Судьба отвела

                СУДЬБА   ОТВЕЛА      
               
  На изломе рельефа лес обрывался, будто остановил здесь свой бег перед крутым спуском, и загляделся на бескрайние просторы. Отсюда, с опушки,  начинается склон, заросший сенокосными травами и редким кустарником, а дальше тянутся поля, и  петляет змейкой река. За рекой виднеется село. Говорят, что в нём не осталось постоянных жителей.  А ещё дальше  темнеет заречный лес, известный знатокам грибного промысла.

Вилен Максимович Егоров, мужчина в годах, любит приходить сюда в предвечернее время. Сядет на сваленное дерево и смотрит, смотрит в окрестную даль, на блики закатного солнца в водной глади реки, слушает затихающий к ночи гомон птиц, шелест листьев и трав. Здесь он очищается от бытовых и служебных неприятностей, обретает душевный покой и укрепляет волю. Здесь же приходит к нему вдохновение. Он особенно ценит это состояние души, когда из путаницы мыслей и слов складываются строчки и рождаются рифмы. Ради этих минут наслаждения он убегает от надоевших дачных дел и бытовой суеты и погружается в тишину одиночества.

Истинную, вдохновляющую красоту создаёт только природа. Любые творения человека – лишь подражание природе, лишь приближение к естественной красоте, не способное, однако, стать с нею вровень. В этом Вилен убеждён, но его работа заключается как раз в том, чтобы изменять природу, перестраивать и приспосабливать её под нужды людей. Он не замечал в себе мук совести из-за того, что его дела противоречат собственным убеждениям. Но, похоже, эти разногласия оставляют след и накапливают в нём отрицательный заряд, вызывая  раздражительность и несговорчивость. А здесь Вилен отдаётся чарам естественной красоты и своим восторгом и покорностью вымаливает у природы прощенье. И она, в своём многотерпении, прощает ему и вознаграждает за искренность вдохновением. В минуты пребывания здесь он ощущает в себе признаки того состояния, которое, может быть, испытывает отшельник, удаляясь от мирской суеты, чтобы в глухом скиту посвятить себя Богу и в общении с ним постигать духовный смысл жизни.

Вырваться из тисков повседневных дел удавалось нечасто. А когда случалось побыть здесь час-другой и проводить солнце за горизонт, в нём рождались стихи. Лесной тропинкой он шёл назад и нёс в себе стихотворные строчки, оттачивая мысль, шлифуя рифмы и смакуя радость удачной находки. Возвращался на дачу в сумерках, выслушивал упрёки жены и удалялся в мансарду, где в комнатушке стоял его столик. Здесь он освобождался от стихов, записывая их в тетрадку, и укладывался спать. У него было такое состояние, будто возвратился с волнующего свидания: и счастливый, и слегка уставший, и хочется спать, и не спится.
   
Пописывать стишки Вилен пристрастился ещё в школе.  Он до сих пор помнит короткий стишок, написанный на листке из школьной тетради. Наверное, это было не первое его стихотворное сочинение, но о тех, что были до него, он не помнит. А это помнит! Так же, как помнит девочку-одноклассницу, для которой оно было написано. Тогда всё было впервые: первое посвящение, первая читательница его сочинения, волнующее состояние автора, которое он впервые почувствовал в себе. И она была первой! Первой вдохновительницей его стихов и первопричиной странного томленья.  Преодолевая стеснительность и робость, с ней он впервые познал чувство возвышенного наслажденья. И теперь этот дар природы, это ощущение соблазнительного счастья связано в его сознании именно с ней.  Связано на всю жизнь. Судьба развела их по разным дорогам. Позднее у него были другие подруги. Но та, первая, открывшая ему тайну, возвращалась к нему в воспоминаниях или в снах. Так и живут они в его памяти вместе:  первая любовь и первое стихотворение.

Записав стишок в тетрадь, Вилен забывал о нём или почти забывал. Он стеснялся признаваться, что балуется стихами. Никому их не показывал и никому не читал. Скептическое отношение к своим поэтическим творениям родилось  ещё в юности. Его стихи прочитал эрудированный сосед в студенческом общежитии.  Назвал их графоманством и рекомендовал внимательно изучить рецензию М.Горького на сочинения некоего автора. Ключевая фраза этой рецензии: если можешь не писать, не пиши – глубоко засела в душе юного Вилена. Он подчинился ей и долго не писал совсем.

