Планета Грация

Кирилл Берендеев
Анна Райнова


*   *   *


Кончилось все тем, что меня вызвала на ковер замдиректора. Я ожидал разноса, но начальница устраивать ор не стала. Проговорив все крепкие слова до моего появления, вслух высказала заключение:
– Больше мы в ваших услугах не нуждаемся. Можете собирать вещи, – и добавила в сердцах. – Хорош специалист по связям! Устроили представление, балаган, клоунаду! На первом же серьезном задании. Миллионы на ветер, миллионы! Глаза б мои никогда вас не видели.
Теперь уж точно не увидят. Внутренне я пытался подготовиться к неизбежному завершению карьеры, но так ждал головомойки, что ее слова об увольнении укололи сердце. Из кабинета я выбрался на ватных ногах, плюхнулся в кресло у стола секретаря и долго пил кофе из чашки кофейника.
– Вы еще здесь? – не заметил даже, как вышла. – Тогда вот что – видимо я погорячилась, выгонять мы вас не будем. Все же подающий надежды специалист. Я только что согласовала ваш перевод в отдел культуры. Там все ваши таланты проявятся. Ну, что смотрите, живо в корпус семнадцать.
И с маху шлепнула лист перевода на стол секретаря. Мы оба вздрогнули.
– Забирайте и выматывайтесь, – и, скрываясь за дверью: – Миллионы…
Я пополз в указанном направлении. По дороге желал, чтоб случилось стихийное бедствие и поглотило Центр терраформирования планет, лишь бы не  добраться до проклятого корпуса, прозванного «выездной ярмаркой тщеславия». Виданное ли дело, вот так сплавлять инженера человеческих душ, с красным дипломом окончившего университет, получившего самые благоприятные характеристики на базовой кафедре, человека с незапятнанной репутацией, до этого случая, конечно, – переводя в самый позорный корпус. Уж лучше бы выгнала, ведь сам уйти не могу, контракт не позволит. Хороша начальница. Женщины они все такие, не наорут, так только хуже отомстят.
Так, насылая проклятья, моля о возмездии и призывая чёрные силы, я незаметно добрался до входа, где нос к носу столкнулся с ряженным в блестящую юбку медведем в наморднике, вальяжно ведомым «под ручку» странного вида субъектом в ярком комбинезоне. Я едва успел отпрянуть в сторону.
– Форменный произвол! – размахивая в воздухе свободной рукой, шумел сопровождающий. – Надо же, номер им надоел. Выньте да положте на блюдечко новый. Новый! Они думают запросто можно сбацать что-то эдакое? Шедевры они товар единичный, – тут он заметил мою съёженную тень на стене: – Да вы не бойтесь, Маша добрая…
Медведица согласно потупила очи. Не дослушав, я юркнул за дверь и тотчас остановился, оглядывая просторный холл, стены которого занимали объёмные голограммы со сменяющейся рекламой различных концертов, спектаклей и представлений. Вокруг меня все разом зашумело и завопило. Кажется не только изображения, из дальнего угла двинулась группа в цветастых одеяниях, позванивая в бубны и бренча гитарами – неужто, цыгане? 
– Эй, вы по распределению? Идите сюда.
 На стойке информации восседала замотанная в простыню девица, с копной зелёных волос и утыканным колечками пирсинга детским личиком, усердно наводившая маникюр. Я осторожно приблизился. Взглянув на мой лист, девушка улыбнулась фиолетовыми губами и, растянув между ладошками пульт виртуправления, потыкала в него пилочкой для ногтей:
– Пятый лифт, восьмой этаж, до конца по коридору большой зал. Они сейчас на кастинге. Тим – ваш новый начальник. Идите к нему.
– Угу, – согласился я, не прекращая разглядывать секретаршу. Встречать подобные экземпляры в ЦТП ещё не приходилось.
– Удачи, новенький! – добавила она и помахала мне ручкой.
Я поплелся к лифтам, едва разминувшись с балетной труппой под предводительством престарелой дамы. Никогда не думал, что балерины так грохочут своими атласными туфельками.
– Мира, наш зал занят. Завтра сдача спектакля. Где прикажете генералку проводить? – вскричала престарелая дама командным голосом.
– Не волнуйтесь, Эльвира Михална,  сейчас всё будет, – успокоила её дриада, продолжив тыкать пилкой.
– Это не ярмарка, это – балаган какой-то, – сквозь зубы прошипел я.
– Хуже, – донеслось мне в ответ из полутёмной прохлады лифта. Перед лицом материализовались руки в белых перчатках и принялись ощупывать меня, вытаскивая из карманов различные предметы, которых там попросту не могло быть. Последним появился надувной крокодил.
– Это – вам, – я взял игрушку и тут только разглядел молодого человека в тёмном трико. – Иллюзионист Антон Чмакин, – полушепотом представился тот, – замолвите Тиму словечко, чтобы взял в программу «Цирк – новые имена», не забудете? Только не говорите Еве, она меня ненавидит.
– Постараюсь, – зажав под мышкой подарок и готовый ко всему, я вышел из лифта. Коридор оказался пустым: ни орущей рекламы, ни табора, ни медведей. Только двери. Мягкое покрытие пола поглощало звуки, но я всё равно пугливо озирался на каждом шагу. Тяжёлая старинная дверь зала, за которой находился мой новый начальник, поддалась не сразу. Войдя, я тут же ослеп – на сцене под громкую музыку и яростное мигание света проходило выступление эквилибристов. Я опустился прямо на ступеньки между проходами, какой теперь ранжир. Когда музыка оборвалась и гибкие фигуры  перестали кувыркаться в воздухе, высокий голос громко произнёс:
 – Всем спасибо, все свободны.
Акробаты спешно убрались со сцены. В зале включился свет, и я увидел стройную женщину с идеальными формами и высокой причёской в виде покосившейся башни. Она направлялась ко мне. Приглядевшись, я понял, что девушка нагая, и непроизвольно зажмурился.
– Почему в зале посторонние? – чуть погодя возмущённо сказали над ухом. – Мужчина, я к вам обращаюсь.
Я открыл глаза и почувствовал, как багровеют щеки, увидев склонившиеся надо мной голые груди, прикрытые тонкой прозрачной сеткой.
– Кто вы? – сердито потребовали ответа пухлые малиновые губы.
– Я по переводу, из отдела по связям. Мне нужен Тим, – пробормотал я, старательно разглядывая текстуру коврового покрытия и выставив вперёд дарёного крокодила вместо щита. Игрушку бесцеремонно вырвали из рук.
– Нет, ну вы только посмотрите на этого Чмакина. Уже к новеньким пристаёт, только б пролезть. Сказано ж, не возьму, – плотно облегающая тело женщины прозрачная сетка вспыхнула красными огоньками. Красиво, надо сказать. – Мира о вас сообщила. Да нет, это я не вам, нам тут новичка сбросили. Клоуны отказались, у них гала на Марсе, – сообщила она кому-то ещё. Разглядеть каплю наушника под её вычурной причёской было невозможно, – и где я возьму других?  Пантомиму хотите? Хорошо, свяжитесь со мной завтра, – продолжила женщина, цвет свечения её бесстыдного наряда сменился бирюзовым. – Я – Ева, (ну конечно, как ещё!) заместитель Тима по организации представлений. 
Ко мне протянулась тонкая ладошка с длинными коготками. Пришлось подняться для торопливого рукопожатия. Рука оказалась холодной, как ледышка.
– Тим, это по вашу душу, из отдела по связям, – обернулась Ева. В бирюзовых отблесках сияния заместительницы я увидел крепкого мужчину средних лет с кустистыми бровями цвета линялой меди на одутловатом невыразительном лице. Человек был одет в форменный комбинезон ЦТП с фиолетовыми наплечниками научного отдела. Проследив мой взгляд, Тим виновато пожал учёными плечами. – По вашу душу и на мою голову, – возмутилась Ева, вспыхивая ядовито-зелёным сиянием. – Ещё один засланец. Они думают, у нас тут мусоросборник. Никита, какая у вас была должность?
– Я возглавлял пятую партию.
– Вот видите, – продолжила негодовать женщина, а её волшебная сеть начала ритмично пульсировать багровым, – руководитель. И чем прикажете ему руководить, живым уголком? Да, балет на пятый ярус. Мира, хватит пилить, соображай быстрее.
– Ева, я буду у себя, – буркнул Тим, не поднимая глаз на властительную подчинённую. – Идемте, Никита, познакомимся и поговорим.
Не помню, как мы оказались в коридоре. Я очнулся, когда Тим вновь нарушил молчание:
– Вы на Еву не обижайтесь. Она трудяга и отлично знает своё дело. Одевается, конечно… но это мелочи.
– Скорее раздевается, – едко вставил я, разглядывая своего нового начальника.
– Ну да, – улыбнулся извиняюще Тим, – это верно. Тут устав посвободней, кому что нравится. Я вот без прежней формы не могу.
–  Я заметил. 
Мы остановились у двери с надписью: «Тим Ушлёпкин. Зав. глав. отдела культурного развития ЦТП». Интересная фамилия у шефа, наверное, старинная.
– Значит вы и в науке зав. глав?
– Бывший... Вижу, полны впечатлений? – в его водянистых глазах мелькнуло сочувствие.
Я задумался, какого было этому большому нескладному человеку лишиться прежней работы – ведь в научном корпусе до подобных должностей дорастают лишь настоящие фанаты.
– Ещё бы, – ответил я, дружески улыбаясь. – Голова кругом. Ума не приложу, как вы выживаете в этом кошмаре?
Тим пожал плечами и толкнул дверь. На столе секретаря красовалась початая бутылка коньяка. Увидев её, Ушлёпкин побледнел и нервно почесал покрытые светлыми волосками широкие запястья, затем медленно обернулся, хотел что-то сказать.
– Ваша заместительница мало, что голая, так ещё и…– вырвалось у меня. Симпатий как не бывало. Позор, а не работа.
– Она не голая, – спокойно возразил Тим, – это иллюзия от кутюр.
– Спиртное на работе тоже иллюзия? – вконец обнаглел я. Пусть лучше сразу уволит. Тим посмотрел на закрытую дверь своего кабинета, потом на меня. Я, молча, вскипал.
– Знаете что? Вы отдохните до конца недели, – проговорил он после длинной паузы. – В понедельник с утра ко мне, к тому времени мы решим, что с вами делать.
Я пулей вылетел за дверь, отдышался и только после этого медленно прошел по пустому коридору, спустился на лифте и вышел в опустевший холл. Попрятались все, даже русалки не было видно.
Выполз на улицу и пока ждал очередь до двери, выводившей к дому, всё пытался понять, с каким выражением Тим проговорил последнюю фразу. Уволит? Заулыбался я, тогда зачем отложил до понедельника? Или оставит с размалёванными фуриями… улыбка погасла. Кем я там стану уже к среде?
Дверь распахнулась, закрылась, открылась. Я оказался возле дома. Поднялся на свой этаж – еще одна дверь. Не раздеваясь, завалился на кровать. Уволит или оставит? Зарылся в подушку. Или оставит?
Или уволит? Так и промучился до понедельника, бредя русалками на ветвях, медведями на велосипедах, руками, ползущими из стен, и крокодилами, превращающимися в соблазнительных красоток с двухдюймовыми клыками во рту.
В половине десятого уже был на месте. Тим прибыл часом позже, устало пригласил в полутемный кабинет, сел в кресло и долго смотрел сквозь меня припухшими красными глазами. Из корзины для бумаг предательски посверкивало горлышко бутылки. Линялые кусты над глазами моего нового начальника беспрестанно двигались, приподнимались и опускались широкие плечи. Тим явно конфузился, не зная с чего начать:
– Простите, устал, всю ночь принимали концерт, – да, я уж заметил. – Вы же знаете, через полгода ЦТП отмечает юбилей, все уже на ушах, – вернее, на бровях, но хоть говорит складно. Я избегал встречаться с мутными глазами собеседника, глядя на яркую голограмму за его спиной: солнце под радугой – герб искусства нашей славной корпорации, чтоб её. –  Ева здесь днюет и ночует, хорошо, она по всем вопросам мастер, а я…. Ну не на своем месте, а что делать? Знаете, какая со мной загвоздка вышла? Два года назад я разрабатывал один алгоритм для лаборатории римановых перемещений. Интересная штука, проводить инверсию анизотропного вещества через шестое измерение в четвертое, у всех получалось только ортотропное проводить, а я ухитрился. Ведь ерунда, небольшая корреляция гистерезиса, а результат, – он вздохнул. – Не оценили. Результат в урну, посчитали ошибкой. Еще бы, лаборатория пересчитывала, не выходило, а все потому… – он зло хлопнул по столу, бутылка звякнула. – Не учли особенности поляризации сегнетоэлектриков. Меня на ярмарку, зама на мое место. И всё.
Я кивнул и иначе взглянул на сидевшего передо мной бывшего учёного. Не стану ли и я через пару лет такой работы искать спасения на дне бутылки? А ведь мне до него далеко, всего-то начинающий связник с невысокой должностью.
Заметив мой изменившийся настрой, Тим встряхнулся.
– Через год зам нашел нужную зависимость, – его губы сложились в горестную ухмылку. – Вот только менять ничего не стали. Я так и остался здесь.
– Простите, Тим, – осторожно произнес я. – Я...
– Да, понятно, – он махнул рукой. – Если бы не Ева, я бы тут загнулся. Вы тоже загнетесь, кстати. Так что вот… где же… Никита, включите свет. Все, не надо, нашел. Вот вам направление на планету 224-бис. Там наша старая колония. Туземцы совершенно одичали, забыли язык и технологии. Знай себе, танцуют, да так, что глаз не оторвать. Вы туда махните, отсюда подальше, наберите небольшую труппу к празднику. Удивите народ. Пусть всем покажут.
– А… – вот ведь, не в лоб, так по лбу, – а как я с ними-то…
– Да ерунда. Переводчик возьмете у Миры. Ну что еще, зеркальца, бусы, анализатор, связь. Я распорядился собрать все необходимое еще вчера. Так что ступайте. У меня – всё.
Я оглядел коридор, тут только сообразив, что все еще размышляю, как говорить с Ушлепкиным, чтобы он разорвал со мной контракт. Эх, шелуха космическая, чего молчал, чего не нахамил, не дерзил хотя бы? Посочувствовал, чёрт бы меня побрал, а тот и рад сослать куда подальше. Вместо ярмарочного центра поеду на передовую балагана  – слов нет.
Я добрался до русалки – простыня на ней сегодня была бледно желтая с синими цветочками – протянул командировочный лист. Соскользнув со своего насеста, девица отправилась на склад, а я двинул в библиотеку. Визит намечался на завтра, надо подготовиться.
224-бис, переоткрытая пятьдесят лет назад после нескольких веков забвения, представляла собой копию Земли. Разве что гравитация чуть ниже. Полезных ископаемых нет, вот ЦТП за все годы и не потревожил ее покой, климат – сплошные тропики. Два крупных континента и россыпь островов. На двух небольших у экватора находятся поселения бывших землян. Прибыв туда пятьсот лет назад – еще на досветовом корабле, в самом начале расселения, они образовали колонию. Связь с ними прервалась, тогда это было в порядке вещей, через некоторое время о бывших землянах и вовсе забыли. Только недавно нашли. Колония и тогда и сейчас насчитывала чуть больше тысячи человек, и тогда и сейчас в моде были танцы и пляски. На планете каждое утро все от мала до велика выходят из хибар и танцуют, приветствуя восход солнца. И продолжают отплясывать до самого вечера. Просматривать немногочисленные записи я не стал, насмотрюсь ещё.
Сорок лет назад отдел внутренней культуры послал туда переговорщика, но затея провалилась – делегат быстро отказался от миссии, перешел на сторону туземцев и перестал отвечать на сообщения. Впрочем, он до сих пор жив и здоров – о чем ежеминутно сообщает подкожный чип, отправляющий данные на спутник. В приписке к листу Тим рекомендовал в первую голову найти делегата, и расспросить его во всех подробностях – хотелось бы надеяться, что он не совсем одичал.
Я вышел из зала, экспедитор меня уже дожидался, сжимая в руке увесистую сумку, тут же оттянувшую руку. Путь предстоял непростой, на планете не было двери перехода, поэтому меня перебрасывали сперва на 3401, а уже оттуда автопилот челнока должен был доставить до места назначения. Перед вылетом захотелось попрощаться с девушкой, махнувшей на меня рукой полгода назад, с родителями, которые ещё не знали о моём позорном переводе. С друзьями, переставшими отвечать на звонки.
Подбадривая себя тем, что в меня верит хотя бы Ушлепкин, я забрался в капсулу челнока и глубоко вдохнул – поехали. До 224-бис я доберусь только к вечеру. А пока спать, спать…
Челнок опустился в скалах на большем из островов, в десяти километрах от самой крупной из деревень, передал отчёт о посадке, выпустил меня и вошел в режим невидимки, превратившись в копию природной горки. Я пошел вперёд, даже не оглянувшись: вот сейчас своя ноша не тянула, шагалось легко и свободно, даже не шагалось, подпрыгивалось. Чистый девственный воздух, не то, что на Земле, где им дышат десять миллиардов. На выходные планета заполняется туристами, от которых еще сильнее не продохнуть. А здесь всего тыща населения да еще такая красота. Ничего удивительного, что туземцы отплясывают, от легкой жизни давно одурели все.
Здешняя природа напомнила земной мел: громадные деревья разметали кроны на стометровую высь, густые заросли кустарников образовывали почти непроходимый подлесок, вокруг тропки разбросали громадные чашечки яркие цветы. В воздухе носились насекомые, размером с мою ладонь, а вот крупных наземных тварей почти не встречалось. Я просмотрел информацию об обитателях планеты еще в библиотеке. Живность старалась обходить и облетать человека стороной, за столетия так и не привыкнув к чужеземному запаху и виду. А вот туземцы приспособились: насажали садов и развели привезенных животных, частично приручив и местных, так что недостатка в питании у них нет. Земной метаболизм страшная штука, позволял перерабатывать все и всех в этом богом забытом эдеме.
Я прокладывал себе путь до поселка парализатором, попутно размышляя о предстоящей встрече. На моем опыте эта планета первая не подвергавшаяся терраформированию. Девственная планета для отвергнутого спеца.
