросы невпопад. Юрка поминутно выгляды-
вал кого-то в толпе, смотрел поверх голов. Тоська робко спросила:
– Юра, кто-то не пришел? Ты девушку ждешь?
Сын залился смехом:
– Не угадала! Мам, о наличии девушки ты бы узнала первой.
Не встретил я своей половинки. А, вот и тот, кого я жду, – сын от-
чаянно замахал руками, – Макс, сюда, я здесь! Ты достал? – спро-
сил у подбежавшего друга, который прижимал к груди какой-то
сверток. – То, что надо?
– Смотри сам.
Макс протянул другу свиток, оказавшийся шарфом. Юрка
отогнул краешек, довольный уткнулся носом, тормошил там что-
то указательным пальцем. Из отверстия вылезла выразительная
крошечная мордочка котёнка. Раздалось отчаянное: «Миу!»
В это время прозвучала команда:
– Внимание, по вагонам! Граждане призывники, прощаемся с
провожатыми! Общее построение!
Всё вмиг смешалось. Юрка подскочил к матери, сунул ей в
руки пищащий комочек:
– Мам, не горюй, отслужу как надо и вернусь! А это тебе на
воспитание вместо меня, назови его Боцманом.
Тоська повисла одной рукой на шее сына. Поспешившая на по-
мощь Татьяна забрала у нее котёнка:
– Господи боже мой, прощайтесь по-человечески!
У Тоськи подкашивались ноги:
– Сынок, кровиночка моя, береги себя, ты ведь у меня один!
– Мам, все будет хорошо!
– Внимание, строимся! Гражданское население, отойти!
Первое письмо из учебной артиллерийской части Нижегород-
ской области, поселка Мулино пришло довольно быстро. Пришло
и второе, которое сын писал вечером накануне присяги. Полго-
да длилась регулярная переписка и Тоська немного успокоилась.
Затем письма прекратились, наступили страшные дни и недели
ожидания. Мать сходила с ума.
Как обухом по голове ударило долгожданное письмо от солда-
та. Обратным адресом значилось: «Чеченская Автономная Респу-
блика, Хасовюртовский р-н». Для Тоськи слово «Чечня» прозву-
чало как приговор. Это была уже вторая чеченская компания. Ко-
торый год матери получали оттуда «груз-200».
Наступил дачный сезон, и ее спасением стала работа на участ-
ке. Она возделала каждый уголок земли. Всему хватило места на
семи сотках.
Горелая яблонька болела. Некоторые ветки засохли совсем, на
других распустились хилые листочки. У Тоськи рука не подня-
лась, чтобы вырубить ее. Она старательно обмазала садовым ва-
ром поврежденные участки, окопала и стала поливать яблоньку.
Посаженный Юркой пион выглядел хорошо, он даже набрал цвет.
Тоська разговаривала с ним, прихорашивала. Но, к ее огорчению все
налившиеся было бутоны, почернели, потом засохли и отпали. Она
сокрушалась: «В чем дело?» Даже насмелилась спросить о нем у со-
седа. Юрка рассказывал, что Борис Львович работает главным се-
лекционером на опытной станции, которая как раз и занимается се-
лекцией плодово-ягодных кустарников и многолетних цветов. Сосед
уверил, что это даже к лучшему, что бутоны упали. Растение сигна-
лизирует о недостатке «сил», но обязательно окрепнет за этот сезон
и на следующий год одарит полноценными цветами.
– Таисия Павловна, почему не приходит Юра?
– Ой, я же вам главного не сказала: в армии он, в Чечню угодил,
– ее глаза как в тот раз при упоминании о сыне налились слезами.
Борис Львович поспешил успокоить соседку:
– Все будет хорошо, Таисия Павловна, надо только верить! –
Ему хотелось сделать для женщины еще что-то приятное. Слов-
но спохватившись, он предложил: – Может, вам нужны какие-то
цветы для посадки или саженцы? У нас на станции имеется отлич-
ный материал, вы только скажите, я лично подберу то, что надо.
Тоська наотрез отказалась:
– У меня уже все засажено. Осталось капусту высадить. А в
цветах я проку не вижу, это уж так, ради Юрочки.
С соседом она больше практически не общалась. Он лишь спра-
шивал иногда о судьбе Юры.
Письма от Юрки приходили хорошие. Он просил мать ни о чем
не горевать, их часть еще не принимает участия в боевых действи-
ях и, возможно, все закончится уже очень скоро и он целый и не-
вредимый вернется к ней «под крылышко». «Видно, зря меня тя-
нуло к тельняшке». Спрашивал о родных, друзьях, Боцмане, и,
между прочим, о Борисе Львовиче. Тоська страсть как не любила
и не умела писать письма. Она на десять раз перечитывала пись-
ма сына, нюхала бумагу в надежде уловить родной запах. Подол-
гу вымучивала каждую строчку и если бы писала не шариковой
авторучкой, а чернильным пером, все письмо было бы в разводах
от ее слез. Ее тоску скрашивал подросший котенок. Он забирался
к ней на колени, а оттуда, осмелев, перебирался на стол, ловил и
грыз кончик авторучки.
Так пролетело лето, затем осень и зима. В начале апреля сын
написал, что не стоит отвечать на известный адрес, их часть пере-
дислоцировалась в другое место. Больше писем не было, опять по-
тянулись дни ожидания и тоски. В мае пришло два письма с новым
адресом: «Республика Чечня, Грозненский р-н, г. Ханкала». Тось-
ка ответила сыну. От него письма пока не было.
С началом дачного сезона она увезла Боцмана на участок. Кот
освоился и прижился, облюбовав себе место на веранде домика.
Тоська с новыми силами принялась возделывать участок, на-
мереваясь в этом году, учтя опыт и ошибки прошлого сезона, взять
двойной урожай. Только бы погода не подвела.
В ответ на ее старания и усердия набухли почки у горелой
яблоньки, затем вышли робкие узкие белесые листочки. Тоська
всякий раз спешила к ней и вскоре обнаружила бутоны цветов на
ветках. Да столь много, что когда яблонька нарядилась белоснеж-
ным убранством с розоватым исподом лепестков, листьев стало
не видно. «Вот бы сфотографировать нашу погорелицу и выслать
Юрочке!» – мечтала мать.
В конце мая Юркин пион набрал цвет. Тоська узнала от сосе-
док, что куст стоит подвязать, чтобы он не развалился при цвете-
нии. Она устроила ему из подручных средств «кринолин», ждала и
все гадала: каким цветом расцветет пион? И дождалась… Пропал
Боцман. Она звала котика, ходила по соседним участкам, спраши-
вала о беглеце, все тщетно. Мать охватила какая-то смутная тре-
вога. Через пять дней ей пришло сообщение о гибели сына.
В день похорон Тоська не плакала предусмотрительно нака-
чанная психотропными таблетками. На похороны, казалось, при-
шел весь город. Она рассеянно смотрела на людей, на отчуж-
денное и безучастное лицо сына. День был жаркий и ветреный.
Несмотря на жару ее бил мелкий озноб, а губы приобрели иссиня-
фиолетовый оттенок. Она покорно стояла, когда Татьяна повязы-
вала ей на голову чёрный платок:
– У тебя уши слабые, надует, потом будешь маяться.
Она казалась безучастной к происходящему действию. Лишь
когда на кладбище пошла церемония прощания и Тоська уже
уступила место рядом с сыном другим людям, вдруг словно опом-
нившись, подбежала к гробу снова:
– Юра, я только забыла сказать, как я тебя любила! Как
люблю…
Татьяна, ни на минуту не оставлявшая сестру с момента страш-
ного известия, подхватила ее под руки, отвела в сторону.
На похороны сына пришел Виталий. В новой семье у него двое
детей. С Юркой он виделся лишь первое время после развода с
женой, потом кое-как с задержкой платил алименты, а встречи
совсем прекратились. Теперь, извещенный, скорее всего, общими
знакомыми, он явился с двумя дохленькими гвоздиками. Татьяна,
Дмитрий, их взрослые дети – родные Тоськи, скрипели зубами:
«Хотелось бы поглядеть, как он торговался за них».
