День 8. Дворец сознания

Ночью я старался поддерживать осознанность, внимательно ощущал биение сердца и движение крови по телу, ловил малейшие изменения в каждой точке тела и, естественно, следил за дыханием. Бессонница, если прислушиваться к советам на лекции, может не утомлять. Напротив, спокойное наблюдение за происходящим в теле и уме приводит неспящий организм в некоторое изменённое состояние, что-то вроде транса. Медитация вне положения сидя, медитативная ходьба, умывание, даже надевание майки со вниманием к ощущениям придают какую-то необычность, странность этому миру — ты словно впервые видишь всё вокруг. Будто кошка, которая сотни раз проходила мимо вазы в углу комнаты, но, проходя в очередной раз, вдруг остановилась и начала удивлённо всматриваться в неё, напрягая тело, вздыбливая шерсть и не отрывая глаз. Окружающая действительность меняется, медленно, но беспрерывно. А я это начал замечать и, более того, целенаправленно наблюдать.
Поспать удалось недолго, но сновидение оказалось насыщенным и куда более волнующим, чем предыдущее. Уже с самого пробуждения весь мой ум был направлен на анализ его, хотя, стоит заметить, что разбирать значения символов я начал ещё в самом сне. Иными словами, это было полуосознанное сновидение.
Буквально сразу же после погружения в сон я обнаружил себя на откуда-то знакомых холмах, поросших небольшим лесом. Спускаться со склонов к оврагам в припрыжку было легко, тем более, что в голове сидела твёрдая уверенность в том, что каждая кочка и каждая яма мне знакомы. Добравшись почти до дна извилистого оврага, я свернул налево и нашёл за поворотом что-то вроде покосившейся старой двери, куда и нырнул. За дверью оказался ветхий, но весьма большой предбанник с очередной дверью впереди, на этот раз уже крепкой и основательной. Я раскрыл её и вошёл в просторный освещённый огнями зал. Посредине располагалась широкая лестница из белого мрамора, в разные стороны вели широкие коридоры. Медленно и спокойно я поднимался вверх, внимательно изучая удивительные интерьеры. Лестница поворачивала и открывала новые залы, коридоры, балконы и кабинеты, местами висели роскошные портьеры, богатые люстры освещали всё это великолепие едва колышущимися огнями сотен свечей. Удивляло только, что во всём этом дворце, а это был дворец, вне всяких сомнений, я не встретил никого, ни единой души, разве что неясные тени мелькали в стороне, словно из любопытства поглядывая на нежданного пришельца. Несколько часов блужданий по этим по истине царским апартаментам познакомили меня с невообразимым количеством залов, выстроенных с изысканным вкусом, но пустующих, как видно, много лет. Явно, что здесь давно не было хозяина. Буквально сразу же кто-то ответил на ещё незаданный мною вопрос, кто же хозяин, — внезапно стало ясно, что всё это моё, что, вернувшись после многих лет скитаний неизвестно где, я наконец вступаю во владение всеми этими необъятными просторами дворца. Сознавая, что всё это сон, мне хотелось сразу же анализировать значения этих образов. В детстве я всегда видел символ своего дома, познавая очередную грань себя. Но это был небольшой домик с тёмным страшным сараем, населённым страхами. Некоторое время назад этот символ сменился пятиэтажным домом, который я обходил с новой стороны, с чужого двора, а потому мне удавалось увидеть новые этажи, ранее вовсе не замечаемые, балконы и декоративную лепнину. В тот период жизни я открывал новые грани себя, познавал свою природу, и это казалось огромным открытием. Сейчас же всё было на порядки грандиознее: не просто дом или многоэтажка — колоссальных размеров дворец, который становился целиком и полностью моим. Дворец ума, дворец самости…
Через некоторое время, уже частично освоившись, я стал встречать населявших всё это пространство личностей, безмолвных и скромных. Оказалось, что их здесь довольно много. Следующий поворот сюжета заставил даже поволноваться. Я встретился с юной девушкой, даже девочкой, прогуливающейся со своей матерью. Статная, спокойная, уверенная и волевая женщина, как я вдруг подумал, управляла если не всем дворцом, то доброй его частью в моё отсутствие. Вспомнился образ богини-матери, ассоциирующийся с эпохой матриархата. Это была явно Анима. Оставалось под вопросом значение её дочери, молодой робкой девушки. Поскольку всё время там проходило в движении, я не удивился, когда оказался в очередном зале вдвоём с нею. Матери теперь не видел. Высокие освещённые потолки, роскошное убранство, натёртая до блеска лакированная крышка рояля, по цвету — дуба, мягкие ковры идеальной чистоты на полу и висящие на стенах успокаивающие гобелены говорили об обитаемости комнаты. Я вдруг ощутил тягу к девушке, при этом что-то внутри боролось, останавливало. Мы сблизились, сохраняя неловкое чувство стыда, в этот момент приоткрылась дверь, и мы увидели мать-аниму, жестами и мимикой показавшую, что всё в порядке. Не вслух, но как бы телепатически, она сказала, что нам следует продолжить и соиться. Дверь закрылась, матери не было, а я держал за бёдра лежавшую на рояле девушку. Она пристально взглянула мне в глаза, а затем спросила: «А что, если я этого не хочу?». Смущённый глупостью положения, я отстранился и ответил, что в таком случае ничего и не будет. «Но ведь я же не сказала ещё, что не хочу», — продолжила она, спрыгнув ко мне.