Мне не рекомендовали устраивать представление из первого контакта, на чем, собственно и погорел в прошлый раз. Здесь провалиться с треском хотелось, – тогда Ушлёпкин точно выпрет взашей. Выбраться из «выездной ярмарки» в первые недели на бирже труда считалось чем-то сродни подвига.
Я выскочил на поляну, где в закатном солнце показалась группа туземцев, и замер, разглядывая их. За два метра ростом стройные и поджарые, в свободных ярких одеждах. Ясно, попал по адресу. Мужчины наголо выбриты, женщины с гладко зачёсанными волосами. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, пока один из них не выступил вперед, показывая ладони. Я скопировал его жест, затем галантно поклонился.
И началось. Верно, туземцы решили разом продемонстрировать все свои умения: главный принялся задирать ноги и вертеться волчком, двое по краям принялись выделывать кульбиты и сальто, почище любых гимнастов, а трое девушек в центре порхали, надолго зависая в воздухе, точно пташки колибри. Ошарашенный, я смотрел во все глаза. Внедрённый в мой комбинезон переводчик  пребывал в прострации, настырно шепча на ухо: «Звон, звон, звон»… Звон действительно был, приятный, мелодичный, исходящий будто бы отовсюду, распознать его источник я не смог. Аборигены замерли после того, как их предводитель, с кошачьей грацией приземлившись после двойного сальто, выразительно приложил к губам указательный палец. Перезвон прекратился, словно унесённый порывом ветра.
Я пожал плечами. Представляться, пока переводчик не распознает язык, смысла не имело. Акробаты переглянулись, синхронно пожали плечами и широко заулыбались. Подражали как дети. Я потянулся к карманчику сумки с зеркальцами, выудил одно и пустил солнечного зайчика по группе. И тут же дёрнулся в сторону  – оказалось, другой солнечный лучик уже разгуливал по мне. Резануло по глазам, а из раздвинувшихся кустов выпорхнула ещё одна девушка в алом одеянии, сделавшая несколько ошеломляющих па, прежде чем передать мне в руки зеркальце – точную копию моего, даже инвентарный номер имелся. Ну конечно, о предшественнике я не подумал.
 Наблюдая, как я с растерянным видом верчу в руках зеркальца, девушка бесшумно рассмеялась, вслед за ней схватились за животы её сородичи. Они обступили меня, дружелюбно хлопали по плечам, тянули руки для рукопожатия и показывали мишуру: бусы, браслеты и брелоки – весь набор из моей сумки – и поочерёдно закатывались, не производя и единого звука. Стройные жилистые тела, красивые молодые лица. Они гримасничали, точно цирковые клоуны, которых ещё недавно настойчиво заказывали Еве.
По спине пробежал холодок. Я невольно хлопнул себя по уху, проверяя, что не оглох. Аборигены дружно закивали головами и, давая мне отдышаться, отошли, выстроившись в прежнюю фигуру. Только алая девушка осталась стоять в стороне. Всё, пора знакомиться:
– Никита,  – громко сказал я, тыча пальцем себе в грудь. И выразительно посмотрел на неё. – Ты?
Девушка покачала головой и показала на своё горло.
– Не можешь говорить? – Она кивнула. – Но слышишь и понимаешь? – новый кивок, за которым последовала череда изящных прыжков на высоте около полуметра над травой. Я очнулся, когда она присела в глубоком реверансе. Земные балерины позеленели бы сейчас от зависти.
– Звон, звон, звон, – вновь запричитал переводчик. Я вырубил бесполезный прибор и растянул между ладонями голографию Виктора Кроведа, первопроходца-перебежчика.
– Мне нужно увидеть его, – медленно проговорил я, – он здесь?
Группа растворилась в высоких кустах, прихватив с собой и мою поклажу, – все, кроме алой. Девушка кивнула и, сделав приглашающий жест, легко поплыла над хорошо утоптанной тропинкой. Она мерила воздух шпагатами, лишь изредка касаясь земли.
Я двинулся следом, стараясь не упускать из виду мелькавшее впереди одеяние. Плёлся за девушкой, словно гусеница за бабочкой, хотя сразу перешел на спринтерский бег. Заметив, как сильно я отстал, невесомая сильфида замедлила темп и стала дожидаться меня, останавливаясь после каждой серии длинных прыжков. Не раз жестами предлагала устроиться на отдых.
Но гордость взыграла. Пот заливал глаза, дыхание сбивалось, а я нёсся вперёд, подхлестывая себя отборной руганью на позабытый спортзал. Меня взбесила показная заботливость девицы, милое румяное личико без тени усталости, еще больше – прежняя начальница, само идиотское задание, но  особенно сильно вот эта ровная тропинка, никак не желающая заканчиваться.
Пляшущие вокруг стволы деревьев беззвучно смеялись надо мной. Злость понемногу отпустила. Я больше не видел девушки, различая впереди лишь алое пятно. Ноги под собой перестал чувствовать, да и дышать, кажется, тоже. Боль сменилась чувством эйфории, будто с каждым шагом рвались прежние связи, прочно удерживающие меня в рамках традиций и правил, я заново родился и никому ничего не должен. Бегу себе по тропинке, преследуя алую девушку, позабыв обо всем, обо всех. О печалях и радостях. О Викторе…
Я вдруг понял, что возникшее впереди лицо первопроходца вовсе не мираж, и попытался остановиться. Куда там, ноги протащили меня еще несколько метров, а затем подломились, я плашмя рухнул на землю. Боль захлестнула багровой волной и утащила в никуда.  Когда я очнулся, обнаружил странное…
Голова моя покоилась на мягкой шерстяной подушке, вместо муравы, а рядом, у изголовья, сидел Кровед, точь в точь такой, как на фото пятидесятилетней давности: смоляные волосы, широкие скулы, узкие карие глаза, вокруг которых едва наметились лапки морщинок, словно ему и сейчас было немного за тридцать. Вот только костюм другой – серые шаровары и бледно-зеленая свободная рубашка, оттеняющая смуглое лицо.
Мы находились в просторной комнате с узкой дверью, чьи стены, сложенные из массивных брёвен украшали стершиеся от времени рисунки. В окна сочился только зачинавшийся рассвет. Легкий ветерок, залетая внутрь, шумел, позванивая хрустальной прохладой.
Надолго же меня вырубило.
– Трехпрограммные зеркальца: фас, профиль, затылок; стереобусы с набором из двух тысяч мелодий, голографические сережки, – железом по стеклу вклинился в блаженную тишь скрипучий голос. Предшественник с брезгливым видом копался в моей сумке. – Ничего не переменилось, тот же хлам, небось, из тех же запасов, когда ж они у ЦТП кончатся только…. А-а-а, очнулся, стервец! – лицо Виктора сморщилось, пальцы рук забавно растопырились, задрожали и неожиданно сложились кукишами.
– Я? – я повернулся на бок, тело ныло, точно мешки с песком таскал. Ага, гравитация пониженная…
– А кто ж ещё, – Кровед резко поднялся, повернулся вокруг себя на цыпочках, всплеснул руками и вновь показал мне фиги. Я чуть было не прыснул, но из глаз визави выстрелили молнии, шутить он явно не собирался. – Тебя не научили, что к визиту готовиться надо? Даром мой доклад о слабом иммунитете туземцев в архиве прохлаждается? Хоть бы предупредили, что дилетанта отправляют, я б меры принял… – его лицо вновь исказилось, став жуткой маской князя Эммы. – Летуна уже не вернёшь. Умер вчера Летун, ты понял, умер! Кто знает, чем ты его заразил. А за ним и другие последуют, с которыми ты контакт устанавливал. Жри теперь без масла свой контакт!
Мне стало худо. Заражение? Этого ещё не хватало. Виктор замер и продолжил сверлить меня взглядом, ожидая, пока да меня дойдёт смысл сказанного. От жуткого известия я подхватился, но сразу сел – ноги не держали. Кровед недобро  усмехнулся.
– Погодите, – заторопился я. – Как же так. Я всю информацию по планете вчера переворошил. Не было там вашего доклада, клянусь! – из горла вырвался стон. При таких раскладах мое нынешнее понижение покажется раем. Без разбирательств сошлют кочегаром на транспортный звездолет, или выкинут из Центра с волчьим билетом, и устроиться я смогу разве что помощником робота-уборщика – чистить ведерки, пока тот жалуется на судьбу или просматривает порнографические микросхемы.
– И куда же подевался доклад? – Виктор таращился на меня во все глаза.
Неужели пропустил, не заметил? Нет, быть того не может, я хоть и был вчера немного не в себе, но прохлопать такую информацию просто не мог.
– В архиве его нет. Можем хоть сейчас запросить Землю, – стараясь не глядеть на Виктора, заявил я.
– Землю? Успеешь ещё в землю, – в голосе Кроведа впервые проскользнула ирония. Он успокаивался. Я вздохнул с облегчением. И то хорошо. Поначалу так размахался, думал, прибьет бусами. – Потеряли документ, значит, или затесался куда. Ну да, какое им дело до затрапезной планеты, с которой и шерсти клок не взять, – пробурчал он, но как-то без прежнего энтузиазма. – В здешних условиях любая мелочь может вызвать эпидемию. А туземцев наперечет. Наперечёт, понимаешь? – он выразительно покрутил пальцем у виска. Хоть что-то земное и понятное, остальные телодвижения бывшего связиста вместе со страшноватой мимикой, живо напомнившей встречу с аборигенами, я воспринимал с трудом.
Виктор стал малость того за годы одинокого молчания на заброшенной планете? Хотя не факт, что все остальные немы. Я осторожно озвучил вопрос.
– Все, – хрипло подтвердил Виктор, и раскинул руки, будто пытался объять планету. – Немые, но не глухие. Голоса нет, давняя мутация. Вот так и общаются… жесты и танец – их язык. А ты, небось, решил, что я помешался?
– Была такая мысль, – протянул я, пока куски мозаики в голове становились на свои места. – А девушка, та, что показывала мне дорогу, она заболела?
– Пока нет, – отмахнулся Виктор, – не об этом сейчас. Сейчас надо думать, как разрулить ситуацию. Тебя я изолировал. Выживут, значит пронесло. – Он сел на прежнее место, и пощёлкал пальцами, точно раздумывал, что сказать. – Летун – глубокий старик,  – добавил после долгой паузы, старательно пряча взгляд, даже мимика странная с лица слетела.
– Что значит старик? Там все молодые были.
– А вот об этом я на Землю не докладывал и тебе не советую, – резкий, сиплый голос Виктора сошел до шепота, – не надо им знать, что здесь не стареют в нашем понимании. Да хоть на меня посмотри… как тебя там?
– Никита.
– Угу. Живут здесь в полном расцвете до самых последних дней, а потом кряк! – и все. Если бы в ЦТП узнали, перепахали здесь все, и каждый метр распродали подороже – желающих найдётся красоту сохранять. А что колонии конец, это им до фонаря. Местных вообще изгонят при таком раскладе, как пить дать. А они ж как дети. Всему верят, всех с почестями принимают. Да им святой на шею сядет. Поработай кулачком, я кровь возьму. – И добавил себе под нос, – действительно, что ли, доклад не читали? Я давно отправил. Хворей тут никаких, а вот с рождаемостью беда, численность местных едва держится на тысяче с кепкой. Ну, скажи, куда им отсюда? Кстати, тебя ведь с этой целью послали, да? На очередной юбилей нашего славного Центра? Как и меня в свое время, – шприц вошел в вену, напился крови и выбрался, беспокойно попискивая. Я нервно следил за миганием огоньков, пока они не потухли. Виктор чертыхнулся. Поднялся, помахал руками, указывая то на себя, то куда-то в пространство. Потом спохватился.
– Аккумулятор сдох, пойду, заряжу и проверю как что. Дела сделаю. Да ты не волнуйся, я скоро… Еды привезу, тебе на этом острове минимум неделю сидеть, так что о связи с Землёй пока и речи быть не может.
– Нет, мне надо отчитаться в течение трех дней после прибытия. Архив запросить на наличие доклада… – Хотя, кто будет проверять, что информация об иммунитете туземцев 224-бис отсутствует – всё свалят на нерадивого работника, переведенного после скверной истории.
– Да плюнь, – Кровед скривился в улыбке, похлопал по плечу. Я отчего-то едва сдержался, чтобы не увернуться. – Отлеживайся пока можно. Кто виноват, что твоё начальство головой не думает.  – Пальцы первопроходца вновь щелкнули, он развернулся и направился к двери.
– А что с выжившими, они тоже здесь? – я посмотрел в окно, заметил неподалёку какие-то постройки, сощурился, приглядываясь: невзрачные, облупившиеся домишки, всюду запустение, будто туземцы не убираются вовсе – только танцуют.
– В карантине, как и ты. Не здесь – возле общины, за ними я тоже присматриваю. А тебя сослали на остров Забвения. Поселок здесь нежилой…
– Я вижу.
– …заброшенный. Сейчас сюда приходят принести дары безвременно ушедшим сородичам. Так что можешь гулять по всему острову, – лицо его снова отобразило некую гримасу, которую я не понял, Виктор развернулся на пятках и был таков, только дверь жалобно скрипнула.
Я зарылся лицом в подушку, пытаясь разобраться в сонме невесёлых мыслей, проворочался так минут десять – не помогло. Заставил себя подняться и добрел до выхода. Дверь подалась от легкого толчка, стиснув зубы, я перешагнул высокий порог и оказался на крыльце.
Домишко, предоставленный в мое распоряжение, стоял особняком, серый, неприглядный, как и прочие срубы, заросшие высокой травой, сгрудившиеся метрах в тридцати-сорока выше по дорожке, вокруг широкой площадки, посыпанной мелким морским песком точно цирковая арена. В садах виднелись гнущиеся под плодами ветви деревьев. Груши в основном, приглядевшись, я заметил ещё дичку сливы и персики. Пустой желудок заурчал, я двинулся дальше, стараясь не обращать внимания на занывшие ноги. Сам дурак, никто не заставлял кроссы давать. Гордый представитель человечества нашелся. Выставился – терпи, если бы только в этом проблема была. А так, остаётся надеяться, что никто из аборигенов больше не умрёт от моих показательных выступлений.
Тропка петляла среди разросшихся кустов цветущей сирени, пока не уткнулась в еще одну площадку, окруженную всё теми же покосившимися домишками: раскрытые двери жалобно поскрипывали на ветру. Обогнув их по широкой дуге, дорожка следовала дальше, к следующей части разбитого уступами горы поселка, закрытого от взоров живой изгородью из неизвестного мне кустарника с крупными бурыми листьями и стволами плодовых дерев. Все дички, но уж больно мичуринские, нависшая надо мной ветка груши держала плоды размером с дыню-колхозницу. Пряный запах закружил голову, я сорвал налитой плод и без раздумий вгрызся в него. Медовый сок потек по подбородку, а я кусал и кусал, пока в ладони не остались только семечки и хвостик. Хотел сорвать ещё, но замер, услышав жалобный звон. Обернулся.
В стороне от моего дома, странно, что только теперь заметил, росло разлапистое туземное дерево, цветом коры и короткими узкими листьями напоминавшее лиственницу. На длинных ветвях синие и алые ленточки, к которым привязаны матерчатые куколки, одетые в космические комбинезоны: такие я только в музее и видел.
Вытерев руки, я подошел поближе, взял куклу в ладонь: как шелковая.  Лицо – белое пятно, а на груди комбинезона… вот тут меня оторопь взяла – на земном языке читалась надпись «Арника», вышитая алым, как и завязка, когда-то прикрепившая куколку к ветке. На крохотной ножке звенели едва различимые бубенчики. Тоже и на других, с иными именами: Лилея, Виола, Облачко, Вереск, Вольна… Игрушки, несмотря на отсутствие лица, неуловимо отличались друг от друга, так, будто неизвестная мастерица старалась вложить душу в куклу носившую имя того или иного человека. Интересно, что это значит? Кровед сказал – остров Забвения? Я насчитал  пятьдесят два человечка. И звон точно поминальный. Погибли, при неудачном приземлении на планету? В те времена всякое случалось. За годы межзвёздного перелёта корабль мог получить повреждения незаметные в космическом вакууме, но смертельно опасные при входе в атмосферу планеты.
Я покачал головой, глядя на куклу с именем Роза. Нет, не то. Деревня уцелела, ведь в ней жили. Почему теперь не живут? Вымерли? Остров Забвения… Внезапно осенившая мысль заставила с силой хлопнуть  по лбу, аж в глазах потемнело. Так вот почему Виктор в разговоре старательно подбирал слова и глаза прятал, когда сообщал, что Летун стар и мало от чего помереть мог. Ну да, доклад он отправил. Выходит, в помойку, вместо ЦТП?
Вопрос, почему куклы в комбинезонах оставим на потом.
Я оторвался от дерева, развернулся так, что едва не закрутился волчком и отправился вниз. Бежалось легко, вытесанная в известняке дорожка сама стелилась под ноги, будто и не было забитых молочной кислотой мышц, усталости и боли.
Море показалось внезапно, вырвавшись из зеленого плена: деревья расступились, передо мной открылось безбрежное пространство, почти черное у подножия скалы и безмятежно голубое у горизонта. Редкие облачка отражались в водной зыби, яркой точкой отражался в волнах молочно-белый спутник планеты, комок льда в триста километров диаметром. Зелень спускалась до самого берега, расступаясь, обнажала узкую полоску прибоя, море лениво плескалось среди источенных волнами обломков скал.
Тропа резко вильнула, я увидел соседний остров, где вчера приземлился в челноке. Лодку, проделавшую большую часть пути между островами. Виктора, легко правившего с кормы шестом, величаво возвышавшегося над стихией. Точно Харон пересекал широкое русло Ахерона.
Я пожал плечами. Вот ведь как, по мифам древности одни пятерки в школе – теперь отрыгиваются некстати. Да и Виктор зря накинул черный дождевик, правил он аккуратно, без брызг, с каждым поворотом весла уверенно приближаясь к берегу. К людям, собравшимся немного в стороне, еще чуть, и сойдет на берег.
Я набрал воздух в легкие окликнуть, но передумал в последний момент. На том берегу послышалась музыка. У меня челюсть отвисла – это же «Прощание с космолётчиком» Поля Себявичуса! Только аранжировка непривычная.
Виктор высадился на берег, прошел к туземцам. Я глазом моргнуть не успел, все пространство вокруг него заполнилось людьми в ослепительно белых одеяниях, скрывающих тело с головы до пят. Толпа качнулась несколько раз, и началось действо, заставившее меня сесть на первый попавшийся камень и безотрывно наблюдать.
