Деревенская эротика...

          Только на дальнем заросшем густыми папоротниками, совсем крошечном деревенском кладбище было ещё тише, чем на улицах этого маленького и захолустного посёлка. Из самых громких звуков мне запомнились только утренние крики не в унисон настроенных петухов, да громкая и пронзительная послеобеденная ругань деревенских баб, извечно не могущих поделить территории крика на равноудалённые участки. А так, полнейшее спокойствие и умиротворение! До ближайшего города двести восемьдесят километров. До районного центра сто шестьдесят, по грунтовой дороге, сбегающей в сырые овраги и вползающей на каменистые склоны невысоких перевалов. Зимой занесённой снегом, а весной и осенью размытой дождями и ручьями, текущими до самого июня с белеющих снегом вершин. Что впрочем, совсем не мешало посёлку чувствовать свою сопричастность к большому миру.
          Всё что нужно было для нормальной жизни и существования, в посёлке присутствовало в полной мере. Деревянная восьмилетняя школа, небольшой сельский клуб, магазин с самым необходимым ассортиментом и пристройка пекарня при нём, был так-же  и небольшой фельдшерско-акушерский пункт. С фельдшером, медсестрой-санитаркой, и небольшой аптекой, которой заведовала жена председателя сельсовета.

          В нем-то и состоялась завязка этого сюжета, которая до сих пор вспоминается немногими знающими старожилами как самый неприглядный и курьёзный случай в истории посёлка. Но как я понял, наибольший след эта история оставила в памяти только самих непосредственных пострадавших, остальные о ней уже давно забыли. Этих пострадавших набралось немалое количество, но они зачастую молчат, соблюдая принцип не вынесения сора из избы. Но я-то не был участником тех событий, поэтому мне и все равно, я расскажу, не пожалею потраченного времени….
          Фельдшером работал достаточно ещё не старый, в ту пору ему было около сорока лет мужчина. Звали его Дмитрий Владимирович. Невысокий, с тонкими нервными руками и бледно-русой шевелюрой он просто был создан для такой работы. Потому-что представить его работающим по какой либо другой специальности было невозможно. Нереально было бы увидеть его за фрикционами пыльного и коптящего трактора в промасленной фуражке и с папиросой в зубах. Совсем парадоксально он бы выглядел верхом на понуром коне, в мокром потёртом дождевике и кнутом в руках пасущим коров. С натяжкой можно было бы представить его за рулём разбитого грузовика возящим резко пахнущий силос и колючую солому на ферму. Топор и кувалда не были предназначены для его небольших пальцев. В общем, в больнице он был как раз на своём месте! Белый халат, аккуратно выглаженные брюки, всегда стерильно вымытые руки и легкий запах недорогого тройного одеколона, слегка перебивающий стойкий аромат камфары, хлорки и спирта царящий в немногих кабинетах этого заведения.

          О его спокойствии до той поры ходили добрые легенды и анекдоты. В силу своей специальности он знал немало тайн о поселковых жителях и в соответствии с когда-то произнесённой клятвой Гиппократа всегда бережно их хранил. Ему можно было рассказать всё что угодно и быть уверенным, что эта тайна останется за семьюдесятью замками, как в самом надёжном швейцарском банке. Много чего он знал и видел. Все секреты тел деревенских жителей раскрывались перед ним при осмотрах.

          Но был и у него свой секрет, так-же неведомый посторонним, как и другие секреты, хранимые лично им. Он был очень-очень ревнивым! Да-да, ревность порой просто сжигала его изнутри. Он ревновал свою жену. Если его внешность и характер можно было назвать серыми и скучными, то его жена Евгения наоборот была яркой и импульсивной брюнеткой. Общительной, улыбчивой и очень привлекательной для мужчин любого возраста. Потому что всегда находила общий язык и с совсем незрелыми юнцами и с мужчинами предпенсионного возраста. Замечательно сложенная и с ямочками на щеках она просто излучала доброжелательность своими улыбчивыми яркими губами. Она работала библиотекарем в небольшой библиотеке, одиноко стоящей несколько на отшибе в берёзовой роще на окраине посёлка. И вроде профессия у неё больше располагала к философским размышлениям и исследованию проблем и смысла жизни, чем к фривольным приключениям жаркой телесной оболочки. Но свойства характера у неё были таковы, что раз пообщавшись с ней, человек непроизвольно хотел продолжить этот разговор. По своему остроумная и начитанная она умела в нужное время и в нужном месте блеснуть своими познаниями и интеллектом, а когда это было нужно, прикинутся любопытной или совсем простой. Поэтому дорожка в библиотеку была хорошо утоптана и выглажена сотнями подошв. В деревенской глуши, общение с весёлым и хорошим человеком воистину дар бесценный. Вот поэтому порой и приходили к ней просто, чтобы перекинутся парой фраз. А книги были всего лишь поводом, порой их возвращали на полку даже не поинтересовавшись содержанием. Заходили в библиотеку и те, кого в пристрастии к чтению можно было заподозрить меньше всего. Вроде вечно неправильно опохмелённого слесаря машинного двора или совсем не умеющего читать на русском языке татарина тракториста Шарафутдинова.