Сразу, как только пришло известие, Татьяна спросила у се-
стры, имеются ли у нее средства на погребение и поминки. Тось-
ка и думать себе не позволяла: взять их с книжки, на которую со-
бирала «капитал» для Юрочки. Получается, копила на смерть лю-
бимого сына? Она заявила, что денег нет, разве что срочно про-
дать дачу.
– Не дури, – махнула рукой Татьяна и начала действовать.
Деньги были собраны родственниками, друзьями, знакомыми.
Сколько-то выделили с ЖЭУ.
После похорон и бессонных ночей мать ходила сама не своя,
как робот выходила на работу, делала все по инерции, по вырабо-
танной годами привычке.
На десятые сутки ночью ее вдруг осенила мысль: «Боцман!
Вдруг он вернулся и живет там впроголодь, ждет и ищет ее?» Еле
дождалась утра. Вышла на работу чуть свет. Работала быстро и
осознанно. Первым дачным рейсом катила на участок. Ей каза-
лось, что автобус едет намеренно тихо, долго стоит на остановках.
На девятый участок она почти бежала. И лишь ступила за калит-
ку, в глаза ей кинулся белым кипеньем расцветший куст пиона. Из
груди ее вырвался крик:
– Юрочка, сынок, они белые! – Тоська ползала возле куста на
коленях с растрепанными волосами, слегка касаясь тяжелых цве-
тов, нянчила их в ладонях и выла: – Сыночка, они белые! Ты слы-
шишь меня? Белые-е! Ох-хо-хо-о-о!
Казалось, только теперь выплеснулось все ее невыплаканное
материнское горе. Она, то падала лицом в колени, то поднималась
снова, протягивала руки к небу, молила:
– Господи, за что? За что ты забрал моего сыночка? Ужели ты
не знаешь, что один он у меня? Оди-и-ин!
Чьи-то осторожные руки коснулись ее плеч:
– Таисия Павловна, будет вам, будет! – над ней стоял Борис
Львович. – Пойдемте в дом, пойдемте, я вас чаем напою.
Она затихла. С помощью соседа едва поднялась с колен. Шата-
ющейся походкой пошла. Позволила себя повести под руку. Рука
соседа была довольно крепкой и уверенной. Тоська зашла в домик,
села на кровать, безвольно свесила руки. Отпила воды из предло-
женного стакана.
– Я сейчас, мигом, – удалился сосед.
Вскоре в дверь постучали:
– Таисия Павловна, можно?
– Входите, – откликнулась.
Борис Львович прижимал к груди Боцмана:
– Во-от, нагулялся, пора и честь знать – иди к хозяйке.
Тоська удивилась:
– Боцман, миленький, где же ты был? Давно он у вас?
Борис Львович развел руками:
– Вы уж извините, Таисия Павловна, я тут без вас тепличку
поливал, думаю, сгорит все. Зашел, а там он сидит в уголке, вид-
но, в форточку забрался. Подружились мы с ним. Позвольте, я за
вами поухаживаю, давайте чай поставлю.
– Садитесь, я сейчас сама, как раз и Юрочку помянем. Поза-
вчера ведь девять дней было.
Сидели за столом за чашкой чая, молчали. Борис Львович об-
ратил внимание, как изменились глаза соседки. Недаром, видно,
существует выражение «выплакать глаза», они будто выцвели
за это время. Пауза затянулась слишком долго. Сосед допил чай,
тихо встал:
– Таисия Павловна, пионы хорошо стоят в срезке, хотите, я
вместе с вами съезжу к Юрию, мы отвезем ему цветы.
– К Юре? – она будто очнулась ото сна. – Нет, не нужно, к нему
я поеду одна. А вам спасибо за все, за Боцмана спасибо!
– Я всегда рад вам помочь. Вы сегодня к нему поедите?
– Сегодня и поеду.
Борис Львович вышел не попрощавшись. Вскоре он увидел, что
Таисия срезает цветы. Он быстро нарезал на своем участке бордо-
вые и малиновые пионы, принес ей.
– Это вашему сыну от меня.
– Спасибо. Как же я раньше не замечала, какие они красивые?!
С этого дня Таисия стала приезжать на дачу. Боцман в ее от-
сутствие гостил у Бориса Львовича.
Однажды ночью прошел грозовой дождь. Исстрадавшаяся от
засухи земля давно ждала влаги. Окно в спальне Тоськи было при-
открыто. Она как всегда не спала, слушала, как под окном шеле-
стят ветки тополей. Упали первые капли дождя, налетел легкий
ветерок, принес запах пропыленной тополиной листвы. Потом на-
ладился тихий дождь. Ударил гром, дождь усилился. В комнате
стало свежо. Раньше Тоська боялась грозы и давно закрыла бы
окно. Но теперь ей не страшна была стихия. Она открыла его на-
стежь и бесстрашно смотрела на синие всполохи, разламывающие
пополам небо. Когда гром поутих и откатился за город, она легла
в постель и впервые за последнее время провалилась в здоровый
сон. Ей снилась мать, лица которой она не помнила. Но она точ-
но знала – это была мама. Она говорила какие-то тихие, ласковые
слова. Тоська хотела удержать ее и уже протянула к ней руки, но
мать словно растаяла, только голос издалека сказал на прощание
отчетливо: «Не беспокойся, он со мной!»
Спала она не больше двух часов, тем не менее, утром встала
бодрая и отдохнувшая. И по дороге на дачу у нее как-то по-осо-
бенному было хорошо на душе. Радоваться, улыбаться еще не сме-
ла, ей казалось, что она не имеет на это права, когда Юрочка там,
в холодной яме. Вдыхала полной грудью свежий, насыщенный по-
сле грозы озоном воздух, думала: вот сейчас снова увидит белые
цветы пионов и будет разговаривать с ними как с сыном. И Боцман
прибежит, обрадуется возвращению хозяйки.
Почти все бутоны обил ночной ливень. Грязные скрученные
лепестки толстым слоем устелили почву под кустом. Лишь не-
сколько еще нераскрывшихся бутонов качались на отяжелевших
от дождя ветках. Тоська опять, было, расплакалась, ругала себя:
– Вот дура-то ненормальная, нет бы приехать, накрыть куст!
Ее окликнул сосед с Боцманом на руках, он направлялся к ней:
– Добрый день, Таисия Павловна. – Увидев слезы на глазах со-
седки, смутился, отвел взгляд.
– Я ж говорю, Борис Львович, не уберегла я Юрочкины пионы.
Сосед даже обрадовался, узнав истинную причину ее слез:
– О, не огорчайтесь, Таисия Павловна, ведь и мои пионы побил
дождь. Но он им только на пользу. Искусственный полив ничто в
сравнении с естественными осадками. Цветы как все земное не-
вечные. Но можно сделать так, чтобы участок цвел весь сезон – от
ранней весны, до осени.
– Ужели это возможно? – растерянно спросила Тоська.
– Еще как возможно! Ранней весной цветут первоцветы – кро-
кусы, мускари, тюльпаны, на смену им распускаются незабудки,
нарциссы, примулы, потом ирисы и пионы. Теперь будем ждать
лилейники и лилии, затем розы и флоксы. Мне помнится, Юра лю-
бил цветы.
Тоська помолчала думая о чем-то, спохватившись, сказала:
– Да, Юрочка все цветы любил.
Татьяна между тем отмечала, что здоровье у Тоськи становит-
ся хуже день ото дня. Горячечный взгляд воспаленных глаз, голов-
ные боли, бессонница стали постоянными спутниками жизни се-
стры. Татьяна настояла на том, чтобы Тоська обратилась в боль-
ницу. Лечащий врач выписал больной антидепрессанты, психо-
тропные препараты. Но состояние здоровья сестры не улучшалось.
Тоська ходила как в тумане, плохо соображая, что делает, что гово-
рит. Странную женщину со шрамом ожога на лице стали встречать
в других районах города – она могла забрести туда, не отдавая себе
отчет, куда идет, зачем идет. Тем не менее, при всех этих обстоя-
тельствах, Тоська не переставала выходить на работу.
Когда в очередной раз Татьяне передали, что сестру достави-
ли домой посторонние люди, она забила тревогу. Во-первых «кон-
фисковала» все таблетки и порошки. Тоська обиделась:
– Я жить без них не могу!
