День 4. Надежда

Утренний звон мгновенно заставил проснуться. В комнате чувствовалось долгожданное тепло, так что лежать под одеялом во всех кофтах и свитерах было как минимум некомфортно. Я протянул руку батарее и убедился, что отопление появилось. Ещё, конечно, трубы были не горячие, но уже какое-то тепло шло. Новый день обещал принести новые открытия и разгадки, ответы на давние вопросы. На душе было радостно от ночного осознания, это придавало больше сил и бодрости. Умывшись и приняв душ, я сделал небольшую зарядку, чтобы подготовить тело к очередному сидячему марафону. Хруст суставов наполнил всю комнату. Но вот раздался следующий удар «гонга», и я направился уверенным шагом мимо всех дверей к дхамма-холлу. Когда же я обувался в предбаннике и в очередной раз боролся со шнурками (теперь в голову пришла идея обмотать их вокруг язычка ботинок и заправить конец в эту обмотку), взгляд мой упал на доску с объявлениями. Кроме пяти предписаний, некоторых пояснений и слов этих прошедших трёх дней, висело расписание дня с крупной подписью:
«День 4. День випассаны».
Рядом висел ещё один листок, пояснявший, что под конец каждой медитации напевает Гоенка. Слова «Bhavatu sabba mangalam» означают пожелание всем существам быть счастливым, а ответ «Sadhu» — согласие с этим пожеланием, что-то вроде «да, хорошо сказано, мы с этим согласны». По дороге к дхамма-холлу я несколько раз повторил про себя это выражение, смакуя каждое слово и вспоминая пресловутый чайник с бумажкой «чёрный мангалам чай», отчего в голос усмехнулся. Сегодня казалось немного теплее, чем раньше, да и доски на земле не чернели от сырости.
В зале людей было немного — очевидно, половина студентов предпочла проводить утреннюю медитацию у себя в комнате. Я уселся на свой рюкзак и понял, что удобства он не прибавляет вовсе, тогда, отставив его в сторону, умастился на подушку, укрыл ноги пледом и приступил к наблюдению. Несколько ровных вдохов и выдохов, чтобы собрать внимание максимально в одной области, затем усиленный выдох, чтобы почувствовать прикосновения воздуха, снова ровное дыхание. Теперь, словно сканером, я водил вниманием по дуге над верхней губой от левого уголка губ к правому и обратно. Снова и снова. Привычка поглядывать на часы заставляла меня отвлекаться каждые десять минут. Неудобства и с каждым днём усиливающийся кашель среди студентов не прибавляли сил для сидения на месте. Минут через двадцать я прислонился спиной к стене и вытянул ноги с шумным вздохом облегчения. Несколько минут порастирав онемевшие икры и разрывающиеся от боли колени, я откинул голову назад и постарался вернуться к медитации. Ещё около получаса мне удавалось бороться с собой, и внимание с переменным успехом возвращалось к нужной области. Но раннее утро, полумрак, почти тишина и расслабленное положение тела выдвинули на первый план нового врага: вместо боли теперь мне мешало сильнейшее желание спать. Я буквально ежеминутно проваливался в сон. В итоге, поняв, что медитации как таковой сейчас не получится, и если уж спать, то спать лёжа на матрасе, я схватил уже ненужный здесь рюкзак и отправился обратно в комнату. Предрассветный мрак давил на голову и убеждал в необходимости поспать, а белые проплешины изморози говорили о славном свойстве одеяла согревать в холоде. В комнате сидел сосед и медитировал. Этого я не ожидал. Мне стало стыдно за своё желание свалиться спать, а потому, скинув рюкзак, я всё же попытался сесть и понаблюдать ощущения. Что ни говори, а в комнате на матрасе куда удобнее, чем на твёрдом полу в большом зале. Удобнее и комфортнее. Расслабившееся тело размякло, а ум отказался внимательно наблюдать, и я в том же положении сидя так и уснул.
Только звон чаши под дверью заставил меня встрепенуться. Формально только теперь, выпив чаю с бутербродами с маслом, я мог спокойно поспать без зазрения совести. Это понимание очень быстро вывело меня из сонного оцепенения и помогло в несколько минут пересечь грязный двор, чтобы оказаться в первых рядах в столовой. Несколько кусков хлеба, побольше масла, ложка, чтобы его размазать, и чашка горячего «чёрного мангалам чая» — вот он, обычный завтрак. Просто и немного. Главное, чтобы силы поддерживать в течение дня. Ну а если спать в каждый перерыв, а периоды бодрости проводить в сидячей медитации, то и энергии не очень много надо. Так что короткий десятиминутный завтрак с хлебом меня вполне устраивал на четвёртый день. «Поели, можно и поспать», — с этой мыслью я вышел на улицу, вдохнул прохладного свежего воздуха и осмотрелся по сторонам. Вокруг было тихо и красиво. Уравновешенно. Неспешным шагом я направился обратно в комнату, чтобы со спокойным сердцем поспать полтора часа.