В такт печальной мелодии точно крылья огромных птиц взметнулись полотнища одеяний. Люди взлетели, зависнув в высоком прыжке, а приземлившись, выстроились ромбом. Отточенные движения гибких тел сменяли друг друга, туземцы действительно говорили телами, то замирая в невероятной для человека позе, то буквально ложась на воздух. Они легко скручивались в такие фигуры, что и представить немыслимо, двигались синхронно, как один человек. Будто дышали вместе.
Движения плавно перетекали друг в друга, пока аборигены не замкнули огромный круг, в центре которого поднялись деревянные носилки с привязанным к ним бездвижным телом в космическом комбинезоне. Точь-в-точь таком, какие были на куколках с дерева. Лицо мертвеца плотно окутывала белая ткань. Летун? Танцующие вокруг присели и замерли, а после, через одного, начали быстро вращаться к центру круга, разматывая свои одеяния в длинные белые полотнища, концы которых держали на вытянутых руках оставшиеся в кругу сородичи. Затем, длинными прыжками стали перемещаться на противоположную сторону круга, неся полотнища за собой. Разоблачение повторилось ещё раз. Когда танец замер, носилки оказались в центре белоснежной паутины, удерживаемой множеством рук, а хоровод пестрел яркими туземными одеяниями. Слов не подобрать, как красиво.
Круг начал поворачиваться, вместе с ним и носилки, вращаясь все быстрее и быстрее так, что тело умершего вскоре потеряло очертания и размазалось в бесконечном кружении. В глазах рябило, я помотал головой, а после увидел носилки вертикально стоящими на земле, укутанными в белое. Круг расступился, к носилкам подошел человек с горящим факелом. Он поджёг ткань и отпрыгнул в сторону высоченным сальто. Белый погребальный кокон, полыхнув, выстрелил в небо, точно ракета и скрылся из виду одновременно с последней прозвучавшей нотой. Я увидел аборигенов, воздевших руки к небесам в прощальном жесте.
Диво дивное, а не похороны. Я сразу вспомнил кувыркающихся акробатов в первый день блужданий по «выездной ярмарке». Как бы ни старались, даже близко не подойти. Хотел бы я знать, что скажет на это Ева и ее худсовет? Не иначе как, раз увидев, весь штат земных циркачей погонит в шею, нет, даже в три. Вот хоть бросай всё и организовывай похоронную компанию «Седьмое небо». От желающих проводить родственника в последний путь с подобной помпой отбоя не будет. Жаль, вывезти аборигенов с 224-бис не получится. Вымрут, как мухи. Хотя чего я, все возможно, чтоб там ни гундосил отуземившийся Кровед. На планете куча неосвоенных земель, по сравнению с ними два островка – капля в море. Вовсе незачем так радеть за горстку аборигенов, ограничь к ним доступ и можно спокойно обустраиваться. Что там похороны, если страну вечной молодости забабахать можно. Тогда весь балаган культуры во главе с Евой переселится первым.
Я скрежетнул зубами – не дождётесь, уважаемая, сообщать вам такую новость намерений не имею. Отчитаюсь бывшей начальнице, тогда меня не просто восстановят, а назначат руководителем проекта, поглядим, как бывшие друзья забегают на полусогнутых. Между прочим, первооткрыватель имеет право вето. Буду настаивать на обязательной установке биобарьера и сохранности микроклимата в зоне проживания туземцев – и взятки гладки и совесть чиста. Пусть танцуют. Глядя на их отточенные движения, я впервые пожалел, что забросил занятия спортивной гимнастикой, а ведь тренер прочил мне большое будущее. Жаль, не взяли в пилоты, где эти умения пригодились бы сполна, а зачем они мне в ЦТП? Все изученные планеты в одном шажке от зала дверей, стоит только выбрать нужную. Не надо неделями валяться в анабиозе, добираясь до дальней цели.
Задумавшись, я не заметил, как встал и принялся расхаживать по свободной площадке перед крутым спуском к берегу. Прыгнул, сделав сальто назад, и едва не рухнул на голову, успев сгруппироваться в последний момент. Чертыхнулся, растирая ушибленные ладони. Страсть к экспериментам когда-нибудь меня угробит… Ладно, сейчас надо думать, как лучше составить доклад, а для начала, как добраться до челнока без сопровождения Кроведа. Странно, что он первому встречному про это сболтнул, если так за туземцев радеет. Значит либо уверен, что с планеты не улизну, либо… Но тут у меня серьёзный козырь имеется. А значит, скоро будет уважение и почет.
Я представил себя в наплечниках высшего эшелона, а может и в верховный совет ЦТП войти удастся. Хотя нет, с высокой властью лучше не связываться. Тут нужны другие люди, более изворотливые и ушлые. Я вспомнил о знакомом в адвокатской конторе, его надо взять в долю, когда придет время подписывать соглашения, чтоб не проворонить детали, чтоб не оттяпали лишнего. На 1709 есть хорошие рекламщики, через них можно раскрутить остров вечной молодости с пол-оборота. На 397, нет, на 697 имеется большой запас богатеньких землевладельцев, которых надо навестить в первую голову. На 903 любят проводить отпуск многие кинодивы, их тоже оприходуем. А там…
Во власти разгулявшейся фантазии я не заметил, как противоположный берег опустел. О том, что остров обитаем, говорили только лодки, сгрудившиеся у самой воды. Но я их не разглядывал, некогда. Перед глазами разворачивались картинки одна краше другой, я вдохнул полной грудью и потянулся, мурлыкая себе под нос на мотив вальса, въевшийся в подкорку реквием. Громкий хруст заставил подпрыгнуть на месте, к моим ногам упал красный цветок, напоминающий земную лилию. Не успел поднять его, хруст послышался снова.
Я посмотрел вверх: уцепившись за толстую ветвь стройной ножкой, а другой упершись в неровный ствол, на дереве обнаружилась русалка в мокром алом облачении, липнущем к телу. Любопытство на миленьком личике, стоило её заприметить, мигом сменилось испугом. Девушка скользнула с дерева и, промчавшись мимо меня с быстротой молнии, была такова. Я вскрикнуть не успел, как нарушившая табу проказница оказалась на середине пролива, а спустя минуты уже подплывала к берегу, укрываясь за лодками, чтоб не заметил грузивший провизию Кровед. Девушка долго пряталась, дожидаясь пока он пойдёт за следующей партией продуктов, затем отползла в сторону и улеглась на песок. Если это моя вчерашняя провожатая, она должна быть в карантине. Вот ведь любопытная Варвара.
В этот момент, направлявшийся к посёлку Виктор, вдруг остановился и, как показалось, посмотрел на меня. Я моментально распластался на земле и замер, так и не сообразив, зачем это сделал. Высунулся и точно в замедленном кадре увидел, как на том берегу лоб в лоб столкнулись не вовремя выскочившая из укрытия алая и Кровед. От неожиданности мой незадачливый предтеча сел на мягкое место, взбрыкнув ногами в воздухе. Девушка бросилась поднимать первопроходца. Обретя устойчивость, Виктор встряхнулся и принялся кричать, гневно тыча указательным пальцем то на остров Забвения, то на поселок. В ответ девушка покачала головой и показала на воду, сдобрив свою оправдательную речь красивой пластической тирадой из которой и я смог заключить,  что она решила окунуться в прохладной воде залива, а на остров Забвения – ни-ни, даже в мыслях не было. В итоге алая проказница указала ножкой в небо, где совсем недавно обрёл покой Летун, и часто закивала, присев в глубоком реверансе и приложив ладошку к груди. На что Кровед разразился новой порцией брани, столь суровой, что до меня добрались обрывки слов, а после указал нарушительнице, куда ей следует идти и подтолкнул в спину, чтоб не задерживалась. Ярким мотыльком она устремилась прочь, но остановилась у самых деревьев и окинула запретный остров мимолетным взглядом. Я едва удержался, чтобы не помахать ей рукой. Кровед загрузил лодку и, накинув плащ, двинулся через Ахерон обратно.
У них заражение, а я, как последний идиот, строю воздушные замки?  Пора убираться в избушку. Зачем подставлять девчонку? Я осторожно спрятал цветок в карман, отполз за дерево и скоро уже лежал на топчане, изо всех сил изображая послеполуденную дрёму, в которой Виктор меня и нашел.
– Ну, ты и здоров дрыхнуть, – произнес он, когда я разлепил глаза и лениво оглядел вошедшего. – Давно на природе не был? Все дом-работа, – я кивнул, соглашаясь. – Ладно, я тебе обед с доставкой организовал, с анализами закончил, так что можем посидеть спокойно, поговорить. Ты никого здесь не видел? – стараясь, чтоб вопрос прозвучал непринужденно, произнес он.
– В смысле? Птиц? Даже не разговаривал. – С невинным выражением лица пожал плечами я.
– Угу, тоже мне Франциск Ассизский нашелся, – пробурчал Виктор, свернув рогульку из пальцев. – Ты что снаружи не был?
– Выходил. Утром ещё. А потом… – я потянулся и сел. – Лучше скажите, что с результатами? – Кровед рукой махнул.
– Все в порядке, можешь не тревожиться. Чист, как стеклышко.
Я выдохнул – пронесло. Теперь можно разрабатывать планы. Бывшей начальнице послание отправлять нельзя, мало что теперь меня ненавидит, в её власти вывернуть всё так, что волшебное свойство 224-бис первой откроет она. Так что надо осторожненько, через своих… и кто там свой остался, после моего демарша?
Виктор накинул скатёрку на деревянный стол и принялся расставлять посуду, облизываясь и прищёлкивая пальцами. Я миролюбиво улыбнулся и подсел поближе. Сглотнул слюну, когда на тарелке появилась горка лепёшек пахнущих свежей выпечкой. Виктор устроился напротив. Разлил по чашкам холодное молоко, макнул лепёшку в мисочку, наполненную вязкой янтарной жидкостью, сказав, что это местный мёд, и откусил. Я последовал его примеру. Лепёшки оказались мягкими с хрустящей корочкой, а мёд – слаще представить нельзя. Некоторое время мы сосредоточенно жевали, поглядывая друг на друга.
– Зачем спрашиваете про посторонних, раз все нормально? – заморив червячка, спросил я.
Он хмыкнул, зыркнув глазом:
– А затем, что народ любопытный не в меру. Особо молодежь, так и норовит влезть, куда не следует. Глаз да глаз нужен, – он натянуто усмехнулся, а затем, посерьезнев, сказал: – Даже не в болезни дело, хорошо, что все обошлось, тут столкновение миров, это куда серьезней.
– Вы сейчас про меня загнули.
Он спокойно кивнул:
– Сам посуди, человек сошел со звезд, прибыл из чертогов Небесного Странника. Ну как, по-твоему, туземцы объясняют твое появление. Ты не представляешь, какой у них переполох вчера случился. Ты точно никого здесь не видел?
 Я выдохнул. Долго Виктор собирается ходить вокруг да около алой? Что она ему так, будто родное дитя. Кстати, интересная гипотеза…
– Честное слово товарища Небесного Странника, – Кровед скривился, но снова взяться за копание я ему не дал, переспросил сам: – А вы, небось, получили столкновения по полной, – он вздохнул.
– Что да, то да. Но могу сказать в оправдание, я его не ждал, ведь земная колония вроде бы...
Прервав его, в дверь влетело нечто, похожее на земного шершня, только раз в пять крупнее габаритами, бесстрашно уселось на стол и принялось поедать мёд из миски. Меня вжало в стену. Насекомых с детства недолюбливаю, а тут ещё муха больше кулака.
– Расслабься, мохначи не кусаются, а вот медком полакомиться любят, – упредил Кровед, заметив, что я собрался лезть под стол. – Здесь нет опасных тварей.
– Умом я это понимаю. А вот попробуйте инстинктам объяснить, – Кровед усмехнулся.
– Обживешься, угомонятся сами. Через годик будешь здесь, как свой.
– У вас столько времени ушло? – мохнач ползал по столу, не обращая на нас внимания. Кровед добродушно пихнул прихлебателя в сторону и налил мед в отдельную миску, куда тот и залез, флегматично жужжа.
– У меня куда больше. Поначалу не понимал их вовсе, а переводчик ахинею нёс. Когда отправлялся, представить не мог, что они ногами такие фигуры речи выкидывают. Мне… тут одна рассказывала, как ты на аборигенов таращился, – я хмыкнул, а Виктор закашлялся, переведя разговор. – Тебе повезло, что я здесь, мне с чистого листа соображать пришлось, да еще в сжатые сроки. И сверху давили, и ситуация не очень позволяла.
Он смолк, занявшись лепешкой. Я смотрел на него в упор, но Виктор выдержал взгляд спокойно. Махнул на мохнача, тот тяжело оторвался от опустошенной миски и отвалил. Мне подумалось, Виктор настолько прикипел к планете, что он тут не только с туземцами нашел общий язык, но и вообще со всеми местными созданиями.
– Я этнолог в третьем поколении, специалист по ненормативной этике. – Очнулся Виктор. – 224-бис была моим вторым самостоятельным заданием, без группы, я старался на совесть.
– Для выездного балагана?
– Фундаментальная наука, сам знаешь, в загоне, только прикладная нужна. Все, что можно для заработка употребить, а остальное, так, баловство. Да, я работал на отдел культуры, исследовал искусства, выстраивал приоритеты отношений, разруливал ситуации. Готовил диссертацию, да много чего. А тут так и вовсе непочатый край и как раз по моей специализации.
– Я вообще с трудом понимаю, что это такое ненормативная этика, – Виктор даже удивился.
– Ну как же! Мы пользуемся нормативной этикой, основанной на ситуациях, развивающегося в умеренно комфортных условиях социума. Привычные нам: мораль, табу и поведенческие законы общества, границы дозволяемого индивиду и прочее. Если же ситуация в социуме критическая, как тут, вперед выходит необходимость выживания, законы и правила изменяются довольно значительно. На 224-бис очень интересный случай, здесь вся сущность морально развитого социума сконцентрирована на деторождении. Туземцы пытаются соединить свободу личности и жесткие правила выживания. Самое интересное, им это удается… Окно закрой, а то не продохнуть от мохначей будет, вишь, обжора наш целый полк товарищей на обед позвал.
Я поспешил выполнить просьбу, и пока обиженные шершни-переростки долбились в звеневшее от ударов стекло, Виктор, как ни в чем не бывало, продолжал свой рассказ, найдя во мне если не благодарного слушателя, то слушателя вообще. Впрочем, во время его долгого монолога я думал только о том, чем укрепить окна: закрыть ставнями, или заложить досками? Голодный рой ломился так, что стены ходуном ходили.
Наконец Виктор обратил внимание на мои страдания.  Вынул из кармана пузырек с мутноватой жидкостью, распахнул окно и опрыскал незадачливых медолюбов. Через мгновенье мохначи дружно устремились прочь. Кровед обернулся:
– Я смотрю, ты меня совсем не слушал. Привыкать надо.
– Еще затопчут такой оравой, – криво улыбнулся я, присаживаясь. Нет, определенно, Виктора надо брать в компаньоны, он знает планету так, как мне никакие присядки и фуэте туземцев не расскажут. Вот про этих волосатых монстров, к примеру, они ж богатеньких дамочек и пожилых джентльменов до кондрашки доведут. Чем он их обрызгал, интересно?
– Не затопчут. Я пшикнул обычной лавандой, они ее на дух не переносят. Не нравятся гости, посади вокруг дома, в здешнем климате она и цвести может круглогодично, – он еще и мысли читал. – За полстолетия и не такое освоишь.
– Да вы просто кладезь! – вырвалось у меня. Он кивнул, пряча невольную улыбку. – С вашими знаниями, здесь можно так развернуться, планета закачается.
Виктор аж подскочил:
– Так ты к планете прицениваешься, я погляжу? – медленно произнес он, буравя меня глазами. В комнате вдруг стало неожиданно тихо, будто кто-то неведомый вставил иллюминатор вместо окна.
– Я полагал, мы можем договориться, сделать дело, да еще и заработать на этом. И деньги и уважение. Вы же…
– Что, я? Продолжай, раз начал, – по полу прошло какое-то шелестение, я уж подумал о неведомом гаде, заползшем через приоткрытую дверь, повадки которого Кроведу хорошо известны. Но нет, это отбили нервную чечетку его войлочные тапки.
– Я вернулся бы в свой прежний отдел ЦТП, – делая ударение на каждом слоге, произнес я, – вы тоже. Разве вам не интересно закончить исследование?
– Тут моей жизни не хватит.
– Значит, займете пост в институте, да что тут, сами его организуете. Подумаешь, проблема, у нас министр образования бывший пилот такси, и что? А вы по профилю, я устроиться помогу. Подождите, не перебивайте. Дайте досказать, – шорох умолк. – У меня знакомства есть, у вас громадный опыт работы с туземцами, знание планеты, все карты на руках, – я подумал, вот вам, други бывшие, кто не приползет на коленках, тот еще очень пожалеет, что отвернулся во времена темноты и смуты. Всем докажу и покажу! – Мы можем скооперироваться. Вы же понимаете, что тут можно сделать. Оставьте на минуту вашу ненормальную мораль, вернитесь к земной. Проживают туземцы на одном всего архипелаге, так его проблема закрыть? Два часа работы, карантинное поле, и они в безопасности. Можно с воздуха или воды наслаждаться танцевальным зрелищем. Тем временем ваши сотрудники смогут их изучать, да хоть в костюмах химзащиты, чтоб ничего не занести. А на свободном от туземцев континенте отгрохать такое, что и вас и меня обеспечит до седьмого колена.
– Думаешь превратить планету в лужайку для пикников, в богадельню для богатеньких, и ни один из них не захочет вот эти танцы перенести себе под нос? Нет,  все иметь захотят, растащат туземцев в момент. И погубят.
– Можно вовсе не говорить про аборигенов, фиг с танцульками, главное курорт создать. Положить начало, а там, – я махнул руками так, будто и сам уже начал понимать основы танцевального лексикона.
– Думаешь ЦТП будет что-то, из чего можно извлечь выгоду, утаивать от  клиентов?
– Мы с вами как первооткрыватели имеем право вето. Планету в собственность оформим, тогда все визиты на наших условиях.