– Вот это-то как раз меня и тревожит! А нам это надо? Нет, Та-
исия Павловна, мы пойдем другим путем. Ты немедленно уволь-
няешься со своей работы. Мало тебе «Лебёдушки», займись еще
чем-нибудь для души. Найдем работу вахтера – хватит, наработа-
лась! А еще мы пойдем с тобой в церковь, побеседуем со священ-
ником, он поддержит советом.
– Нет! В церковь я не пойду! – вдруг со страхом и даже какой-
то ненавистью заявила Тоська.
Татьяна давно заметила перемену в сестре. Робкая, никогда не
возражающая Тоська, вдруг стала вспыльчивой, нетерпимой.
– Почему?
– А почему, за что он забрал у меня Юру?
– Тось, Юра погиб на войне, будь она проклята! Ты не путай.
Не ты одна потеряла сына в этой проклятой «мясорубке».
– Тогда почему он не уберег его? Один он у меня!
Тоська говорила с жаром и трепетом. Татьяне было чем воз-
разить сестре, но она не посмела этого сделать, а постаралась пе-
ревести разговор в другое русло. Но сколько бы ни лукавила, он
возвращался на прежний круг. О чем еще кроме как о сыне могла
думать бедная Тоська.
– Почему я всю жизнь у него проклятая? С самого детства! Вы
с Димкой мать помните, а мне и этого не дано. На всю жизнь огнем
меченая – неспроста, видно!
– Опять Бог виноват? Это мы с Дмитрием во всю жизнь перед
тобой вины не искупим!
– Вот еще, – опомнилась Тоська, – ни в чем я вас не виню. Так
уж к слову пришлось. Я бы теперь добровольно на костер взошла,
вернуть бы Юрочку! – и снова слезы рекой.
По настоянию старшей сестры, Тоська уволилась из дворни-
ков, осталось только убирать подъезды. Совсем уйти наотрез от-
казалась, не хотела покидать родной коллектив.
Лишь спустя неделю Тоська окончательно освободилась от
действия психотропных препаратов. Она зашла в комнату сына и
вдруг осмысленно и объективно расценила обстановку. Она захо-
дила сюда и раньше – полить цветы, смахнуть пыль, но делала это
чисто механически, бесстрастно. Татьяна сразу после известия о
гибели племянника убрала все его личные вещи, и даже сувениры,
способные напомнить Тоське о сыне. Сегодня Тоська вниматель-
но осмотрела всё. «Юрочкины цветы. Что же это я? Надо узнать
их названия. А где же парусник? Где Юрины письма?» Её охвати-
ла волна необычайного волнения и досады. Она стала с нетерпени-
ем раскрывать все имеющиеся в доме шкафы, выдвижные ящи-
ки. Парусник нашелся. Нашлась любимая книга сына. «Да-ни-эль
Дэ-фо, Ро-бин-зон Кру-зо – прочитала Тоська по слогам. За свою
жизнь она не прочла еще ни одной книги. – Я ее обязательно про-
читаю!» Когда искала армейские письма сына, вдруг наткнулась
на какую-то общую тетрадь в яркой обложке. Она открыла ее,
узнала почерк сына, томительно соображала: «Что это? Вроде, я у
Юрочки такой не видела. Ах, да, кажется, вспомнила: сопровож-
давший Юру рядовой, таясь от офицера, подал мне эту тетрадь.
Сказал: «Дневник вашего сына». Она тогда умышленно никому не
сказала о нем, спрятала, приложив к письмам.
Этот дневник теперь занимал дни и ночи обезумевшей от горя
матери. Днем она неотрывно думала о нем, ночью перечитывала в
сотый раз. Сведения в дневнике были короткие, обрывочные.
Из дневника Юрия:
31.12.01
Решил попытаться вести дневник. Спустя время трудно
вспомнить детали, но хоть что-то…
24-го выехали на спецоперацию. Окружили Чечен-Аул, но ни-
кого не выловили. Понятно, что о нашем приходе заранее было
известно, и все бандиты ушли.
Следующий день тоже результатов не дал. Одному солдату
оторвало руку по локоть при зачистке села. Когда открыл дверь
– мина взорвалась.
26-го снимаемся и идем на Старые и Новые Атаги. Это оси-
ное гнездо. Блокируем их. Начинаем работать. В первый день под
Ст. Атагами командир разведроты при проверке места подры-
вается на «растяжке», сильно ранен.
По радиоперехвату узнаем, что в Чечен-Ауле после нашего
ухода все, кто был «на природе», возвращаются.
Вчера, 30-го, все уже собирались на Ханкалу встретить Но-
вый год. Но под Октябрьским (Соци-Юрт) завязался бой, кото-
рый длился с 11 до 17 часов...
Бросаем Ст. Атаги и идем на Соци-Юрт. Результат вче-
рашнего дня — 21 «чех» убит. Наших погибли двое, оба офицеры,
ранены — 17.
Печальный случай: ночью в 2.15 при проведении артобстре-
ла в соседнем дивизионе ВВ в стволе миномета взорвалась мина.
Двое солдат погибли. Одного разорвало в мясо, а второй еще ми-
нут 15 пожил.
Сегодня 31-е, конец 2001 г.
2.01.02
Вчера убиты еще два бандита. При осмотре двора нашли
подвал. Заходить не стали, бросили туда гранату. После вошли
и нашли двоих. У одного из них был автомат.
Завтра, 3-го, собирались домой на Ханкалу, но, видно, не судьба.
Надежду на возвращение перечеркнуло руководство ОГВ. Мы
еще должны побывать в Курчалой и Аргуне.
Одна наша группа была отправлена в пос. Новая Жизнь «по
адресу». Когда «Витязь» вошел в дом, хозяйка выбежала во двор и
повесила белое полотенце на забор.
Разведчики заметили, что из соседнего двора вышел старик и
пошел в сторону сараев...
Решили прочесать эти сараи. Видно, у «чехов» не выдержали
нервы. При подходе группы к одному из сараев из него были вы-
брошены две гранаты. Завязался бой...
Расстреляли этот сарай (в том числе и из гранатометов).
Четверых убитых привезли. «Доброго дедушку-горца» тоже ра-
нили и привезли на «фильтр». Он оказался бывшим работником
«Ичкерийской СБ».
Всех убитых опознали. Один из них оказался эмиром этого
поселка, а также сыном этого «дедушки». На фильтре «дедуш-
ка» долго просил, чтобы его добили, но его отпустили. Демокра-
тия!
Кроме шестерых убитых в сарае, взяли хозяина дома. Он
оказался участником нападения на Дагестан. Вообще среди уби-
тых ранее много участников буденновских событий.
Вечером выяснилось, что десантники уничтожили еще тро-
их, когда те пытались установить мины.
Такое впечатление, будто мы – бригада по отстрелу беше-
ных собак. Нет ни страха, ни жалости, когда рассматриваешь
трупы убитых.
Все в чистом белье (моджахед готовился к смерти). Все от-
кормленные, ухоженные по сравнению с нами простыми солда-
тиками, грязными, затюканными.
Этот эмир – жирная, холеная свинья, валяется у «филь-
тра». Отгулялся, не скакать больше ему по кругу в своем зи-
герте!
6.01. 19.00
В общем-то, население относится к нам не так уж плохо,
как об этом бытует мнение. Многие дают солдатам продукты,
хотя есть и другая сторона.
Сегодня великий праздник. Рождество Господа Нашего.
Господи, помилуй нас грешных! Аминь!
7.01
Вот тебе и Аргун!
Вчера собирались остаться здесь еще на одни сутки, но сегод-
ня с утра была дана команда сворачиваться для ухода на Ханка-
лу. У всех праздничное настроение, но...
Где-то около 10 часов за рекой в городе началась перестрел-
ка. Некоторые пули посвистывали над нашими головами. Все по-
прятались за броню.
Срочно выехали на БМП в район боя.
Самое страшное — это прокуратура ЧР. Например, позавче-
ра приехал зам. прокурора Аргуна и освободил трех «чехов», си-
девших у нас на «фильтре». Впоследствии выяснилось, что все
трое были бандитами и проходили по спискам ФСБ.
Завтра – домой, на Ханкалу. Итог операции: убито — 63 бан-
дита, остальные цифры точно не знаю.