Звон «гонга». Подъём. Умывальник. Кофта. Пять шагов. Дверь. Ботинки. Дверь. Песок и помост. Лестница. Ботинки. Место №45. Плед. Подушка. Голос Гоенки.
Мы начали вновь, начали вновь со спокойным, чистым и внимательным умом. Мы сидели и наблюдали ощущения в заданной области. Абсолютно любые ощущения. Мы концентрировали внимание на ограниченном участке. Мы сидели час. Ровно час с восьми до девяти утра. Кто-то кашлял, кто-то чихал, кто-то икал, почти все ворочались, но мы сидели час. Целый час от заунывного наставления до спасительного песнопения «Bhavatu sabba mangalam». И затем шумной гурьбой первоклассников выкатывались на улицу размять мышцы и суставы после долгого сидения на месте. «Мы маленькие дети, нам хочется гулять!»
И снова менеджер курса проходит из корпуса по улице к дхамма-холлу и бьёт в свою поющую чашу, издавая пронзительный «дзон-н», и мы в который раз возвращаемся на свои места, мнёмся стоя в ожидании начала, оттягивая этот момент, но потом вновь садимся на места и внимательно слушаем наставления. Мы слушаем и начинаем.
На этот раз через десять минут после наставлений Бямбаджав начал вызывать к себе поочерёдно все группы, чтобы что-то спросить и вместе помедитировать одну минуту. Ожидание вызова не давало сконцентрироваться, и я то и дело посматривал на часы. Наконец настало время и нашей группы. Мы постарались как можно тише встать и прошли к месту помощника учителя, сели полукругом подле него.
Бямбаджав обвёл нас всех взглядом, как всегда улыбаясь тепло и приветливо, и неспешно заговорил. Он ещё раз сказал, что нас ждёт новая техника, но в данный момент очень важно хорошо к ней подготовиться, что необходимо заострить свой ум, сделать его способным наблюдать ощущения на заданном участке. Область между носом и губами удобна для тренировок, а если внимание куда-то ушло, он говорил, что мы всегда можем вернуться к дыханию, которое продолжается независимо от нас. Затем, как и в прошлый раз, каждый из нас ответил на вопрос, получается ли у него наблюдать реальность в этой области. Все ответы разнились: у кого-то было одно-два ощущения, кто-то сказал, что вовсе ничего не чувствует, кому-то же наблюдение давалось легко, были и такие, у кого боль от неудобного сидения не давала концентрироваться вообще ни на минуту. Как оказалось, хорошим результатом была возможность в течение двух-трёх минут наблюдать ощущения непрерывно. Мне же это удавалось. На мои слова, что эта область кажется слишком большой, а потому мне приходится дискретно отслеживать ощущения, проходя от одного уголка губ к другому, словно сканируя, а это порой занимало несколько минут, помощник учителя одобрительно кивнул и ответил, что это хорошо и поможет в дальнейшем. После короткого опроса группы он вновь предложил нам вместе помедитировать одну минуту. Все закрыли глаза, уселись удобнее и начали. Наш гуру внимательно осмотрел каждого, словно старался увидеть, что конкретно делает и чувствует этот человек, а затем так же прикрыл глаза и медитировал с нами. Минуту спустя, похвалив нас за хорошую медитацию, он позволил всем мужчинам продолжить медитацию в комнате до 11 часов, а к себе пригласил первую группу девушек.