          Для ревнивого фельдшера её общительность была просто острым ножом для томящейся души. Она просто сжигала его и заставляла делать поступки, которые нормальный человек никогда делать не станет. Он тоже об этом знал, но ничего не мог с собой поделать. Стеснялся и делал. Он неосознанно шпионил за ней, подглядывая в окна, когда она изредка задерживалась на работе. Иногда, когда он оставался один дома, он пытался тщательно чуть ли не под лупой разглядывать её нижнее бельё, пытаясь обнаружить на нём следы преступления. И любое подозрительное засохшее пятнышко на её ношеных плавках казалось ему неопровержимым доказательством измены. А если находил это бельё уже замоченным или уже выстиранным, то это только усиливало и без того сильные подозрения. Она пришла и сразу постирала плавки! Значит, боялась разоблачения! Но явных доказательств у него не было. Не было доказательств! И это его необычайно злило.
         Порой он думал, что если бы он узнал о её измене, то ему стало бы намного проще жить, ведь неизвестность всегда томит больше, чем самое неприятное знание. Когда, с кем и как, и в продолжении какого времени? Конечно-бы он наказал её за измену. Может быть, даже и не только морально, может быть для профилактики, чисто по мужски и отвесил бы ей пару хороших плюх, потому что было бы за что. Но он хотя бы потом знал, чего от неё ждать, и был бы подготовлен и вооружён. А так…, оставалось только злиться и строить многочисленные догадки. В уме он перебирал все варианты, с кем бы она могла ему изменять. Явных претендентов было не очень много, но женщины настолько загадочные существа, что невозможно прогнозировать ничего на сто процентов. Он мысленно сопоставлял факты и строил логические цепочки. Уподобляясь Шерлоку Холмсу, применял для исследования метод детерминизма. И каждый раз получалось, что даже самый казалось бы безнадёжный вариант не может являться гарантией того, что у жены с ним ничего не было. Таких подозреваемых набралось около пятидесяти человек. Что составляло практически половину половозрелого мужского населения посёлка. Это не облегчало задачу выявления любовника жены, а только ещё больше запутывало его предположения и путало причинно-следственные связи.

          Вот видимо тогда-то и появилась у него эта мысль. Обнаружить любовника жены по неопровержимым уликам. Судьба сама подкинула ему подсказку, в виде только что пришедшего из армии деревенского шалопая Артемовского. Этот едва  дембельнувшийся воин, после выхода за забор части оторвался по полной программе. Все легкодоступные и не очень обременительные для его не толстого кошелька девушки города Верхнеуральска в течении следующих суток были в его распоряжении. Поэтому домой он уже прибыл полноценным рассадником болезни в простонародье именуемой «гриппером». С самой существенной части мужского организма у него капало так, что можно было подставлять стакан. Поэтому в первый же вечер он и оказался в кабинете у фельдшера.
 
          Тот иронически оглядел распухший как большая варёная морковка орган бравого, но испуганного солдата, взял мазок и сунул палочку для мазка в пробирку. Потом выдавил несколько капель жидкости в чашку Петри и поставил её на полку. Написав рецепт и сделав внушение о неупотреблении спиртного на всё время излечения, он отпустил воина с миром. Под дымок сигареты мысль так долго не дававшая ему покоя вдруг очень чётко сформировалась в его голове. В посёлке, эта болезнь в отличии от города была огромной редкостью. Последний раз на его памяти такой случай был лет пятнадцать назад. И то, это был заезжий мелиоратор с давней застарелой проблемой. Так что если вдруг, у кого-то из односельчан вдруг обнаружится похожая проблема, то всю цепочку будет проследить не очень трудно.