19.01
Вчера прибыли под Бачи-Юрт. Операция принесла плоды:
убит полевой командир по кличке Узбек. От него здесь даже сами
чеченцы страдали.
21.01
Два бойца ночью решили сходить в Бачи-Юрт. Видно, эти
великовозрастные детишки так и не поняли, где они находятся.
Свой блокпост их не пропустил. Они поперлись в обход, где блок-
пост ВВ принял их за «духов» и открыл огонь... Идиоты есть
везде, но здесь они плохо кончают.
6.02
Продолжаю восстанавливать события.
Найден цех по производству взрывных устройств, по иронии
судьбы размещавшийся в аптеке.
Освобождено 5 русских рабов. Один из них находился в раб-
стве с 1991 г.
14.02
Вчера из Соци-Юрта нас вернули под Ст. Атаги. Ближе к
обеду в Ст. Атагах в трех местах завязался бой. «Духи» блоки-
рованы. На «фильтре» уже человек 30. Сейчас 17.45, «духи» ждут
темноты, чтобы прорваться.
17.02. 9.00
Ночью в близлежащие деревни были высланы засады. Ночью
отряд спецназа, подходя к месту, столкнулся с бандой, выходя-
щей из Дуба-Юрта. Со стороны «чехов» потери не знаем, т.к.
они отошли обратно и забрали своих. Самое главное то, что они
не смогли уйти. Дуба-Юрт полностью блокирован. Началась за-
чистка.
Вчера при езде на БТР на кочке с «брони» упали солдат и офи-
цер. Ехавший за ними «Урал» не успел остановиться. У офицера
раздавлены ноги, а у солдата — бедра, таз ...
25.02
Сегодня в Дуба-Юрте был взят русский наемник. На вопрос,
как он здесь оказался, сказал, что приехал в гости. Такого же
«орла», только раненого, духи утащили с собой в горы. В бою с
разведчиками один «чех» был убит.
Половины из написанного Тоська не понимала. Она искала
страницы, связанные с гражданскими воспоминаниями сына. В
одной из записей значилось, что сын находился по ранению в го-
спитале. «А ведь он не писал мне об этом», – горько подумала мать.
В этот госпитальный период она и нашла то, что искала.
15.03
Лежу в больничке на ст. Наурская с пустяковым сквозным
ранением в мягкие ткани руки (предплечье). Мамке об этом и
знать не нужно.
17.03
Сегодня на перевязке встретил удивительную девушку: гла-
за у нее как у моей мамы – синие-пресиние! Честно говоря, ду-
мал, что таких глаз больше нет в природе. Это Судьба! Хочу с
ней познакомиться.
18.03
Познакомился!!!! Ее зовут Анжелика, коротко – Лика. Мне
так больше нравится!
20.03
Как хорошо, что я легко ранен и как плохо, что легко. Скоро
расставаться с Ликой! Кажется, я влюбился!
21.03
Уже не кажется!!!!!
Тоська прочла эти строки на несколько раз: «А мне не приве-
дется посмотреть в глаза девушке, которую полюбил мой сынок,
мой мальчик».
Дальше шли строчки про нее.
Как там моя добрая, терпеливая мамка? Трудно ей одной. Она
бывает такая беспомощная, а на самом деле она сильная. Очень!
22.03
Вспоминаю мамкины пирожки, холодец – пальчики обли-
жешь! Как только вернусь домой, попрошу, чтобы она состря-
пала мне свои фирменные пельмени, наварила холодца и испекла
пирожков. С яйцами и с луком, с ливером, с капустой, с картош-
кой, со щавелем, с брусникой и калиной! М-м-м!!! Вкуснятина!!!
Еще лучше сделать так: как только будет подписан приказ о
дембеле, отобью матери телеграмму и пусть она заранее нава-
рит холодец!!!
23.03
Сегодня перевели из реанимации солдата без обеих ног. Куль-
ти страшные, распухшие. Таких тяжелых специально кладут
к легкораненым, чтобы они помогали им. Разве мне слабо выне-
сти судно? После того, что мы видели там: оторванные головы
и конечности, дымящиеся кишки, судно – такая ерунда!
Парнишка не хочет жить. Я его понимаю! Не хочу такой уча-
сти. Как подумаю, что мать будет потом мучиться со мной,
лучше уж как поется в песне: «Если смерти, то мгновенной, если
раны – небольшой». Скоро его увезут в главный военный госпи-
таль. Дай ему Бог сил!
25.03
Как-то сосед по даче – Борис Львович спросил у меня: «Поче-
му твоя мама не любит цветы? Впервые встречаю такую жен-
щину». Я как-то растерялся, сказал, что у нее не было матери.
Это конечно так. Но теперь бы я ответил иначе: никто не при-
вил ей этой любви и чувство прекрасного. Бабушка (мачеха ма-
тери), конечно, жестко ее обижала. Но я почему-то любил и ба-
бушку. Может я бесхарактерный?
P.S. Мы немного повздорили с матерью по поводу выкопан-
ных и выброшенных ею цветов. Потом быстро помирились. Это
же мамка! Я ее очень люблю! А цветы я разведу после армии.
27.03
Деда я тоже любил. Он научил меня ездить на лошади. Не вер-
хом, как престижно, а на телеге. Мне нравилось ездить на покос
с мамой и дедом на коне. Когда возвращались вечером обратно,
дед и мама пели протяжные песни, а я валялся на свежескошен-
ной траве и слушал их. Телегу подбрасывает на кочках и она гре-
мит, а голоса вибрируют. Получается прикольно.
P.S. Мой дед воевал в Отечественную войну, я горжусь им!
Своего сына назову Павлом в его честь.
28.03
Борис Львович клёвый дядька! Ученый-селекционер. Говорит,
окончил «Тимирязевку». Здорово! Вот бы мне такое образова-
ние! Кажется, моя специальность – техник-механик, лично для
меня ни о чём. Мне больше нравится работать с растениями.
Борис Львович обещал устроить меня на свою станцию.
Своего отца я даже мужиком назвать не хочу. Был я у него
перед армией (мамка не знает). Впустили в квартиру. Сидел
там как дурак. И зачем только пошел? Батя по-моему зашу-
ганный. Жена его высокомерная, властная особа. У них две доче-
ри. По идее они мне сестры, как бы мне хотелось иметь сестрё-
нок! Но с этими как-то зова крови не случилось. Изнеженные, ка-
призные королевишны. Что я для них: сын дворничихи-мусор-
щицы?! Бог всем судья. Забыто!
P.S. По поводу отца не злорадствую: «Так ему и надо!» За-
чем? Жизнь сама расставила точки над «i».
30.03
Мать мечтает назвать нашу дачу «Лебёдушки» в честь ис-
чезнувшей деревни. Я помню, какая была красивая деревня. Сто-
яла она на взгорке у реки в одну улицу. Помню, как рыбачили с
ветхого мосточка с дядьками – Матвеем и Петром. Речка не-
большая, но рыбная. Гольянов в ней было видимо-невидимо. Баба
Маша готовила не очень, но вот гольяны у нее получались знат-
ные!!! Она пекла их на сметане в большой чугунной сковороде в
русской печке.
На противоположном берегу речки лес в окоёме черемухи.
Осенью мы объедались этой черемухой до коликов. Рот и зубы
фиолетовыми становятся. Черемуха терпкая, но ешь ее и еще
хочется. Мамка ее тоже любит. Она ее сушила на зиму на ком-
пот и на лекарство.
P.S. Вернусь, обязательно поставлю на даче табличку «Лебё-
душки». Это будет подарком к материному юбилею – 21.07.04.
Далее следовал рисунок изображающий табличку, на которой
красовалось два лебедя. И надпись: «Вот как-то так!»
Тоська надолго задумалась, потом решила: «Всю свою дачу за-
сажу цветами в память о Юрочке».
29.03
Завтра меня выписывают. Не хочу расставаться с моей Ли-
кой! Вчера она рассказала мне все о себе. У нее как и у моей мамы
не было матери. Новой семье отца она не нужна. Закончила
медучилище и подписала контракт сюда в Чечню. Хотела подза-
работать денег на квартиру. А теперь говорит, что Чечня, по-
левой госпиталь сделали из нее другого человека: не все измеряет-
ся деньгами. Умница моя!!!