В ожидании техники випассаны время тянулось всё дольше и дольше, желание продолжить анапану растворялось с каждой минутой, а я поддавался дурной привычке ждать чего-то нового, не доводя до конца начатое. Сумбурное состояние ума не покидало меня на протяжении всего сидения в комнате до обеда, по дороге в столовую, на обеде и по дороге обратно. Каша в голове смешивалась с сонливостью, и только поэтому к полудню я привычно уснул на своём матрасе. Непонятное состояние продолжилось и после скорого пробуждения, звон чаши лишь добавил головной боли, и на фоне этого лень тягучей пеленой неумолимо обволакивала всего меня. На этот раз я поддался ей и остался провести часовую медитацию у себя в комнате, укрывшись одеялом и прижавшись спиною к стене. Как и следовало ожидать, практиковать анапану не удалось: сонливость, нежелание делать то, что через час уйдёт в прошлое, а самое главное — в голове вертелись мысли о жизни, всплывали вопросы, что же дальше станет «идеей дня», ведь тему Веры уже исчерпал вчера. Это было как в кресле у психолога — выговорился, вытащил из себя максимум, даже нежелаемые моменты, и всё, проблема ушла. Я отпустил её. Теперь пропало ощущение острой постоянной необходимости быть с ней рядом. Призрак растаял. Недавние отношения с тяжёлым итогом уходили в прошлое, а след от них зарубцовывался как никогда быстро. Если бы все наши проблемы так же легко решались и растворялись в памяти… Я открыл глаза и посмотрел на ребро ладони между мясистой частью кисти и мизинцем, на отрезок, где видны линии всех отношений мужчина-женщина, иногда отражаемых как семейные отношения. С детства мне хотелось иметь одну сильную настоящую любовь, как в сказках, так, чтобы найти хорошую девушку и быть с ней вместе, потом семья, дети… Но вот не складывалось так. И на ладони, увлекаясь хиромантией, я увидел множество мелких, неглубоких, немного отличающихся по длине линий. Не судьба. И так всё и было в жизни. Ничего серьёзного, только небольшие отрезки времени, после которых остаются неприятные следы. Раз за разом, год за годом. Встреча за встречей. Алёна, Арина, Надюшка, Верочка… они все были, и были недолго, максимум три года. Да, «любовь живёт три года», пресловутые «тысяча и одна ночь». Хотя, каждая из них ведь что-то привнесла в мою жизнь, чему-то научила. А чего-то и лишила. Вновь пронеслись строки из старой песни: «Столько лет сражений, столько лет тревог… я не знал, что уйти будет легко». Всё это болезненно, тяжело, но зачем-то ведь нужно. В конце-то концов, на примере с Верой я это понял.
Но мои блуждания по лабиринту мыслей прервал «гонг», а это означало, что после короткого перерыва нужно в любом случае быть в дхамма-холле. Сегодня же день випассаны. Чему-то нас новому должны были научить. Я нехотя поднялся, не до конца развеяв весь туман неприятных мыслей, и вышел на площадку, чтобы по привычке помахать руками и ногами.
И вот час випассаны настал. Порядком поднадоевшее наблюдение дыхание должно смениться чем-то новым, чем-то сверхъестественным, загадочной техникой, меняющей человека изнутри и снаружи буквально в течение недели. С 14:00 привычный скрипучий голос из колонок рассказывал о новой технике и указал нам, как и в самый первый день, соблюсти все формальности и попросить научить нас випассане, технике наблюдения реальности такой, какая она есть. После повторения непонятных звуков на неизвестном нам языке пали, как того требовалось, Гоенка начал вновь с наставлений наблюдения ощущений в области над верхней губой. Я сидел, закрыв глаза, и разочарованно улавливал лёгкие изменения ощущений под носом. Но тут указания изменились. Внезапно нашей целью стала макушка головы, где теперь требовалось наблюдать так же любые ощущения. Это оказалось не так просто с первого раза — волосы прикрывают от сквозняков, привычки тактильных ощущений там не вырабатывается, а об иногда чешущейся голове как-то сразу и не вспоминалось. Пока я медленно осваивался с этим неисследованным новым участком, задача изменилась, и нам предстояло отслеживать ощущения в области всего скальпа, всей волосяной части головы, как это называла переводчица. Наблюдаемая поверхность увеличилась сразу же в несколько раз. Привычный голос подробно рассказывал о разнообразии возможных проявлений чувств там, таких как зуд, давление, лёгкость, тепло или холод, но более всего позабавило сравнение с копошащимися маленькими насекомыми в волосах. Последующие несколько минут я активно старался уловить хоть что-то, но голос уже перешёл к описанию наблюдения разных участков лица: лоб, нос, щёки, уши, губы, спускаемся к шее… Следующий скачок заставил меня серьёзно напрячь внимание и попытаться ускориться — теперь требовалось наблюдать шею, правое плечо, исследовать своим вниманием руку до локтя, сам локтевой сустав, предплечье, доходя в итоге до кончиков пальцев. В этот момент я осознал, что не в состоянии учиться наблюдать параллельно наставлениям, а потому решил просто внимательно выслушать все указания, чтобы потом, запомнив их, благо, повторялось всё дотошно и по нескольку раз, повторять, когда запись смолкнет. Теперь я сидел, расслабив тело и сосредоточив внимание на слухе, и старался не пропустить ни малейшей детали.