– А ЦТП согласится, конечно. Да пусть и согласится, мне за этих людей страшно. Они иначе живут, спокойней, тише. Это не у них ненормативная мораль, связанная с попытками выживания, у вас. Вы – мирок на полгалактики, убогий, жадный с тупыми низменными устремлениями. Вы в дальний космос-то выбрались лишь для того, чтоб себя потешить. Всех жителей в резервации и на потеху публике. Этих в бюджетный класс,  больно смешные. А этих, – он махнул рукой в сторону соседнего острова, – в люкс, шибко забавные. Я не хочу, чтоб они дышали вашим зловонием. Чтоб к ним припёрлись тупорылые скоты, требующие осуществления желаний по щелчку пальцев. Не хочу, чтоб этот мирок на потребу погиб. Они вселенная, до сих пор не разгаданная, я столько томов за пятьдесят лет исписал. А ты зарубить все хочешь?
Ох и зря он меня так. Я криво усмехнулся и пошел с козырей.
– Значит, в ЦТП сплошь подонки и нелюди? – Кровед недоуменно уставился на меня, но остановиться уже не смог.
– По большей части. Особенно руководство. Я не про тебя сейчас, но и ты, знаешь ли…
– Да нет, продолжайте, все правильно, подонки. Вот один прилетел на 224-бис и что же? Может, расскажете, что произошло на острове Забвения, раз в честь этой даты поминальное дерево устроили.
Кровед бухнул руками о стол, но ничего не сказал. Вместо него заговорили ноги, отжегшие под столом ирландский танец.
– Очень мне интересно, как это вы умудрились пятьдесят два человека положить? Где ж вы перед этим время проводили? В каких таких злачных местах? – Виктор хотел ответить, да осёкся на полуслове, глотая воздух, смотрел на меня ненавидящим взглядом. Лицо побагровело. Я улыбнулся почти нежно. – Конечно, я понимаю, сам бывал в передрягах.
– Да как ты смеешь! – взорвался Кровед и дал хорошего гопака по комнатке, ветхие стены аж ходуном заходили. Тотчас спохватился, чай не с алой беседы беседует. – Думаешь, я такой же раздолбай, как ты? Я дипломированный специалист, мое участие в группе оценивалось…
– Из выездной ярмарки тщеславия группа была, да? Знаю, видел, чем они занимаются.
– Что ты понимаешь, я не один мир исследовал, мои доклады легли в основу нескольких монографий.
– Исследовали, значит. С балаганом? Что вы несете!
– Что ты несешь! Это ЦТП балаган, не важно, какой отдел. Что ему туземцы интересны, их образ мышления, их культура, быт, им что вообще интересно – терраформируют и все. Сколько мы их стараниями уже потеряли.
– Одними вашими пятьдесят два.
Виктор резко замолчал. Навис надо  мной, так что наши глаза оказались на одном уровне и сверлили друг друга, точно две пары перфораторов. Не знаю, сколько продлилось молчание, кажется, солнце сдвинулось с места и поспешило удалиться в бездну морскую. Пока мы играли в гляделки, как-то темно стало. И холодно тоже.
– Думаешь, я струсил и поэтому не вызвал спасбригаду? – Он наконец-то сдался, отвел свои буравы и заговорил совсем другим голосом: – Испугался, да. А ты бы не испугался? Я видел, как ты в штаны наложил, когда услышал про Летуна. А тут не сравнить даже. Только прилетел – эпидемия началась. Ситуация хуже некуда: ты их не понимаешь, пробуешь лекарства, а они не действуют, или действуют, но, поди пойми как, от переводчика толку ноль, а каждый день два-три трупа. Я втихую заказал медлабораторию, провел исследования, какие мог, спас, кого успел  и только потом доклад отправил. Отправил, не сомневайся, обтекаемый, но все же, – он закашлялся, долго перхал и стучал себя в грудь. – Говорить совсем отвык. А на земле жена и трое детей. Ты сам-то женат?
Я покачал головой.
– То-то. Как бы они жили потом? А так хоть зарплату мою получают. Ты об этом конечно не думал. Друзья есть, или некогда всё? Девушка там, или тоже, только на время.
– Ну, знаете, уж это не ваше дело! – Кровед недобро покачал головой. Вроде накал стих, пришло понимание, правда, обоюдной чуждости.
– Такие как ты, одиночки без страха и упрека, верно служащие своему хозяину и за повышение готовые любую планету порвать как Тузик грелку, по трупам пойти…
– По трупам это ваше.
– Таких лучше изолировать. Туземцы не дети малые, поймут, что ты из себя представляешь, сами на острове запрут. Мне только несколько слов надо будет сказать, и ты отсюда никуда не выйдешь. Даже вплавь, мигом обратно спроворят. А передатчик я взломаю и от твоего имени сообщения слать буду. А потом пропаду. О тебе забудут, как и обо мне.
Меня перетряхнуло. По взгляду не понять, блефует или говорит правду. Я куснул губы, собираясь встать.
– Вы что же, всех хотите, как себя, на вечный покой при жизни обречь? Вам до сих пор неймется, что ваш светлый разум так никому и не понадобился. За собой решили потянуть? – Виктор дрогнул и изменился в лице. – Всех здесь оставить. В наказание за вашу некомпетентность, за неумение, за ошибки. Вы себя погребли, и меня прихватить решили. Потому что я-то как раз умею.
– Разорять! – рявкнул Кровед.
– Я по-человечески поговорить хотел, поделиться идеями. Ан не вышло. Придётся сообщить в ЦТП, что перебежчик тайком пользуется услугами отдела снабжения и вытряхивает на планету все необходимое уже полстолетия. До передатчика доберусь, я ж в деле переговоров профи, и с роботом договорюсь, если поставите. А с туземцами и подавно. Так что ох и обрадуются в отделе, узнав правду о вас, долговая яма раем покажется. Я лично прослежу, чтоб вы по миру пошли, и семья ваша следом, чтоб они вас прокляли, чтоб вам покоя не было, можете мне поверить на слово. А я ими не бросаюсь.
– И я не бросаюсь. Туземцам сообщу, они оцепление поставят. Посмотрим, чья возьмет, а твой передатчик я перенастрою, – Виктор пошел вприсядку и осклабился, не имея подходящих для выражения бушующих эмоций слов. Распахнул дверь и ушел на улицу, громко хлопнув на прощание, что и так было мной понято без слов. Я со злостью плюхнулся на стул и шарахнул кулаком по столу, да так, что от боли перекосило всего.
Дверь начала медленно, со скрипом, раскрываться. На пороге стоял Кровед, бледный, потерянный. Прошел, сел за стол, словно только появился на острове, не глядя на меня, произнес:
– Такая история, – колыхнул руками и, помолчав, добавил, – собирайся, нам пора.
Я пожал плечами, огляделся – окно закрыто, дверь загорожена Кроведом – бежать некуда. Неловко поерзал на стуле:
– Куда пора? – спросил невинным тоном.
– Аборигены ждут, встречать тебя с почестями желают, звездный странник, – недобро ухмыльнулся Виктор.
Ага, так я и поверил. Заманит куда-нибудь, или в море утопит, как котёнка, а местным скажет – сам за борт упал, откуда им знать, что люди с небес плавать умеют. Глаза так и бегают. Упырь.
– А вчерашняя встреча не в счёт? – осторожно поинтересовался я.
– Это другое, – явно наслаждаясь моими сомнениями, с улыбкой проворковал Кровед. – Сегодня обряд посвящения, пир в твою честь. Я чуть было не забыл, пока с тобой ругался.
– Что ж, идём. Обижать аборигенов – дурной тон, – усердно делая вид, что поверил в эту ахинею, я поднялся и подошел к рукомойнику. После умывания кивнул – можем выдвигаться.
Кровед на радостях завертелся на месте. Шел вереди, подпрыгивая козликом, с его молодого лица не сходила коварная улыбка. Возле лодки я прекратил его веселье коротким ударом в основание шеи и уложил на песок разглядывать звёзды. Затем, накинув тёмный дождевик, отправился к соседнему берегу с единственной мыслью – как можно скорее добраться до челнока и отправиться в обратный путь. Однако моим планам не суждено было сбыться. На берегу, едва завидев лодку, собралась такая толпа, что мне ничего не оставалось, кроме как позволить им напялить поверх комбинезона яркие тряпки и повесить на шею гирлянду из пряно благоухающих цветов. 
Под бурное веселье задирающей ноги толпы, меня повели вглубь острова, где на широкой поляне уже трещали под яствами низенькие столы, мигало цветными огнями вполне себе электрическое освещение и самые прекрасные представительницы здешнего общества выплясывали перед дорогим гостем под нежную мелодию из громоздких динамиков, укреплённых на высоких шестах. Если бы не громкая музыка – празднество оказалось беззвучным.
Я прошел сквозь живой коридор и оказался лицом к лицу с женщиной в алом одеянии и космическом шлеме на голове. Сочетание то еще… Я невольно хмыкнул, спрятав удивление под доброжелательной улыбкой. Она кивнула, и «произнесла» продолжительную тираду стройным телом, несколько раз прерывавшуюся громкими аплодисментами, а после протянула мне ещё один такой же допотопный шлем, знаками давая понять, что я должен его надеть. Я покорился, головной убор оказался на редкость тяжёлым, но довольно мягким внутри, разъёмы не подошли к моему комбинезону, но я безропотно поклонился дарительнице в пояс. Она воздела руки к небу – я сделал то же самое и вдруг почувствовал, что взмываю ввысь против всех законов физики.  Едва не слетел с лишенной поручней гравиплатформы, уже поднявшей меня над деревьями. Сердце ушло в пятки, я вытянулся в струнку, боясь шелохнуться и глядя прямо перед собой – смотреть на копошащихся внизу муравьишек в ярких одеждах не мог – кружилась голова. Так что же они, за этим шлем натянули – решили отправить небесного странника домой прямым ходом? Будто отрицая кошмарную догадку, гравиплатформа вздрогнула и остановилась, едва не отправив почётного гостя в свободный полёт. С трудом обретя потерянное равновесие, я осторожно опустился на колени, крепко ухватившись за края платформы, и только потом разглядел вспыхнувшую внизу огромную надпись: «Приветствуем Небесного Странника». А что, красивая встреча, я помахал аборигенам рукой. В ответ на приветствие к небу взметнулась туча маленьких огоньков, а земля, под звуки торжественного марша начала медленно приближаться. Я даже позволил себе выпрямиться, за несколько метров перед приземлением, и радостно сошел в траву.
Но времени на раздумья мне не дали. Я оказался перед длинной очередью, состоящей их женщин в алых одеяниях, человек пятьдесят, не меньше. Каждая, исполнив несколько грациозных па, вручала мне красный цветок на длинном стебле, точь-в-точь такой, какой лежал в одном из карманов моего комбинезона на память о посетительнице острова Забвения. Доступ к телу небесного странника прекратился, когда он утратил возможность удерживать огромный букет.
Туземцы подхватили меня на руки и принялись подбрасывать в воздух. Незакреплённый шлем едва не удушил, упираясь в кадык при каждом новом броске. Верно, у аборигенов эти живые качели обозначали высшую степень уважения. Когда я вновь почувствовал под собой твёрдую почву, упал на четвереньки – желудок подкатил к горлу. Не помню, как оказался на мягких подушках за ломившимся от блюд столом стоявшем отдельно от рассевшейся в круг пёстрой толпы аборигенов.
Поляна оказалась хорошо освещена яркими светодиодными лампами. Беглого взгляда хватило, чтобы заметить, что круг делился на четкие сектора по цветовой гамме одежды. Белый сектор занимали дети разных возрастов, окруженные женщинами в лиловых одеяниях. Далее за небольшими столиками располагались мужчины в голубом, девушки в жёлтом, и те и другие в бирюзовом, оранжевом и терракотовом. Лишь группа женщин в алых одеяниях восседала вне круга на почётном возвышении. Цвета не смешивались, каждый знал свое место. Значит и здесь, несмотря на все заверения Кроведа о равенстве и братстве, существует чёткая иерархия. Надо бы разобраться по какому принципу. Засмотревшись и невольно потирая саднящую шею, я не сразу обратил внимание на миловидную курносенькую девушку в алом платье, суетившуюся возле моего стола. Заметил, когда она предложила выпить из глиняной кружки прохладный кисловатый напиток, от которого я сразу почувствовал себя гораздо лучше. Интересно, это она навещала меня на острове Забвения? Вроде похожа. Будто не замечая, что разглядываю её, девушка обтёрла влажной благоухающей тряпицей мой вспотевший лоб и,  убедившись, что со мной всё в порядке протянула листок бумаги, где кривыми печатными буквами значилось следующее: «Ешь, грипон вкусный». На мою тарелку плюхнулось нечто желеобразное совершенно неаппетитного вида. Заметив моё замешательство, она лизнула карандаш и добавила: «Скора идут хронители».
– Зачем? – в голос удивился я.
«Они вернут тебе ключь», – услужливо вывела девушка, и, поразмышляв секунду, добавила: «Очинь вкусно»!
Читая её безграмотные каракули, я улыбался. Но хоть понять можно, и то хорошо. Взял у неё карандаш, зачеркнул мягкий знак в слове ключ, исправил остальные ошибки и протянул листок обратно. Девушка мелко закивала, уселась рядом со мной и написала: «Толька учусь».
– Молодец! – похвалил я,  – Это ты следила за мной на острове Забвения?
Девушка залилась краской и вывела на листке: «Прости спасиба что Виктору не сказал. Ты хароший».
Хароший… знала бы она, о чём я размышлял, сидя на острове Забвения. На поляне погас свет, оборвав мысли, только ледяная глыба подбиравшегося к зениту спутника планеты едва рассеивала плотную тьму. Пока я хлопал глазами, пытаясь привыкнуть к внезапной перемене, меня легонько потянули за локоть, заставив подняться. Поляна заполнилась густо-синим светом, и я увидел хранителей – небольшую группу мужчин, облаченных в космические комбинезоны. Выстроившись в ряд, они двигались прямо на меня, а приблизившись на расстояние нескольких метров, исполнили гимнастический этюд под Марш космолётчика. Затем застыли, от группы отделился самый высокий парень и с торжественным видом надел мне на шею магнитную карточку с изображением перекошенной страхом физиономии специалиста по связям за тонким стеклом старинного шлема – когда успели щёлкнуть, ума не приложу. Когда-то давно такими карточками пользовались вместо пропуска, они же открывали двери. Знать бы, куда?
«Это ключ» – написала девушка, когда хранители удалились и под приятный звон расселись за пустующим доселе столом. – «Завтра иди к ним». И глянула на меня так, что я смутился и удержался от дальнейших расспросов. Сейчас бы Кровед пригодился, объяснил что к чему, а я бросил его на берегу, толком не убедившись как он. Замерзнет ещё, черт его дери. И главное, как проверить, просто так не улизнёшь, я ж почётный гость. Девушка тронула меня за плечо, я окинул взглядом поляну и увидел четырёх фосфорисцирующих яркими цветами ангелов. Мне показалось, что их живые подвижные одеяния из чистого света жили собственной жизнью, перетекали и меняли форму, а над головами блестели нимбы, не хватало только крыльев. Пришествие сопровождалось приятной мелодией. Моя челюсть отвисла, когда длинные одежды вдруг распались на сотни бабочек, каждая размером в две человеческих ладони, и собрались в яркую, висящую в воздухе на полнеба надпись. «Мы рады, что ты с нами, Звёздный Странник»,  – а  после сложились в другую: «Приветствуем тебя от жителей Новой Земли». Не успел я благодарно поклониться, бабочки вновь облепили девушек сплошным ковром и началось действо, рассказывать о котором сложно, не увидев хотя бы раз собственными глазами, а потому я подбросил в воздух миникамеру, записавшую все как было. Скажу только, что представление оставляло далеко позади все земные цирковые арены. Здесь были и летающие на канатах гимнасты, и эквилибристы, скачущие на натянутой между деревьями проволоке, и жонглеры живыми факелами. Но более всего мне понравилось состязание девушек, которые стоя на руках на проволоке, пускали стрелы в мишень пальцами ног. Награду победительнице я вручал самолично. Обидно, что забыл поесть, сжевал только батончик из неизвестной травы, услужливо поданный мне алой переводчицей.
Концерт продолжился: с каждым номером менялись мелодии, песни и одеяния прекрасных исполнителей.  Я в который раз пожалел, что не понимаю языка туземцев. Ведь за соседними столиками люди смеялись или плакали, иногда согласно кивали, а я воспринимал лишь танец, прекрасный, но пустой. После меня затянули в хоровод и я, невольно поддавшись общему веселью,  отплясывал вместе с ними, изо всех сил стараясь подхватывать отточенные движения, ноо сбивался и создавал давку. Туземцы и не думали злиться, всякий раз со счастливыми лицами подхватывали неумелого танцора и тащили дальше. Я тоже улыбался им несмотря даже на то, что  ноги перестали слушаться, а дыхание сбилось. С последним аккордом музыки аборигены, разжав руки, одновременно упали. Холодный спутник планеты пронизал меня отрешенным взглядом, я зарылся раскрасневшимся от дикой пляски лицом во влажную траву и долго валялся, пытаясь отдышаться. Между тем ощущал странную эйфорию. «Ты хароший», вызывая блаженную улыбку, стучало в голове.
Хороший! Вот только Кровед, чертов Кровед. Нужно убедиться, что с ним все нормально. Я осторожно отполз из круга за кусты и поднялся на ноги. Странное дело, меня никто не преследовал до самого берега, во всяком случае, явно. Я благополучно добрался до лодки и поплыл на остров.
На берегу Кроведа не оказалось. Я зажег фонарик и долго бегал по острову, громко звал предшественника, да так и не дозвался, а когда вернулся на берег, не обнаружил там лодки.
– Вот, зараза! – вырвалось у меня. До противоположной стороны доплыть не проблема, но где я буду его искать. Я ведь хотел спросить про алую. Но сейчас во тьме всех перепугаю… а свой новоиспечённый статус уж очень не хочется ронять.
