День 9. Ищу тебя

Слишком уж нервный звон. Ещё раз. И ещё. Боги, да что происходит-то? Глаза ещё не открыл, но чувствую, как в воздухе носится какая-то напряжённость. Не похоже это на мир випассаны. Коридор наполнился шумом беготни и суетой. Ещё не понимая, что же всё-таки происходит, я кое-как продрал глаза и поднёс левую руку к лицу — часы я давно уже не снимал на ночь. Полусонный ум нашёл только одно объяснение увиденному: час сбились, ведь не мог же весь лагерь, весь корпус проспать! Натянув брюки, я достал из среднего ящика комода привычный комплект утреннего туалета и пополз к умывальной через кишащий странными звуками коридор. На стене прямо по центру висели большие круглые часы со стрелками, и стрелки эти были совершенно солидарны с теми, что крутились на моих наручных «orient», показывая на пространство между цифрами 4 и 5. Моё лицо вытянулось от удивления, у вышедшего из комнаты сразу за мной соседа мимика изображала ту же степень весёлого шока. Никогда в жизни ещё не доводилось испытывать такую радость и такое веселье от того, что проспал. Да ладно бы я один — весь мужской корпус поднялся только-только, буквально за пять минут до начала общей медитации. Соблазн остаться и никуда не ходить боролся с данным недавно себе словом упорно практиковать випассану до конца курса всё то время, пока я начищал перед зеркалом зубы и обливался холодной водой (с тёплой мне так и не везло). В конце концов, я накинул на плечи тёплую цветастую кофту, привезённую ещё из Непала, и в незашнурованных ботинках побежал по хлюпающему месиву, по разбухшим от влаги доскам, по комкающемуся песку к знакомой до малейшего пятнышка плесени ржавой металлической лестнице, проскочил выбитый стальной прут на пятой ступени, чтобы не споткнуться, и скинул обувь под скамейку у двери. Часы показывали 4:40, в дхамма-холле сидели только девушки, которые всё же прерывали медитацию, чтобы, открыв глаза, удовлетворить своё любопытство и посмотреть на опаздывающих мужчин.
Родные цифры 45 на полу. В голове переиначилась старая песня: «Мягкое место, клетчатый плед…», пока я усаживался на колени и старался поудобнее умостить подушку на пятках. Замёрзшие пальцы медленно отогревались в карманах кофты, нос тщетно пытался избавиться от заложенности свежей простуды, а слух, непонятно зачем, стремился не попустить ни одного звука из зала, будь то кашель, чихание, шмыгание носом, шорохи или же бесконечное икание девушки в дальнем ряду. Сначала мне показалось, что кто-то борется со шпингалетами и пытается открыть окно, но фантастический звук настойчиво сдавливался в одном и том же месте. По солидарным вздохам, пшиканьям и прочим недовольным звукам рядом я понял, что бесит это не только меня одного.
Прошло минут двадцать. Внешняя суета уходила на задний план, и мало-помалу внимание концентрировалось на происходящих во мне процессах и вызываемых ими ощущениях. Завершился второй круг, по телу в очередной раз пополз импровизированный сканер, выявляя любые неровности ощущений, малейшее отличие одного от другого улавливалось им и тут же отпускалось. Голова, шея, плечи, руки, грудь, живот, спина, ягодицы, бёдра… бёдра, бёдра, колени, икры, голеностопный сустав справа, слева… пальцы… И снова весь этот путь обратно, снизу вверх. Ещё через час я не знал, куда себя деть — настолько болезненно и тяжело давалось сидение на месте. После мучительных споров с собой я всё же поднялся и пополз обуваться. По лестнице кто-то быстро проскрипел вниз, в зале время от времени слышались звуки подымающихся с мест студентов — это немного успокоило мою совесть, ведь не так всё плохо, когда не ты один сдаёшься и уходишь. Да и сдаваться я не собирался — мне нужен был небольшой перерыв, а потом я обязательно продолжу. Несомненно, сяду и продолжу медитировать. Но только у себя в комнате. И я продолжил, медитация продлилась до самого гонга, зовущего на завтрак, и даже по дороге в столовую внимание скользило по телу, стараясь наблюдать всё новые и новые ощущения. И ощущения эти продолжали удивлять своей новизной всё больше и больше, меняли привычный мир до неузнаваемости, заставляли смотреть меня на окружающую действительность совершенно иначе. Процесс шёл, хотя и неспешно, но уже необратимо. Очередное удивление мне довелось испытать непосредственно за завтраком. В фильме «Матрица» главный герой пробуждается и оказывается на космическом корабле среди таких же пробуждённых, ветхо одетых людей, и первый завтрак непонятной слизистой каши для его восприятия очень тяжёл: он впервые проходит через это, впервые чувствует по-настоящему предметы, вкус пищи, её консистенцию, вес на языке. Вот ровно то же самое ожидало и меня тем утром. Каждый день я раньше держал в руках чашку с горячим чаем, но только этим утром почувствовал множество шероховатостей, вес, разницу температур в разных точках ручки и самой чаши. А бутерброд… отличие в плотности, в весе под более густым слоем горчицы и почти ненамазанным участком ломтя, бесконечно разные по форме и размерам поры хлебного мякиша, про вкус же и говорить нет смысла — это невозможно описать, как нереально объяснять слепому цвета.