Процесс ожидался очень захватывающим и интересным. Нужно было переключать внимание с одного участка наблюдения ощущений на другой, проходя всё тело с темени до кончиков пальцев ног, шаг за шагом, участок за участком, не пропуская ни одной, даже самой маленькой зоны. Изучив руки, требовалось пронаблюдать горло, грудь, живот, спускаясь вниманием ниже и ниже, а затем, переключившись на спину, повторить весь путь сзади. Каждую ногу мы медленно и тщательно обследовали вплоть до кончика каждого пальца, пядь за пядью, дюйм за дюймом. Подробно и дотошно Гоенка раскрывал нам разнообразие всевозможных ощущений, которые могли варьироваться от участка к участку и проявляться совершенно по-разному: жар и холод, сухость и потение, давление или касание частей тела друг о друга, а в крайнем случае, одежды о покрытую часть тела или воздуха — об оголённую. Мурашки или зуд, покалывание или онемение, боль или лёгкость — нашей задачей было научиться чувствовать всё, что угодно, наблюдать хоть что-то. Ключевое слово — «наблюдать». Мы сидели, сканируя вниманием своё тело и, не оценивая, не сравнивая, просто наблюдали ощущения, как они есть. Эти ощущения могут оказаться совершенно незнакомыми нам, а потому не нужно было и пытаться хоть как-то их назвать. Молчаливое спокойное наблюдение. Заметил ощущение, пережил его — двигаешься к следующему участку. Уловил что-то, почувствовал, и снова перемещаешь внимание. Если на пути оказывался «слепой» участок, нужно было немного дольше на нём задерживаться, но, если и через пару минут ничего не было, то, пропуская его, следовало двигаться дальше. Шаг за шагом, от макушки головы, «from top of head», к кончикам пальцев ног, к самым кончикам спрятанных в носках замёрзших пальцев вечно затекающих и болящих ног.
Наставления окончились, и настала пора экспериментов над собой. К этому диковинному занятию ум отнёсся с энтузиазмом и внимательно, тщательно изучал каждый сантиметр головы. На руках возникали трудности, и приходилось задерживаться вниманием, но кисти и, в особенности, пальцы рук с лёгкостью реагировали на попытки наблюдать их. С грудью же начинались проблемы, а на уровне живота потребность делать несколько шагов назад, чтобы вспомнить, всё ли я просмотрел, проявлялась в полной мере. Когда же я спускался до правого бедра, боль в ногах сбивала все ощущения куда-то далеко, говорить о полноценном наблюдении левой ноги и вовсе не приходилось. Начиная со спины, внимания как такового просто не было, и ум пытался находить новые развлечения, прыгая с одной точки на другую, с одного ощущения на совершенно внезапную мысль. Таким образом, к пяти часам вечера я знал, что у меня есть трудные зоны — чуть ниже дельтовидных мышц и подмышки, есть слепые участки на груди и совершенно неизведанная спина (хотя в обычной жизни я постоянно чувствую, как она зудит), а также я понял, что ноги не дадут о себе забыть. Ещё одно важное наблюдение — за один час три, почти четыре раза можно пройти всё тело. И, наконец, изменение угла наклона тела с перемещением центра тяжести снижает на время боль в ногах и позволяет возобновиться кровоснабжению в пережатых участках.
По дороге на «пятичасовой чай», жуя своё яблоко и возвращаясь по грязной тропинке в комнату с номером два мужского корпуса, я безостановочно обдумывал новую практику, вспоминал разнообразные ощущения, вылавливал какие-то изменения в теле. До окончания перерыва, вплоть до 18:00, спать так мне и не довелось, возбуждённый нововведением ум целиком и полностью уделял внимание воспоминаниям дневной випассаны.
К шести вечера я уже сидел на своей подушечке с подложенным под неё пледом в ожидании начала медитации. Привычное короткое наставление с ещё непривычным порядком слов и действий вдруг огорошило внезапной новостью: с этого часа появлялось новое предписание, адхиттана, или медитация с твёрдой решимостью. От разъяснения я чуть не выругался в голос, ведь теперь мы обещали трижды в день на общих медитациях в 8:00, 14:30 и 18:00 выполнять медитацию с абсолютной твёрдой решимостью, не меняя позы, не двигаясь и не открывая глаз. Совершенно. Целый час. Мой вчерашний козырь, возможность опереться о стену, в одно мгновение превратился в ничто. Я чётко осознавал, что через пятнадцать минут сидения возникает ужасная боль, через двадцать — она становится нестерпимой, а ещё через пару-тройку минут стопы отекают и раздуваются, лишённые нормального кровообращения. Моё состояние приближалось к панике, и я ничего не мог изменить, а буквально через несколько мгновений мне предстояло пережить эту невообразимую пытку всего тела, ум, сознавая своё обречённое положение, уже начал страдать.