Неожиданно я оказался снова на холмах вне дворца. Теперь я бежал туда, уверенный в необходимости быть внутри дворца, находиться в этих залах любой ценой. Пологий спуск, крутой овраг, ржавая рама с маленькой дверцей, висящая просто в воздухе и видимая лишь, если обойти её с обратной стороны. Я взобрался на кочку и прыгнул в эту раму, но промахнулся и больно ушибся о камни в траве. Снова заполз наверх и вновь прыгнул в раму, в которой флюгером со скрипом вертелась странная дверца. Удачный нырок продолжился скатыванием по извилистому жёлобу в тесную комнату. В темноте угадывалась дверь, за ней следующая комната и очередная дверь. Наконец я оказался в первом зале у той самой лестницы, но теперь всё изменилось, стало теснее и темнее. Свернув направо по длинному коридору, я наткнулся на дверь, с трудом открыв которую, увидел проходную комнату и точно такую же дверь. В несколько прыжков преодолев комнату, открыл вторую дверь, но за ней всё то же самое, а первая же дверь в этот момент захлопнулась. Желание бежать вперёд, раскрывая все эти двери, быстро угасло, и стало понятно, что, сколько ни беги, впереди будет одно и то же. Тогда я решил попробовать телекинетически поработать с этим: вытянутая рука, дрожащие от напряжения пальцы, огромная концентрация ума и внимания на дверях и, как результат, дверь за дверью медленно раскрылись передо мною, выстраивая из проходных одинаковых комнат длинный коридор, увешенный полупрозрачными пластиковыми шторами, нарезанными полосами. Но в этот же момент буквально из ниоткуда появилась толпа и пронеслась мимо меня прямо в этот проход. Один мужчина, остановившись, саркастически заметил, что телекинезом я работаю как-то слабовато и медленно, весьма посредственно. Я не нашёлся ничего иного ответить, кроме как, что это вообще в первый раз. Тогда он схватил меня с собой и увёл по коридорам вслед за толпой. Мы — в полуразваленной комнатушке со спуском в тёмный подвал. Пока толпа окружала место полукругом, я понял, что у самого края комнаты, повернутый спиной в темноту подвальной ямы, на табуретке сижу я, пятилетний, и чуть ли не плачу от страха. Вся толпа наблюдает, как бабка-ведунья жжёт свечи и выливает воском в миску с водой страх у меня над головой. Толпа стоит плотным полукругом, к ней не подступиться, но этого и не надо — я до сих пор досконально помню каждое мгновение того ужасающего ритуала в домике на отшибе южного посёлка и то, чей портрет вылился тогда воском, помню, как я впервые увидел лицо той самой ведьмы, с нападками которой столько лет пришлось сталкиваться в последующей жизни. И на этом сон растаял.