P.S. Вот отвоююсь и мы поженимся. Увезу ее в свой город.
Мамка полюбит ее, не может не полюбить!!!
На этом записи в дневнике обрывались.
– Бедная девочка, нет матери. Еще одна моя родная сестра, –
смахнула слезу Тоська.
В очередной раз встретив соседа по участку, она сказала:
– Пожалуй, вы правы, Борис Львович! Помните, вы говорили,
что у вас на станции можно купить хорошие цветы?
– Для вас, Таисия Павловна, я готов хоть завтра предоста-
вить нужный материал. Но разумнее всего все посадки сделать
осенью. Можно заказать по почте. Бывает, хороший материал
продают на рынке бабушки. Если надумаете, я познакомлю вас с
одной такой. По крайней мере, он адаптирован к нашим природ-
ным условиям.
Тоська обрадовалась и вдохновилась словами соседа. Усадив
Боцмана на руки, она долго ходила по участку, мысленно плани-
ровала, прикидывала, как лучше устроить посадки. Дома даже
взялась рисовать план. Она не пожалеет никаких денег, чтобы ее
цветник был самым красивым! Деньги у нее есть. Юрочкины день-
ги! Для чего она их копила? Никакие подачки ей не нужны, она все
приобретет сама, а надо будет, и еще заработает!
Купив новые цветы, она старательно записывала их название
в блокнот. На могиле у сына доставала его и читала вслух:
– Вот послушай, Юрочка, что я сегодня купила на нашу дачу:
крокусы, пролески, ландыши, хоста. Пролески – правда, красивое
название? Как наши «Лебёдушки». Хочешь, я их тебе тут посажу?
Только приснись, скажи своей мамке!
Дневник сына она зачитала до того, что тетрадь распухла –
увеличилась в объеме. Читая его, она чувствовала сопричастность
к сыну, к его жизни там, без нее, но ей не давали покоя странные
буквы «P.S.», «СБ», некоторые непонятные слова: зигерт, зачист-
ка, фильтр. Показывать дневник родным она не хотела. Опять Та-
тьяна станет настаивать убрать его подальше, не бередить душу.
«Сколько можно меня опекать и учить? Виталий учил – не доучил,
старшие и младшие ума дают. А я сама за себя в ответе. На кого
горе свалилось? На меня, значит, мой крест! И мне его нести. И в
церковь я пойду, только одна, сопровождающих мне не надо! Вон
и Юра Бога поминает, значит, верил в него».
О загадочных буквах и словах решила спросить у Бориса
Львовича. Собравшись на дачу, сунула дневник в сумочку, при-
ехав, показала его соседу, указав на непонятные места. Тот объ-
яснил, что «P.S.» – это послесловие. То есть тот, кто пишет, хочет
что-то добавить к сказанному выше. «СБ» – служба безопасности.
Зигерт – скорее всего клан, группировка, в которой числится бан-
дит. Зачистка и фильтр – условные термины. Буквально обозна-
чают ликвидацию бандитских элементов на определенной терри-
тории и проверку на принадлежность.
– Таисия Павловна, а не могли бы вы дать мне его прочесть пол-
ностью? Меня интересуют записи о войне, – уточнил он. – Хочу из
первых рук понять, что там творится? И судьба Юрия мне не без-
различна, поверьте!
Тоська даже обрадовалась его участию:
– Пожалуйста. Там есть несколько слов и о вас.
Передав дневник соседу, Тоська весь вечер тосковала. Потом
вспомнила о любимой книжке сына, засела читать. «Робинзона Кру-
зо» она одолела за пять ночей. Книга ей очень понравилась. Иногда
она даже тихонько смеялась, невольно сравнивая главного героя с
собой: тот, как и она подбирал все, что пригодно для жизни.
Дня через два в городскую библиотеку зашла странная женщи-
на. Она заявила, что хочет записаться и взять книжку про корабль с
красными парусами. Молодая библиотекарь не сразу поняла:
– Назовите автора.
– Автора я не знаю, – сокрушалась Тоська, – мне сын говорил,
что она так и называется «Красные паруса».
– Ах, поняла, – засмеялась девушка, – возможно «Алые пару-
са» Грина?
– Вот, вот, – обрадовалась посетительница – она самая!
Так Таисия постепенно пристрастилась к чтению. Потом разо-
бралась с магнитофоном сына и стала слушать его кассеты.
Однажды ей приснился странный сон. Будто подметает она во
дворе. На ней плащ с капюшоном, сзади подкрался Улита Огнёв
– одноклассник Татьяны, и, натолкав полный капюшон цветущей
черемухи, убежал, скрылся за углом дома. Тоська попыталась вы-
тряхнуть цветы из капюшона, но вместо белых лепестков из него
посыпался снег…
Очнулась в недоумении. Сон почти повторял то, что уже было с
ней наяву в далекой юности.
Как-то в гости к ним нагрянула сестра отца, одарила всех по-
дарками. Тоське досталась небывалая роскошь: болоньевый тём-
но-коричневый плащ-дождевик с объемным капюшоном. Тоська
держала его как самую нарядную, дорогую вещь в своем скромном
гардеробе, и надевала не только в дождь. Шел ей в ту пору четыр-
надцатый год, она заканчивала седьмой класс.
По весне в деревню привезли двухсерийный нашумевший по-
пулярностью фильм. Вся деревня собралась в клубе.
Кинофильм закончился поздно, уже изрядно стемнело. Брат
Митя ждал повестку в армию, Татьяна заканчивала десятилетку,
им разрешено гулять после киносеансов, Тоське велено идти до-
мой. Она шла одна тёмным переулком, когда кто-то окликнул ее
из полумрака:
– Тось, погоди!
Она убавила шаг, пытаясь понять, кто зовет, вглядывалась в
темноту. Тот, кто окликнул, был уже близко, она узнала Улиту
Огнёва. Это был долговязый робкий, улыбчивый парень. Весной
на его лице появлялись яркие огненные веснушки – соответствие
фамилии и предмет насмешек. Насмешку у деревенской ребятни
вызывало и его красивое старинное имя. Как его только не склоня-
ли: Улитка, Слизень, Моллюск.
Тоська удивилась:
– Чего тебе, Улита? – она одна из немногих называла его по
имени.
Парень прятал за спину правую руку, в темноте белела его ру-
башка. Тоська едва разглядела его лицо, Улита глуповато улыбал-
ся, она вспыхнула:
– Чего звал-то?
– Я это, я так. Ты уже домой?
– Домой, куда же еще?
– Ну, ладно, иди, – остановился в нерешительности.
Тоська в недоумении пожала плечами и зашагала дальше. Од-
нако пройдя несколько шагов, услышала, что парень крадется сле-
дом. В следующее мгновение она почувствовала, как он, оттянув на
спине капюшон ее плаща, что-то быстро вложил туда, и тотчас убе-
жал, растаял в темноте. Тоськой овладел брезгливый страх: «Что он
подсунул мне?» Она быстро расстегнула пуговицы и сбросила плащ
с плеч. А когда стала рассматривать, что там, в капюшоне, в нос ей
ударил запах цветущей черёмухи. Теперь она отчетливо увидела
белые соцветия. Уже не опасаясь, вынула букет, и невольно прижи-
мая его к груди, задумалась: «Зачем это он?» Всяк норовил оскор-
бить, обидеть Тоську, не называя иначе как Жженкой-Погорели-
цей. «И этот туда же?! – рассуждала она. Зачем он это сделал? По-
смеяться хотел? Главное, убежал!» Занести цветы в дом не реши-
лась, сняла с прясла банку, зачерпнула воды из кадушки, воткнула
туда черемуху и оставила во дворе около поленницы. Ночью почти
не спала. Её раздирали сомнения и догадки. В четвертом часу, чуть
забрезжил рассвет, тихонько поднялась и аккуратно спорола ка-
пюшон с плаща. Как выкроить из него воротник не сообразила, как
смогла, обметала ворот. Только тогда, успокоившись, заснула без-
заботным сном. Утром ее ругала мачеха:
– Экая растратчица, такую вещь загубила! Боле я тебе во век
ничего не куплю!