Когда говорят об относительности времени и его умении растягиваться, не всегда понимается реальная возможность изменения протяженности временного промежутка. Если вам скажут не думать о розовых слониках, вы думаете только о них, если вам говорят не думать о времени, вы думаете только о том, сколько прошло и сколько осталось. Запрет же на открывание глаз сводит вас с ума. С другой стороны, всё меняется от мгновения к мгновению. Описывать все ощущения просто невозможно, потому как их не запоминаешь. Я помню лишь только то, как мой ум прыгал обезьяной с ветки на ветку, а где-то в стороне внимание-инвалид пыталось перемещаться в заданном направлении. Именно что пыталось, ведь обезьяна ума то и дело подхватывала внимание, сбивала с дороги, разворачивала либо дразнила. Сложнее всего было с болью в ногах и спине, особенно, вторую половину часа. Единственное же что мне давалось, это ощущения от макушки до шеи. Напряженные или расслабленные мимические мышцы лица охотнее всего отвечали на запрос об ощущениях. Интересно было наблюдать давление на веки при закрытых глазах. Нос, с которым три дня упорно работали, радостно приветствовал моё короткое внимание разнообразными ощущениями от сухости до колыхания ворсинок. Куда интереснее становилось, когда я добирался до рта. Мы часто используем фразу «сухие губы», но что именно подразумевает каждый из нас под ней? Губы сухи сверху или по краям? А может, они просто слиплись? А насколько суха внутренняя часть губ, там, где начинаются дёсны? Скользя вниманием, я вдруг заметил, как щёки касаются зубов, мне мгновенно отозвался болью растущий «зуб мудрости». Сухости во рту уже не было, нёбо ощущало тёплую влажность, словно после вкусного горячего соуса. Я заметил, что язык, как и ум, вовсе не собирается сохранять покой — каждая моя мысль, а мыслить я привык словами, произносилась скорыми и едва заметными движениями этой странной мышцы. Что самое интересное, я это обнаружил, лишь думая названия, содержащие звуки «л» и «р». От странного открытия стало не по себе, и я сглотнул. Обезумевшее от неожиданного процесса внимание кинулось разбирать часть за частью это действие. Вы когда-нибудь задумывались, насколько огромен этот процесс? Сначала напрягаются мышцы щёк и язык, собирая скопившиеся остатки пищи и слюны и прижимая их нёбу. Оно, в свою очередь, раздражается и в некотором роде напрягается, а затем сформированный комок отправляется на корень языка. Дальше, когда появляется неприятное ощущение на корне языка, мышцы сокращаются, закрывая, скорее всего, сообщение глотки с носовой полостью, поскольку в этот момент появляются странные ощущения где-то ниже переносицы. Затем движе­ниями языка комок отправляется в глотку. При этом происходит очередное сокращение мышц. И в момент глотания пищевод подтягивается, чтобы, подобно удаву, наползти на этот комок, а затем происходит странная череда сокращений и расслаблений. И это только маленький процесс сглатывания!
А вот наблюдение за ощущениями на затылке, который внезапно захотелось почесать, заставили меня почувствовать себя букашкой в огромном лесу — слишком уж странная природа этого зуда. Не зная, что наблюдать, в какой-то момент я ощутил пульсацию. Сначала это было фоном, но затем каждый удар сердца отправлял мощный поток в каждый сосудик. Когда-то в детстве я читал, что верхние слои кожи отмирают и отшелушиваются ежедневно. Теперь же я чувствовал, как сухие отмирающие чешуйки кожи головы с каждым ударом кровяного давления отталкиваются от самой кожи, как они цепляются друг за друга, отчего возникает некоторое раздражение, воспринимаемое умом как зуд. Концентрируясь на таких слабых ощущениях, обычные раздражители, такие как сквозняк, казались усиленнее в разы. Лёгкий поток воздуха от прошедшего мимо человека, видимо, менеджера курса, имел эффект ментолового шампуня.
Осознания и наблюдения в деталях этих двух незаметных в обычной жизни процессов моему оголодавшему по анализу внешней информации уму оказалось более чем достаточно. С этим разве что двухчасовая лекция по ТАУ могла сравниться в силе утомления. Всё последующее время я привычно изнывал от боли и неудобств. Терпеть пришлось неимоверно долго. Бесконечность инквизиторской пытки в замедленном воспроизведении прибалтийских кинооператоров прошла бы вдвое быстрее. Донёсшийся издалека знакомый хриплый голос растёкся бальзамом по измученному телу. Теперь я знал, что пытка не вечна, и с воодушевлением устроил новую пробежку внимания по телу. Но, застряв на слепом участке спины, услышал спасительное «bhavattu sabba mangalam» и мгновенно расслабился. Троекратное «саааду-у» вылилось скорее из вздоха облегчения. Теперь мне хотелось скорее выбежать на улицу, но… но ноги не то, чтобы не слушались, — их просто не было! И несколько драгоценных минут микроскопического перерыва я сидел и растирал мышцы, разминал суставы, стараясь хоть как-то оживить своё тело. До окончания перерыва мне удалось лишь добраться до ботинок, где меня и застал ставший родным «гонг». Пришлось ползти обратно к своему пледу, благо, теперь во время сидения можно двигаться и опираться о стену. Тяжёлый четвёртый день подходил к концу.