Плюнув, я вернулся в дом и улёгся в кровать. Сон не шел. Потом вспомнил о врученной карточке, не зажигая огня, пощелкал ей. Тормошить кристаллы пьезокварца, выколупывая из них потенциал буквально по микровольту, пришлось долго. Наконец карточка засветилась голубым, давая голографическое изображение краснолицего улыбчивого мужика – старпома Сидорова, взошедшего на борт четыреста пятьдесят шесть лет назад. Я щелкнул карточкой, выключая ее, комната погрузилась во тьму. Мысли невольно устремились к неведомому старпому, чей прах… потом перешли на алую… «ты хароший»… она удивительно ловко стреляет из лука ногами. Нет не она, та была в терракотовом…
Я проснулся, когда солнце уже стояло высоко над горизонтом. Умылся и переоделся в принесённое Кроведом тряпьё. Выйдя на порог, заметил, что возле двери толчется около десятка человек. Спохватившись, пригласил депутацию внутрь, но они остались стоять. Человек с блестящей макушкой знаками пригласил меня следовать за ними.
Вдруг вспомнилась вчерашняя записка алой: «Завтра иди к ним», как под дых ударило. Меня попросили снова надеть карточку и гермошлем. Все прибывшие были в гермокостюмах, на одном из хранителей оказалась точная шелковая копия, только металлические и поликарбонатные вставки оригинальные. Пришлось ретироваться в избушку для переодевания.
Глава группы заметил тусклое посвечивание активированной карточки, вопросил руками. Я надломил ключ. Розовощекий старпом явился призраком на ярком свету, улыбаясь во все стороны, откуда ни посмотри. Рядом с трехмерным фото поплыли символы: данные о космолетчике, начиная с даты и места рождения и заканчивая успехами последней экспедиции. Тишина повисла над островом – аборигены разинули рты, таращась на изображение. Я сам невольно загляделся на проплывающие фразы, представляю, какого было туземцам, внезапно обнаружившим связь с потерянным века назад человеком, одним из первопоселенцев. Не знаю, какие мысли проносились в их головах, но устоять на месте они не могли: сняли шлемы и подпрыгивали, пораженные увиденным, только начиная сознавать, что за сокровища в их руках, вернее, на их шеях. Самому стало интересно поразмышлять над судьбой этого человека, ставшего моим пропуском в их мирок. Каким он был? Биография довольно скудна, но опрятна, замечаний в деле всего три, а благодарностей за выполнение службы десятки. Не в пример тому Небесному Страннику, на которого его карточку нацепили. Стало ясно, насколько незаменимым человеком оказался Сидоров – все исправлял, улаживал, регулировал, разводил по углам. Капитан только успевал писать благодарности. Или был слишком стар, чтоб исполнять обязанности и потому превратился в зиц-председателя, взвалив все бремя на верного помощника?
Тут только туземцы вспомнили, зачем пришли. Мы двинулись к берегу.
Оказавшись в хвосте процессии, я столкнулся с Кроведом; плотно завёрнутый в свой дождевик он тенью следовал за хранителям, стараясь остаться незаметным. Мы не перебросились и полусловом. Я сидел за спиной старшего в группе, пока он, орудуя шестом, перевозил нас через море. Когда высадились, Кровед остался в лодке, ровно дальнейший путь был ему заказан.
В гору подниматься не стали, звездный ковчег располагался в карстовой пещере, к северу от поселка, пришлось прогуляться по дикому пляжу и только затем подняться на валуны и доковылять до пещеры. Меня затаскивали внутрь чуть не волоком. Ну не давалась мне их воздушная походка!
Ковчегом они назвали аппарат неслучайно – он и был таковым – домом их пращуров. Шутка сказать, с Земли до этой планеты добирались несколько десятилетий. Не представляю, какого было тем, кто отправляясь в неведомый путь, знал, что остаток жизни проведет в железном ящике. Эти люди жили ради того, чтоб их дети смогли создать поселение на новооткрытой планете. Мороз прошел по коже. Глядя на смятые бока некогда величественного звездного ковчега, я осознал то, что должен был понять еще в музее, во время исторических экскурсов, столь мной нелюбимых в школе, а вот теперь оказался перед живой экспозицией.
Моим глазам предстал могучий корпус, уходивший ввысь метров на пятьдесят, ржа его не брала, и сейчас он тускло блистал в свете пробивавшегося в промоины солнца, скрывая от вошедших свое название и подлинные габариты. Могучий корабль, в незапамятные времена рассекавший просторы мироздания, готовый лечь на новый курс хоть сейчас. Легкие обводы, изящный дизайн, не скажешь, что ему больше четырёх веков. Обычно от звездолета отстыковывается жилой модуль, а на орбите на десятилетия остается комплекс обеспечения связи. Почему-то этого не произошло, фрагменты, судя по повреждениям, отваливались по дороге, а сам модуль произвел жесткую посадку, угодив в пещеру. Мы вошли внутрь, двигаясь узкими коридорами, в которых туземцы бережно хранили предметы былого: сломанный терменвокс, коробки с мусором, детские игрушки. Когда жилой комплекс кончился, пошли уцелевшие технические этажи: оранжереи, лаборатории, бойлеры. И наконец, зал навигации – большая комната, кубов триста объема, куда сходились все данные с корабля и снаружи.
Здесь находилось еще около десятка аборигенов, все в синем, заплатанном, в гермошлемах, по причине жары, залихватски стянутых на затылок. Все с карточками на шеях. Зал показался мне капищем: кто-то прибирал, кто-то, сидя за отдельным столом, переписывал ветхие рукописи, бережно, пинцетом, перелистывая сепийные страницы. Иные меняли свечи, расставленные вокруг на столах и приборах, махонькие, похожие на светодиоды, в углу двое молитвенно читали план эвакуации, отображая каждый пункт изысканным па. Молодой человек в два прыжка оказался рядом с главой хранителей, что вручил  мне карточку на празднике. Остальные разом прервали работу, приблизились, глядя, как я верчу в руках карточку старшего хранителя. Та заработала, отобразив молодую задорную девушку, координатора Сидорову, прежде Петрову. Я начал смеяться, но смолк в тиши, ставшей гробовой. На графитовой доске, сунутой под нос, появилась угрожающая надпись: «Духовный контакт», поспешно стертая, едва я принялся гнуть следующий ключ. Моим усилиям не поддались только две последние карточки. Туземцы шумно дышали в ответ на каждое новое оживление – и тщательно переписывали характеристики звездолётчиков на широкий свиток, делая пояснительные записи. Мне под показади ещё одну графитовую доску: «Я здесь переписщица-стажер», – прочитал я и поднял взгляд. Сердце заколотилось – передо мной стояла алая. Как я раньше её не заметил?
– И что ты переписываешь? – девушка улыбнулась, легко с хитринкой. «Я пока толька помагаю».
Я хотел ответить, но тут все вокруг зашевелились. Меня подхватили под руки и подвели к старшему хранителю. Тот дал отмашку, меня посадили на возвышение, перед давно погасшими экранами и приборной доской на которой бережно сохранялась чашка с высохшим пакетиком чая «Эрл грей», наклейка от сухих сливок и ватная палочка. Старший вышел на середину и с достоинством совершил несколько танцевальных па. «Объявляю еженедельную проверку систем корабля», перевели мне на доске. Начав с поверки экипажа, он принялся узнавать у каждого о происходящем в зоне его ответственности – торжественный хлопок ногами хранителя сообщал одно и то же – «состояние без изменений». Мне подумалось, а ведь можно проверить, у меня карта старпома, есть возможность запустить цепь, если не сдохла за века.
Я осторожно отодвинул чашку в сторону, убрал полиэтилен с приемника, сдул пыль и вставил карту, затем принялся включать рубильники. Туземцы бросились ко мне, пытаясь оттащить в сторону. Доска тревожно замаячила перед лицом: «Святилище!» – грозно вывели на ней, и не успели вывести, затерли: «Священна память». Я увернулся несколько раз, попытался объясниться знаками – меня уже брали под локти – нажал на «Пуск» и только после этого сдался.
Экраны дважды мигнули, покрылись рябью, кнопки заиграли, неведомый голос изрек хрипло «Подтверждено…» – и представление завершилось. Держать перестали тотчас, я сел на пятую точку среди туземцев, застывших подобно рощице в штиль. Через миг меня подняли и бережно усадили в кресло. Старший подпрыгнул к самому потолку, изобразив такое, на что человеческое тело, по моим прежним понятиям, не имело способностей. Вновь слова на доске: «Капитан снизошел ответом», стерто, «Капитан избрал его», стерто, «Капитан принял Звездного Странника».
Мне хотелось повозиться с аппаратурой, – не дали. Вывели под белы ручки на взгорье. Хранители плясали, не скрывая торжествующей улыбки. Алая сновала меж ними, подобно челноку. Видимо успели послать весть в посёлок, прибывшая оттуда процессия осыпала меня цветами. Банкет устроили прямо тут, проще принести столы, чем оторваться от заново обретенного корабля. Так подле него и пировали. На остров Забвения меня, порядком уставшего от всеобщего внимания, сопроводили заполночь.
Переступив порог дома, я увидел пьяного Кроведа, сидевшего в обнимку с добрым кувшином браги, пахнущей на всю округу. Старик поднял на меня осоловелые глаза, разом напружинился, подскочил, сорвал с шеи карту, бросил на пол, начал топтать ногами. Остановился, поднял, вернул. Я как стоял, замерев, даже не пошевелился.
– Не приняли, не пустили. Полвека пахал, а они даже близко. За что, спрашивается? Ну да, свалял дурня, не вызвал, но ведь помогал, а они… ни разу. Так посерёдке и остался. Тебе за что? Ты ж их порешить хочешь.
И хлопнув, что есть силы в грудь, аж зазвенело, вышел. Немного очухавшись, я поспешил за Кроведом, нашел его разговаривающим с памятным деревом сразу на двух языках – вербально и жестами. Разумеется, речь шла обо мне. Он разошелся, размахался, завертелся в фуэте и рухнул наземь. Когда я подбежал, он уже спал тяжелым сном. Я оттащил старика в дом, уложил на кровать и плюхнулся на стул.
Чтоб его, ноги руки дрожат от усталости, а приткнуться негде. Да и костюм в земле извалял во время пирушки, пытаясь повторять за Алой её отточенные движения. Она с радостью согласилась научить гостя некоторым словам их языка. Куда там, даже обычное «здрасьте» получилось с пятого раза. Я хмыкнул, оглядывая себя. Негоже Небесному страннику представать перед туземцами в подобном виде. Почистить костюм на челноке можно, стукнуло в голову, там и мягкая кровать имеется. Вот дурила, сообщение на Землю не послал, возникла запоздалая мысль. Не то, что обо мне пышногрудая Ева так переживает, но ведь деньги-то вложены. Главное, переплыть между островами, а встроенный в костюм маячок укажет дорогу. Будто отвечая моим мыслям, Виктор пробормотал нечто нечленораздельное, повернулся к стене и затих. Я замер, подождав немного, поднялся и прокрался к выходу.
Остров туземцев словно вымер, так что до места я, взбодрённый купанием, добрался без осложнений. Опознав своего, челнок приветливо пискнул, впустил меня внутрь и вновь притворился горкой. Я пролез в каюту, разделся, сунул костюм в чистку, принял горячий душ и растянулся на койке, установив будильник на шесть утра по местному времени.
К чёрту всё, сообщение Тиму сочиню завтра. Спал мертвецким сном, а когда очнулся от писка будильника, с ужасом понял, что он бесполезно орал битых три часа. Солнце давно встало, Кровед и хранители, наверное, уже прочёсывают оба острова в поисках исчезнувшего гостя.
Что делать? Я выключил будильник и несколько минут мерял шагами каюту, вернее, из-за тесноты попросту топотался в ней, пытаясь сообразить куда бежать и за что хвататься в первую очередь. Для начала надо позавтракать, подсказал оголодавший желудок. Однако я окоротил пузо и пролез в рубку. Вывел на экран внешний обзор. Камеры наблюдения показали, что в полумиле на север от корабля наблюдается плотное скопление теплокровной живности. И правда, через минуты мимо прогалопировал кордебалет танцоров-хранителей с Кроведом в арьергарде. Виктор прислонился к мнимому пригорку, вытряхивая из обуви какую-то соломинку, отчего система безопасности корабля натужно взвыла. Успокоилась, когда мой предтеча поспешил за остальными. Ясно, танцоры не успокоятся еще долго. Придётся дождаться ночи. В конце концов, я Небесный Странник, мне исчезать положено. Ну а пока я взаперти, не помешает заняться делами.
Я с удовольствием позавтракал привычной едой и, взяв кофе для раскачки, принялся сочинять послание Тиму. Извинился за долгое молчание, и добавил: со мной все хорошо, налаживаю контакт, в том числе и с одичавшим представителем ЦТП. Дело это небыстрое, так что детальную информацию отправлю в следующий раз, через несколько дней. Прошу не волноваться. Напоследок передал пламенный привет Еве.
Ребячество когда-нибудь меня угробит, но очень хотелось покуражиться. Потом полез в архив, пытаясь разыскать тот самый судьбоносный отчёт Кроведа, коим он меня поначалу столько тыкал. Не соврал, написал, аж на ста двадцати страницах. Все очень подробно, точно, в мельчайших деталях. Одну самую пустячную забыл – прилепить к номеру планеты добавочное «бис», так что сообщение с суровыми предупреждениями и строгими рекомендациями приклеилось к планете 224, откуда не может вернуться уже третья геологоразведочная экспедиция. Карантин. Я долго хихикал по этому поводу. Затем принялся раздумывать, с кем могу поделиться важной информацией о планете и довольно быстро отверг всех. Светило клонилось к закату, а я так ни на что и не решился.
За это время мимо корабля ещё не раз проходили группы аборигенов, грациозно общаясь между собой. Я с удовольствием наблюдал за их хаотичными передвижениями – и действительно, куда мог запропаститься столь важный гость на двух небольших островах. Наверное, переживают, не случилось ли со мной чего. Интересно, а как Алая, может, и она тоже? Тут по башке шарахнуло, я ведь забыл в кармане комбинезона её цветок. Даже праха не осталось после чистки. Вот растяпа!
В сердцах влепил кулаком по переборке и услышал из микрофонов ответное постукивание. Она? С колотящимся сердцем, перевалился в рубку и оживил мониторы.
Кровед. Исследователь вспомнил о своей миссии и, выудив невесть откуда железный прут, брел по краю леса, простукивая все подряд – бурелом, густые заросли многолетней травы, валуны, термитники, все, что размерами могло напоминать корабль, по дуге приближаясь к моему убежищу.
Я замер, кажется, даже дышать перестал, пришел в себя, когда система предупреждения об опасности полыхнула огнями. Конечно, Виктор меня не услышит – в корабле полная звукоизоляция. А вот снаружи… Кровед подошел совсем близко, споткнулся, ухватился за «холмик». Пробурчал про себя: «Вот когда не надо, начинаешь галопировать, лучше бы так язык знал». И передохнув малость, огляделся. Холмик узнал, а потому стукать в него не стал, двинулся дальше, тяжело передвигая уставшие ноги, спустился к берегу. Там скопилось немало туземцев, место широкое, вольное, тут бы кораблю и приземлиться, а не шарашить на самый край леса, с опасением устроить пожар. Хорошо, здесь старик шуровал железякой не так старательно, как на берегу: два часа убил на поиски, тыкал во все кочки и валуны подряд. Наконец, несолоно хлебавши, выбросил палку в море и побрел домой.
Для верности, я еще с час выжидал, после выбрался из корабля. Торопился, спотыкаясь в темноте, к проливу. Под ноги так и лезли узловатые корни и камни, и откуда только, вроде по тропке шел. А вроде нет, ибо вышел совсем не там, где планировал. Быстро переплыл пролив и выбрался на берег, на ходу раздеваясь, гермокостюм хоть и легкий, но плавать в нем никому не советую. Когда до дома оставалось всего несколько шагов, вдруг заметил отблеск в дальнем окне. Неужто поджидают странника? А почему нет, как я не подумал, что…
Когда заглянул, сердце замерло второй раз за день, и тут же сплясало джигу. В моем доме хозяйничала Алая: стоя обнаженной, точно выбравшаяся из пены морской Венера Боттичелли, она выжимала и стряхивала мокрое платье. Задохнувшись, я прилип к окну, не в силах отвести глаз от изгибов юного тела до сих пор скрывавшихся от меня под просторной одеждой. Тем временем девушка повесила платье на стул и исполнила несколько гимнастических упражнений, заставивших меня сглотнуть слюну и стукнуться лбом в окно. Стекло жалобно дзынькнуло. Её реакция оказалась быстрее моей.
Увидев, кто нарушил тишину, она подпрыгнула под потолок от радости и сразу оказалась рядом. Я опомниться не успел, как уже сжимал её в объятиях, покрывая поцелуями нежное личико, шею, плечи. Через мгновение девушка смущённо отстранилась и скрылась в доме. Свет в окне погас, оставив меня сжимать дрожащие кулаки. Более идиотской ситуации я представить себе не мог. Растерянно топтался у окна, пока тело не проняла дрожь. Я подошел к двери. Тихо. Может туземка устроилась на моей кровати и досматривает теперь десятый сон? В конце концов, ничего плохого я ей не сделал. Оба на миг поддались животному инстинкту, может так и принято. Не стану же я из-за этого до утра топтаться у порога. Я тронул дверь – она была не заперта – но войти все же не решился. Ещё напугаю, мало ли какая у аборигенов ненормативная этика по поводу половых отношений, на что красноречиво намекал Кровед. Может Небесному страннику, во избежание дальнейших неприятностей, не помешает вернуться на свой корабль и как можно скорее покинуть этот забытый уголок Галактики?
Я попятился к тропинке. Дверь за моей спиной распахнулась, ко мне метнулась тень. Я забыл дышать, когда девушка, уже облаченная в платье, взяла меня за руку и почему-то потянула к берегу. В воду мы вошли одновременно, я хотел обнять, рассчитывая на продолжение, но заметно отстал. Моей спутнице пришлось дожидаться Небесного странника, сидя на песке. Выбравшись из моря, я вновь оказался во власти милой похитительницы, повлекшей меня к буйным зарослям в противоположную от посёлка сторону. Девушка явно спешила и тащила меня, спотыкавшегося на каждом шагу, словно щенка на поводке. Мы плутали в темноте по одной ей известному пути ещё минут сорок, пока перед нами не раскрылась обширная поляна, цветные отблески которой я заметил ещё в лесу. Поле, покрытое причудливым светящимся ковром. Только спугнув передние ряды, я смог понять, что его создали бабочки с яркими люминесцирующими крыльями. Оторвав меня от созерцания великолепного зрелища, девушка сделала несколько танцевальных па и присела передо мной в грациозном реверансе.
