Гарцевская ярмарка

Хотите я вам ещё что-нибудь расскажу про деда?
Покойный дед мой был неграмотным. Когда я пошла в школу, ему захотелось научиться грамоте.
- Ты меня научи хотя бы, где надо, свою подпись написать, а то приходится вместо подписи ставить крестик. Крестик вместо меня может кто угодно поставить, а когда я напишу свою фамилию сам, - совсем иное дело!
 Но дальше буквы В у нас дело не пошло. Не получается – и всё! Как будто руки не туда смотрят и не слушаются деда. Стал расписываться ВВ.
 Когда он был ребёнком, некогда было грамоте учиться. Надо было учиться портняжному ремеслу, чтоб хлеб зарабатывать. Да в то время грамоте обучены были немногие. Если всех грамотеев села Колодезьки собрать, то можно было их всех в одну горсть уложить.
 До войны мы жили на станции Жудилово. Там каждое воскресенье было базарным днём. Народу собиралось столько, что в глазах рябило. И я там любила потолкаться, и дед там бывал. Ничего он не продавал и не покупал. Он ходил на людей поглядеть и себя показать.
 В столовую, чтоб пропустить чарку, он не заходил – жаден был! Но от угощения не отказывался. Домой являлся под вечер. Солнце убирается на отдых, и дед, поужинав, ложится спать. Дремота туманит всё вокруг и, наконец, крепкий сон овладевает им.
 Рядом с посёлком протекала небольшая речка. В летние погожие дни один раз в неделю дед ходил смыть в реке грязь с себя и меня водил с собой.
 Идём, бывало, по дорожке, пробиравшейся промеж мелкого кустарника, и вот между кустиками мелькнёт речка. Дед раздевается и лезет в воду. Помывшись сам, моет потом меня.
 Зимой я любила играть в карты. По воскресеньям и в праздничные дни иногда и он играл со мной в дурака. Потрёпанные от частого употребления карты розданы, и начинается игра. Я, конечно, деда обыгрывала.
 В войну дед вернулся в родное село Колодезьки. Пока шла война, я подросла и стала с подружками ходить в клуб на танцы. А в ночь под Рождество мы гадали: обнимали забор, бросали валенок через крышу, под окнами спрашивали имя суженого.
Зимняя ночь. На небе зажигаются звёзды. Светит Луна и украдкой заглядывает в окна хат, как бы вызывая нас выбежать на скрипучий снег. Мы выбегаем. Далеко разносится скрип снега под ногами. Возле изб и на крышах сугробы снега. Снег горит хрустальными звёздами. Набегавшись, расходимся по домам и лжимся спать. Чудно блещет месяц, но любоваться им некому – все спят.
 Утром мы отправляемся в соседнее село в церковь. Народу в церкви полно. Пожилые женщины набожно крестятся, а мы пробираемся ближе к иконостасу. На всех лицах виден праздник.
 В соседнем селе Гарцево до революции регулярно два раза в год проводились ярмарки: зимняя и весенняя. Крестьяне везли на ярмарку излишки своей продукции, свои изделия, скот и птицу.
 После Октябрьской революции частную собственность ликвидировали. Продавать стало нечего, и ярмарки перестали существовать, но в Гарцеве эти дни стали праздничными. Приходили гости, молодёжь собиралась на рынке: играла гармонь, танцевали, пели песни – словом, веселились.
 Во время войны Гарцево оказалось в оккупации. Колхоз распустили, землю и всё колхозное имущество поделили на всех поровну и снова стали жить единолично. Ярмарки возродились. Крестьяне продавали излишки продукции, поросят, кур, гусей.
 Мастерили и продавали детские санки, глиняную посуду, лапти, бахилы, сделанные из прохудившихся резиновых камер.   
 Я хорошо помню это время и хочу поделиться с вами своими воспоминаниями. Представьте себе погожий майский день. Над головой голубе небо. На нём ни облачка. В небе дрожит жаворонок, и серебряные песни его летят на землю. Река обрамлена зеленью верб, отражающихся в воде, как в зеркале.
 Таков был один из майских дней 1942 года. Народ со всех крестных сёл поспешал на ярмарку. Медленно двигались горы горшков, кувшинов, мисок, кружек, закутанных в сено. Прохожие с завистью поглядывали на гончара, медленно идущего рядом со своим товаром, заботливо укутывая глиняную драгоценность сеном. Рукой он обтирал катившийся по лицу пот. Одежда его была напудрена пылью, столбом поднимавшейся над телегой.
 Вот уже глазам путников открылась река Рассуха. Сквозь зелёные листья ив засверкали искры на реке. Мельница поднимает волны на свои колёса, и брызги сверкают драгоценными камнями. Любо яркому солнцу глядеть с вышины в реку и прибрежным ивам отражаться в воде. Зеленокудрые! Они, наклонившись, глядят в неё и приветствуют её, кивая ветвями.
 А вот и ярмарка. Собрался народ на рыночной площади, кричат, хохочут. Шум, брань, блеяние овец, визг поросят – всё слилось в сплошной гул.
 Покупатели прицениваются, торгуются. Молодёжь не интересуют мешки с мукой и пшеницей. Они собираются около гармониста. И я тут. Танцы, шутки, смех привлекают всех. Музыка объединила и молодых, и пожилых. Люди, на лицах которых, кажется, никогда не играла улыбка, притопывали ногами, поводили плечами. Все танцевали. А посмотрите на старушек! Они тихо покачивают головами, подплясывая за веселящимся народом.