Отец заступался:
– Будто ты его покупала? Сестра с городу привезла.
Татьяна недоумевала:
– Ты зачем это сделала, Тоська? Ничего ты в моде не понима-
ешь!
Митька смеялся:
– Вам-то какая разница? Ей его носить.
Плащ так и остался кургузым. Улита больше ни разу не при-
близился к ней. А Тоська навсегда разлюбила капюшоны. Даже
работая дворничихой под дождем и ветром, не признавала этот
предмет на одежде.
Но к чему этот сон? Он не давал ей покоя. Утром она даже по-
звонила Татьяне, спросила:
– Ты помнишь Улиту Огнёва?
– Помню, а что?
– Приснился он мне. Не могу понять к чему?
Тоська думала так, и сяк, пытаясь разгадать смысл, но ничего
путного на ум так и не пришло.
Как-то, лежа в постели без сна, она опять вспомнила стран-
ное сновидение. Медленно перебирала в уме: «Улита, черёмуха,
снег, капюшон». Ее вдруг осенило: «Снег, черёмуха! Вот где кроет-
ся загадка!» В глазах её отчетливо всплыла картина: весна в «Ле-
бёдушках», белыми облаками цветет черёмуха на том берегу. Её
сладкий запах стелется над рекой, мягко перетекает в деревню. А
когда белоснежные венчики ослабеют, и поднимется ветерок (цве-
тет черёмуха к похолоданию), начинают они осыпаться подобно
зимней позёмке. Два-три дня кружит над рекой белая метелица,
устилая неспешные зеленоватые воды.
Этот сон – знак ей: в «Лебёдушках» её опора и спасение, её
крепость, отрада и утешение! Пусть деревня исчезла, но жива па-
мять. По вечерам перед сном она станет вспоминать в подробно-
стях родную деревеньку над рекой.
Нужно улечься удобно, расслабиться, закрыть глаза и вот они
«Лебёдушки» как на ладони. Широкие луга, богатые сенокосы. Бе-
лоствольные березовые рощи. Первые подснежники и медуница
на припёке. Она почти осязаемо чувствовала запах прелых лис-
тьев в грибных лесах, видела красные от ягод, залитые жарким
солнце поляны. Излучину речки, где был у нее любимый укром-
ный уголок. Тут был высокий ступенчатый берег, а поперек сбега-
ла вниз к реке тропинка, вдоль которой росли ивы. По весне в их
зарослях отчаянно пели, состязались, щелкали на разные коленца
соловьи. Тоська подолгу заворожено слушала их, сидя под шатром
плакучих веток, пьющих воду из реки. Как-то спросила у отца:
– Папка, ты соловьев видел?
– Видал, конечно. Маленькая незавидная птаха, а как поет!
Э-эх, заслушаешься! Вот так и у людей, дочь: не обличье главное, а
нутро, – сердце, душа. Понимать надо! Ты вот у меня как та птаха.
Тоська, смутилась:
– Куда мне?
– А-то! Папка врать станет?!
«Милый, мудрый мой папка, приснись, укажи, как быть? Как
горе пережить?»
Видела саму деревню. Ах, какой раскрасавицей являлась она
из небытия! Улица стояла на взгорке, стекая просторными, бога-
тыми огородами к реке. Баньки в ряд за огородами, опять же бли-
же к воде. Вода в речке мягкая. О шампунях, гелях никто не ве-
дал. Волосы мыли заваренным на березовой золе щёлоком. После
бани их не собрать – легкие как шелк и косы росли не по дням, по
часам!
Чудились деревенские праздники с заливистыми гармошками,
с чистыми голосами деревенских людей. Песни – не чета совре-
менным: «Ой, цветет калина в поле у ручья. Парня молодого полю-
била я. Парня полюбила на свою беду: не могу открыться, слов я
не найду». А теперь: «Ты целуй меня везде, я ведь взрослая уже».
С тех пор, как пришла к ней эта идея: вспоминать деревню,
детство и юность, Тоська стала лучше засыпать.
Прошел год. Тоська отвела Юрочкину годовщину. На прибли-
жающийся сорокапятилетний юбилей объявила родственникам,
что отмечать не будет: «Закончились мои праздники!»
В канун дня рождения, подходя к дачному участку, Таисия
обнаружила над своей калиткой ажурную белую надпись в фор-
ме арки «Лебёдушки». У основания калитки копался сосед Борис
Львович. Завидев Тоську, он поднялся в полный рост.
– Ах, Таисия Павловна, хотел сделать вам сюрприз, чуточку
не успел – застали вы меня на месте «преступления». Вам нра-
вится?
Тоська отступила назад, разглядывая сооружение:
– Очень! Юра это хотел сделать для меня. А как вы угадали?
Ах, да, вспомнила – Юрочкин дневник.
– Я вот тут еще посадил декоративный виноград, он завьет по-
степенно арку, будет еще красивее.
– Очень красиво! Скажите, сколько я вам должна?
– Таисия Павловна, примите это от меня в подарок к вашему
юбилею.
– Спасибо, – смутилась Тоська, – как-то мне неудобно такой
подарок принимать.
– Ничего, Таисия Павловна, – поспешил ей на помощь сосед, –
как-нибудь сочтемся.
– Придется день рождения справлять, – развела она руками. –
Я, если честно про него забыла. А вы откуда узнали? Ах, да, Юрин
дневник. Как-то я стала все забывать.
Она попросила соседа завтра быть на участке. Вернувшись до-
мой, весь вечер хлопотала. Завела тесто на пирожки. В руках ее
все кипело. Напекла пирогов с разной начинкой. В день рождения
с утра настрогала салатов, испекла курицу. После работы приня-
ла контрастный душ, принарядилась, собрала стряпню и отправи-
лась на дачу. Сердце ее трепетно билось. Давно позабытым жен-
ским нутром она чувствовала: что-то сегодня произойдет.
Борис Львович встретил юбиляршу с огромным букетом алых
роз. Она не поленилась потом посчитать, их было ровно сорок пять.
Сосед был чисто выбрит, в отутюженных в стрелку брюках, лег-
кой рубахе. Трудолюбивая и аккуратная Тоська не могла не оце-
нить этого. Внимательные карие глаза Бориса Львовича излучали
тепло. Тоська рдела от волнения и смущения:
– Сейчас будем пировать по-крестьянски. Извините, ресто-
ранных блюд готовить не умею.
– Таисия Павловна, зачем же ресторанные блюда? Нет ничего
лучшего, чем то, к чему прикасались теплые человеческие руки.
Тоська приободрилась:
– Вот и я так считаю! Вчера свою квашню завела. Покупное те-
сто бывает хорошее, но все равно не сравнить с домашним.
– Конечно, на продажу машиной месят, а вы руками.
Устроились в домике. За столом Борис Львович разлил по бо-
калам рубиновое вино. Он тоже слегка смущался, пригладил непо-
корный седеющий ёршик густых волос, встал:
– Таисия Павловна, разрешите поздравить вас от души. Я
счастлив, что судьба свела меня с вами, с вашим Юрием. Вы нео-
быкновенный человек, Таисия Павловна! Вы цены себе не знаете!
В общем, за ваше здоровье, дорогая соседка!
Тоська слегка опьянела от выпитого. Борис Львович держался
молодцом. После очередного тоста, он осторожно спросил:
– Таисия Павловна, как давно вы не танцевали?
Тоська опешила:
– Как-то не припомню.
Борис Львович просиял:
– А не послушать ли нам музыку? Я сейчас, мигом. – Он убе-
жал, тотчас вернулся. Принес портативный магнитофончик, вклю-
чил. – Вы позволите пригласить вас?
Приятная негромкая музыка, близость элегантного мужчины
необычно волновали Тоську. Из глаз ее вдруг выступили непро-
шеные слезы.
– Ах, Таисия Павловна, Таисия Павловна, как бы мне хоте-
лось, чтобы ваши прекрасные глаза никогда не мутились слезой!
Не буду ходить вокруг да около – выходите за меня. В свою оче-
редь постараюсь окружить вас заботой и вниманием. Счастье еще
возможно. Подумайте, Таисия Павловна, вдвоем его проще по-
строить.
