КЛИО. Миниатюра из книги Избранное

         Сравнительные жизнеописания Плутарха можно читать и перечитывать помногу раз. Хочешь, отдельно читай комментарии самого Плутарха. Хочешь, пытайся делать свои выводы. И то, и другое невероятно увлекательно. Но, при всем при том, нельзя не заметить некоторой натянутости сравнений и выводов. Могучий мужик, конечно, был Плутарх. Только, сдается, пытался он совместить несовместимое.

        Древо римской цивилизации, хотя и выросло на греческих корнях все же совершенно иное. Мощный ствол его держала имперская бюрократическая машина. Одно римское право чего стоит (до сих пор его изучают юристы). А иерархия армейских чинов и гражданских чиновников? Вся система была разработана до тонкостей и действовала как хорошо отлаженный часовой механизм. Маленькие греческие царства и республики типа Афин и никогда такой степени организованности не достигали. И, главное, на мой взгляд, заключалось в кардинальном отличии традиций, общественных норм поведения (как теперь говорят менталитета) греков и римлян. Первые ценили слово несравненно выше вторых. Слово свободного гражданина, произнесенное публично, было равноценно клятве. Имело существенно больший вес, чем письменное обязательство. В маленьких городах-государствах и полисах, где все друг друга знали, это было приемлемо.

        Римляне рано впитали в себя яд восточных соседей – Египта, Вавилона и прочих – где глиняная табличка, кусок папируса заменяли собой живого человека. Даже, если писец чего-то перепутал или исказил намеренно. Вера в “бумажку” была сильнее, чем в личность. Человек превращался в винтик того общества, где без бумажки ты букашка. К нам, славянам, эти идеи пришли с татаро-монголами, кои, в свою очередь, позаимствовали их из Китая. Там эта система была еще изощреннее. И бумагу-то китайцы изобрели не случайно. Очень она им была нужна. Ну, просто необходима.  Впрочем, кое-что пришло из Византии. В виде бесплатного приложения к христианству.

          Нельзя сказать, чтобы Плутарх совсем этого не понимал. Но надо учитывать, что сам он вырос под римским сапогом. Или под сандалией. Как вам удобнее. Жил какое-то время в Риме. Воспринимал бюрократические “изыски” Рима, как само собой разумеющиеся. Хотя, видимо, без особого восторга, так как смотался домой в Грецию и уж там писал свои труды, пользуясь почетом и уважением сограждан.

           Правильно решил. Подальше от римских благодетелей оно и спокойней и безопасней. Надо было иметь определенную смелость столь откровенно описывать человеческие чувства своих героев. Они, эти качества, не изменились с тех пор нисколько. Те же побудительные мотивы поступков. Те же добродетели и те же пороки. Ни чуть наши современники не хуже и не лучше их. Полная аналогия. Даже в мелочах.

        Не менее великолепен и прием, использованный Плутархом. Сначала бесстрастное описание и только потом свои комментарии. Ни отец истории Геродот, ни Страбон, ни Плиний, ни Лукреций этого не делали. Российские историки, безусловно, знали этот прием. Но не пользовались. Делали вид, что работают “вне заказа”. А зря. Кто, как не власть предержащие, пристально следит за исторической наукой? Они-то знают: не пригладишь, не причешешь прошлое, сам в скором времени высветишься в самом неприглядном виде. А этого, ой как не хочется.

        Похоже, прием Плутарха взял на вооружение лишь один наш историк – Соловьев. Весь его многотомный труд четко разделен на документы и комментарии. Однако, сдается, что в самой подборке документов уже может быть заложен субъективизм. Все же их не приведешь – невозможно. Значит, что-то можно отбросить. А что? То-то и оно. Кого с кем сравнивал Плутарх, что выбирал Соловьев – дело темное. А тут ведь, чуть в сторону и, глядишь, выводы другие. И факты можно истолковать по- разному.

        Пора и посетовать: уж больно коварна муза Клио. Ох, коварна! Служить ей дело не простое и неблагодарное. Но … , от Геродота и до наших дней число поклонников ее не уменьшается. Отчего бы?

        Думаете и я туда же, в калашный ряд? Отнюдь. Просто мысли вслух. Например, представляется мне, что славянские летописцы, сидевшие как кроты в своих норах-кельях, были более, чем греки, беспристрастны в своих летописях. Скупы в описаниях до крайности. Каждое слово экономили. Но писали только факты. Помните у Пушкина: “Закончен труд, завещанный от Бога!”. Не от царя. Не от князя. От Бога! Музу, еретическую и ветреную еще можно обмануть. А Бога – никак нельзя. Вот и выводили они гусиным пером по пергаменту: “И бысть сеча зла. И бысть мор. В лето от сотворения мира…” А что Клио? Да примирилась она со всеми вывертами своих поклонников. В конце концов историю людей должны писать люди. Кто еще кроме них это сделает?