          При любых обстоятельствах заболевший окажется в жаждущих руках поселкового фельдшера.  Была конечно, опасность, что заболевший займётся самолечением, проследить этот процесс будет очень трудно, но для этого Дмитрий Владимирович внёс в только что выписанный юному ловеласу рецепт новшество. Потому что, вне всякого сомнения, именно у служивого интересующиеся будут спрашивать в первую очередь рецепт лечения. Некоторые его друзья уже оказались наслышаны о его проблеме. Вместе с пенициллином он вписал туда упаковку цитрамона и упаковку бромкамфары. Сами по себе эти лекарства никак не влияли на лечение болезни, но зато позволяли отследить людей попытавшихся купить в аптеке препараты для самолечения в таком наборе. Никому не удастся, явное - сделать тайным. Этот замысел был спонтанным еще только когда пациент заходя скрипнул дверью кабинета и был уже полностью сформировавшимся когда он закрыл за собой дверь. Для чистоты эксперимента оставалось только дождаться полного излечения служивого.

          И этот день наступил через неделю. Ещё два контрольных дня периферийный лекарь обдумывал план и только на третий день решился его применить. Подтолкнуло к этому и то, что жена пришла с работы поздно якобы от подруги, и от неё слегка пахло вином. Присмотревшись внимательней, Дмитрий Владимирович заметил немного помятую юбку, верхнюю пуговицу на кофте висящую на одной нитке, и решил больше не откладывать дело в долгий ящик. Жена пыталась лезть с поцелуями и разговорами, что ещё раз, по мнению мужа только подтверждало её вину. Которую, она таким способом, наверное, пыталась загладить. Подождав пока она уснёт, он накинул  на плечи своё серенькое пальто с каракулевым воротником и неторопливо отправился в фельдшерско-акушерский пункт.

        Улицы были пустынны и тихи. Он, почему-то стараясь не шуметь достал из кармана ключи и как вор тихонько провернул их в замках. Не включая свет, прошел по небольшому коридорчику в свой кабинет и на ощупь, по памяти достал с полки тоненькую и плотно закрытую чашку Петри с посевом. В которой жили и размножались микроорганизмы подаренные щедрой рукой…, нет…, пожалуй, даже  совсем  не рукой, а чем-то совсем-совсем другим, бывшему бойцу советской армии Артемовскому добрыми девушками города Верхнеуральска. Сунул в карман, задумчиво присев на стул выкурил сигарету и прошел обратным путём, тихонько замкнул двери и так же неторопливо  отправился домой стараясь держаться в тени заборов.

          Его жена Евгения крепко спала. Разметавшись по дивану в позе рвущегося к победе бегуна, она была прекрасна! Ещё вполне упругая грудь белела над слегка начинающим полнеть аккуратным животиком. Яркие губы чему-то улыбались под классическим небольшим носиком, и большие ресницы очень явно очерчивали границы больших закрытых глаз. Волосы словно растрёпанные набегающим ветром небольшой гривой струились по подушке. «Ну, конечно», - подумал фельдшер, - «разве такая женщина может кому-то не понравится? Да у неё выбор в тысячу раз больше чем у меня. Только успевай сортировать и график посещений устанавливать. Ну, ничего! Ты у меня ещё попляшешь, не пройдёт и недели», - с горечью констатировал он и отправился на кухню.

          Там аккуратно сняв крышку, он внимательно осмотрел бойких болезнетворных бацилл, резвящихся в питательном растворе. За время размножения пара мелких капель значительно увеличилась в размерах и своим видом напоминала рассаду серой плесени образовывавшейся на просроченной сметане. Осторожно набрав этой субстанции на кончик смотровой лопатки из нержавеющей стали, он отправился в спальню и осторожно приблизился к кровати. Момент был самым подходящим, в этот раз супруга лежала, разметавшись по диагонали и широко раскинув ноги. Выпитое вино проступало на её щеках горячечным румянцем и делало её ещё более прекрасной и желанной. Тяжело вздохнув, Дмитрий Владимирович наклонился ближе и двумя плавными мазками нанёс содержимое лопатки глубоко внутрь, на влажную поверхность малых половых губ. Жена даже не шевельнулась и не почувствовала такой мгновенной операции. Выпитый алкоголь бродил по её венам и артериям и наполнял голову обрывками прекрасных сновидений. План был приведён в исполнение. Теперь оставалось только набраться терпения и ждать результата. Не важно какого, но нужно быть готовым к любому сюрпризу. Так он решил.