Я обещал приводить лекции как можно более полно, но не буду утомлять слишком частыми повторениями и разжевыванием одного и того же, а потому беседы этого дня сведу в несколько блоков. Для начала нам ответили на наиболее частые вопросы. Например, почему перемещать внимание по телу следует в определенной последовательности и почему именно в такой последовательности? Ответ был прост. На самом деле, последовательность может совершенно быть любой, но она необходима, иначе можно пропустить какие-то участки тела. Это просто система, не более того. Ощущения есть во всем теле, и в этой технике очень важно развивать способность чувствовать их во всем теле. То есть нужно наблюдать каждое ощущение только тогда, когда до него доходит очередь, двигаясь в определенном порядке, чтобы не перескакивать с места на место, пропуская многие участки тела.
Если покажется, что на каком-то участке тела ощущений нет, можно ненадолго задержать там внимание. На самом же деле какое-либо ощущение есть везде, но оно может быть таким тонким, что ум на сознательном уровне не способен его воспринять, поэтому и кажется, то ничего нет. Имеет смысл задержаться там ненадолго и понаблюдать спокойно, тихо и невозмутимо. Главное, не развивать влечений к ощущению или отвращения к тому, что оно смутно, неясно. Иначе можно потерять равновесие ума, а неуравновешенный ум очень вялый, и, конечно же, он не может чувствовать более тонкие ощущения. А вот уравновешенный ум обостряется, становится более восприимчивым и тогда он улавливать тонкие ощущения. Наблюдать такой участок стоит не больше минуты, а если за это время ощущения не возникают, нужно двигаться дальше. В конце концов, рано или поздно ощущения появятся не только на этом участке, но и во всем теле. В крайнем случае можно попробовать почувствовать прикосновение одежды, а если одежды там нет, то прикосновение воздуха. Начиная с этих искусственных ощущений, спустя какое-то время можно будет чувствовать и другие.
Также было полезным замечание про время на проход вниманием всего тела. Достаточно острый ум способен осознавать ощущения сразу, как только доходит до участка, и тогда можно двигаться дальше. Если легко улавливаются ощущения во всем теле, то можно пройти от головы к ногам примерно за десять минут, но двигаться быстрее на этой стадии не рекомендуется. Однако если ум вялый, тогда на многих участках придется задерживаться на минуту и ждать, пока появятся ощущения. Тогда уже движение от головы к ногам может занять больше получаса. Но важно не время, а усердие. Если работать терпеливо, то успеха обязательно получится добиться.
Размер же участка для сосредоточения внимания должен быть около 2—3 дюймов шириной. Если ум вялый, предлагалось взять участок побольше, например, все лицо или всю верхнюю часть правой руки; затем постепенно уменьшать участок внимания.
Был вопрос и отражавший мой сегодняшний опыт наблюдения глотания: нужно ли чувствовать ощущения только на поверхности тела или же необходимо их чувствовать и внутри? Говорилось, что иногда бывают сразу же ощущения внутренние, иногда они долго не появляются вовсе, и человек концентрируется на внешних. «Когда же вы станете чувствовать ощущения на всей поверхности тела, начните понемногу проникать вовнутрь. Постепенно у вас разовьется способность чувствовать ощущения везде — снаружи и внутри, в каждой частице физической структуры. Но для начала вполне достаточно наблюдать ощущения на поверхности тела.»
После ответов на вопросы началась непосредственно долгожданная лекция, которая пропитывала нас учением Будды.
Итак, нужно научиться осознавать самые разные ощущения, не реагируя на них, просто принимать их постоянно меняющуюся, безличную природу. Так мы искореняем привычку слепо реагировать и таким образом освобождаемся от страданий. Не следует пренебрегать ни ощущениями, вызванными атмосферными условиями, ни ощущениями, возникшими в результате долгого сидения, ни ощущениями, вызванными давней болезнью. Причина здесь не важна, дело лишь в том, что вы чувствуете эти ощущения. Нужно просто наблюдать их объективно, не отождествляя себя с ощущениями.