С того случая  Вилен остерегался читать кому-либо свои стихи. Никому, кроме Михаила Лукича. Ему Вилен читал их охотно, с нетерпением ждал случая, когда можно встретиться с ним  наедине и прочитать что-нибудь новенькое. Он не мог бы внятно объяснить, почему именно ему распахнул двери в тайники своего  увлечения. Это особенно странно, потому что Михаил Лукич убеждал, что стихоплётство – не мужское занятие, простительное  лишь для юношей или сентиментальных дам. Другое дело проза. Сочинение прозаических произведений он считал извинительным  для серьёзных мужчин.

- Даже те из поэтов, кого природа наградила большим талантом, писали стихи в молодости, - утверждал Михаил Лукич. – В зрелые годы они обращались к прозе, осознавая, что в прозе больше возможностей выразить мысль. К такому выводу пришли и Пушкин, и Лермонтов. Набираясь жизненного опыта, они больше внимания уделяли прозе. Если бы их жизнь не оборвалась так рано, в их творчестве, я думаю, проза вытеснила бы поэзию. Таких примеров множество не только в литературе прошлых веков, но и в новой истории. Известные поэты ХХ века, например, Б. Пастернак, И. Эренбург, К. Симонов в зрелые годы охладели к поэзии, и свои лучшие произведения создали в прозе.
 
Вилен не мог согласиться с выводами приятеля и, возражая, называл не менее известных поэтов, до старости сохранивших любовь к стихотворчеству. Но Михаил Лукич считал эти примеры не правилом, а исключением из правила и объяснял просто:

- Писать стихи до старости – удел тех, у кого развитие сознания остановилось на стадии молодости.

Несмотря на столь неуважительное отношение Михаила Лукича к поэтам, в нём было что-то, что притягивало к нему Вилена Максимовича. Михаил Лукич редко высказывал свои оценки стихов, а ещё реже хвалил. Он просто слушал. Но  слушать умел.

Мы учимся всю жизнь. В школе нас учат читать и писать, складывать и вычитать, учат азам наук и искусств. Но нигде не учат слушать. И науки такой нет! В этом деле мы все самоучки, поэтому собеседник, умеющий слушать – очень редкое явление.

С Михаилом Лукичом Вилен сблизился недавно, когда  приобрёл дачу в том же садоводческом товариществе. Их дачные участки оказались поблизости и они иногда встречались. В характере Михаила Лукича нет ничего лирического. Он расчётливый практик, всегда сосредоточен на решении деловых вопросов. У него исключительно инженерное мышление. Таким Вилен помнит его в молодости,  таким он остался и в зрелые годы. Вилен раньше был уверен, что кроме технических книг по дорожно-строительному делу, Михаил Лукич  ничего не читает. Сталкиваясь с ним раньше по работе, Вилен был к нему противоречиво равнодушен: признавал его инженерные способности, но осуждал излишнее рвение в работе; ценил умение быстро ориентироваться в сложной производственной обстановке, но отрицал его образ жизни, ограниченный только профессиональными интересами; уважал его неспешную основательность, но терпеть не мог медлительность с признаками вальяжности.

Он относил Михаила Лукича к категории  одноцветных людей. Всех своих знакомых Вилен делил на три категории: одноцветные, многоцветные и бесцветные. К одноцветным относил тех, кто по-уши увлечён одним единственным делом и всю жизнь только им и занимаются. Все другие дела им не интересны, делаются спустя рукава и лишь при большой необходимости. Их часто называют трудоголиками. Другую категорию людей – многоцветных, составляют те, кто кроме основной работы увлекаются чем-то другим и в этом другом деле достигли признанного успеха. Наконец, к третьей категории Вилен относил тех, кто не проявил себя ни в чём: ни в профессии, ни в увлечении, ни в образе жизни. Наибольшую симпатию у Вилена вызывали люди многоцветные. А за Михаилом Лукичом он признавал бесспорные профессиональные достижения, но никаких других интересов и увлечений не замечал.