Весь день я возвращался к образам ночного видения, стараясь разгадать смысл очередной детали, и, полагаю, буду делать это вновь и вновь, раскрывая слой за слоем значения сна. Думается, девочка являлась частью матери: анима разделилась на два образа для удобства понимания нужных мне действий, а соитие должно понимать как возвращение к себе, принятие своей женской части, чтобы стать целостной личностью. Выходит, метафора долгого поиска здания своей личности через холмы и овраги и нахождения своеобразного черного хода есть не что иное, как поиск себя через тернистый путь медитаций и не только. Випассана же стала направлением к старенькой заброшенной дверце, нырнув в которую, мне довелось узнать, что внутренний мир, вся моя личность куда больше и богаче, чем кажется. Оказалось, всё, что ранее я искал на иных просторах, всегда было со мной, было внутри меня. Теперь же требовалось принять это и научиться управлять, поддерживая уже сложившиеся устои, давая возможность спокойно течь тем процессам, что могут существовать и без меня, при этом использовать их себе во благо, принимая их плоды. Огромный восхитительной красоты дворец с просторными залами памяти, где есть все чудеса и прелести этого мира — вот моё наследие, доставшееся от сотни тысяч поколений, живших в миллионах мест по всей земле. Миллиарды лет эволюции построили то, что никто не в силах отнять у меня, разве только я сам откажусь от пользования имуществом, забросив и запустив богатое хозяйство.
Повторный вход во дворец показал, что мне предстоит ещё долгое исследование этого мира. Иногда двигаться от двери к двери, проходя через одинаковые комнаты, кажется утомительным и бессмысленным занятием, но тогда можно попробовать новый для себя, нестандартный подход, чтобы ускорить процесс — так я разъяснил поочерёдное, но почти одновременное раскрытие дверей телекинезом. Время от времени стоит возвращаться даже к самым неприятным моментам прошлого, чтобы увидеть их со стороны и вынести уроки для правильного принятия решений здесь и сейчас, а события эти навсегда остаются в отдельных залах дворца памяти — нужно лишь найти к ним путь.
Такое понимание вдохновило меня на более активную работу, наполнив новым смыслом. Теперь становилось ясно, что тяжёлый и неприятный путь приносит свои плоды, а я двигаюсь в нужном направлении. Отныне я решил сократить время перерывов между медитациями и стараться наблюдать реальность перед сном, пробуждаясь, умываясь, во время еды, ходьбы и вообще всегда, когда буду вспоминать об этой возможности. Наблюдение стало маленькой дверцей в огромный дворец, дверцей, подвешенной в воздухе ни на чём, а потому могущей находиться всегда рядом со мной либо же всплывать при необходимости. События прошлого, время от времени попадающие под области моего внимания, мне захотелось по рекомендации учителя наблюдать отстранённо, без эмоций, но сознавая те ощущения, которые они рождают здесь и сейчас. Очевидным стало, что былое имеет ключи к пониманию настоящего.
Весь день мои наблюдения выдавали порцию за порцией всё новые ощущения, чувствительность рук усилилась, а бывшие ещё вчера слепыми некоторые зоны стали улавливать что-то незнакомое. Отныне спина разделилась на группы мышц, позвоночник дал понять, что он состоит из множества деталей, я увидел, что кожа по всему телу имеет такую же возможность ощущать, как и кожа на руках. Изучение каждой зоны в отдельности на медитациях, особенно во время аддхитхана, позволило уловить, так сказать, разницу потенциалов напряжения разных групп мышц, а отсюда вылилось осознание того, о чём постоянно говорил мой учитель фехтования, — я всегда напряжён, как комок нервов. Удивительно, но понимание этого оказало своё влияние, помогая расслаблять некоторые зоны. Аничча. Аничча в эмоциях, аничча в ощущениях, аничча в напряжении. Изнывающая от боли зажатая спина постепенно расправлялась, когда каждая группа её мышц поочерёдно расслаблялась, сбрасывая ненужное напряжение. К вечерней медитации мои плечи уже спокойно откинулись назад, в спине появилась лёгкость, и в груди больше ничто уже не стесняло естественного дыхания.
И всё же грубые ощущения оставались в ногах. Сидеть было так же тяжело, онемение наступало порою даже раньше, а боль доходила до того уровня, когда голова начинает кружиться, и мир как бы плывёт перед тобою. Мне хотелось научиться наблюдать эти ощущения, но, доходя вниманием до колен, ум старался ускориться, чтобы как можно быстрее проскочить эти неприятные участки тела. И, если во время наблюдения всей верхней части тела, остальной мир для меня переставал существовать, то, стоило лишь спуститься вниманием к бёдрам, как ум цеплялся за любые проявления окружающей действительности: я вслушивался в шелест веток за окном, в мышиную возню под полом первого этажа, в дыхание соседа справа, ловил кожей колыхания воздуха от проходящего в нескольких метрах от меня человека. В такие моменты я не только наблюдал, но и реагировал на происходящее, а ведь именно реакции требовалось остановить. Каждый перерыв начинался с растирания ног и вращений в суставах, мне хотелось поскорее сбросить напряжение и боль.
