Последняя охота

               
                Павел Никитич – приболел. То ли вчерашняя прогулка по лесу сказывалась, то ли на погоду. Но суставы ломило и крутило, словно буравами. Он с вечера попил чайку из малинового  листа с медом, лег к обогревателю, вроде задремал. Проснулся затемно и больше уже не уснул. Лежал, покряхтывая от боли и думал. А, думать было о чем.

         Жили они с внучкой Наденькой вдвоем, в избе, которая стояла на отшибе небольшого     лесного сибирского села. Батька ее работал трактористом, здесь же в леспромхозе. Женился один раз – не сложилось, вот теперь во второй раз, а внучку подбросили деду.

         Внучка была уже большенькой, училась в школе, в третьем классе, а сейчас была на каникулах.

         Вчера Никитич ходил ставить петли, да кулемки, вверх по речке Песьянке. Вернулся вечером. Издалека заметил – печка топится, значит,  Наденька ждет.
         Собачка Моряк, повизгиванием и обиженным ворчанием – оставили дома, встретил хозяина прямо у порога.
         Поужинали. Под лепет внучки и с мыслью о том, что завтра надо будет проверить петли, Никитич и задремал.

        Светало. Он обычно вставал рано, но сегодня решил:
        - Полежу, может отпустит.
        Однако не отпускало. Наденька проснулась от повизгивания Моряка. Он виновато лизал ей ладошку и просился на улицу.
       - Деда, - позвала, - Моряк гулять хочет.
         Дед тяжело повернулся на бок, ойкнул и сел.
       - Ты, Кроша, сегодня похозяйничай сама, на меня надежда плоха, - ответил он, - Я, видать, вчера немного того…
       - Заболел! – ахнула Наденька. – Я же тебе давно говорю, не шастай по лесу, как леший, чай не молоденький уже, - по -  старушечьи запричитала она, вот теперича водись с тобой.
        - Да, ладно тебе,  сорока, - огрызнулся дед, - иди лучше Моряка погуляй.

        Встали, оделись. Наденька вышла с Моряком на улицу. Они побегали возле дома по снегу, поиграли. Дед, сполз с кровати,  выгреб золу, заложил дрова, затопил печь, поставил чайник.

        За столом, пока пили чай, с магазинными пряниками и ежевичным варением, дед невзначай обронил:
         -  Петли бы с кулемками проверить, попадет кто – зря сгинет!
         - Давай деда я, - сверкнула зелеными глазами Наденька, - я ж с тобой уже ходила, я и снять смогу, и наживить, да и Моряк со мной.
        Моряк, услышав, что речь идет о нем, беспокойно застучал хвостом, взвизгнул. Дед нахмурил брови:

        - Мала еще, сама – то, заплутаешь 
        - Не, не деда, я же всю Песьянку наизусть знаю, каждый кустик. Да и где заплутать то где, это же не в городе, - затороторила она, - тут я с закрытыми глазами дорогу найду.

       Позавтракали. Внучка вымыла посуду. Дед достал лыжи. На одной надо было поправить камус.  Лыжи были дедовой работы, а камус дед добыл годка два тому назад, с сохатого, знатный камус. На чарыме и северках держал хорошо, откату не давал. Павел Никитич посмотрел в окно. День разгуливался и обещал быть хорошим.

       - Как не вовремя, - досадливо подумал он, - хворь эта.
        Наденька, словно подслушав деда, начала издалека:
       - Вот попадет, кто в петлю и будет тебя дожидаться. А я, бы скоренько – скоренько по следку пробежала, да и домой. Жаркое бы сделали, да Моряка прогуляли.
        Дед промолчал. Моряк – гавкнул!
        - Сговорились, смотри, - ухмыльнулся Никитич.
        - А ты бы дед медку с чайком пока попил, да прилег, может, глядишь, к вечеру и выздоровел – не унималась она.
        Дед колебался.
       - Ну, де-е-е-еда, тянула она, - я же быстро…
       - Хорошо, Кроша,  - сдался он,-  только валенки одень и рукавицы – мохнатки

       Наденька взметнулась и начала собираться в дорогу. Одела теплые носки, обула валенки – самокатки.  Положила две луковицы в мешок, по углам, стянула их веревкой, другим концом завязала петлей горловину мешка – рюкзак был готов! Маленький, легкий полушубок и шапку одела уже на ходу. Взяла дедовы лыжи и выпорхнула в сени, крикнув:

       - Пока, деда! Я быстро!
       - Вот жужелица, подумал Никитич, вся в меня.
       Наденька споро бежала по вчерашней лыжне, а рядом весело заглядывая ей в глаза, прыгал Моряк.

       Недалеко от первой петли, Моряк вырвался вперед, подбежал к петле,  сделал круг и вернулся.
       - Пусто, - подумала она.
       Так они прошли большую половину пути. Оставалось совсем немного. И вдруг, Моряк насторожился, сделал стойку и побежал. Остановился возле старого дерева без вершины и радостно залаял. Картина была печальной. В кулемке лежал заяц – беляк, без признаков жизни.

         - Задавился, - грустно подумала Наденька,   - поздно!
       Она с трудом освободила зайца, распутала мешок  и положила его туда. Настроение ее испортилось. Она прошла до последней кулемеи, которая оказалась пустой и повернула назад.
       - Эх, деда –деда, - подумала она,- чего нам не хватает? Мясо можно и в магазине купить!

       Вернулись они быстро. Зашли в избу. Она положила мешок возле печки. Дед слез с кровати. Вид у него был бодрый, но помятый.
       - Спал, наверное – подумала Наденька
      - Ну, как,  Кроша? – спросил он.
       Она развязала мешок и показала деду. Тот вытащил зайца и положил на пол.
      - Я, деда петли сняла, - заявила Наденька, - больше охотится не пойдешь!

       Моряк вдруг залаял!
      - Что это он? – обернулся дед.
       Моряк лаял на зайца. Косой пошевелился, открыл глаза, перевернулся с боку на живот.
     - Живой! – ахнул дед. А заяц,  постепенно оттаивая подобрал ноги под себя. Никитич ухватил его за уши и прижал к полу.
     - Куда его? – подумал дед, - тащи – ка, Кроша, настав из сеней, да крышку прихвати –крикнул он внучке.
       Наденька воробышком выпорхнула в сени, схватила наставку с крышкой и занесла в избу.

      Настав, поставили возле печки, посадили в него зайца, который уже бил задними лапами. Крышку придавили ведром с водой.

       Утром Никитич  с внучкой и Моряком, вынесли зайца из избы, посадили на снег.
       Сначала он сидел смирно, прижав уши, затем прыгнул в сторону, потом в другую и помчался по кругу. Потом, замер на месте секунду, сорвался и что есть сил,  понесся к лесу.

        - Ишь, ты шустрый какой! Ожил! – Наденька смеялась. Моряк лаял.