У нее закружилась голова, волнение теснило грудь. Ведь зна-
ла, чувствовала: что-то произойдет. Свершилось! А как поступить,
что ответить человеку? Разве возможно еще ее счастье? Вдруг за-
хотелось выплакаться навзрыд, припав к его надежной груди. Но
Тоська сдержала себя. Несколько натянуто спросила:
– Борис Львович, вы старше меня, уж не ищете ли вы себе при-
слугу вместо жены? Я этим сыта по горло! Все только и делают во-
круг, что поучают, командуют. Почему вы одинокий?
Он замедлил танец, взял ее под локти:
– Сядем, Таисия Павловна. Вы правильно задали вопрос. И я
отвечу на него честно. Супруга моя Марина Григорьевна умерла
два года назад. В молодости она перенесла сложную гинекологиче-
скую операцию, потому детей мы иметь не могли. После ее смерти
у меня было много шансов жениться, но до вас, Таисия Павловна,
я не встретил женщину по душе. Я старше вас на восемь лет. Ду-
маю, для нас с вами это не критическая цифра. Вот и весь мой сказ.
Насчет прислуги… Уверен, что подать друг другу стакан воды и
протянуть руку помощи в зрелые годы, не составит труда ни вам,
ни мне. Создавая союз, супруги, так или иначе, надеются друг на
друга. – Он вновь поднялся. – Давайте сделаем так: сегодня боль-
ше не будем возвращаться к этому вопросу, вы об этом подумаете
после, а сейчас продолжим праздновать день рождения.
Говорили о разном. Даже спели вполголоса. Еще никогда
Тоська не чувствовала себя так свободно, непринужденно и просто
в компании с человеком, которого не считала себе ровней. Она уже
готова была дать положительный ответ, взятая в плен его обаяни-
ем, но сдержалась, ведь он сам предложил подумать.
А рассказала вдруг случай с Улитой, в конце повествования
добавила с застенчивой улыбкой:
– До сих пор гадаю: зачем он это сделал? Странный какой-то
парень!
Борис Львович любовался соседкой, её чистотой и непосред-
ственностью. Выдержал паузу, потом будто спохватившись, по-
яснил:
– Так ведь нравились вы ему, Таисия Павловна! Что же тут
неясно? Деревенские парни, неискушенные в свое время, не уме-
ли ухаживать за девушками, не умели и цветы преподнести. Вот и
додумался он их в капюшон вам вложить. Чистое воспоминание из
юности. Больше бы таких!
– Вы уж скажете, «нравилась», а зачем тогда убежал и больше
ни разу не подошел?
– Вы ведь капюшон-то убрали, стало быть, спугнули его этим,
решил он, наверное, что противен вам.
Дома ее раздирали сомнения и противоречивые мысли: кто он,
и кто я? Ученый и мусорщица! Что он нашел во мне? Двух слов
связать не умею. Рядом с ним, наверное, не такие женщины быва-
ют! А что бы сказал мой Юрочка? Ах, как же я сразу об этом не по-
думала? Юре год с небольшим, а мамка заневестилась! Нет, нет и
нет! Завтра же скажу ему «нет»!
Но мысли ее вновь и вновь возвращались к Борису Львовичу.
Щеки горели алым румянцем, вот ведь как сказал: «До вас, Та-
исия Павловна, не встретил женщину по душе». И Виталий еще
живой. Причем тут Виталий? У него давно другая семья, он бросил
нас с Юрочкой, меня бросил! «Ты какая-то ущербная» – его слова,
которые на всю жизнь остались в памяти.
Приезжая на дачу, Тоська боялась встретить там соседа. В
глубине души мечтала увидеть хоть глазком. Но Борис Львович не
появлялся вот уже три дня. Приближались выходные. Вечером в
пятницу Тоська уезжала на дачу с ночевкой. Только собрала сум-
ку, позвонила Татьяна:
– Тось, к тебе случайно бывший не заходил?
– Какой бывший, Виталий, что ли?
– Можно подумать у тебя еще кто-то был.
– Нет, не приходил. Чего ради? Я его уже сто лет не видела.
– А я видела. Подходил ко мне на рынке, как кот облезлый.
Благоверная его вытурила. Просил: «Поговори с Тоськой, может,
примет меня обратно». Тось, Тось, ты не вздумай… – сестра не до-
говорила.
– Бог всем судья! Не было бы его, и сына бы у меня не было. Для
всех Юрочки моего нет, а для меня он жив. Я с ним каждый день
разговариваю, через цветы, через книги. Музыку его слушаю.
– Тось, да я ведь как лучше! Думаю, явится, разжалобит, у
тебя ведь душа добрая – примешь его, и опять будешь унижать-
ся. Ради чего?
– Я уже приняла.
На том конце провода что-то с грохотом упало:
– Тоська, родная моя сестренка, что ты наделала?
– Я выхожу замуж – Ассоль дождалась своего Грея.
– Тоська, я сейчас к тебе приеду. Что ты там несешь?
Таисия вдруг засмеялась:
– Успокойся, замуж я выхожу за Бориса Львовича – он мне
сделал предложение. Я ему, правда, еще не ответила, но сегодня
скажу «да».
Борис Львович сказал Таисии правду. Обожаемая им супруга
ушла в расцвете сил. Она всю жизнь была его ближайшей сорат-
ницей и помощницей. Умирая у него на руках, просила:
– Боря, только ты не спеши: женись на женщине доброй, не-
важно какого сословия. Знаю твою порядочность и интеллигент-
ность, тебя легко обидеть. Не подпускай к себе сомнительного и
алчного человека вроде Догмары из твоего отдела. Я и на том све-
те буду тревожиться и молиться за твое благополучие.
Встретив Таисию, Борис Львович сердцем и душой почувство-
вал – свой человек. Он долго присматривался к ней. Поначалу его
угнетали противоречивые мысли: с одной стороны простая и до-
брая, бескорыстная, трудолюбивая, с другой, излишне простова-
тая, наверное, даже несколько грубоватая. Надо же, как раздела-
лась с цветами на участке! Это его настораживало. Женщина, не
ценящая красоты?! Но какая заботливая, любящая мать! А как
она любит и понимает землю-кормилицу!
После гибели сына Таисия разительно переменилась в луч-
шую сторону: полюбила цветы. А с какой щедростью она раздава-
ла осенью созревшие крупные яблоки! Всех соседей по даче ода-
рила: «Угощайтесь! Помяните моего Юрочку! Будет день и будет
пища. Бог еще даст, а природа одарит. Угощайтесь!» Как она уби-
вается за сына, но с какой стойкостью! У Бориса Львовича кро-
ме сострадания появились к соседке теплые чувства: хотелось
согреть, защитить, утешить её. Прочитав дневник Юрия, Борис
Львович посмотрел на Таисию как бы глазами сына. И даже по-
чувствовал сопричастность к судьбе матери и сына. У него отпали
все сомнения, он решил: этот выбор одобрила бы и Марина.
Занятый на работе он вот уже четыре дня не был на даче. Се-
годня спешил. Что ответит Таисия? То, что она не дала ответ сра-
зу, ему даже понравилось: не пустышка и характер есть. Немного
смешная и наивная, а как сказала: «Не ищете ли вы себе прислу-
гу вместо жены?» Молодец, Таисия Павловна! Тосюшка – как бы
нежно он её называл, если б свершилось.
Рассказанный ею случай про черёмуху в капюшоне особенно
умилил тонкого и интеллигентного Бориса Львовича: искренняя и
чистая, теперь это такая редкость!
Тоська приехала на дачу рейсом раньше Бориса Львовича. Ра-
бота валилась из рук. Такого еще не бывало. В груди беспокойно и
трепетно пойманным воробышком колотилось сердце. Иногда ка-
залось, что ему тесно в груди, и оно подкатывает под самое горло.
Как-то она встретит его сейчас? А вдруг он и сегодня не приедет?
Навалившись грудью на калитку, ждала. Борис Львович издали
увидел ее. Ждет! Значит «да»! Он прибавил шаг, последние метры
бежал. Глаза его сияли:
– Таисия Павловна!
– Да, Борис Львович, я согласна.