Нет ничего, что можно было бы назвать конечным, все находится в процессе становления. Также ничего не происходит случайно. Любое изменение происходит по той или иной причине, всегда есть причинно-следственные связи. Каково семя, таким будет и плод; каково действие, таким будет и результат. Проблема в том, что человек бывает внимателен только во время сбора урожая, желая получить сладкие плоды. Но во время сева он невнимателен и сажает семена растений и со сладкими, и с горькими плодами. Молиться или надеяться на чудо — значит обманывать себя. Важно понимать это и жить по законам природы.
Будда говорил: «Ум предшествует всему, ум — в основе всего, все порождено умом. Если кто-то говорит или действует с нечистым умом, за ним следует страдание, как колесо за повозкой. Ум предшествует всему, ум — в основе всего, все порождено умом. Если кто-то говорит или действует с чистым умом, за ним следует счастье неотступно, как тень».
Существует четыре основных уровня или составляющих ума.
Первый уровень называется виньняна, сознание. Органы чувств не функционируют до тех пор, пока сознание не входит с ними в контакт. Функция этой части ума — познавать, просто знать, не устанавливая различий. Звук входит в контакт с ухом, и виньняна отмечает лишь то, что раздался звук.
Затем начинает работать следующая часть ума — саньня, восприятие, распознавание. Мы распознаём слова, интонации.
Третья часть ума — ведана, ощущение. Как только раздается звук, в теле появляется ощущение, но когда восприятие распознает его и дает оценку, ощущение становится приятным или неприятным — в соответствии с этой оценкой. Например, слова похвалы. Это хорошо, и приятные ощущения появляются во всем теле.
Дальше идёт четвертая часть ума: санкхара, реагирование. Нравится — хочу ещё, не нравится — не хочу, желаю прекращения. Все органы чувств включаются в один и тот же процесс: глаза, уши, нос, язык, тело. Подобным же образом, когда мысль или образ входит в контакт с умом, в теле возникают ощущения — приятные или неприятные, и мы начинаем реагировать — нам это нравится или не нравится. Это мимолетное «нравится» развивается в сильное влечение, а «не нравится» — в сильное отвращение. И у нас внутри начинают завязываться узлы.
Вот то самое семя, которое приносит плоды, действие, которое даёт результаты. Есть реакции, которые оставляют лишь легкий след и уходят почти мгновенно; другие реакции оставляют более глубокий след и уходят через какое-то время; есть и такие, для искоренения которых требуется очень много времени. Випассана учит, что если у вас счастливое настоящее, нет смысла страшиться будущего, ибо оно — всего лишь продукт настоящего и поэтому обязательно будет светлым и счастливым.
В этой технике есть два аспекта:
Первый — разрушить барьер между сознательным и бессознательным уровнями ума. Второй — невозмутимость. Мы осознаем все переживания, все ощущения, но не реагируем на них, не завязываем новых узлов влечения и отвращения, не порождаем страданий.
Вначале, во время медитаций, мы реагируем на ощущения, но бывают и мгновения, когда ум остаётся невозмутимыми, даже несмотря на сильную боль. Эти мгновения очень сильно изменяют привычную модель поведения ума. В завершении говорилось снова про необходимость работать самостоятельно.
Лекция окончилась, песнопение сменилось протяжным согласием «Саду», многие студенты уже выбежали на улицу, а я всё сидел у стены и обдумывал услышанное. Неведомые санкхары мне представлялись мерзкими личинками, вертикально погружёнными в тело — аналогия проводилась воображением с личинками мух и вызываемым ими заболеванием, миазом. Картинка вырисовывалась тошнотворно-отвратительная. Последующие же дни в теории для меня должны были стать хирургической операцией по удалению этих тварей. С другой стороны, услышанное этим вечером помогало продолжить раскладывать по полочкам события моей жизни. Послойное раскапывание душевных завалов уже началось, и я весьма успешно разобрался с самым верхним, свежим слоем — имя Веры меня больше не приводило в трепетное волнение. В голове вертелись имена и образы, всплывающие лица доносили лёгкие оттенки каких-то эмоций, и мне казалось, что всё это уже пройденный этап, эти люди ушли из моей жизни, а значит, анализ не сулит тяжёлых переживаний.
Завершающая короткая медитация четвёртого дня прошла в упорных попытках сдвинуться в чётких ощущениях ниже шеи. Отчасти это удалось, и внимание дошло до колен к началу песнопений Гоенки, но чёткости и детальности, как это было с лицом, достичь не получилось. Я не стал оставаться в дхамма-холле, чтобы задать какой-нибудь вопрос помощнику учителя, а сразу же отправился к себе в корпус.