После завтрака я остановился на улице и молча ловил первые лучи встающего солнца. Лёгкий ветерок скользил по лицу, студил пальцы, заставлял колыхаться и поскрипывать обнажённые ветви деревьев, направлял поток облаков. В небе вспыхивали и дрожали сотни оттенков цветов, одно только солнце превращало дальние тучи в невообразимые палитры. Пролетевшая вдали ворона спряталась в скелете кроны тополя, ветка качнулась, и рядом стали заметны пытавшиеся удержаться на ветру ещё с полдюжины птиц. Все они сидели не неподвижно, но внимательно осматривали происходящее внизу. Вдруг самая дальняя от меня ворона слева что-то заметила и, оттолкнув лапами ветку, расправила крылья и спустилась к земле, поманив за собой тем самым остальных. По воздуху прокатилась волна шелеста крыльев и глухих слабых ударов. С ними словно срифмовались шаги возвращающихся со столовой студентов. Неспешно мы все добрались до ставшего родным корпуса и разбрелись по своим комнатам.
Я лежал на матрасе, уставившись в давно уже изученный потолок. В голове своим чередом проходили одна за другой мысли. Уже девятый день практики идёт, а по факту-то мы находимся здесь десятый день. Полторы недели самого необычного в жизни отпуска прошли. Завтра нам можно будет начать разговаривать, хотя этого особо и не хочется — и так хорошо. Послезавтра мы все разъедемся по домам. Забавно, что сотня человек полторы недели живёт вместе, а никто ни с кем не знаком, разве что только попутчики. Может, ещё перед отъездом с кем-то и пообщаемся. В конце-то концов, если все мы здесь собрались, значит, какие-то общие интересы есть. Но это всё мелочи. А вот практика, с ней-то что? Каждый раз, когда мне доводилось о ней слышать или читать, всё сводилось к ошеломляющим эффектам, нереальным ощущениям и чуть ли не неземному кайфу. По сути же выходит, не то что подобного рода ощущений у меня не было, — их и не должно быть! Нам постоянно твердят про важность отрешённого наблюдения, а это никак не вяжется со всеми теми отзывами. Обидно даже как-то. Впрочем, если взять те вещи, которые я научился наблюдать в теле, и недавние сновидения со всеми мыслями-результатами самоанализа, то это будет уже довольно веский довод в пользу практики. Если уж быть откровенным, мне хотелось наркоманского кайфа, как у Кастанеды, а появилось сухое, как индийские брахманы, видение себя. Тоже неплохо. Более того, мне теперь есть, о чём подумать, и тем для размышления хватит, ох, как надолго. Череда воспоминаний бывших отношений, попыток найти свою спутницу, а на деле — попыток найти себя, тянула за собою вереницу и сопутствующих им лиц, недолгих знакомых, приятелей. Всё это уносилось куда-то. Лица, время… Время вообще летит каким-то неумолимым ветром, унося куда-то вдаль лица старых друзей и знакомых, лица, одинаковые в своей повседневности, и разнящиеся, словно осенние листья. Всё убегает, всё теряется в бытовых буднях, стирая краски с фотографий, удаляя ненужные файлы с компьютеров, исчезая вникуда. А память, удивительная человеческая память, подобная необъятному океану, выбрасывает на поверхность осколки прошлого, обрывки лиц… Но потом вновь все стирается, уносится, убегает, теряется в том, что когда-то было настоящим…
Конечно, мы говорим, что мы помним, что всё это — часть нас. Нет, поначалу мы обещаем всем (да и самим себе), что никогда не забудем друзей, всегда будем рядом или, в крайнем случае, просто на связи. Затем наш пыл угасает под давлением времени и новых переживаний, и мы всё как-то меньше и меньше вспоминаем друг друга, реже общаемся, теряемся, исчезаем, пропадаем, стираемся сами. И день за днём серой пеленой застилает память, месяц за месяцем затмевает былое, год за годом утекает куда-то. А ведь хочется, чтобы лица, близкие нашему беззаботному детству, были рядом или хотя бы ненадолго появлялись в нашей жизни, чтобы напомнить о том самом детстве, юности, зрелости, о том, как всё это было, о том, кто был. Все мои мысли сейчас, как зарисовки осеннего леса, где постоянно в шуме ветра-времени проносятся листья-лица, значимые или просто яркие, либо настолько обыкновенные, что невозможно обделить их вниманием, не дать им еще одной жизни.