В следующие выходные молодожены хлопотали на своем те-
перь общем участке. Борис Львович незамедлительно разобрал
разделяющий их заборчик. Свою калитку он наглухо закрыл, вход
теперь был у «Лебёдушек». Однажды у закрытого входа остано-
вилась немолодая, но отчаянно молодящаяся женщина. Подерга-
ла задвижку, крикнула:
– Боря, ты дома?
Таисия первая увидела женщину, окликнула:
– Борис Львович, вас спрашивают. – При людях она называла
супруга только по имени отчеству и на «вы».
Борис Львович встретил гостью.
– Тосюшка, познакомься, моя коллега – Догмара Рудольфовна.
– Супруга – Таисия Павловна, прошу любить и жаловать.
Уселись в беседке пить чай. Женщина жеманничала и крив-
лялась, наигранно смеялась, запрокинув рыжую шевелюру. Оде-
та она была вызывающе-крикливо: облегающие красные джинсы,
короткая полупрозрачная блузка. Но слишком открытая грудь в
старческих пятнах, жилистая шея и узловатые кисти рук выдава-
ли возраст. Про таких говорят в шутку: «Сзади – пионерка, спере-
ди – пенсионерка».
Борис Львович вел себя тактично и учтиво, не решаясь пока
спросить коллегу о причине визита. Догмара Рудольфовна с бес-
церемонностью разглядывала Таисию. Борис Львович вдруг
встревожился: как бы своим визитом она не подложила мне «сви-
нью»!
– Шла мимо, дай, думаю, загляну, как живет наш драгоценный
Борис Львович? Хи-хи-хи. У тебя здесь неплохо, Боря! Напрасно
говорят: сапожник без сапог.
– У нас неплохо, – поправил коллегу Борис Львович. –
Секрет прост, Догмара Рудольфовна, мы с Таисией Павловной лю-
бим землю и простой труд. Милые дамы, разрешите, я ненадолго
оставлю вас? – в его голове созрел план: позвонить заму, пусть он,
в свою очередь, свяжется с Догмарой и под любым предлогом вы-
манит ее отсюда.
– Гм, странно, как это вы с ним уживаетесь, милочка? – меж-
ду тем обрабатывала Догмара Тоську. – Разве вам неизвестно, что
Боря дамский угодник?
– Ум-м, – подозрительно воскликнула Тоська, – а с чем это
едят?
– Что едят? – не поняла гостья вопроса. Она заговорщически
склонилась к Таисии. – Между прочим, есть достоверные сведе-
ния, что Борис импотент.
Тоська женским нутром почувствовала соперницу, врага и
вдруг отчаянно крикнула:
– Борис Львович, Хмара, (как там вас по отчеству), уже ухо-
дит, проводите ее.
Гостья бежала к калитке сломя голову:
– Хамка, быдло! Господи боже мой, Борис, какое рядом с тобой
убожество! Где ты только ее выкопал? – зазвонил телефон, она
нервным движением выхватила его из сумочки: – Алло, да, это я.
Борис Львович не успел опомниться, как гостья уже бежала по
улице. Он с опаской подошел к Таисии:
– Тосюшка, эта особа ничем тебя не обидела?
Вид у Тоськи был до крайности растерянный:
– Боря, что это за мартышка? И что такое женский угодник?
– Ах-ха-ха, мартышка! – от души смеялся Борис Львович, –
как ты ее еще назвала, Хмара?
Тоська надула губы:
– Боря, я же не нарочно, имечко у нее такое странное.
Борис Львович обнял супругу. Вместе смеялись до слез.
– Ах, Борис, как же я напугалась! Я ведь не умею с такими раз-
говаривать. Думаю, уведет моего Бориса Львовича, вон какая вся
модная! Куда мне тягаться с такой?
– Знаете, Таисия Павловна, чтобы я вам посоветовал?
– Что? – глаза ее блестели неподдельным любопытством.
– Оставьте все свои предрассудки и комплексы в прошлом! Вы
самая красивая и замечательная женщина в целом мире! Завтра
мы поедем в хороший магазин и выберем вам пушистую шубку с
капюшоном. Удобная и теплая вещь, я вам скажу! Надеюсь, она
окончательно согреет вашу душу.
– Зачем мне шубка – лето на дворе?!
– Но сани готовят летом!
– Ах, Боря, не о шубке я мечтаю, меня и пуховик устроит, –
вдруг спала с лица Таисия. – Помоги мне в одном очень важном
деле! Мне без тебя не справиться – грамотёшки не хватит.
Борис Львович мгновенно переменил тон: в голосе его прозву-
чала тревога:
– Что такое, Тосюшка?
– Ты читал Юрин дневник, там эта девушка – Лика. Анжели-
ка. Больше никаких сведений нет, ни фамилии, ни города – откуда
она приехала. Как ты думаешь, можно её найти?
Борис Львович выдохнул облегченно:
– Тосюшка, родная, всё возможно, стоит только захотеть! Мы
обязательно сделаем запрос. Незамедлительно!
Жить супруги стали в квартире Таисии. Не могла она оставить
угол, где родился и вырос ее сын. Квартиру Бориса Львовича сда-
вали в наем. Борис Львович оказался истинным бессребреником и
всякую лишнюю копейку тратил на научные опыты, новые селек-
ционные материалы.
Иначе, чем прежде, стала относиться к деньгам Таисия. Если
раньше у нее была какая-то нездоровая страсть к их накопитель-
ству «в кубышку», «на черный день», теперь она четко знала, что
потратит их разумно, непременно посоветовавшись с супругом.
Прошло пять лет. Многое изменилось в жизни Тоськи. Она уво-
лилась из ЖЭУ, устроилась на опытную станцию к мужу простой
рабочей. С упоением работала в цветниках, на опытных делян-
ках супруга. Имя Тоська постепенно уходило из обихода. Уважая,
прежде всего, супруга, ее навеличивали – Таисия Павловна. У Бо-
риса Львовича оказалась прекрасная библиотека. Таисия теперь
постоянно читала. Полюбила театр, который они регулярно посе-
щали с супругом.
Начальник из ЖЭУ неоднократно звал Тоську обратно, даже
приходил домой:
– Таисия Павловна, горим без вас! Возвращайтесь, разве мы
вас чем-то обделили? Премиальные, «прогрессивка», «Ветеран
труда» вам обеспечены.
Татьяна потом смеялась. В ваше ЖЭУ спецтехнику выделили:
вакуумные мусорки, снегоуборочные машины. Ты бы не ушла, до
сих пор вручную ворочала!
Прошло еще пять лет. Таисия вышла на пенсию и занималась
домом, дачей. Борис Львович по-прежнему возглавлял отдел се-
лекции. Как-то в воскресный день Таисия готовила обед на даче.
Зашел Борис Львович:
– Тосюшка, к нам гости. Только ты, пожалуйста, не волнуйся.
Идем со мной.
Таисия вышла из домика. У калитки, завитой диким виногра-
дом стояли двое: молодая женщина и подросток лет двенадцати-
тринадцати. Борис предупредительно взял супругу под руку.
– Пойдем, родная.
Таисия взглянула на мужа, потом на гостей. Ноги ее невольно
подкосились. Однако взяла себя в руки, выпрямилась, неверной
походкой пошла навстречу.
Там у калитки стоял ее сын только юный, безусый мальчик.
Как две капли воды – Юрочка. У женщины синие выразительные
глаза.
– Здравствуйте, Таисия Павловна, я Лика, а это сын мой – Па-
вел.
– Где же вы раньше были, дочка? Как бы я понянчилась с ним,
моим внучком! – из глаз Таисии крупным горохом покатились
слезы.
Женщина подала знак сыну. Тот подошел, нерешительно об-
нял Таисию:
– Ничего, бабушка, у нас еще малыш есть.
Анжелика смутилась:
– Павлик, Сережа ведь от другого отца.
Таисия улыбнулась:
– Значит у меня два внука, верно? – и, обращая на мужа счаст-
ливые, промытые чистыми слезами глаза Мадонны, Богородицы,
добавила: – Вот оно, счастье, Боря!
– Не у тебя, а у нас два внука! – мягко поправил жену Борис
Львович.
Юркины пионы
© Copyright: Ирина Андреева Катова, 2017
Свидетельство о публикации №217052600353
Свидетельство о публикации №217052600353
Рецензии