Во время шестичасовой медитации аддхитхана перед беседами учителя ум вдруг начал дифференцировать болевые ощущения в ногах. Процесс казался интересным и захватывающим, его можно было сравнить с разложением света на спектр цветов. От эпицентра, очага давления, в стороны кольцами расходились всевозможные ощущения: жжение, сухое тепло, натяжение, покалывания, дрожь и пульсация, чувство «ватности» и, как итог, онемение. Конечно, чувствовал в тот момент я куда больше, но слов, чтобы назвать или описать это, к сожалению, подобрать не могу. Сидя весь тот час на коленях с подложенным под голени валиком из пледа, я судорожно сканировал всё тело, каждый раз ускоряясь в области бёдер. Привычные четыре-пять кругов в час давно уже минули, с каждым циклом в счётчике в голове щёлкало новое число: «девять, десять, одиннадцать». Спокойствие медленно, но верно сменялось раздражением, приходила нервозность. «Когда же это всё закончится? Что за бред здесь происходит? Чёрт возьми, да мои ноги уже окостенели, я сам скоро сдохну! Может, всё-таки, открыть глаза и посмотреть на часы? Точно, так и нужно сделать! Да-да, именно так! Наверняка, этот помощник учителя забыл включить запись и уснул просто-напросто, а мне теперь приходится торчать здесь в неудобном положении, когда всё адски болит. Ёлки-палки, как же все вокруг тихо сидят! Как у них это получается? А, может, никого и нет рядом? Нет, ну я же чувствую их… вроде чувствую… Так, двенадцать. Ещё раз, макушка, волосы… Эй! Да это всё бесит! Не могу уже сидеть и заниматься этой хернёй! Вымораживает! А-а-а-а! Га-а-а-а-а! Как же ж больно-то!.. Ладно, вернёмся к нашим баранам. Итак, лоб. Здесь жар. Веки. Угу, пульсирует кровь, давление на глаза. Скулы. Тут всё просто — покалывания, напряжение мышц. Нос. О… ну столько дней потратил на дыхание, так что всё это легко: давление под переносицей, внутри сухость, комковатость, а с этой стороны влажно, словно жиром смазано, кончик носа чешется, хм, щекотно ворсинки колышутся от выдыхаемого воздуха… Ну неужели! Наконец-то! Как же я этого ждал!» — из колонок донёсся спасительный голос полюбившегося Гоенки. Сладостная музыка. Песнопения придавали сил и как бы говорили: «Ты сможешь, давай ещё немного!». С большим вдохновением я внимательно прошёл по всем участкам тела, улавливая любые ощущения на ходу, не называя их, а только улавливая, от быстроты скольжения внимания появилось новое ощущение изменения, смены одного на другое. И вот я добрался до ног. Их мой ум постарался проскочить ещё быстрее. Кончики мизинцев. И теперь нужно подниматься обратно. Словно по раскалённому песку хочется пробежать как можно быстрее, чтобы не обжечься, мне хотелось скорее миновать чувства в ногах. И вновь поднимаюсь выше. Колебания от дыхания, колебания от сердцебиения — два разных процесса, происходящих асинхронно, даже не в противофазе, но они оба есть. Мочка левого уха замёрзла… «Bhavatu sabba mangalam. Bha-va-tuu», — я мысленно присоединился и стал подпевать, а тело уже было напряжено как у кошки перед прыжком, — «sabba mangalam. Bha-a-va-t-tu-u sab-ba man-n-n-ga-lam». С падением напряжения в напеве стала спадать и зажатость в теле. Мы хором пропели вслух трижды своё «Саааду-у», и вздох облегчения прокатился по всему дхамма-холлу. Зал резко наполнился хрустом суставов, шорохами, топотом, шелестом пледов, тяжёлыми постанываниями, зеванием и прочими звуковыми атрибутами уставших адски людей. Толпа хлынула в холодную темноту осеннего вечера, а я направился к Бямбаджаву, теперь мне было известно, что нужно спросить. В разговоре с ним окончился перерыв, и я медленно прошёл к своему месту, чтобы, укрыв ноги тёплым пледом, умоститься на подушку и внимательно слушать беседы учителя, запоминая новые притчи о Будде.