Звон прервал поэтические думы и заставил быстрым движением подняться с матраса. Девятое утро я шёл на часовую медитацию. Страшно подумать, сколько часов в сумме мне пришлось провести за этой практикой за минувшие дни. Как неловко и непонятно это было в первый день, как это всё постепенно надоедало, как же в середине курса хотелось сбежать отсюда! А теперь я спокойно шёл по знакомым размокшим доскам среди подмёрзшей грязи. Мне не было холодно, не приходилось ёжиться в попытках согреться, напротив, спина и плечи казались расслабленными, в голове сохранялось состояние тихой ровности мыслей, сердце чётко и мерно отбивало свой ритм. Я задумался на мгновение и, ухмыльнувшись, решил проверить догадку: и верно, каждый удар точно шёл в такт с секундной стрелкой наручных часов, пульс ровно шестьдесят ударов в минуту. Нет даже необходимости мерить его — я просто на ходу отлично ощущаю каждое сокращение сердечной мышцы, каждый выброс крови в огромную систему организма. Поднимаясь по лестнице, совершенно в тему размышлений вспомнил слова песни группы «Пикник»:
Дом мой на двух ногах
Туго обтянут кожей,
Стены, как струны звенят.
Силой неведомой сложены».
И совершенно в тему попадали слова:
«В доме моем сторожам
Велено быть начеку,
По костяным этажам
Красные реки текут.
(«Дом мой на двух ногах», Э. Шклярский, гр. «Пикник»)

Девятый день. Осталось совсем немного. Нужно максимально вложиться в практику, результат, каким бы он ни был, зависит только от меня. Каждое решение, каждое действие, любая мысль — всё в конечном итоге складывается в то, что я получу, с чем уеду отсюда. Мне хотелось чуда, значит, нужно его заработать, сделать его самому. Здесь и сейчас. Обычно я смотрел на остальных студентов перед началом практики, ожидая, когда они сядут, и сам занимал своё место с последними из них. На этот раз они были не нужны — я сам решаю для себя, когда и что мне делать. Когда начались наставления, и Гоенка затянул привычное «Sta-a-art again, sta-a-a-a-a-art again. start with a calm and quiet mind…", я уже изучал ощущения в области поджелудочной, вспоминая, как гастроэнтерологи-практикантки поочерёдно прощупывали весь мой живот в детстве, пытаясь что-то там обнаружить и понять. Сейчас что-то подобное я делал своим вниманием.
