Никаким Богам

И взял Невыразимый грязь, и поместил ее средь воды;
И простер от нее лед на север, и песок на юг. И излил он семя в грязь, в лед и в песок.
И пошли с того три рода: мужей Ордлингар, что правят льдом; мужей Ондинн, чей дом – грязь; мужей Ахтмер, чей дом – песок. И повели от тех мужей род их дети, и дети детей.
Еретические книги Старых Культов

Дождь превратил худородные земли Медвежьего Угла в непролазное болото. Народ, зовущий себя атманами и волей Высшего Кузнеца заброшенный в эту глухомань, не вылезает из своего края до самой летней жары, через леса и поля двигаясь на юг караванами лесных торговцев. Говорят, что идти куда-то сейчас для них – как для сына Ордлингар не уметь держать топор или для темнолицых южан упасть с коня: позор, который будут припоминать еще твоим внукам.
Впрочем, Кханну было наплевать на то, что он совершал немыслимое в глазах местных насельцев. Его путь уже был достаточно длинным, чтобы в голове могла остаться только одна пульсирующая мысль: «идти вперед». Сначала твои ноги гудят каждое утро, и ты начинаешь утренний путь неверной походкой перепившего хмельного меда. Потом ты перестаешь замечать и это, как уже перестал замечать резь в желудке, боль в шраме, тянущемся по левой руке и наспех перевязанном придорожной травой, зуд покрытого коркой грязи тела. Ты просто ползешь по этой грязи, когда падаешь, потом встаешь и снова месишь грязь.
Если в воспаленном сознании бредущего на юг человека и остаются какие-то мысли, то их всего две. Еда и огонь. Еда, чтобы дать тебе пройти еще один день, и огонь, чтобы выгнать холод, который приносят с собой грязь и дождь. Даже будь на твоем месте меер, жрец Исцелителя, он уже стал бы способен убить первого встречного, увидев у того заплечную сумку. Но участь путника для атмана весной – это слишком невероятно, и твоими единственными встречными остаются ветер, грязь и дождь.
Кханн не был жрецом ни Исцелителя, ни какого-либо другого бога, которым ордлингар ставят жертвенные столбы. Человеку, чьи руки украшает черная татуировка раба, не нужны боги – разве что для того, чтобы было кого проклинать. Знака раба можно лишиться только в одном случае: если эрлар соседнего острова набирает такое войско, что даже рабов бросают на защиту родового дома хозяев, и рабу отсекают руку в бою. Или знак можно унести на себе, переплыв Идеель и оставшись в живых. Что примерно так же непросто.
Даже сквозь заполненный слизью нос Кханна начал пробиваться запах дыма. Доброго и пряного елового дыма, который может означать только одно: где-то неподалеку атманский дом, притаившийся по их обычаю в лесу.
- Дооом, - собственный голос показался Кханну похожим на карканье, и он в сотый раз высморкался в грязь, чтобы на пару секунд очистить нос и доказать самому себе, что этот запах не мерещится. – Доооом…
Воспаленный взгляд осмотрел лес, пытаясь найти следы присутствия человека. Будь Кханн лесным жителем, он, возможно, и смог бы что-то увидеть; но человеку, мир которого последние пять лет был сжат до отшиба селения эрлара Сноотга, лес не мог сказать ничего.
- Дооом, - Кханн вошел в лес, пытаясь удержать в памяти направление на мутно видневшееся за тучами солнце.
Он шел по какому-то наитию, как будто мог найти направление нюхом. Найти тепло, источник огня – эта мысль настолько овладела его сознанием, что он пошел в первом пришедшем на ум направлении. Просто потому, что где-то там могут быть тепло и еда. Мысли об огне подстегивали сбитые ноги, сила в которых должна была иссякнуть еще вчера, заставляли ускорить неровный шаг и продолжать слепо углубляться в лес. Останавливаться, чтобы сложиться в новом приступе кашля, и продолжать брести дальше. Останавливаться, чтобы попытаться принюхаться, понять, что запах дыма исчез, и повернуть в другую сторону. Заходя в лес все глубже и давно потеряв направление наружу.
Очередной приступ кашля свалил Кханна с ног. Он чувствовал мокрую траву под щекой, жжение в груди и вновь навалившуюся боль в ногах, не имея уже ни капли сил пошевелиться. Чувствовал продолжающий литься на деревья дождь и проникающие сквозь ветви капли. На какой-то миг сознание человека, немногим уже отличавшегося от животного, прояснилось, но Кханн не успел уловить собственную мысль, лишь начавшую оформляться в голове, закрыв глаза в холодной неподвижности.
---
Алхимик ближе всех приближается к основе мироздания. Алхимик познает саму основу, сам замысел Двух Создателей. Так говорил Иль-Хаиму его учитель. Так его учителю говорил его учитель. Наверно, так говорили из поколения в поколение еще до того, как пророк Эрмин принес свет слова Двоих сынам Ахтмера. Иль-Хаим старел и терял веру во многом, во многих. Но продолжал верить, что искусство аль-хеми остается единственным пониманием замысла Создавших.
- Гарь жизни в смешении с земным камнем должна создать единение конца жизни с тем, что его примет, -шепчут губы. – Сульфур объединит их и превратит в нечто большее, так писал Аксар еще сто лет назад.
Ни одно слияние не обходится без огня. Смесь субстанций должна быть нагрета, ибо огонь – это начало преобразования, как и вода – это конец трансформации. Что делает кузнец – от ученика учеников, отбившийся от своего учителя ради сиюминутной выгоды в отряде наемников, до великого мастера, кующего клинки самим Диархам? Нагревает клинок в жарком пламени, свив его из крепкого и мягкого железа, а потом остужает его в воде. Так же и мастер аль-хеми: начни соединение нагревом, дай ему остановиться или охлади водой.
Смесь готова. Готова в священном соотношении чисел и масс: половина земного камня, четверть гари жизни, четверть сульфура. Два – это Создатели. Один – это Кузнец. Один – это Травник. Святое число, великое соотношение. Осталось лишь поднести огонь.
Человеческая реакция – странная вещь, иногда очень посредственно связанная со временем. Глаза успевают увидеть занявшийся огонь. Глаза успевают увидеть, как пламя разбегается по сторонам. Но именно в то время, когда уже успеет раздаться взрыв.