Как-то во время обыденного разговора Михаил Лукич предложил Вилену прочитать стихи. От неожиданности тот смутился. Но скоро его мнение изменилось. В тот вечер он возвратился с опушки нервно возбуждённым. Закат был особенно красочным, а окрестности выглядели необычно живописными. Вилен любовался красками пейзажа, наслаждался тишиной, ловил рифмы и складывал слова в строчки. И среди этой благодати он вдруг вспомнил, что здесь, по этой местности решено строить автостраду.  Скоро придут сюда строители и окрестности наполнятся грохотом дорожной техники. Возвышенность  разрежет глубокая выемка,  низину рассечёт надвое прямолинейно-скучная насыпь, лес разрубит широкая просека, а через реку построят мост. По многополосной автодороге помчатся стаи машин, источая шум и выхлопные газы. Люди, не оглядываясь по сторонам, будут радоваться дорожному простору и торопить сверкающие авто. А все, кто родится после строительства дороги, всё человечество, никогда уже не увидят той красоты, которая создавалась природой тысячелетиями, и которую человек однажды переделал на свой лад. 

Исчез благостный ход размышлений, взметнулись от грядущей опасности мысли, как стая напуганных птиц.  Тревогой наполнились рифмы. Строчки рождались легко. Вилен чувствовал в них силу хорошего стиха, способного увлечь читателя. Тогда-то и появилось у него желание показать стихотворение  Михаилу Лукичу.

На исходе другого дня, спрятав тетрадку в карман,  Вилен направился к даче Михаила Лукича. Он ещё сомневался, надо ли раскрывать перед ним тайны своих размышлений. В его памяти крепко сидели и сдерживали от подобных признаний отрезвляющие слова известного поэта Х1Х века:
                Делись со мною всем, что знаешь
                И благодарен буду я,
                Но ты мне душу предлагаешь,
                На кой мне чёрт, душа твоя…
Он опасался насмешек приятеля и его поучительных реплик. Но желание прочитать стихотворение было сильнее.

Вилен закончил читать и положил тетрадь на стол. Михаил Лукич мял горстью подбородок и смотрел на тетрадь.

- Чего ты ополчился против строительства дороги? Дорога решит многие  проблемы и возродит жизнь в этом бездорожье, - высказал, наконец, своё мнение Михаил Лукич и с сожалением добавил. – Хорошие стихи ты тратишь на пропаганду вредной мысли.

- Люди безжалостно губят природу, вырубают леса, отравляют землю и воздух отходами, меняют естественное течение рек. Ты предлагаешь, чтобы я этому радовался?

- Человек – создание природы и живёт тем, что дала природа, иначе не может быть. Он что-то потребляет, что-то переделывает для своего удобства. Это естественное дело. Травоядные животные поедают растительность, хищники жрут травоядных, то есть всё, что живёт, наносит ущерб природе. И человек – не исключение.

- Как можно сравнивать заложенное природой, с тем, что творят люди?! – Возмущался Вилен. – Человек, наносит  невосполнимый ущерб природе, уничтожает среду  обитания, делает её непригодной для жизни. Об этом надо кричать во всё горло, вразумлять ретивых новаторов, воспитывать в людях потребительскую сдержанность.

- Призывать и воспитывать надо, но безнадёжно надеяться, что люди добровольно откажутся от достижений цивилизации и прекратят поиск новых возможностей для улучшения качества жизни. Человек не откажется от электричества и не вернётся к восковым свечам. Даже под угрозой вымирания люди не откажутся  от современных автомобилей, поездов и самолётов в пользу конных карет и тарантасов, не переселятся из благоустроенных квартир в экологически безвредные пещеры. Бесполезно  призывать, волков не трогать зайцев. Но за удобную жизнь надо платить. А плата – преобразование природы, переделывание того, что есть в новое, нужное человеку качество.

- Но нельзя же бездумно, варварски уничтожать всё, что создано естественным путём и служит средой нашего обитания. Человек не выживет в отравленной атмосфере, наплодит неполноценных мутантов. Люди вымрут, если не сохранят природу в её естественном состоянии. - Вилен начинал горячиться. Спокойствие Михаила Лукича представлялось ему сейчас недопустимой халатностью, непростительным равнодушием к судьбе человечества. Но  Михаил Лукич не разделял мнение о предстоящей катастрофе.
   