Как бы мне ни хотелось качественно и упорно работать, но боль никуда не девалась, и последние двадцать минут вновь тянулись вечной адской мукой. И вновь поскрипывающий голос Гоенки оказался бальзамом для ушей измученного неподвижным неудобным сидением за скучным занятием тела. «Take a rest» — большего для счастья и услышать было нельзя. Всё, на этом запал и потух. Привычная прогулка по площадке с подтягиваниями на турнике ознаменовала собой переход на состояние предыдущих тяжёлых дней. Снова череда инициативных начал практик, угасаний, мученических ожиданий конца и счастливых скоротечных перерывов, разделённых чудесным обедом. Не смотря на все мои чаяния, на необычно спокойное начало, девятый день оказался таким же рутинным, как и восьмой, и седьмой. Мне вообще казалось, что день сурка продолжается, по меньшей мере, год. И ведь поделиться не с кем! Даже записывать что-либо запрещается. Связанный, словно мумия, будто псих в смирительной рубашке, я торчал целую вечность в этом коконе. Но, если раньше появлялось чувство предельного напряжения с ожиданием некоторого разрешения, взрыва, разметывания оков, то сейчас этого определённо не было — психа накачали транквилизаторами. И я, как старики, сидящие целыми днями на скамейках у подъездов в ожидании следующего часа, сидел и ждал. Сидел в дхамма-холле, сидел в комнате, сидел в столовой. Даже идя по дороге по улице, я сидел. Если подумать, ночью я частенько подымался и тоже просто сидел на матрасе, закрыв глаза или глядя в темноту. Час за часом. Час за часом. С девяти до одиннадцати, с обеда до пяти вечера, с полдника до вечерней лекции. И только беседы учителя, звучащие с семи до половины девятого вечера, немного оттеняли серость рутинного дня. Это был тот поезд, ради которого я сидел в своём зале ожидания, переносившимся территориально из дхамма-холла в комнату и обратно. Наверное, весь этот курс можно сравнить с поездкой с пересадками: полтора часа еду, двадцать два с половиной — жду. И снова. И снова. И так уже девятый день. Слушаю, еду, опять жду на пересадке. А ведь мне даже пункт назначения неизвестен — знаю только направление и время. А когда приходит время, я устраиваюсь поудобнее, опираюсь о стенку и слушаю, укрыв ноги тёплым пледом и спрятав руки в рукава цветастой флисовой кофты. А из колонок всё так же привычно, но куда приятнее, чем голос на платформе в Ростове-на-Дону в жаркую августовскую ночь, доносится женский голос. И голос рассказывает вновь про випассану, как искусство жить.
Что же нужно, чтобы не порождать отрицательности, не создавать напряжение? Как сохранять состояние спокойствия и гармонии?
Девушка рассказывала про мудрецов, которые предложили переключить внимание на что-то другое, если по вдруг в уме появляется нечто отрицательное. Например, мы можем встать, выпить воды, начать считать или же повторять имя бога или святого, которому поклоняемся. Переключая внимание, можно освободиться от отрицательного.
Это очень похоже на любимый мною «эффект пирога», когда для решения трудной мучительной задачи нужно отвлечься на нечто позитивное, например, насладиться куском вкусного пирога, шоколадки или же выпить ароматного чая. Также хороший вариант — цикл физических упражнений, разгоняющих кровь по всему телу, насыщающих мозг кислородом и заставляющих тот же мозг переключить замыленное внимание на совершенно обычные, но более энергозатратные задачи. В последние годы этот принцип извращён ужаснейшим образом, и многие люди вместо всего этого отправляются в курилку, чтобы втянуть в себя дым и смолы одной-двух сигарет или, как называла их одна моя подруга, палочек смерти. Впрочем, я и сам так делал, будучи уверенным в действенности этого метода. А так, в целом, штука ведь и впрямь действенная!
Тем временем голос из колонок продолжал рассказывать про иных исследователей внутренней истины, которые достигли глубинных уровней действительности, постигли предельную истину. Они поняли, что переключая внимание, мы создаем покой и гармонию только на поверхностном уровне сознания, но не устраняем загрязнения, которые уже возникли. Мы их просто подавляем, уходим от проблемы. В общем, конечно, так и есть, с этим я абсолютно согласен. Но желание не убегать от негатива, а убирать его, регулярно всплывает, ведь пока отрицательности остаются, даже на подсознательном уровне, решение будет носить половинчатый, временный характер.
«Полностью просветленный находит истинно правильное решение: не убегать от проблем, а встречаться с ними лицом к лицу», — ну вот, о чём и я! Что ж, выходит, надо стать просветлённым? Девятый день уже здесь нахожусь, а до просветления, как от Китая до Парижа. Не радостно всё это. Нужно наблюдать, не подавляя и не отпуская всё в свободное плавание. Между этими двумя крайностями есть золотая середина: чистое наблюдение. Если человек начинает наблюдать, отрицательности теряют силу и уходят, им не удается одолеть ум. Помимо того, даже весь старый запас загрязнений подобного типа может быть искоренен.