– Что ты хочешь этим сказать? – осторожно поинтересовался я, никак не в силах придти в себя ни от ночной пробежки, ни от самой похитительницы.
Алая часто закивала и протянула ко мне руки, её тело облепили бабочки, мгновенно превратив мокрое платье в наряд сказочной принцессы. Одновременно бабочки нарядили и меня. Девушка вдруг оскалилась. Я невольно отшатнулся. Утрированная мимика местных аборигенов когда-нибудь доведёт меня до кондрашки. Прелестную улыбку, подсвеченную зеленоватым свечением бабочек, я ошибочно принял за оскал.
В этот момент пискнул вызов.
«Сообщение крайней важности! Срочно вернитесь на корабль», побежали перед глазами голубые строчки букв.
– Подожди меня здесь, я скоро вернусь, – сказал я, услышав в ответ шелест тысяч крыльев взлетающих с поляны насекомых. Небо осветилось, а диковинный ковер почернел. Я различал в темноте лишь белеющий абрис лица алой танцовщицы и обвисшие плетьми руки.
 – Прости. – Смущенно добавил я. – Мне надо идти…
Девушка не шелохнулась. Сердце тоскливо сжалось, но ничего не оставалось, как двинуться в путь по пеленгу корабельного маячка. Поминутно оглядываясь, я побрёл в сторону от поляны. Шел, спотыкаясь, словно пьяный. Местами приходилось проламываться сквозь влажные заросли. Так что, когда я добрался до места и нырнул в услужливо открывшийся люк, мой костюм темнел сырыми пятнами. Совершенно разбитый, я доволок ноги до рубки управления. Ботинки, отмечая неровный шаг, оставляли грязные следы. Я вывел послание на экран: «Я польщена»! – высветились слова. Само собой, отправителем сообщения особой важности оказалась Ева, перещеголявшая меня в изобретательности. Там же без всякой пометки находилось и послание Тима: «Работайте, ждём результатов. До связи».
Вот и покуражился. Спешно покинув пределы корабля, я сообразил что не сделал пометку в навигаторе и не имею понятия, где теперь находится девушка, оставленная мной в лесной глуши. Слабое утешение, но хоть азимут сохранился. Следуя указаниям мерцающей перед глазами стрелочки, я двинулся назад по собственным следам. Битый час шатался по лесу – нашел четыре одинаковые поляны. Надеясь, что Алая услышит и поймёт, ведь имя девушки я узнать не удосужился, кричал до одури:
 – Милая, где ты? Покажись! Ау! Ну, где же ты прячешься?
Ничего. Холодный глаз спутника планеты лениво наблюдал за метаниями неудавшегося ухажёра. Не зря она тащила меня к бабочкам, пришла запоздалая мысль. Все, что произошло на волшебной поляне, смахивало на некий ритуал для нас двоих, а я прервал действо и позорно бежал. Во всяком случае, так это могло выглядеть со стороны девушки. Известие о важном сообщении было видно только мне. Ну что я придумываю! Она показала звёздному гостю красивую поляну, а тот уже и размечтался. Я продолжил кричать, хотя охрип. Ноги подкашивались. Впереди, словно в насмешку, вновь показался берег. Я выругался и упал на песок совершенно без сил. Ушла, не дождавшись, или я не нашёл? А если с ней что-то случилось? Недаром же посёлок на ночь вымирает. Совсем молоденькая ночью одна. Кстати, с чего я решил, что она молоденькая? Они здесь все юными выглядят. На поверку моя милая прелестница вполне может быть старше Кроведа. Кровед! Вот, кто мне сейчас нужен.
Я вскочил, добежал до ближайшей избушки и принялся нагло тарабанить в дверь. Спустя мгновение в окнах вспыхнул свет, на пороге появился бритоголовый хранитель, едва увидев меня, в изумлении исполнивший двойное сальто. Я дождался, пока он приземлится в книксене, вежливо поклонился и показал изображение Виктора:
– Он мне нужен. Срочно. Знаешь, где живёт?
Хранитель часто закивал и, сделав знак в окно, где показалось любопытное женское личико, показал мне следовать за ним.
Жилище первопроходца оказалось чуть ни последним в череде опрятных домиков. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Кровед поджидал нас на крыльце. Когда предупредили? Я невольно оглянулся и чуть не лишился дара речи, – целый отряд хранителей бесшумно сопровождал нас, держась на почтительном расстоянии.
– Добро пожаловать, Небесный странник! – в пояс поклонился предтеча. Картинно облобызал меня в обе щеки и радушно пригласил к себе.
Едва за нами захлопнулась входная дверь, благодушие вмиг слетело с лица Виктора. Он вырубил свет, схватил меня за грудки и прижал к стенке:
– Что, прогулялся?  Сдал нас с потрохами своему ЦТП?
– Ты о чём? – изобразил недоумение я, подспудно наслаждаясь нараставшим бешенством Кроведа, пыхтевшего мне в лицо, как перекипевший чайник.
– В дурачка со мной играть вздумал, щенок! Да я тебя…– прорычал он.
Я интуитивно дёрнулся, увернувшись от удара, сотрясшего стену возле уха. Виктор взвыл, но замахнулся снова.
Мне удалось поймать его за запястье и выкрутить руку за спину.
– Если не упокоишься, я позову на помощь, орать буду так, что сбежится вся деревня, – усиливая захват, прошипел я. – Не знаю, какая у хранителей ненормативная этика по отношению к тому, кто рискнул напасть на Небесного странника, но подозреваю, вам сильно не поздоровится.
– Щенок! – выхаркнул Кровед, но тут же обмяк.
– Вот и славно,  – выпуская его из дружеских объятий, я не рассчитал силы. Предтеча растянулся на полу.
– Подняться помоги, – неожиданно спокойно проговорил Виктор.
Я выполнил просьбу, и пока партнёр по спаррингу приходил в себя, нашарил во тьме стул, сел и сказал:
– Надо поговорить.
– Ещё чего, проваливай, ночь на дворе, –  Кровед распахнул дверь, сдобрив слова понятным жестом.
– Я серьёзно, Алая потерялась в лесу.
– Кто?
– Переводчица с корабля.
 – А… Конечно, потерялась… Кстати, а где это вы с ней прохлаждались? – дверь захлопнулась, в комнате зажегся свет.
– Понятия не имею, на поляне с кучей светящихся бабочек, может, знаешь, где это? – проморгавшись, ответил я и стал разглядывать жилище предтечи, довольно чистое и уютное, даже коврик с лебедями над кроватью имелся, где он его только…
– Она тебя уже и в Долину бабочек сопроводила? – язвительно поинтересовался Виктор, расставляя на столе мисочки с нехитрой снедью, одноразовые стаканы с логотипом ЦТП и бутылку с багровой жидкостью.
– Да, отвела, а что? – спросил я, удивлённый переменой настроения Кроведа.
– А почему сбежала?
– Это я ушёл, срочное сообщение с корабля, понимаете, а на поверку ерунда оказалась. И, кстати, тайну вечной молодости я Центру не выдал, – заметив, что Виктор вновь готов взъяриться, поспешно добавил я. – И не подумал бы, если честно. Жалко мне их, – кивнул на закрытое окно.
– Так уж и жалко, – осклабился Виктор. – Выходит, ты Миленку в долине бросил. Вот даёт глупая, нашла кому сердце открывать.
– Ничего она мне… просто показала поле, там бабочки нас облепили, а тут сообщение, срочно… – глядя на торжествующее лицо Виктора, я запнулся и продолжил совсем тихо. – Я обещал ей, что вернусь.
– Молодец! – Кровед одобрительно хлопнул меня по плечу и доверху наполнил стаканы. – Давай за это и выпьем. Ты не волнуйся, Миленка здесь каждый кустик знает получше твоего навигатора. Дома уж, спит давно. И нос не вороти, наливочка у меня, что надо, заодно и расскажешь толком, что там у вас произошло.
– Вы уверены, что девушка в безопасности?
– Конечно, а иначе бы её мамка уже здесь была. Десять лет вместе прожили, давно расстались, а случись что, сразу ко мне бежит.
– Так вы…
Дверь медленно отворилась, на пороге показалась худощавая женщина в просторном алом одеянии. Присев в торопливом реверансе, она протянула к Виктору тонкие руки.
– О, легка на помине, – успел сказать Кровед, прежде чем на него обрушилась экспрессивная пантомимическая тирада. Он что-то отвечал, затем обратился ко мне, сказал, что ему надо ненадолго выйти, посмотреть больного. – Ты подкрепись пока, всё на столе. – И удалился, прихватив с собой стоявшую в углу набитую тряпичную суму и приобняв женщину за плечи. Напоследок гостья обернулась, пронзив меня острым взглядом.
– Какого больного? – вслух усомнился я, и одним глотком осушил стаканчик со сладкой ароматной жидкостью, взял лепёшку с сыром, откусил, вновь налил из бутылки, опрокинул. Тут только до меня дошло, что приходила мама Алой!
Я вскочил, вывалился из дома, протопал по ступенькам крыльца и распластался на жестком гравии, непонятно как оступившись.
Алая в беде. Сдавленно чертыхнувшись, я заставил себя подняться, огляделся. Темно, как в подземелье. Кроведа со спутницей и след простыл, да и хранителей не видно. Пока я любезничал с предтечей, холодный спутник планеты успел скрыться, погрузив округу в непроглядную тьму, а гермошлем с ночным видением остался на челноке. Я прислушался – ни звука, ни дуновения ветра. Куда идти?
Неловко переступил с ноги на ногу, потёр ушибленные ладони и, включив нагрудный фонарик, пошаркал вперёд. До соседнего дома как-нибудь доберусь и объясниться сумею, главное не сворачивать с выложенной мелким камнем тропинки. Света моего фонаря только и хватало, чтобы её разглядеть. Я убедил себя, что должен непременно разыскать Алую, потому приободрился и приосанился, вспомнив, как доверчиво девушка заглядывала мне в глаза в Долине бабочек. Так верно смотрят на богов и кумиров, а вот на меня ещё никто так не смотрел…
Гравий хрустел под ногами, тропинка петляла, извивалась, огибала кусты. Огромные тени, время от времени возникавшие по её сторонам, на поверку оказывались деревьями – ничего похожего на жильё в поле зрения не попадало, словно посёлок сгинул, а я продолжал блуждать в зачарованном диком лесу. Ноги тяжелели, медленно наливаясь свинцом, глаза слипались, я тёр их и зыркал по сторонам, невольно подыскивая удобное местечко, где можно тихо свернуться клубком. Но все равно не мог отказаться от намерения, во что бы то ни стало разыскать мою нежную нимфу в алом одеянии. Потому, превозмогая усталость, ломился по дорожке без начала и конца. Впрочем, моей решимости хватило ненадолго. Спустя примерно час, я вновь запустил навигатор, услужливо проложивший маршрут к челноку. Корабль оказался в пяти минутах ходьбы, и я уже собирался свернуть с тропинки, когда впереди мелькнул и тут же скрылся за ближайшим деревом краешек алой ткани.
– Стой! – заорал я, бросаясь вдогонку за ускользавшей мечтой, которая ударила меня в лоб притаившейся в темноте толстой веткой. В голове помутилось, из глаз полетели искры. Мир закружился и исчез самым подлым образом. 
Очнувшись, я увидел надувного крокодила точь-в-точь такого, каким одарил меня в первый рабочий день на «ярмарке тщеславия» неугодный Еве фокусник. Затем из воздуха соткалась ладонь в белой перчатке. Я уцепился за неё и сел, осторожно ощупал ушибленное место. Знатную шишку набил, прям единорог, долго теперь красавцем ходить. Хихикнул – пусти дурака в церковь…
– Мира, хватит пилить! Не видишь, Никита лоб разбил, надо перевязать, – взорвал тишину знакомый голос.
– Ева? – оторопел я, заелозил на траве, поднялся и вытянулся в струнку.
– И откуда приводят этих обалдуев. Ну, чего пялишься, край подержи, – протянула мне простынь абсолютно голая Мира, проткнула цветастую ткань пилочкой для ногтей и, оторвав длинный лоскут, ловко перевязала мне голову. – До свадьбы заживёт. – Ласково проворковала обнажённая дриада, прежде чем скрыться во тьме, повиливая худосочными бёдрами.
Я смущённо отвёл глаза.
– Я Антон, Антон Чмакин. «Цирк – новые имена», вы запомнили? – с тыла надвинулся фокусник, но материализоваться толком не успел. Исчез, растворившись в чернильной черноте беззвёздной ночи.
– Что прикажете делать, Тим? Юбилей на носу, а ваш хвалёный специалист по связям вместо того, чтобы работать, за девками волочится, –послышался стальной голос Евы. Я невольно обернулся и разглядел её точёную фигуру, окружённую багровым сиянием от кутюр, в котором мой фиолетовоплечий начальник казался распаренным на раскалённом масле грешником из ада. Я часто заморгал, пытаясь прогнать наваждение, затем спросил:
– Откуда вы здесь?
– Не задавайте глупых вопросов, – отрезала Ева. – Забыли, как вы прибыли на планету? Тим, мне кажется, наш специалист по связям совсем ума решился.
– Жалкое зрелище, – пожав учёными плечами, поддакнул начальник. – Его бы к психоаналитику.
– Никуда меня не надо, – возмутился я. – Девушке плохо, а посёлок куда-то сгинул. Поможете найти?
– Конечно, деревня здесь, рядом, вы только не волнуйтесь, – обменявшись с Тимом быстрыми взглядами, заулыбалась Ева. Её одеяние вспыхнуло едко-зелёным. – Идёмте скорее спасать вашу девушку. Мира, немедленно слезь с дерева и помоги Никите.
– Простите, – послышалось откуда-то сверху. Дриада бесшумно спрыгнула на траву и крепко взяла меня под руку.
– Чмакин, вас это тоже касается, – коротко приказала Ева.
Фокусник мгновенно оказался рядом и подпёр меня с другой стороны.
– Вот так, ведите его, и пусть только попробует дёрнуться. Где тут у нас карусель?
Тим молча указал направление.
– Какая ещё карусель, а как же девушка? – встревожился я.
– Она тоже там, не волнуйтесь, – вновь вспыхивая багровым, сказала Ева. Снабдила ответ изящным танцевальным па не хуже местных красавиц и помчалась вперёд, меряя воздух изящными шпагатами. Вслед за ней, подскакивая с медвежьей грациозностью, устремился Тим. В тот же миг я почувствовал, что земля ушла из-под ног. Меня подняли и понесли с такой неимоверной скоростью, что пришлось зажмуриться. Голова закружилась, я вновь лишился чувств. Очнулся на лошадке из папье-маше, кружившейся на огромной карусели, освещенной цветными огнями. Из динамиков лилась весёлая музыка, какая обычно бывает в лифтах ЦТП. Оглядевшись, я  нашел начальницу в лодочке вместе с Мирой, Тима на слонёнке, а Чмакина на верблюде. Сердце встало на миг и заколотилось с бешеной скоростью, когда я разглядел развевавшееся по ветру алое одеяние. Прекрасная проказница беззвучно смеялась, держась за поводья белой лошадки в четверти круга от меня. Наконец-то! Я сделал попытку привстать, но был остановлен тяжёлой лапой медведицы Маши.
 – Видишь, до чего ты нас довёл своей самодеятельностью, – сказала медведица голосом Кроведа.
Наваждение схлынуло, я нашел себя в окружении хранителей.
– Ева? – все еще не понимая, что происходит, пробормотал я. Кровед, тотчас обнаружившийся рядом, хмыкнул.
– Да, Адам, она самая, – и уже громче, столпившимся вокруг: – Приходит в себя, сила святого места исцелила Странника. Сами видите, морок сошел, он возвращается.
Хранители расступились, а я оказался на корабле предтеч, в той самой рубке управления, которую не так давно пытался оживить – чем произвел то еще впечатление на собравшихся. Очевидно, не один я решил произвести впечатление – Виктор надавил на туземцев уже мной, раз умудрился попасть в прежде недоступное ему святилище. Что он там сказал про врачевание рубкой? Сильный ход. Интересно, не его ли рук дело мой недавний бред про карусель с лошадками? Не зря же он, уходя, так рекламировал наливочку, наглотавшись которой я узрел крокодила, Еву и всех персонажей с «выездной ярмарки» ЦТП так явно, будто они действительно выехали на позабытую Богом и людьми планетку, чтобы разобраться с непутёвым сотрудником.
 Я поднял голову, обнаружив себя на цветастом матрасе рядом с центральным пультом управления модулем. Потом сел и осторожно потянулся, ожидая тяжести в теле или очередного помутнения сознания. Странно, похмельного синдрома ни в одном глазу, привычная ясность, словно хорошо выспался. Видно всё же непростая наливочка была, но с этим разберёмся позже. С шеи свисала карточка старпома Сидорова. Хвала небесам, хранители не догадались упихать меня в допотопный комбинезон и гермошлем, лишь переменили мои одежды на серые хламиды, подобные их одеяниям. Этой перемене они, кажется, были весьма довольны. Кровед продолжал вещать одновременно на двух языках – вербально мне и ногами – замершим вокруг аборигенам, благоговенно внимавшим каждому «слову». Говорил, что сам должен присматривать за Странником, как предшественник и провозвестник его прихода. Надо признать, проповедник из Виктора вышел языкастый и убедительный. Хранители переглядывались и кивали, что китайские болванчики. С их лиц не сходила гримаса улыбки, однако они не забывали суетиться. Я получил две подушки под голову и  похлебку из цитрусовых, но лежать более не стал. Пересел за пульт, вызвав у аборигенов ликование.
Кровед осёкся и замолчал, довольный тем, что сможет задержаться на корабле еще какое-то время – хотя бы до полного избавления от хвори Небесного странника. Я оглянулся и вздрогнул: возле входа стояла Алая с графитовой доской, подавленно изучавшая чернеющие мониторы. Попытка подойти ни к чему не привела, ноги еще не слушались. Хранители дружно подскочили ко мне, опередив даже Кроведа. Как бы отправить их всех куда подальше и остаться с ней наедине? Объясниться всего на минутку.