Четвёртый день окончился, сегодня приступили к самой випассане, от этого внутреннее состояние было весьма неоднородным. Пытаясь понять, уловить, что же всё-таки творится со мной, я не обращал внимания на происходящее вокруг. Уже с лекции я был только в себе, внутри себя, и весь путь до комнаты проделал, не замечая ничего, что не касалось непосредственно моего тела. Душ и ежедневный ритуал с зубной щёткой у зеркала немного помогли выбраться из состояния самогипноза, так что, добравшись до своего спального места, я понял, что спать не хочу, а вот подумать было над чем.
Череда сменяющих друг друга лиц приостановилась. Теперь внимание выхватывало в памяти только один расплывающийся образ. Удивительно, как работает наш мозг! Некоторые лица мы помним в мельчайших подробностях, каждый рисунок губ, цвет глаз, лёгкие ухмылки или какую-то уникальную, именно этому человеку характерную черту — например, вздёрнутую левую бровь во время безудержного веселья, но вздёрнутую особо, не так, как это происходит при удивлении или игривом настроении. А некоторые же люди остаются в памяти безликими образами, призраками, смутными силуэтами, несмотря даже на значимость свою в нашей жизни. Эта мысль заставила меня рассмеяться, поскольку метафора, преподнесённая жизнью, была на уровне «потерянной Веры». Я перевернулся на живот и попытался задавить смех, уткнувшись в подушку, а в голове продолжала вертеться фраза: «Смутная Надежда». Ну и имена мне попадаются! Отсмеявшись минут десять, словно обкуренный, я постарался вызвать в памяти более точный образ Надюхи, но кроме фигуры и длинных, ниже лопаток, волнистых каштановых волос, вспомнить ничего не удавалось. Зато эмоции посыпались градом. Эта девушка за год нашей совместной жизни подарила так много замечательных переживаний, внесла столько радости и позитивных, насыщенных живой деятельностью, дней, что я поверил, будто нашёл наконец-то свой Дом, своё счастье и даже начал рассчитывать на возможность обзавестись семьёй. Её крепкие, но нежные руки, руки хозяйственной и трудолюбивой девушки, умели в несколько минут заставить меня расслабиться и забыть обо всех заботах. Её горячие губы, жаркое дыхание, когда она эротично покусывала меня за ушко, сводили с ума в мгновение ока. А когда она лежала на моих коленях, небрежно рассыпав волосы, и я ласкал её лёгкими движениями рук, весь окружающий мир переставал существовать, вся суматоха просто исчезала, растворялась где-то далеко за окном. В такие моменты не было и нас — мы терялись, пропадая друг в друге, сливаясь в одну тонкую нежность, в бесконечную ласку. Я вспомнил, как она засыпала на моём плече, оставляя свою горячую ладонь у меня на груди, как её бёдра волнующе касались моих ног во сне, как мы просыпались, обнимая друг друга и не желая отпускать, как опаздывали из-за этого на работу, и как потом торопились обратно. Мы проводили вместе удивительное время, редко гуляя, но уютно располагаясь дома, вечерами читая друг другу отрывки любимых книг. Я надеялся на славную семейную жизнь, но что-то внутри подсказывало, что с этой девушкой, увы, мы не сложим семьи. И мне, и ей. Пожалуй, своевременное расставание смягчает болезненность разрыва. В этот вечер, слушая тихий храп соседей, я думал о том, как важно, как же это хорошо уметь вовремя остановиться, не доводя до предела, верхней точки, суметь вовремя попрощаться, чтобы не скатываться вниз, в пропасть непонимания друг друга и отвращения. В голове зазвучал голос Антонова:
Время разлучает часто с теми, кто нам дарит счастье —
Это жизнь, это жизнь, наша жизнь.
Мы вместе с птицами в небо уносимся,
Мы вместе с звёздами падаем, падаем вниз.
Любим, верим, грустим, ошибаемся,
В сердце бережно, в сердце память о прошлом храним.
(«Наша жизнь», Ю. Антонов)

Вспоминая весь этот период, мне неоднократно хотелось вернуться в то время и продолжить, ведь именно таких эмоций я не испытывал никогда. И всё же осознание, что это не тот человек, не та моя единственная, останавливали и охлаждали пыл. Я с благодарностью вспоминал о замечательной девушке, расставаясь с которой, мне пришлось оставить надежду и на уютные тёплые семейные отношения. Очередной слой снимался легко и безболезненно, или, как я теперь узнал, санкхара выходила на поверхность и рассасывалась. На душе оставался лишь лёгкий оттенок светлой грусти. Уже в полусне я почувствовал что-то тёплое на груди и у левого плеча, а над левым ухом — едва заметное движение воздуха. Выдох, вдох, выдох…