«Как только загрязнение появляется на уровне сознания, все старые загрязнения того же типа поднимаются с уровня подсознания, соединяются с этим загрязнением и начинают множиться. Но если мы всего лишь наблюдаем, тогда не только загрязнение, возникающее в данный момент, но и некоторая часть старого запаса будет искоренена. Таким образом, постепенно искореняются все загрязнения, и человек освобождается от страданий», — забавно, это как с магнитом получается. Ну, или как там, у Ричарда Баха было, «подобное притягивает подобное»? Вот только как его наблюдать-то? Сейчас, конечно, я сижу тут, как в тепличке, ни с кем не разговариваю, только тренируюсь наблюдать. И ведь даже при этом меня эмоционально штормит. А в обыденной жизни что-то сложно представить даже подобное. Ну, скажем, приходится решать проблему со скандальным клиентом, который переходит на личности и бесконечно норовит вывести из себя. Хорош же буду я, начав наблюдать «свои загрязнения», когда только и думаешь, как бы не сорваться в ответ. Ну и, даже если так, что наблюдать-то? «Я наблюдаю гнев. Я наблюдаю нервное возбуждение». Бред! Вот сейчас я наблюдаю бред!
Но трудно наблюдать абстрактную эмоцию, например, гнев. Вместо этого внимание переключается на то, что вызвало загрязнение, а это приводит лишь к его умножению. Но просветлённые заметили, что вслед за возникающим загрязнением меняется дыхание, и появляется какое-то ощущение. А это значит, что, потренировавшись, можно научиться наблюдать дыхание и ощущение, ведь они, точнее, их изменения, и есть проявления загрязнений. Наблюдая загрязнения в их физическом проявлении, мы позволяем им возникать и исчезать, не причиняя вреда. Таким образом, мы освобождаемся от загрязнений. Иными словами, выходит что-то вроде «перенервничал — подыши». Только с одним нюансом: необходимо внимательно наблюдать дыхание и сопутствующие ощущения. Что ж, думаю, это можно взять себе на заметку.
Конечно, чтобы обучиться этому, нужно время, но, практикуя, мы начинаем замечать, что теперь сохраняем уравновешенность даже в тех ситуациях, в которых раньше реагировали, порождая в уме отрицательности. И даже если мы реагируем, реакция не столь сильна и продолжительна, как это было раньше. Со временем можно научиться учитывать предостережение от дыхания и ощущений и начнем их наблюдать. Сначала это будут всего лишь мгновения, которые станут своего рода амортизатором между внешним стимулом и нашей реакцией. Мы не реагируем слепо, но, сохраняя уравновешенность ума, можем совершать позитивные действия, приносящие пользу не только нам самим, но и другим.
Но, что интересно, мы реагируем зачастую не на реальность, а только на образ, который сами создали. Наша прошлая обусловленность влияет на наше представление о том или ином субъекте. Старые санкхары влияют на восприятие любой новой ситуации. Отсюда и телесные ощущения становятся приятными или неприятными, а в зависимости от них мы порождаем новую реакцию. Но, сохраняя осознанность и невозмутимость по отношению к ощущениям, привычку реагирования можно отбросить и начать видеть реальность такой, как она есть.
С развитием способности видеть реальность с разных сторон мы, например, видя, как кто-то ругается или поступает дурно, понимаем, что он ведет себя так потому, что страдает. Эти слова очень точно отображали то, что рассказывал у себя на лекциях Илья. Итак, вернулись к тому, от чего вышли. Самый большой вред, который человек может сам себе причинить, — это злиться на кого-либо. Ну, а понимая это, уже не так злишься на человека, начинаешь испытывать что-то вроде сострадания, чуть ли не относишься к нему как к больному ребенку. Появляется желание помочь ему, а это возможно, если проявлять спокойствие и доброту. Именно в этом и состоит цель Дхаммы: практиковать искусство жить, искоренять ментальные загрязнения и развивать хорошие качества ради собственного блага и ради блага других.
Существует десять благих качеств ума — парами, которые необходимо совершенствовать, чтобы достичь конечной цели, состояния полного отсутствия эгоизма. Эти качества постепенно растворяют эго, приближая тем самым освобождение.
Первая парами — это неккхама, отречение. Например, монах отрекается от мирской жизни, не имеет собственности и живет подаяниями. Ну а нам на курсе дают такую возможность, поскольку здесь живут на пожертвования других людей. Принимая всё, что предоставляют (пищу, жилье и прочее), мы здесь развиваем качество отречения.
Еще одна парами — это шила, нравственность. Её можно развить, следуя пяти предписаниям и во время курса, и в повседневной жизни.