          В последующую неделю Дмитрию Владимировичу показалось, что время замедлило свой бег. Дни текли за днями, а результата всё не было. И наконец, на шестой день, придя на работу, он обнаружил ожидающего его сторожа и по совместительству  кочегара водокачки Сидоркина с жалобой на непонятную болезнь. Осмотрев его, фельдшер на некоторое время выпал в прострацию, уж кого-кого, но кочегара в роли любовника своей жены он никак не мог ожидать. Кочегар был худ, сутул и всегда являл собой образец пренебрежения к своей внешности, одна клочковатая жиденькая щетина на лице могла вызвать отторжение навсегда. Кроме того он был в таком возрасте когда на приключения уже мало кого тянет. Взяв себя в руки и успокоив до сокровенных ноток свой голос, он тщательно и неторопливо расспросил больного о его последних контактах. Ничего интересного кочегар естественно рассказать не мог. Единственной его женщиной, как минимум последние двадцать пять лет была его собственная жена Людмила, тут даже и разговора быть не могло. Но она была моложе сторожа лет на двенадцать, и была что называется «женщина в соку» поэтому тут ничего исключить было нельзя. Пробормотав что-то об «возможном воспалении кожного покрова» эскулап отправил его с рецептом в аптеку, приказав передать жене, чтобы та незамедлительно явилась в амбулаторию на беседу.

          Жена кочегара, Людмила явилась через час, с горящими щеками и тревожным взглядом. Что-то она уже чувствовала и явно опасалась. После беглого осмотра Дмитрий Владимирович упёр руки локтями на стол, и пристально глядя в глаза Людмиле, задушевным голосом, близко наклонясь к ней  спросил:
          - Ну, что, допрыгалась? Сама признаешься, с кем была в интимной близости кроме мужа, или мне взяться за расследование? Мне-то знаешь ли всё равно, но мой священный долг остановить распространение эпидемии, вот по этому и спрашиваю. Только говори как на духу, и не сочиняй всякую ерунду. Обещаю тебе, что кроме тебя и меня никто и никогда не узнает об этом. Клятва Гиппократа не позволит мне нарушить врачебную тайну…. Что скажешь…?
          - А ты точно никому рассказывать не будешь? – спросила его пунцовая сторожиха.
          - Честное пионерское, - серьёзно сказал фельдшер и приготовился слушать.
          - Я это…, бес меня попутал…, прости меня, пожалуйста! С Шуриком Лобковым случайно была. Приходил он ко мне несколько раз, когда мой был на работе. Вот ведь паразит такой, да если бы я знала что он такой, да разве бы стала с ним встречаться? Только ты это, Дмитрий Владимирович, не рассказывай никому, Христом Богом прошу, стыд-то какой. Да и прибьёт он меня…!

          Удивление во второй раз в течении одного часа придавило к земной поверхности работника медицинского труда! Шурка? С Людмилой? Шурка был недоучившимся в школе пацаном, которому едва исполнилось восемнадцать лет. Нет, конечно, он был известным любителем заглядывать девкам под юбки, но чтобы таскаться с женщиной старше себя более чем в два раза? Это очень трудно поддавалось здравому смыслу и нравам царящим в казалось бы совсем патриархальном посёлке. Фельдшер задумчиво выписал следующий рецепт и наказал любыми способами отправить малолетнего шалопая на приём. А мужу ничего рассказывать пока не нужно, пусть лечится от «кожного раздражения».

          С малолетним ловеласом он разговаривал назидательно и напористо. И через пять минут выведал, что кроме Людмилы тот еще за прошедшую неделю умудрился пару ночей переночевать у невесты своего лучшего друга, который в это время уже как месяц лежал в районной больнице с переломом ноги. Вручив ему рецепт, обещание хранить всё в тайне и пару наставлений о полном падении нравов современной молодёжи, он попросил лично поговорить с будущей женой своего лучшего друга и как можно скорее отправить её к нему на приём.

          Задача, прежде казавшаяся очень простой, стала представлять из себя уравнение со многими неизвестными. Конец цепочки вроде бы бывший у него в руках стал потихоньку теряться в неизвестности. Потому что после долгой задушевной беседы с юной особой любящей одинаково своего жениха и его друга, выяснилась ещё одна не очень приличная особенность её натуры. Вылив не менее ведра горьких слёз и выразив тысячу сожалений о случившемся, ей невольно пришлось признаться и ещё в одном грехе. Буквально на следующий вечер после того как прошла ночь с Шуриком, ей пришлось ночевать и в другом месте. Этим местом была спальня управляющего фермой, достаточно взрослого дядьки, у которого она хотела получить приличную работу, хотела устроиться лаборантом на молоканку, а не простой дояркой. Это был по её словам «прощальный вечер» после шестимесячного романа. Они решили расстаться по хорошему, так как он знал, что она скоро выходит замуж.