Но оставлять меня никак не хотели. Виктор крутился волчком, остальные начали ежедневный ритуал проверки бортовых систем, в который вовлекли и меня – теперь я был как бы земным олицетворением капитана и вместо старпома Сидорова, отвечал «принято» на каждое «система без изменений» хранителей. Опрос длился порядком, думаю, в космосе все проходило куда быстрее. Но туземцам очень хотелось поиграть по-настоящему, а потому проверка систем заняла больше часа. Хорошо, Алая не уходила: засев за бумаги, что-то записывала все это время. Я думал, они разойдутся, когда закончится ритуал, не тут-то было: все так и норовили побыть со мной, ровно в будущем такой возможности уже не предвидится.
Не выдержав, я поднялся и обратился к девушке,  спросил, что она делает. Алая вжалась в кресло, написала на доске: «Записываю». И тут же торопливо добавила: «Севодня Странник вернулся, нада отмечать».
– Я не хотел бросать тебя в Долине бабочек, меня срочно вызвали, понимаешь? – попытался объясниться я, но она только покачала головой, вцепившись в графитовую доску так, что пальцы побелели. Неожиданно между нами вклинился хранитель, взяв под руку, он отвел меня к центру рубки: я оказался вынужден подписаться в журнале наблюдений, как «Небесный странник, удостоверивший отсутствие изменений» под каждым листом, который они мне подавали, а их набралось не один десяток. Выбраться из обряда не представлялось возможным, пришлось ждать, пока они закончат. После снова пир, пусть небольшой, на дюжину человек, но не менее важный, часть общей церемонии: хранители торжественно почайпили со Звездным странником из посуды четырехсотлетней давности произнося в качестве тостов буквально следующее: «Закрыть шлюзовую заслонку!», «Команде приготовиться к торможению!», «Азимут восемь, квадрат шестнадцать, переориентация!». И далее, пока набор команд не иссяк. Мне пришлось поддерживать общее торжество и чокаться со всеми, каждое соударение керамики те отмечали аплодисментами.
Еще час, хранители, наконец, успокоились и начали расходиться. Все это время Алая сидела у самого входа в рубку, и едва те поднялись, пропала. Оставшиеся разом засуетились, поспешив к вечернему прощанию со светилом.
Я рванулся следом. Виктор, конечно, сбежать мне не дал. Сразу сообщил хранителям, что до полного излечения Странник останется на корабле.  Ну и конечно, Кровед будет рядом. Я криво усмехнулся, понятно, чего он хочет: и возвысится в среде избранников, куда его столько не пускали, и с Алой пообщаться не даст.
По счастью, ночевать Кроведу не дали: вытурили с корабля, оставив меня в одиночестве и пожелав, запиской и жестами, спокойного плавания. В записке так же значилось место для ночного путешествия к Капитану. Топчан Странника я нашел этажом ниже, в капитанской кабине. Аборигены вынесли оттуда все, хотя прежде, как я догадался по наличию большого запаса свечей, тут находилось некое дополнительное святилище, которое, в связи с болезнью Странника, быстро оснастили всем необходимым: кроватью, отварами в склянках, термосами с едой и холодной водой, сменной одеждой и постельным бельем. Наряд, что мне выдали, являлся пижамой, так что, мне оставалось только лечь спать. Но предварительно, я все же выбрался за борт.
Услышал Кроведа, ну как же без него. Махая усталыми ногами, он пытался доказать нужность Страннику и требовал себя в ночное: видимо, не слишком убедительно, раз в итоге побрел назад. На посту у самого входа в разрушенный зал беспилотников остались трое хранителей, дабы не задремать, перечитывавших послания Капитана – инструкции по использованию корабля, начав с азов – распаковки, сборки и проверки цепей.
Я чертыхнулся, выходит, уйти с корабля без объяснений мне не дадут,  отправился внутрь. Тишина стояла мертвенная. В ней я и услышал судно, освободившись от незваных гостей, оно поскрипывало, сочилось и капало водой, охало уставшим металлом, потрескивало проводкой, давно лишившейся всякого напряжения. Сон не шел. Проворочавшись недолго, я вспомнил про бортовые самописцы, решил спуститься и найти хотя бы один. В те далекие времена корабли оснащались системами записи всех событий на судне, от переговоров в рубке и команд в серверной, до снятия напряжения в узловых точках систем. Туда дублировалось все, что только возможно с единственной целью: если с кораблем что-то случится, отстрелившийся «черный ящик» когда-нибудь будет найден и расшифрован. И в этом случае будущие покорители межзвездных пространств узнают, почему погибло судно. Было то банальное столкновение с метеоритом или корабль попал под гамма-всплеск пульсара, хотя нет, если бы попал, стал бы кораблем-призраком, бесцельно бороздящим галактику. Информация о просторах космоса тогда ценилась очень высоко, быть может, даже выше, чем сам экипаж кораблей.
Самописец я нашел. Он находился под раскуроченной столкновением с землей серверной. Здоровенный оранжевый куб, лишенный граней. Конечно, тащить его одному – занятие нереальное, а потому я, удовлетворенный проделанной работой, поднялся к командирскому топчану и отрубился как младенец. Проснулся, когда хранители снова оккупировали судно. С Кроведом, ну как без него. Теперь он от меня и корабля ни на шаг.
Алой с ними не оказалось. Я поинтересовался, где переписчица, мне объяснили, сегодня не ее смена. И ответно поинтересовались вещими снами. Вопрос едва не прошел мимо, покусав губы, я сообщил, что мне привиделось, как можно оживить воспоминания Капитана, но для этого понадобится Кровед. Виктор удивленно воззрился на Странника и со смешанными чувствами устремился за мной, пытаясь разговаривать с моей спиной пируэтами.  Молчали долго, я вел его кружным путем до места хранения «черного ящика», когда добрались, так же молча показал, где держать и взял магнитную отвертку.
– Я понял, ты решил вскрыть самописец?
– Это само собой. Кроме того я хотел бы узнать, где ваша дочь, нам надо увидеться. Сейчас мы расковыряем кубик, а потом вы приведете Миленку?
– Вот ещё, – Кровед мерзко усмехнулся.
– Ещё как приведёте. Иначе я сообщу хранителям, что ваше присутствие портит ауру корабля, – тихо пригрозил я, ковыряя отверткой гнезда крепления – бортовой самописец при ударе частично сорвался с крепежей и едва не вылетел в вентиляцию. Впрочем, обычно они так и вылетают, на это и рассчитаны, при любом непредвиденном случае. – А пока, уж будьте добры, объясните, что значил наш ночной визит в Долину бабочек?
– То была свадебная церемония, уважаемый Странник, – недобро сверкнул глазами Виктор. – Видишь ли, местные женщины сами выбирают мужа, ведут его в Долину бабочек в определённый час. Там же счастливая пара проводит первую брачную ночь. Это если мужик согласен…
– А если нет?
– Уходит, прервав церемонию.
– Но я не знал…
– Это как же, Небесный странник знает всё, – предтеча расплылся в самодовольной улыбке и опустил руки. Освобождённый от крепежа оранжевый куб самописца сорвался с места, заскользил по полозьям и скрылся в шахте так быстро, что я даже пискнуть не успел. – Вот так, уважаемый. Вот так… – где-то глубоко под нами грохнуло, заглушив его последние слова.
– Что ты наделал? – заорал я.
– Простите, не удержал, случайно вышло, – пожал плечами Кровед и продолжил, понизив голос. – Вздумаешь на меня пенять, чудотворец хренов, вообще головы лишишься, это я тебе устроить могу в два счёта, видения от моей наливочки покажутся раем. Вздумал он индейцам Америку открывать. Жили они тут спокойно, традиции хранили столько веков, и дальше жить будут. Многие знания – многие скорби, понял? Революции нам ни к чему.
В этот момент в коридоре показался главный хранитель с испуганным лицом. Завидев меня, он приблизился, почтительно поклонился, затем приложил ухо к моей груди, часто закивал и только после этого заметил отсутствие куба. В ответ Виктор пустился в пляс, насколько позволяло узкое пространство коридора, потом упал передо мной на колени и загундосил:
– Хвала Небесному страннику, избавившему нас от опасности. Если бы эта штука пробыла здесь ещё хотя бы минуту, Святилище могло взорваться. – Виктор картинно облобызал мой ботинок. Хранители рассыпались по коридору, недоуменно оглядывая меня и старика. Я онемел от изумления, а Кровед вошёл в роль и продолжил ломать комедию, то склоняясь в поклонах, то подпрыгивая к самому потолку. Раз он его таки достал и весьма крепко, металл зазвенел. Впрочем, старик угомонился по другой причине.
– Странник, – вновь возникли слова на доске. – Эта деталь пробыла на корабле четыре века, а теперь вдруг стала опасной?
Кроведа перекосило, он хотел что-то сказать, я опередил.
– Сейчас мы ее должны изучить, но прежде достанем. Помоги же мне, Первый странник, так нарекаю тебя отныне. – Я коснулся Кроведового чела магнитным ключом. Виктор бросил на меня злой взгляд, но благолепно поклонился. Его быстро обмотали подходящим тросом, коих на корабле всегда в избытке и спихнули, впрочем, довольно осторожно, в вентиляционную шахту.
Самописец пострадал несильно, не на такие перегрузки рассчитан – даже спустя века после изготовления. Оставалось всего ничего – зарядить аккумуляторы. Но с этим я справлюсь без помощников. Сейчас надо поговорить с Миленкой. Правда для этого придется вытаскивать кубик, как надувного крокодила из рукава. План созрел, пока предтеча добирался до черного ящика.
Когда Кровед выбрался наружу, подтвердил, что задание выполнено и самописец привязан как надо, хранители принялись за работу. Один спустился вниз, остальные вместе с Виктором укрепили блок и потянули на «раз-два». Команды отдавал старший, оставшийся ввиду особости положения без дела  он подпрыгивал и семафорил руками, в такт его движениям остальные, сопя и кряхтя, тащили самописец. Мне поучаствовать не дали – статус не тот.
Едва вытащили, я внимательно обследовал куб, постучал, приложил руку с передатчиком, тот зафиксировал остаточную электромагнитную активность – уже хорошо, аккумуляторы не сдохли. Видя голубенькие пятнышки, пробегавшие над моей рукой, хранители заволновались, но я объяснил, что нужно обезвредить деталь, которой самописец остался для них до сих пор. Решив воспользоваться  наивностью аборигенов, я  резко выпрямился, насупил брови, раскинул руки и возвестил, что должен удалиться на какое-то время, а всем остальным надлежит оставаться на месте и охранять священный куб капитана. Кровед рванулся было за мной, догадавшись, куда я собрался, но его быстро скрутили,  заставив обнять самописец.
Я вернулся со щупом и универсальным переходником. Прозвонить цепи, выяснить, что сохранилось, а что нет, оказалось делом несложным. Хранители безмолвно стояли рядом, пока я проводил диагностику, даже Кровед будто сроднился с ними. Затем, когда пришло время протянуть кабели к монитору, быстро отпрянули, все разом, вспорхнув на пролет вверх, к рубке. Ведь оттуда донесся голос корабля: «Запрос принят, подтверждаю».
– Выпендриваешься, – хмуро изрек Кровед, разглядывая надежно прикрученный к полу самописец. – Хочешь утвердиться высшей силой.
– Нет. И революций делать тоже не собираюсь. Я же сказал чего хочу.
– А я тебе поверил… – он привычно взмахнул руками, кажется, я потихоньку начал разбираться в тутошней ненормативной лингвистике.
– Как хотите, – следом развел руки я. Кровед изумленно глянул на мой жест, но ничего не ответил. Оставив самописец, поднялся следом за мной в рубку и молча выслушал требование привести переписчицу к Небесному страннику.
Алую доставили буквально за минуты. Не успел сказать хранителям о проверке священного куба, Миленка показалась на пороге. Нас сопроводили в рубку и бодро задраили люк за её спиной. Алая вспыхнула и села на пол, закрыв лицо руками, а когда отняла их – в глазах стояли слёзы.
Я бросился к ней, поднял на ноги, спросил:
– Почему ты плачешь?
Она помотала головой, завертелась вокруг, что-то объясняя, потом замерла, медленно подняла глаза, в которых читалась такая мука, что я невольно дрогнул. Тут только она вспомнила про графитовую доску, что держала в пальцах. Сняла с петли мелок.
«Странник прасти мне очен стыдно. я не могла любить тебя Небеса не простят», – медленно вывела Алая, и снова спрятала лицо в ладони.
– Боже, какая глупость.
Она резко подняла недоумевающий взгляд, кивнула, стёрла слова на доске и написала: «Я глупая прасти. Грех».
– Конечно, глупая. С чего ты взяла, что не можешь меня любить?
Миленка воззрилась на меня, оглядела рубку, будто кого-то искала.
– Ты о Викторе? Это он тебе наплёл про Небеса, – сообразил я.
«Секрет прасти нельзя».
– Что нельзя?
«Любить тебя грех».
– Но я тоже тебя люблю.
«Странник ушёл из Долины, потому что грех»
Я отнял у неё доску, вытер и написал: «Я тоже тебя люблю. В этом нет никакого греха, поняла?».
Прочитав, она побледнела. Я попытался обнять, но девушка выскользнула из рук и бросилась к двери. Стукнула дважды, верно, условный сигнал для дежурных на той стороне.
– Постой! Если ты мне не веришь, давай спросим у Звёздного Капитана? – она обернулась, пронизала меня изумлённым взглядом
Мелок быстро выбивал на доске буквы, однако прочесть их я не успел. Люк заскрипел и открылся,  в рубку ввалился Кровед.
– Это вы её запугали, да? – потерял самообладание я. Алая замерла. Снаружи что-то прошебуршало и затихло тотчас. Наверное, нас пытались подслушать.
– Миленка, сядь подальше и закрой уши, – приказал Виктор.
Девушка пулей пронеслась в другой конец рубки, села за пульт к нам спиной и надела наушники.
Я подошёл, приказал всем, кто оставался снаружи сделать то же самое.
– Теперь внимай, Небесный странник, – обратился ко мне предтеча. – Решил уделить внимание простой туземке? Снизойти на недельку, а потом отвалить? Не выйдет, Никита, – первый раз он назвал меня по имени, – так и знай. Ты всю колонию загубить хотел, а теперь и над ней вздумал поглумиться? Мне твои выспренние бредни о благах цивилизации надо выслушивать и каждого на блюдечке для съедения подавать?! – я пытался возразить, но Кровед разошелся, сыпал угрозами, мельтешил руками и ногами и утих только тогда когда отбил все конечности о бесчисленные углы тесного помещения рубки.
– Я её не брошу. Я очень хочу остаться здесь навсегда. Думаете, только вам ЦТП надоело до чёртиков? Вся эта гнилая иерархия, наигранные улыбки, тупые задания и у меня, если хотите, вот где сидят, – заметив, что Виктор смотрит на меня с новым интересом, я сделал красноречивый жест в районе шеи. – Ведь там, на Земле все словно роботы. Лишь бы выслужиться, а по-настоящему никто никому не нужен. Можете мне не верить, но Миленку я люблю. На что хочешь готов, только бы с ней. Раньше бы над подобным заявлением только подшучивал. Вообще не понимаю, что со мной такое, но я хочу жить здесь, дышать этим воздухом, солнце встречать по утрам, говорить как они хочу!
– Не обольщайся, что здесь всё так идеально. Это первый хмель, – тихо перебил меня Кровед. – Пройдёт, когда воткнёшься поглубже, а там, что в тебе победит – неизвестно.
– Мне всё равно, – ровно ответил я. Раж, в котором произносились первые фразы сошел, дальше стало спокойней. Я выдохнул и продолжил полушепотом: – Я благословения вашего прошу на брак с Миленкой. Хотите, в хранители вас взамен посвящу. С помощью самописца можно многое сделать…
– Опять торгуешься? – погрозил мне пальцем Кровед.
– Хочу быть с ней, только и всего.
– Вот именно, хочешь, – кисло сказал предтеча. – Но вижу, парень ты неплохой. Вместе мы с тобой много пользы принести сможем. Вот только родительское благословение здесь не в ходу. Миленка сама согласиться должна, а второй раз идти в Долину бабочек после отвержения – дурной знак. Больше того, для тебя как для Небесного странника это считай позор. Так что думай сам, что делать.
– Всё равно останусь. Мне обратного пути нет.
Кровед задумчиво пожевал губами, затем причмокнул, встал и приблизился к Алой. Объяснил ей что-то танцем и пантомимой, после заколотил в люк. Его тотчас же открыли.
Алая  бросилась ко мне. Вцепилась, обняла, едва не задушив – и откуда в хрупких пальчиках такая сила возникла. Потом, видя, что я багровею, отстранилась и стала спрашивать про Долину бабочек. Ведь теперь нам нельзя, не получится, я еще могу, но ты…. Она путалась в буквах, в словах, писала поверх написанного, не успевая стирать. Я взял её руку. Поцеловал.
– Я договорюсь с Капитаном. Когда-то давным-давно на всех судах капитаны имели право венчать влюбленных. С той поры, за тысячи лет ничего не изменилось. И у нас и у вас. Спроси хранителей, они подтвердят.
«Я слашала, что Капитан может, но разве ты»…
– Я пришел с небес и могу попросить его и больше никуда не уйду, – голос сломался на последних словах. Миленка подняла глаза.
«Я так надеюс».
–Я договорюсь, только дай немного времени.
«Сколька можешь».
– Позови хранителей, я должен им сказать.
Она метнулась к двери. Кровед последовал за ней, выходя уже, покачал головой, покрутил пальцем у виска, но ничего вербально не пояснил. Потом плюнул и едва не оказался вдавлен в стену хлынувшими в рубку хранителями. Видно Алая успела рассказать. Вернувшись, они уже не сомневались в моем кровном родстве с Капитаном.
Конечно, великий Капитан вправе обвенчать Небесного странника и его избранницу. Неудивительно, что хранители с восторгом приняли мое предложение, больше того, они немедля позвали всех остальных, чтоб каждый житель острова узнал радостную новость из уст самого Странника. Точнее от Капитана.
А вот с этим появились некоторые проблемы. Рассказывая о капитане корабля, я не сомневался, что в бортовом самописце будет немало его записей, но увы, не то он обленился, не то заболел, но сохранилось только три записи капитан-командора Иванова Аркадия Павловича. Короткие и невразумительные, сделанные без экипировки в больничной пижаме. В последней он передавал полномочия Сидорову. Его, мутные, слезящиеся глаза никак не придавали главе экспедиции должного вида. Пришлось придумывать, что с этим делать: не то все валить на Сидорова, благо в капитанской форме он смотрелся хоть куда, не то вовсе не использовать образы, а только механический голос бортового компьютера, который команда прозвала «Аргусом». Сейчас Аргус давно лишенный памяти перестал работать, лишь обрывки команд сохранились в его слабеющем мозгу. В итоге я умудрился использовать голограмму и отпечатать текст. Благо, занимался этим еще в институте – хоть и недолюбливал курсы программирования. 