Третья парами — это вирья, усилие. В быту нужно прикладывать усилия, например, для того, чтобы заработать на жизнь. А во на курсе, все усилия направлены на то, чтобы очистить ум, сохраняя осознанность и невозмутимость.
Следующая парами — это паньня, мудрость. Это понимание, которое мы развиваем внутри себя, на основе собственных переживаний, возникающих во время медитации. Через самонаблюдение мы познаём непостоянство страдания и отсутствие «я».
Дальше кханти, терпимость. Зачастую поведение окружающих может вызывать ощущение дискомфорта или раздражение. Но нужно понимать, что другие причиняют вам беспокойство по незнанию или из-за плохого самочувствия. Тогда раздражение уходит, остаётся только любовь и сострадание к этому человеку. Так развивается это качество.
Шестая парами — это сачча, истина. Не должно быть места воображению на пути. Нужно всегда пребывать в той реальности, которую вы переживаете в настоящий момент.
Следующая парами — это адхиттхана, непреклонная решимость. Она особенно важна, когда конечная цель близка. Теперь нужно быть готовым к тому, чтобы сидеть всё время без перерыва, пока не будет достигнуто освобождение. А для этого необходимо развивать непреклонную решимость.
Восьмая парами — это метта, чистая, бескорыстная любовь. Кто-то пытается проявлять любовь и доброту по отношению к людям, но лишь на уровне сознательного ума, оставляя на подсознании напряжение. Когда же очищается весь ум, можно желать людям счастья на глубинных уровнях ума. Это и есть истинная любовь, приносящая пользу и самому человеку, и окружающим.
Девятая парами — это упеккха, невозмутимость. Это понимание, что ощущение, возникающее в любой момент, непостоянно, оно обязательно пройдет.
И последняя парами — это дана, щедрость, пожертвование. Нам приходится работать и зарабатывать, чтобы обеспечивать себя и тех, кто от нас зависит. Но развитие привязанности к заработанным деньгам, усиливает эго. По этой причине часть заработанных денег нужно отдавать на благо других. Когда возникает желание по мере возможности помогать людям, мы понимаем, лучшее, что можно сделать для людей, — это помочь им найти путь, ведущий к освобождению от страданий.
На курсе випассаны есть великолепная возможность развивать все десять парами. Приятный голос закончил фразой, что, практикуя, мы развиваем все десять парами, а это поможет достичь конечной цели.
Холодный вечер предпоследнего дня курса, последняя ночь «благородной тишины», двенадцать часов до прекращения молчания окружающих, грань, за которой — очередная неизвестность, пустота, отделяющая от безумной суеты мирового муравейника. Столько дней мне удалось пробыть наедине с собой, слушать своё тело, свои воспоминания, свои мысли. Плевать, что за это время я не трансформировался в просветлённого, не мутировал в сверхчеловека, не стал избранным, Нео, Антоном Городецким или ещё каким-то магом. Хотелось, конечно. Но всё это игрушечные развлечения. Самое же главное, что мне подарили способ работы с собой, показали путь к гармонии. Когда-то, придя в посёлок Шерпагон после трудного похода, я сидел на склоне одного из гималайских хребтов и смотрел на заходящее солнце, зажигающее миллионы огней на небе и снежных спинах гор, я слушал, как поют горы, ловил всем телом ветер и плакал. Я молился. Искренне, честно молился. Но не просил ничего ни у кого из богов, а только сливался молитвой с песней природы. Я сидел и дышал в такт ветру, а местные жители, собиравшие рядом травы, добродушно улыбались. Тогда было очевидно, почему Сиддхартха Будда родился в Непале, что нашел Рерих в Гималаях, зачем Усуи ушел в горы на 21 день. Они все были в этот момент здесь. И это была Гармония. Во всём чувствовалась безусловная любовь. В те минуты я познал счастье. Сатори. Но это было несколько мгновений. А сейчас же у меня появилась практика, с помощью которой можно снова прийти к такому состоянию. Однажды, может, через несколько недель, а может, и месяцев, но однозначно у меня получится достичь этого.