- Ни что не вечно в нашем мире. И человек не вечен. Когда среда обитания на Земле изменится настолько, что станет невозможной для жизни человека, он естественным образом вымрет, как вымерли динозавры, мамонты и питекантропы. На смену ему придёт кто-то более приспособленный к новым условиям и более разумный, чем современный Homo Sapiens. Но это произойдёт не скоро. Ни нам, ни нашим правнукам вымирание не грозит. Поэтому не стоит паниковать по поводу гибели человечества.
Последние слова возмутили Вилена.
- Так, наверное, рассуждают люди, которых не угнетает совесть, когда они спускают в реки ядовитые отходы и засоряют всё вокруг вредоносным мусором. Таких людей  надо… изолировать. – Он больше не мог сдерживаться и, чтобы совсем не поссориться с хозяином, торопливо запихнул тетрадь в карман и выбежал на улицу.

По дороге к даче он ещё продолжал спорить, бросал в лицо Михаилу Лукичу свои аргументы. Но азарт угасал и Вилен подумал, что заходил в гости не для того, чтобы спорить о судьбе человечества. Он хотел только прочитать стихотворение. Тут он вспомнил, что Михаил Лукич назвал стихотворение хорошим.
 
Вилен не искал публичного оглашения своих сочинений. Мечтать об этом – мечтал, но скрытно. Тетрадки и листочки черновиков со стихами валялись в его столе бумажным мусором. Он сам об этом писал:
                Нечитанные груды строк
                На полках памяти пылится,
                Храню я их на случай, впрок,
                Которому не суждено свершиться.
Теперь же, по пути к дому, он почувствовал желание прочитать Михаилу Лукичу и другие свои стихи.

                2

Михаил Лукич и Вилен Максимович познакомились ещё в молодости. Молодого специалиста Мишу Родина прислали на работу в дорожно-строительное управление. А через полмесяца сюда же приехал другой молодой специалист – Вилен Егоров. Их  направили работать на разные участки строительства дороги. Встречались они редко, лишь на планёрках, на совещаниях или на других коллективных мероприятиях.  В управлении к ним присматривались, как всегда присматриваются к молодым специалистам, оценивали их профессиональные способности и человеческие качества. Они и сами друг друга не выпускали из виду, понимали, что их сравнивают.

По своим наблюдениям за коллегой, по тому, что о нём говорили, Миша составил мнение, что Вилен – парень шустрый, говорит легко и умно. Именно этих способностей, как самокритично считал Миша, не хватает ему самому. И он смирился с превосходством соперника. К тому же превосходство скоро подтвердилось. Через полгода Вилена повысили в должности, а Миша по-прежнему работал мастером.

Почти пять лет Вилен и Миша работали в одном управлении, вместе или порознь строили дороги. Десятки километров автострад и местных дорог построены под их руководством. Но ни совместная работа, ни одинаковый возраст, который предполагает сходство интересов, не сблизили Вилена и Мишу. Их отношения друг к другу не доросли даже до приятельских. Карьера Вилена Максимовича, стартовавшая вначале довольно удачно, потом затормозилась.  А Михаил Лукич продвигался по служебной лестнице без скачков, но постоянно, не задерживаясь на каждой ступеньке слишком долго. Через пять лет работы их разделяла уже существенная разница в служебном положении.

Мнение Михаила Лукича о коллеге тоже изменилось. Если раньше он считал Вилена перспективным специалистом, то позднее стал замечать в нём  черты характера, которые противоречили представлениям о хорошем инженере и надёжном человеке. Складывалось мнение, что Вилен Максимович – специалист излишне легкомысленный, недостаточно ответственный. Он умно говорит и легко обещает, но так же легко отступает от обещаний и часто подводит. Он суетлив и непоседлив, азартно начинает новое дело, но не доводит до конца. У него было много интересных инженерных идей, многие из них начинал внедрять, на не запомнилось ни одной, которую бы он воплотил в реальность. Он постоянно что-то критиковал, протестовал и по каждому поводу затевал спор.

