Тара

Жила-была Тара на берегу безымянной реки с белыми песчаными берегами, издалека казавшимися стеклянными. Каждую ночь выходила Тара на берег и ждала, когда в черной воде появится фиолетовая рыба с серебряными плавниками. Ждала долго, всю свою жизнь, сколько себя помнила. Смотрела на атласную гладь воды и перебирала слово за словом рассказ слепой беззубой бабки со взбитыми волосами. Ее голова напоминала Таре хлопковую коробочку. Говорила старая, что нашли Тару в рыбьем пузыре, когда поймали в реке фиолетовое чудо-юдо. В эту сказку верили все, кроме самой Тары, которая переловила сотни разных рыб, раскроила и выпотрошила, запуская в холодное скользкое рыбье нутро свои карминовые пальцы. Она вытянула километры кишок, скормила их кошкам и птицам. Но так никого не нашла внутри этих несчастных, чьи головы высушила, нацепив на колья и огородив этим частоколом свой шалаш.
Таре казалось, что расчудесная рыба, однажды принесшая ее в своем животе, оголяет плавник в водах черной реки раз в две тысячи лет. Тара не собиралась жить так долго. Она мечтала, что сидя ночью на берегу, который будет переливаться перламутром в лунном свете, она увидит, как вздымается волнами река и как разрезает воду серебряное рыбье крыло. Она приходила в одно и то же место и крошила над рекой сладкий белый хлеб – крошки были похожи на кораблики и уплывали неизвестно куда или тонули, а фиолетовая рыба так и не появлялась.

Однажды ночью Тара уснула прямо на песчаном берегу. Свернулась возле воды калачиком и не заметила, что спит.
В это время черная река будто закипела, забурлила, пошла волнами и в темноте над водой сверкнул серебряным маячком рыбий плавник. Подплыла фиолетовая рыба к самому берегу, раскрыла беззубую пасть, похожую на огромный ковш, сгребла спящую Тару и проглотила ее. Проснулась Тара мокрая – волосы спутаны, песок с них сыпется, на языке привкус соленой речной жижи, платье бирюзовое в черных разводах, в подоле лежит рыбий пузырь. Показалось Таре, что живой он, как будто дышит и вздрагивает. Дотронулась она до него осторожно рукой – влажный, теплый, еще парной, не остывший и… пустой. Ничего внутри нет. Рассердилась Тара, вспомнив старуху с ее сказкой, поняла, что обманывали ее всю жизнь. Стряхнула с подола рыбий пузырь и со всей силы опустила на него белую ногу. Лопнул пузырь, и разлилась в ночном воздухе небывалая в тех краях мятная нежность, с легкой колющей горчинкой, щекочущей нос на вдохе. Проступила нежность тонкой вишневой сеточкой на бледных Тариных щеках, проявилась на губах вяжущим гранатовым соком, спряталась и замерла под языком, будто заперли ее и не вырваться. Молнией жидкой, расплавленной сочилась нежность сквозь подушечки пальцев, не убивала, а медленно парализовала, вытягивая что-то теплое, неясное, но вполне ощутимое из молочного живота. Оттуда, куда провалился взгляд под шелковой кожей век с дрожащими ресницами, когда посмотрела Тара внутрь себя – далеко, глубоко, забывая, что на поверхности этого уже переставшего быть ей существа, остался разнеженный в предвкушении поцелуя рот.

Упала Тара на белоснежный, мерцающий песок и поползла к воде. Вытянула руки перед собой, ноги сомкнула и кинулась в черную речку, последний раз искупав в воздухе горячие легкие.

Старуха с хлопковыми волосами сказала, что нерест уже скоро – чернее черного стала вода в реке, совсем как маслиновый рассол, загустела и замерла в ожидании.