Процессы, наблюдаемые внутри нас, происходят и во всей Вселенной. Например, кто-то посеял семя баньянового дерева. Из этого крошечного семени вырастает огромное дерево, которое приносит плоды, очень много плодов, и так год за годом, пока не умирает. И даже после того, как дерево умирает, процесс продолжается, потому что каждый плод этого дерева содержит семя или несколько семян, обладающих тем же качеством, что и первое, из которого это дерево выросло. И как только одно из этих семян попадает в плодородную почву, оно прорастает и их него вырастает другое дерево, и т. д. Плоды и семена, семена и плоды — бесконечный процесс преумножения. Иногда, вследствие неведения, человек сеет семя санкхары, которое рано или поздно приносит плоды, которые тоже являются санкхарами и содержат семена того же типа. И, если такое семя попадает в плодородную почву, оно прорастет в новую санкхару, и страдания увеличиваются. Однако если бросить семена в каменистую почву, они не смогут прорасти, из них ничего не вырастет. Процесс преумножения прекращается и начнется процесс искоренения.
Известно, что для продолжения потока жизни, потока ума и материи требуется определенная подпитка. Для тела это пища, которую ест человек, а также атмосфера, в которой он живет. Когда будут израсходованы все запасы энергии, только тогда поток жизни остановится, тело умрет.
Пища требуется для тела всего лишь два или три раза в день, но чтобы продолжался поток ума, питание необходимо каждый момент. Ментальная подпитка — это санкхара. Если же в какой-то момент новая санкхара не порождается, сразу же поток не останавливается; вместо этого он обращается к складу старых санкхар. И старая санкхара должна принести свой плод, т.е. выйти на поверхность ума для поддержания потока. И пока человек остаётся осознанным и невозмутимым, слой за слоем старые санкхары будут появляться на поверхности и искореняться.
Однажды у Будды спросили, что такое истинное благо. Он ответил, что высшее благо — это способность сохранять равновесие ума, несмотря на превратности судьбы, удачи и неудачи, взлёты и падения. В жизни всякое бывает: радость и горе, победы и поражения, приобретения и потери, можно приобрести доброе имя, но можно его и потерять, и каждый может с этим столкнуться. Если и на глубинном уровне вы сохраняете такую невозмутимость, то вы действительно счастливы.
Будда говорил, что в мире есть четыре типа людей: те, кто идут из тьмы во тьму; те, кто идут из света во тьму; те, кто идут из тьмы к свету; и те, кто идут из света к свету.
Для человека первой группы кругом одни лишь страдания и кромешная тьма. Но самое большое его несчастье в том, что он лишен мудрости. Всякий раз, когда на него обрушиваются невзгоды, он злится и ненавидит. Он винит не себя, а других. Всё это приносит ему в будущем лишь страдания и беспросветную тьму.
Человек второй группы имеет всё то, что мы называем светом: деньги, положение в обществе, власть, но при этом он лишён мудрости. Вследствие неведения у него развивается эгоизм, и он не понимает, что такой дорогой он идёт во тьму.
Человек третьей группы находится там же, где и человек из первой группы. Вокруг него тьма, но у него есть мудрость, и он осознаёт своё положение. Понимая, что сам ответствен за все страдания, он, сохраняя спокойствие, делает всё возможное, чтобы изменить ситуацию, не испытывая при этом ни гнева, ни ненависти к окружающим. Он полон любви и сострадания к тем, кто причиняет ему зло, и это ведёт его к свету.
И, наконец, человек четвертой группы так же, как и второй, имеет деньги, положение в обществе, власть, но в отличие от него, он обладает и мудростью и использует всё, что имеет, для поддержания себя и других. Свет озаряет его сейчас и будет озарять в будущем.
Нам не дано выбирать, с чем встретиться сейчас, с тьмой или светом, это определяется прошлыми санкхарами. Прошлое не изменить, но можно контролировать настоящее и учиться владеть собой. Будущее — это результат нашего прошлого вкупе с настоящим. Випассана учит быть хозяином своей судьбы, владеть собой, развивая осознанность и невозмутимость по отношению к своим ощущениям. Обучившись этому, можно ожидать светлое будущее.
Оставшиеся два дня нам предлагается использовать, чтобы узнать, как стать хозяином настоящего момента и своей судьбы.