          Сам управляющий пришёл на следующий день самостоятельно, сквозь зубы ругая «прошмандовок подзаборных» и «шалав» из за которых приходится так страдать нормальным людям. И после получасовой беседы нехотя признался, что уже два года регулярно встречается и с почтальоншей. Тридцатилетней молодухой обладающей быстрыми и сильными ногами и внушительной грудью шестого размера.
          Лист бумаги, на которой Дмитрий Владимирович составлял схему взаимоотношений между пострадавшими от «гриппера» пришлось подклеивать, так как он вдруг стал разрастаться буквально по часам. Потому что оказалось, что муж почтальонши был неразборчив и дружил одновременно с двумя селянками работавшими на ферме. Одна из которых одновременно была любовницей мужа своей подруги. Из клубка отношений, который стал сворачиваться на глазах у фельдшера стали торчать неопознанные концы. Стали выяснятся такие подробности, от которых волосы вставали дыбом, и захватывало дух!

          Ну, кто бы мог подумать, что строгая и неприступная преподавательница физики и геометрии в школе уже давно и негласно сожительствует со своим бывшим учеником, окончившим школу всего лишь три года назад? И что другая учительница младших классов, поселившаяся на квартире у пасечника, спит с ним, а он за это не берёт у неё квартплату и не только покупает ей вещи, но и безвозмездно балует её такими необходимыми ей деньгами. Что, казалось бы, благополучная семья зоотехника не такая уж и благополучная, потому что его жена почти открыто сожительствует с его братом, потому что сам зоотехник после отравления ядовитым «гранозаном» которым в своё время обрабатывали поля от вредителей уже давно перестал функционировать как полноценный мужчина, и свою тоску в это время запивает разведённым спиртом и водкой.

          Уже почти не удивляясь он выяснил, что тихий и неприметный водитель грузовичка Николай, по кличке Коля-Цирус на протяжении более чем двадцати лет встречается с такой же незаметной и совершенно невзрачной многодетной дояркой Любой Кутаковой. За это время он уже успел дважды жениться и развестись, а она четырежды побывала замужем и родила пятерых детей. Но меняя жен и мужей, они не меняли друг друга. Впрочем, когда Коля-Цирус стесняясь снял трусы, стала понятна такая причина Любиной любви. Его орудие преступления являло собой довольно средний отрезок тела, но зато он был такой толщины, что врачеватель удивлённо и широко раскрыл свои глаза и стыдливо убрал свою тонкую руку.

          Господи, Боже мой! Сколько тайн сразу явилось перед взором простого фельдшера, словно кто-то неведомый решил показать его ревнивой душе, что его опасения не безосновательны? И что, подозревая свою жену, он был не так уж и далёк от истины? И если Содом и Гоморра были порочны наглядно и явно, то их тихий посёлок был напрочь порочен тайно и изнутри.
          Очередь в аптечный пункт пучилась, будто тесто в кадушке. Аптекарша в обеденный перерыв приходила к Дмитрию Владимировичу и с упоением рассказывала, сколько человек за последний час пришло, чтобы купить вожделенный набор – пенициллин, цитрамон и бромкамфару. Как бы не пытались пострадавшие скрыть свои проблемы, но они вскоре сами полезли наружу.

          После посещения больницы пришла на работу вся в синяках продавщица поселкового магазина. Пыталась скрыть синяки, опустив чёлку на самое лицо и пряча подбородок до самого носа в воротник, но они были такими огромными, что скрыть их было невозможно и крышкой от ведра. Учительница начальных классов просто не вышла на работу и скорее всего из-за той же проблемы. Целый вечер и половину ночи в доме у брата зоотехника были слышны звуки разбиваемой посуды и крики его жены, - «тварь, мразь, свинья поганая, отрублю его тебе топором сразу, как только уснёшь», - и после некоторого затишья снова был слышен звон разбиваемых стёкол и посуды. Участковый бегая по деревне от дома к дому даже потерял свою фуражку. Но потерпевшие страдалицы, прикрывая ладонями свежие багровые синяки, категорически отказывались писать заявления на своих  супругов, а уличённые в измене мужики тихо матерясь, только отмахивались от участкового. Самому фельдшеру пришлась два раза выходить на вызов. В одном случае очень серьёзно подрались на выдранных из забора штакетинах две женщины, да так, что дело закончилось переломами пальцев рук у обеих поссорившихся и не поделивших деревенского Казанову. А в другом пришлось зашивать разбитую голову ревнивцу, сунувшемуся с претензиями среди ночи к предполагаемому любовнику собственной жены.