Поженились мы эффектно. Голограмма Капитана, которую я увеличил, найдя в записях бортового журнала наиболее подходящий снимок, возникнув посреди рубки, вещала механическим голосом фразы, записанные мной за неделю до события. Слышно было всем поселянам, да и видно тоже, недаром я вытащил наружу один из самых больших мониторов. Капитан приказал нам подойти, соединить руки и дать клятву верности, а затем, обменяться баллонами с дыхательной смесью – самыми эффектными и самыми маленькими из устройств, найденных мной на судне. Туземцы столь бережно относились к кораблю, что за века перестали посещать многие его отсеки, так что хранившиеся там запасы всякой рухляди были для меня как манна небесная. Я чудил на полную катушку, устраивая собственную свадьбу. Если бы Ева видела, могла высоко оценить представление для туземцев. Интересно, как она там? Как всегда тормошит Тима, приказывает и дает советы, вся деловая и суровая, но при этом голая.
Припомнив её вызывающий наряд, я смеялся, понимая, что поступаю ровно так же. Но ничего поделать с собой не мог, выездной балаган ЦТП заключил меня в объятья незаметно, но как оказалось, накрепко. Видимо, успел пропитаться духом, хоть и пробыл всего ничего.
Но это уже неважно. Я далеко и плевать, что подумают на Земле. Напишу что-нибудь в оправдание. На меня с удовольствием махнут рукой, перепоручив все Еве. Тем более, ей не привыкать, а мне работать надо, семью обустраивать на новом месте. Язык выучить надо, а то буду как Кровед не там и не здесь.
К слову, предтеча от устроенного мной представления восторга не испытывал. Все время пока шла церемония бракосочетания, стоял в сторонке надутый, бурчал что-то под нос. Однако когда пришла его очередь, вышел к жениху с невестой, подарил цветы, пожелал дочери счастья. Та только кивнула, ничего, кажется не расслышав. Она весь день была не в себе от счастья. То и дело бросалась мне на шею, а когда пришло время кинуть через плечо букет, испугалась, что я вдруг передумал, хотя обряд уже закончился, и мы официально стали мужем и женой. Но все же бросила, пожалуй, слишком далеко, он полетел в дальний конец рубки, прямо в коридор, где образовалась небольшая давка. Я не смог разглядеть, кто поймал. Этот древний обычай туземцы не знали, но когда Небесный странник объяснил, что надо делать, приняли в нём живейшее участие.
Потом вокруг корабля накрыли столы, ломившиеся от яств, и начался пир. Вокруг роились мохначи, но я держался, ведь Миленка вцепилась мне в руку, успокаивая, что есть сил. Лаванды у неё с собой не оказалось.
Наш новый дом на окраине поселения помогали строить все, даже хранители. Первое время мы жили на корабле, в той самой каюте, что мне отвели изначально. Она показалась нам и удобной и уютной, несмотря даже на то, что санузел находился через коридор, а есть приходилось на свежем воздухе. Когда счастлив к неудобствам быстро привыкаешь; несуразности быта вызывали улыбку с моей стороны и задорные прыжки с ее.
 Я понемногу начал понимать жену без посредников в виде грифельной доски. Алая оказалась хорошей учительницей. Хоть и посмеивалась над моей медвежьей грацией, обучая языку. Даже в минуты редких размолвок жена смотрела на меня с нежностью, я тут же забывал обиды и обнимал её.
Первые недели пролетели незаметно. Я многому успел научиться: например обстругивать тяжёлые брёвна, или встречать солнце на заре, не пренебрегая при этом обязанностями Странника – хранителя древнего корабля. Дел в нем особых не случалось, ежедневная поверка оборудования и еженедельный обряд бортовых систем. Я проводил его величаво и торжественно, но начал замечать шероховатости и нестыковки в общении с туземцами. Хранители очень старались под меня подладиться, потакали во всём. Всякое мое любопытство удовлетворялось тотчас. Даже когда я решился исполнять ритуалы не вербально, как компьютер корабля, а танцами, по первым порам только себя и своих учителей позоря, они терпели, понимая и мой статус, и свое положение. Молчали, но во взглядах читалось недоумение. Глядя на мои выкрутасы, хранители явно тушевались, частенько с трудом скрывая улыбку. Я же искренне поверил в собственную избранность и таскался за ними повсюду, от утреннего поклонения солнцу, до закатного провожания. Пыхтел и старался правильно разговаривать ногами, пытался привыкнуть и к их ненормативной морали, в чем бы еще она ни выражалась, но всё равно оставался чужим. Не потому ли приблизил к себе Кроведа, выдумал для него должность привратника рубки, устроил обряд посвящения. Предтеча обрадовался, но глядя, как я лезу из кожи вон перед туземцами, избегал задушевных разговоров. Отстаивал положенное время рядом с люком, а после исчезал, ссылаясь на дела. Это укалывало сильно.
С Миленкой тоже появились недомолвки. Я злился из-за её ежемесячных отлучек на дальний остров, никак не меньше, чем на неделю. Как объяснил Кровед, для ознакомления с ролью матери. Ведь только женщины в алом могли продолжить род, остальные бесплодны. Объяснить объяснил, а тайком сопроводить меня на остров для встречи с любимой отказался. Табу.
Я обиделся, пытался выследить жену самолично, но был обнаружен в кустах сопроводительным отрядом мужчин в голубых одеяниях и вежливо сопровождён обратно на корабль. Пока шли на их молодых лицах читалось удивление смешанное с брезгливостью. Понять, что плохого в желании навестить жену я не мог, а Виктора не спросил от злости. Заговаривать об этом с хранителями не решился тоже. Их безропотность и истерическое воодушевление при виде меня бесили не на шутку.
Оставаясь один бессонными ночами я искал чем заняться, успел взять образцы ДНК у них всех – просто для интереса – и с удивлением понял, что хранители были потомками первого помощника Сидорова. Вот уж действительно неугомонный человек. Успевал и руководить кораблем взамен умирающего капитана – у него развился синдром Такейдо-Боно, вызванный долгими угрызениями совести в среде повышенной радиации и приведший к преждевременной старости и смерти в сто три года. Сидоров напротив умудрился шесть раз жениться и развестись, у  него оказалось полторы дюжины детей. Это только официально. Было еще разбирательство о признании отцовства осторожно похороненное в архивах, учиненное еще двумя женщинами.
Когда Миленка вновь удалилась на остров, я отправился на челнок, решив отправить послание Тиму. Хотелось нормально поговорить хоть с кем-нибудь. Начальника не было на месте, вместо него на приеме оказалась Ева.  Она сразу же поинтересовалась, как дела с туземным ансамблем – дата не за горами, дел невпроворот. Я запнулся, совсем забыл, зачем меня посылали. Пришлось выкручиваться. Припомнил заблудившийся доклад Кроведа про иммунитет туземцев, переправил в отдел, заверив, что за пятьдесят лет если что и изменилось, то не в лучшую сторону. Ева долго молчала, я подумал, она сомневается, попросил передать все Тиму, стал заверять, сообщил, что нашел остатки корабля, занимаюсь, в том числе и им. Выслушав, она сказала:
– По-моему вы влюбились.
Я вспыхнул. Стал лепетать в ответ нечто бессвязное. С трудом удалось уверить, что я в порядке, что продолжаю заниматься, исследовать и крепить контакты, а как что – немедля сообщу докладом.
Все равно не поверила, прощаясь, добавила, что спину мне пока прикроет – вдруг захочу вернуться – и пожелала совет да любвь. Меня торкнуло, битый час в прострации сидел у микрофона. Потом послал запоздалое: «Спасибо, Ева».
«Не беспокойтесь, все мы живые люди», – пришло в ответ через час. Прочитав, я надолго расплылся в улыбке.
Потом, в отсутствие жены, я завёл привычку ночевать на челноке. У нас с Евой быстро установилось странное дружество. Я стал доверять этой женщине все настроения и порывы души. Она отвечала мне тем же. Я узнал, что она совсем одна и топит одиночество в работе. Много чего узнал, о чём говорить не стану, но таким образом у меня появилась собственная тайна, которой я не то, чтобы стыдился. Даже не знаю.
Миленка возвращалась с другого острова чужой, хоть и глядела на меня всё с той же нежностью. Холила, баловала вкусненьким. Ходила без вины виноватой, пока в моей груди не утихнет огонь. Добавлю, что обязанности хранителя к тому времени мне сильно  наскучили. Монотонная ежедневная рутина от которой никуда не деться. Я принялся писать родителям, бывшим друзьям, скучать по Земле. Однако с Кроведом этими мыслями не делился. Ограничивался сухим приветствием – злопамятный я, однако.
Зависнув в неуклюжем прыжке меж двух миров, я не сразу заметил округлившийся животик Миленки, но орал от радости, когда жена сообщила, что будет сын. Той же ночью вломился к Кроведу отмечать событие. Какие теперь обиды, ведь будущий дед. Выслушав сообщение, первопроходец хмыкнул и молча накрыл стол.  После пятой, или какой там по счёту, когда я основательно захмелел, предтеча сказал, что конечно, дитя – большая радость:
– Вот только, видишь ли, Никитка, совместных детей у нас с ними не бывает.
– Не говорите ерунды, Миленка ваша дочь.
– Как бы не так, дорогой мой зять, как бы не так, – хитро улыбнулся Виктор. – Вот тебе и ненормативная этика. Мужей вроде нас с тобой алые женщины выбирать могут, а детей рожают от других, способных принести потомство.
– Вы хотите сказать? – вскочил я, уронив стул.
– Да, – кивнул Виктор и поднял стакан с логотипом ЦТП. – Давай за это и выпьем.
– Нет! Не может быть, – волчком закрутился по комнате я, затем навис над Виктором. – Почему не предупредил?
Тот спокойно опрокинул стакан, понюхал лепёшку, добавил:
– Тут, понимаешь, всё очень кстати сложилось. Не мог же я просто так отпустить тебя на Землю.
– Скотина! – я шарахнул по столу ладонью, хлопнул дверью и сам не понял, как и почему оказался рядом с челноком. Забравшись внутрь, и отправив машину в обратный путь, я ещё долго проклинал Кроведа, кричал на неверную жену, кусал губы. Отбив кулаки, спохватился, отправил сообщение Еве. Та сухо ответила: «Ждём».
Я напился крепкого кофе и завалился спать, с горя забыл переодеться, принять душ, почистить зубы. Гори всё огнём!
Очнулся уже перед дверью, шагнул в прохладный коридор выездной ярмарки, где сразу столкнулся с Евой, вопреки обыкновению одетой в строгий костюм серого цвета и розовую блузку, застёгнутую на все пуговицы, только причёска начальницы не изменилась. Всё та же покосившаяся башня. Проследив мой взгляд, она усмехнулась и сказала:
– Сегодня сдавали концерт начальству. Как добрались, Никита?
Я осторожно сжал протянутую руку, она оказалась тёплой и мягкой, потом кивнул, взмахнул руками, крутнулся, спохватился:
– Простите, нахватался туземного языка.
– Вижу, – кивнула Ева. – Улыбка у тебя жутковатая. Похудел, загорел, подтянулся, глаза другие. Ну это ничего. Банкет давно закончился, а коньячок остался. Можем поговорить, или хочешь отоспаться для начала?
– Да отоспался уже, – вдруг стушевался я и смолк, подбирая слова. – Ну как комиссия, приняла концерт?
– Конечно, куда им деваться, Ева у нас молодец, – послышался мужской голос. От стены отделились руки в белых перчатках, принялись меня ощупывать и, в конце концов, выудили из-под широкого рукава одеяния хранителя надувного крокодила.
– Презент, – широко улыбнувшись, прокомментировал Чмакин.
– Почему до сих пор здесь? – сталью зазвенел голос Евы.
– Простите, задержался. Это ж мой первый концерт.
– Убирайся домой, иначе вычеркну из программы.
– Удаляюсь, мэм, – Чмакин тут же испарился.
– Вот ведь, не может без фокусов, – пожала плечами Ева, взяла меня под руку и увела в кабинет, где за рюмкой чая и разговорами мы засиделись почти до утра. Да так, что потом пришлось похмеляться. Добавлю, что с докладом Тиму я опоздал. Одно хорошо, шеф слушал меня вполуха и с новым заданием не спешил. Дал отпуск. После назначил в помощь Еве.
Благодаря начальнице я со временем начал разбираться в искусстве. С грозной предводительницей балетной труппы установил дипотношения, а с танцовщиками, клоунами, акробатами и даже с медведицей Машей сумел подружиться. Каждое утро слышал от Миры задорное:
– Приветствую, шеф! – здороваясь, она не переставала пилить ноготки.
Всё завертелось как-то, закрутилось. Иногда я просыпался среди ночи с острым чувством тоски, вскакивал, одевался, выходил из дома вон и до утра бесцельно слонялся по улицам, вглядываясь в тёмное небо. Однажды заявился к Тиму с требованием вернуть меня на 224-бис.
– Ты правда этого хочешь? – тихо спросил начальник.
Я сдулся и попросил времени на раздумья. Долго размышлял и прикидывал, мылился и мялся. После очередного застолья, не помню уже по какому поводу, поделился сомнениями с Евой. Она вскипела и отчитала меня, как мальчишку, затем неожиданно кинулась на грудь, разрыдалась и хлопнула дверью. Изумлённый, я просидел в её кабинете весь остаток ночи. Наливал себе рюмку за рюмкой, чокался с коньячной бутылкой, с ней же пытался объясниться. К утру незнамо как очутился на сцене, где и уснул, как младенец.
Разбудил меня робот-уборщик, пытавшийся смести в совок непомерно крупный мусор. Я отполз за кулисы и там размахался, невербально костеря тупой агрегат. На повороте потерял равновесие и распластался на мягком покрытии закулисья. В голове прояснилось тут же. Робот ткнул в меня совком, махнул рукой на ожившее недоразумение и продолжил елозить пол. Я с трудом встал на ватные ноги, нашарил в потёмках дверь, вывалился в коридор, там вжался в стенку и точно вор, вздрагивая от каждого звука, добрался, наконец, до лифта, где попал в объятия Чмакина. В самом деле, где ещё жить признанному иллюзионисту. Оказавшись в холле, я демонстративно выбросил в урну очередного крокодила и казался под простынёй у секретарши, укрывшей шефа от глаз вернувшейся на работу Евы. Начальницы распустила длинные волосы и до подбородка замоталась в чёрную простыню. Дурной знак. Завидев начальницу, Мира мгновенно заткнула меня за стойку, зажала пилку в дрожащих руках и пролепетала:
– О, новый стиль, вам очень идёт!
Удостоившись в ответ ядовитого:
– Не пили.
Ева взмахнула простыней и была такова.
– Что это с ней? Не спросила, что у нас на сегодня, – повела плечиками Мира и, вспомнив обо мне, отправила пьяного шефа прямиком домой через запасную дверь перехода.
Двое суток я отсыпался, не отвечая на вызовы и сообщения Тима. Пусть увольняет к чертям. Тихо лежать под одеялом оказалось легко и приятно. Вот, честно, так бы и лежал, если бы Тим не материализовался рядом со мной утром следующего дня.
– Ева увольняется, сегодня подала заявление, – без предисловий огорошил начальник.
– Зачем увольняется? Как?.. – подхватился я.
– Может, ты мне объяснишь? – закатил рукава шеф. – Куда, говоришь, тебя отправить, на 224-бис?
– Не надо, – смутился я. – Я прощения попросить хотел. Стыдно перед женой, понимаете? Сбежал, как заяц, а ведь, если разобраться, она ни в чём передо мной не виновата.
– Ненормативная этика, ага. Любишь её? – навис надо мной Тим.
Я вдохнул, выдохнул, почесал в затылке, потом пожал плечами:
– Не знаю. Чужое там всё, понимаете?
Начальник кивнул, приподнял кустистые брови, неуловимо напомнив Кроведа, и заговорил его тоном:
– Раз так, прекрати жеманиться, как девица на выданье. Этак ты мне всю работу завалишь. Недоразумение, а не мужик, честное слово.
Потом мы долго пили чай с лепёшками и мёдом, к которым я  пристрастился во время жизни на планете и всякий раз заказывал кухонному агрегату. На вкус, конечно, не то, но отдалённо похоже. Тиму угощенье понравилось. В итоге договорились до того, чтоб я отправил жене сообщение. Мол, прости, неотложные дела. Звёзды позвали, предупредить не успел, так срочно понадобился на Небесах. Вернуться не смогу, от брачных уз освобождаю, но наделяю званием почётной хранительницы корабля. Целую, обнимаю и люблю.
Спустя неделю неожиданно прорезался Кровед:
«Я подозревал, что ты мелкий пакостник. Миленка потеряла ребёнка. Но ничего, здорова. Забеременеет ещё. Счастливо оставаться, Звёздный Странник», – был его ответ.
После чего совесть проснулась, едва не задушив несчастного меня. Если бы не начальница, точно не выжил бы. Получилось, как у Шекспира: «Она меня за муки полюбила, а я её за состраданье к ним». Правда, мы и с ней разбежались спустя три года. Возникшая было страсть прошла, будто её и не было. Остались добрыми друзьями. С её подачи я с родителями примирился, хожу к ним на ужин каждый выходной. Она же уговорила меня наладить прежние связи дружеские и не только.
Однако от перевода на прежнюю должность, подоспевшего так некстати и подписанного моей бывшей начальницей, я отказался. Пятой партией не прельстился. Выездная ярмарка ЦТП стала мне семьёй.
Иногда конечно вспоминаю далекую 224-бис  с горьковатым чувством тоски, но вновь побывать там уже не мечтаю. Ведь даже Кровед до сих пор скучает по Земле, не потому ли так разоткровенничался со мной при первой встрече и выдал тайну молодильной силы планеты. Надеялся вернуться хотя бы так, ценой предательства, а после испугался и всё пребывание Небесного странника в туземном обществе, наказывал меня презрением за собственную слабость. Хороший, в общем, мужик… Я разыскал его жену, детей и даже внуков, но написать об этом так и не решился. Надеюсь как-нибудь смогу.