Я перевернулся на живот и уткнулся в подушку, расслабив тело и наслаждаясь мягким теплом одеяла. Приятные ощущения стали обволакивать тело, и внезапно в голове всплыл образ, другой, третий. Перед глазами проплыла Вера, и где-то сзади отчётливо прозвучал её голос: «Ты ведь меня не любишь. И никогда не любил. Тебе просто удобно, что хорошенькая девушка рядом с тобой», — в этот момент я полностью был с ней согласен. Да, не любил её. Никогда. Ни её, ни остальных. Я просто влюблялся и пытался их добиться, ставя на первое место свои ощущения и переживания. И плевать мне хотелось на их желания, мысли, цели, когда они шли вразрез с моими, зато всегда поддерживал, если это совпадало с тем, что хотелось мне. Мне нравились девушки, они привлекали физически, с ними было интересно проводить время, они доставляли удовольствие в постели, но я разочаровывался в них, стоило лишь им лишить меня чего-то из этого. «Все друзья тебя бросят, и ты останешься один», — прокричала где-то слева Арина. «Один… один… один», — ответило эхо в голове. «Но ничего, однажды ты встретишь свою девушку и поймёшь, что это оно, то самое чувство. Тогда тебе станет неважно всё остальное, и ты удивишься, как много раньше принимал желаемое за действительное. Тогда тебе станет понятно, что это и есть любовь», — объясняла неизвестно откуда появившаяся Надя. «Всё равно, где она будет находиться — рядом с тобой или где-то далеко, тебе будет просто хорошо от того, что ты знаешь, что она есть где-то. И ты будешь готов ждать её сколько угодно, ни к кому не ревнуя», — на этих словах Алёны мозаика начала складываться. Столько лет я метался между неясными целями, бросался то туда, то сюда, столько лет тратил впустую… Хотя нет, не впустую! Это ведь колоссальный опыт, благодаря которому теперь я знаю цену многим чувствам, да и сами чувства тоже знаю! Сколько же раз я уходил от этого, оправдываясь самым нелепым образом! А вдруг она была много лет рядом? И что же тогда меня сдерживало? Почему так боялся? И ведь пару лет назад я признался себе в том, что неравнодушен к ней. Мы таким удивительным образом встретились снова, а я её отпустил. Но ведь не бывает так, это же не просто, не случайно у нас совпали отпуска, у меня, живущего в Петербурге, и у неё, живущей в Торонто, не случайно же мы оказались в одном провинциальном городке в одно и то же время, ну не могли абсолютно чужие люди взять и встретиться так по дороге на один сеанс в кино! А мы встретились! И ведь в груди что-то неведомое возбуждённо пылало. Мы же ведь точно не будем вместе — всё уже сказано, она останется в Канаде, мне милее Россия, в крайнем случае, Азия. Да, мы очень неудачно расстались в прошлый раз. И снова всё как в песне:
Мы с тобой одной и той же породы.
Да, мы слишком похожи,
Значит, выберут нас на роли
Совершенно случайных прохожих.
(«Ветер», Р. Кауперс, Brainstorm)

И не смотря ни на что, она мне милее всех на свете, ради неё хочется жить. О ней всегда я вспоминаю с тёплой улыбкой, и в тот же миг на душе становится светлее. Одно только имя её стоит особняком от прочей мирской суеты.
Это похоже на фильм «Фонтан». А что, если именно она — та самая. Именно её год за годом, жизнь за жизнью, тысячелетие за тысячелетием я ищу среди пространств и миров. И снова в голове заиграла песня, где каждое слово наполнялось новым смыслом открытия:
Скажи, а сколько пришлось скитаться,
Среди туманных миров скитаться
Затем, чтоб мы, с тобою мы друг друга нашли.

Я молча вторил приятному голосу Анциферовой, ярче и ярче переживая смысл старых слов:
Но всё же тебя я ищу по свету,
Опять тебя я ищу по свету,
Ищу тебя среди чужих пространств и веков.
(«Ищу тебя», сл. Л. Дербенёв, из к/ф «31 июня»)

И что-то каждый раз останавливало меня. Но теперь что-то изменилось. Во-первых, мне известна эта практика випассаны, используя которую, я могу и вовсе остановить этот безумный цикл перерождений, стоит только продолжать медитации ежедневно. Во-вторых, я решил, что именно с ней хочу быть во что бы то ни стало. В-третьих же, теперь я чувствовал в себе силы сделать что-то действительно серьёзное. Все преграды, выстраиваемые моим умом, рассыпались карточным домиком перед пониманием простой истины: мы будем вместе. Пока я не знаю, как разрешить всё то, что наворотил, как приблизиться к ней, но обязательно что-нибудь придумаю. Всё, решено, вернувшись с ретрита, начинаю усиленно работать над тем, чтобы через год оказаться рядом с ней.