          Придя домой, Дмитрий Владимирович налил рюмку водки и сидя за кухонным столом, молча осмысливал результаты содеянного им. Затевая этот эксперимент он рассчитывал не на такой результат, и не ожидал такого эффекта. То, что получилось, было для него полной неожиданностью. И что самое печальное, он так и не узнал полностью того, о чём так хотел узнать. Хотя три линии в его схеме и замкнулись на искомой точке.
          Выпив ещё одну рюмку, он поднялся и направился в спальню. Евгения не спала, лежала, накрывшись лёгким одеялом и делала вид что читает книжку в свете ночника. Он присел на краешек постели.
          - Ты приди завтра утром ко мне в пункт, - хрипло произнёс он, - проколю тебя пеницилином, а то запустишь болезнь, вон уже пятна и на трусах и на простыне, чего не говоришь мне ничего…, молчишь как рыба, стыдно?
          Жена вспыхнула и посмотрела на него злыми глазами:
          - Я никогда и не с кем…, если не веришь, могу поклясться тебе….
          - Понятно, - перебил её фельдшер,- признаваться ты не желаешь и не будешь, и бить и убеждать тебя в этом нет смысла, не хочу напрасно теперь даже время переводить, - встал и пошёл на кухню допивать водку.

          Наутро он собрал чемодан, побросав туда пару рубашек, пару трусов, бритву, несколько книжек по медицине. Взял из серванта деньги, которые они держали в коробке из-под конфет, разделил их примерно поровну. Одну половину положил к себе в карман, а другую небрежно бросил на стол. Поправил галстук и тихонько прикрыв дверь, отправился на автобусную остановку. Он собирался ненадолго остановиться в районном центре, чтобы забрать трудовую книжку и уже потом решить, что делать дальше. Трясясь в стареньком автобусе, он размышлял о том, что пожалуй мог бы простить своей жене малолетку Шурика, ну решила развлечься с молодым телом бабёнка, с кем не случается? Вспомнить ощущения молодости, первые горячие как кипяток поцелуи, крепкие объятия и ту эйфорию которая бывает только в семнадцать-восемнадцать лет, тем более возможно такого случая понастальгировать больше может никогда в жизни не предоставится. А испить полупрозрачного напитка наполненного тестостероном и андрогенами она никогда не была против.  Для белизны кожи и здорового цвета лица. И даже мог бы наверное простить водителя Колю, потянуло её на что-то необыкновенное и небывалое, новизна и уникальность всегда манит, захотела просто испытать, какие ощущения при этом бывают и как он может там внутри вместиться? Рискнуть и испытать. Тем более что водитель чуть ли не стоя на коленях поклялся, что это продолжалось не больше года, и занималась она с ним только во время еженедельных поездок в район и только "орательным" способом. Хоть и с трудом, но можно понять. Но зачем она ходила к старому пасечнику? Там-то что? Пожилой человек со слабой потенцией и с волосами растущими из ушей и ноздрей. Неприглядное дряблое тело на тонких ногах. Это было совсем уже непонятно. И поэтому непростительно. Признались они конечно все трое, неохотно, под нажимом и угрозами, но сознались что иногда дружили с Евгенией, иногда приглашали к себе в гости, а когда и прямо в библиотеке, за книжными полками бушевала горячая страсть...

          Так он больше никогда и не появился в посёлке. А история эта очень быстро забылась и затихла, как затихают круги на озёрной воде после брошенного булыжника. Упадёт камень, затихнет плеск волн, и поверхность снова быстро затягивается мелкой ряской. И вроде бы всё шито-крыто, но камень-то есть! Лежит где-то там под водой.

          Но раз я написал этот рассказ, значит, не все в нашей деревне молчаливы. Не все умеют хранить тайны за семью замками, или хотя бы за семью оставшимися зубами.
          Водка великий стимулятор для памяти и вдохновитель для рассказчиков. Нальёшь иногда человеку сто граммов и рождается рассказ, нальёшь двести и услышишь сюжет для повести, ну а если просидишь с ним весь вечер, то и до захватывающего романа недалеко. Бывшая жена фельдшера Евгения не даст мне соврать….