- Истинная суть социализма утрачена. Большевики переиначили на свой лад идеи основоположников социализма, выбросили из него главное – демократию, - приставал Вилен Максимович.

- Потому что многие хотели под лозунгами демократии протащить анархию и развалить страну. Чтобы не допустить этого, чтобы противостоять внешнему врагу, нужна сильная власть и сильная армия. История подтвердила правильность курса на сильную власть. Мы стали великой державой! – оборонялся Михаил Лукич, припоминая аргументы из учебников истории.

- Величие страны и нации не в том, чтобы иметь самую многочисленную армию и военной силой принуждать другие народы. Великая страна и  нация та, которая даёт миру великих людей, гениев науки, искусства, веры, великие открытия для человечества. В истории много примеров, когда нации, создавшие непобедимые армии и покорившие другие страны, остались потом на  задворках цивилизации. Где теперь македонцы или монголы, которые в своё время наводили страх на великие и малые страны?

- Дисциплина нужна везде: и в семье, и на любом предприятии, и в государстве. Без дисциплины и порядка нигде толку не будет. Назови из истории хотя бы один пример, чтобы страна с анархическим государственным устройством добилась каких-либо успехов? – спрашивал Михаил Лукич.

- Дисциплина дисциплине рознь. Есть демократическая дисциплина, а есть диктаторская, казарменная. У нас ввели казарменную. Но известно, если режим в казарме даже научно обоснован и соответствует здоровому образу жизни, это всё равно не дом родной, а казарма. Кто-то приспосабливается в ней жить, кому-то неуютно, но терпит, а кому-то мучительно. Люди же разные. Человек в своём естестве свободен. Не будь свободы, не будь права на ошибки – не было бы развития. – Вилен Максимович  взглядом требовал возражения. Для него, похоже, важнее был спор, а не победа в споре.

- Твои слова о казарме всего лишь красивое сравнение, лишённое реальной основы. Казарма – это неволя, а в неволе таланты не произрастают. Могла ли страна с подневольными гражданами достигнуть таких высот в науке, в искусстве, в производстве, в спорте? Нет, не могла бы! А мы достигли. Наши спортсмены прославили страну победами, хотя в то время не платили таких премиальных. Мы первые шагнули в космос, мы ничуть не отстали в производстве новейших вооружений, мы первыми заставили ядерную энергию работать на мирные цели, мы… - Михаил Лукич ещё не закончил свои доводы, а Вилен уже замахал руками и враспев продекламировал:
                Мы горою за прогресс,
                Понастроили АЭС,
                И теперь наш мирный атом,
                Вся Европа кроет матом.
«Лучше с ним не связываться» - подумал Михаил Лукич. Не любил он бестолковые разговоры о проблемах, на решение которых  не мог повлиять.

На пятом году работы Вилен Максимович уволился из управления. Через год и Михаила Лукича тоже пригласили в другую организацию с повышением в должности.  Их пути надолго разошлись, не оставив в памяти друг друга  глубокого следа.  В 90-е годы карьера Михаила Лукича не рухнула. Как и прежде, он малыми шажками поднимался вверх. Его опыт руководства крупными проектами заметили и пригласили на работу в министерство.

О Вилене Максимовиче он почти не вспоминал. Лишь иногда, от общих знакомых, доходили слухи, как поживает бывший коллега. И всё, что ему передавали, подтверждало неодобрительное мнение о нём.  Имея хорошую профессиональную подготовку и инженерную интуицию,  он так и не смог по-настоящему проявить себя в деле. Часто менял место работы, ссорился с начальством, многое начинал, но мало что доводил до завершения. В послесоветские годы взялся было за своё предпринимательское дело, но влез в долги и прогорел. Новые демократические порядки ругал ещё хлеще, чем раньше ругал советские.

Работа в министерстве оказалась для Михаила Лукича успешной. Он предложил идею прокладки новой автострады. Идея оказалась перспективной, её поддержал сам министр. Михаилу Лукичу поручили возглавить комитет по строительству дороги. Он по-уши погрузился в новую работу. Гигантский масштаб предстоящего дела открывал большие возможности для воплощения смелых инженерных идей. Руководство столь ответственным проектом Михаил Лукич считал подарком судьбы, из тех редких подарков, о каких мечтают настоящие инженеры.