 Но вот песни и хохот слышатся всё тише и тише. Говор становится реже и глуше. День кончается. Усталое солнце, отбыв свою вахту, уходит на покой. Стёкла окон в избах загорелись. Кое где уже в избах засветился огонёк. Аромат кушаний разнёсся по улицам.
 Стали расходиться по домам. В каждом доме готовятся встречать гостей. Гости являются в весёлом расположении духа. На столе приготовлены бутылки с самогоном и закуски. Они делают гостей ещё веселее.
 Ночь застала кого в постели, кого за столом, кого под столом, а кого и на улице под забором. Свежесть утра повеяла на пробудившихся гарцевцев. Клубы дыма из труб понеслись навстречу восходящему солнцу.
 Проснулась и Паша. Она впервые побывала на ярмарке и полна впечатлений. Весь день она танцевала и осталась ночевать у дедушки. Ей многое грезилось. Иногда она улыбалась, и радостное чувство светилось в её глазах. На танцах она познакомилась с пареньком, который ей понравился, и сейчас она думала о нём.
 - Какой Гриша хороший! – думала она.
 Наконец, она встала , напевая, стала приплясывать. Но пора отправляться домой. Праздник кончился, и радость, прекрасная гостья, улетела. Одинокий звук не может так выразить веселье, как компания молодёжи.
 Когда село освободили из оккупации, снова восстановили колхоз. Излишек не стало, продавать стало нечего, и ярмарки заглохли.
 Паша за годы войны превратилась в красивую девушку. Она красавица! Щёки её свежи и ярки, как розовый мак, когда, умывшись росой, расправит свои лепестки. Брови её, словно чёрные шнурочки, глядятся в ясные очи. Ротик, кажется, на то и создан, чтобы петь соловьём. Русые волосы, мягкие и волнистые, падали кудрями на плечи.
Ярмарки не возобновлялись, но молодёжь в этот день собиралась на Рынке повеселиться. Тут и встречались Паша с Гришей, а в остальное время переписывались. Вот они встретились в очередной раз. Звонкая песня льётся по улицам села. Гармонист перебирает лады гармони. Пары кружатся в танце. Но вот одна пара отделилась от весёлой компании и направилась по улице к реке. Они остановились под вербами у реки. Это Гриша с Пашей. Она положила голову ему на плечо и подняла глаза вверх.
 - Посмотри, какие на небе звёзды! Они глядят на нас. Как они высоко! А Луна, какая яркая!
 Огромная Луна величественно выползала из земли, и мир наполнялся торжественным светом.
 - Да! Вот бы слетать на Луну! Посмотреть бы, что там на ней делается. Может, там живут лунатики?
 - Как тихо течёт вода в реке1 – говорит Паша, глядя на реку с ивами на берегу.
А за рекой чернеет роща, которую гарцевцы называют гаем. Ночь. Знаете ли вы какие ночи в Гарцеве? Нет, не знаете. С неба глядит Луна. Земля вся в серебряном её свете. Гай полон мрака. Река, заключённая в зелёные стены верб, тиха. Вся природа спит, а вверху всё дышит. И вдруг посыпятся трели соловья и, кажется, месяц заслушается его пением. Запах от цветов яблонь и сирени стелется по земле.
 Время для влюблённых проходит незаметно. Месяц над их головами уже показывал полночь. От реки повеяло прохладой. Уже и ночь догорает. Тихо, все спят. Изредка тишина прерывалась лаем собак. Наконец, Гриша с Пашей расстались.
 Отслужив положенный срок в армии, Гриша вернулся в родное село. Заварили свадьбу. Выгнали самогон, напекли пирогов, наготовили закусок. Созвали гостей, посадили за стол молодых, заиграла гармонь – и пошло веселье. Тогда ещё свадьбы играли по-старинке. Нарядные девчата кружились в традиционном страдании. Они, подбоченясь, выходили и поодиночке и выбивали каблуками барыню, а парни рассыпались перед ними мелким бесом. Пашин свёкор, глядя на молодёжь, не утерпев, решил тряхнуть стариной и пустился, при громком крике гостей, вприсядку. И пошёл вывёртывать ногами! Чешет дробно, мелко.
 Веселились от души, но не забывали и о самогонке. А подвыпив, начали дуреть и строить шутки. Старики, подгуляв, тоже пустились приплясывать, поминая пропавшие годы. Пировали так, как теперь уже не пируют.
 Стали гости расходиться, но многие остались ночевать во дворе, а ещё больше заснул на полу под лавками. Где пошатнулся от хмеля, там и храпит.
 После свадьбы молодые стали жить отдельно от родителей. Они часто вспоминают ту майскую ярмарку, которая их познакомила и подружила. Этот день стал для них праздником. В этот день они обязательно идут в Гарцево к Пашиному дедушке праздновать Ярмарку.
 Что было дальше, я не помню. Память у меня дрянь: хоть говори, хоть не говори, всё равно, что в решето воду лить. А такую давнюю историю запросто могла забыть. Старость проклятая!
 Кто желает знать, что было дальше, езжайте в Брянск и попросите Пашу рассказать эту историю до конца. Она с удовольствием вам расскажет всю историю от начала до конца. Старики любят вспоминать прошедшую жизнь.