Через полтора года перспектива быстрого строительства дороги неожиданно померкла. В стране случился кризис. Правительство отправили в отставку. Комитет по строительству дороги прикрыли. В команду нового министра Михаил Лукич не попал. Конечно, без дела он не остался, возглавил совет директоров дорожно-строительной компании. Однако новая должность уже не имела решающего влияния на судьбу дороги. Финансирование проекта резко сократилось. Работы почти прекратились. Началось массовое увольнение специалистов.

Кадровик компании принёс Михаилу Лукичу для согласования очередной список сотрудников на увольнение. Два десятка специалистов поджидает беда увольнения и поиск другой работы. Лишь немногих из списка он знал лично, но перед всеми чувствовал себя виноватым, потому что вовлёк в дело, которое оказалось безнадёжным. Пробегая список взглядом, Михаил Лукич неосознанно, на мгновение задержался на фамилии «Егоров». Взгляд бежал дальше, а сознание отметило, что фамилия чем-то ему известна. Вернулся, прочитал всю строчку: Егоров Роман Виленович – инженер геодезического отдела. Необычное отчество, странное имя отца – Вилен. В памяти мелькнуло знакомое: может быть тот самый Вилен, Вилен Максимович?  Михаил Лукич распорядился вызвать Егорова  для беседы, а пока исключить из списка.

В кабинет вошёл молодой мужчина. Вошёл без робости. На вопрос, чем занимаются специалисты отдела,  Роман, с вызовом глядя в глаза начальнику, ответил.
- Ничем, сокращения ждём.
Михаил Лукич не вполне уверенно стал объяснять, что строительство дороги остановлено временно и скоро опять возобновится. Роман слушал, но было заметно, что слова хозяина кабинета его не воодушевляют и он им не верит. Наконец Михаил Лукич спросил о главном, ради чего затевал эту встречу.

- Как поживает отец? – и для верности, чтобы проверить, не ошибся ли в предположении, уточнил. – Вилен Максимович?

Гость ничуть не удивился неслужебному вопросу.

- Живёт как-то, как умеет.
От слов сына повеяло несыновним холодком.

- Как его здоровье? Где работает? Что делает?
Роман отвёл глаза и не торопился с ответом.
- Нормальное здоровье. А работа… То работает, то нет. Не больно-то его на работу зовут. Он же со всеми… Мыслителем себя вообразил. Забьётся в угол и пишет, пишет… Мама с ним устала.
- Что же он пишет?

- Как всегда, свои стишочки. У него полный стол тетрадок, да кому они нужны. Их никто не читал и читать никогда не будет, - Роман досадно махнул рукой и, переменив тему, заметил. – Он о вас вспоминал и привет передавал.
- Что же ты раньше не заходил?
- А чего мне заходить? Гостем напрашиваться?

Михаил Лукич пообещал Роману помочь в поисках другой работы. Гость ушёл, а Михаил Лукич не мог переключиться на служебные дела. В душу глубоко запали слова Романа, что отец пишет стихи… Память возвратила в те годы, когда они оба начинали карьеру.  Не высоко он ценил Вилена, считал его верхоглядом, малопригодным для серьёзного дела. Но, получается, ошибся в своём мнении, не разглядел, что у него в глубине, чем живёт его душа? Как часто мы слагаем своё представление о человеке по тому, что у него на поверхности, не утруждая себя поисками скрытых способностей.

«Забьётся в угол и пишет…» - эти слова Романа об отце повернули мнение Михаила Лукича о приятеле, обозначили совершенно другой его образ. Подумалось, что не только он не пытался его понять. Даже сын не скрывает своего осуждения отца, даже жена его «с ним устала». А он, как загнанный в угол заяц,  сопротивляясь неволе, защищает право заниматься делом, которое назначила ему природа, но от которого отвела судьба.   

Кто бы мог догадаться, что Вилен пишет стихи?  Впрочем, припоминая давние встречи, Михаил Лукич подумал, что было в нём что-то неординарное, была какая-то непонятная работа мысли. Была, но осталась незамеченной.