День 10. Mangalam

Доброго утра, мир! Новый день обещает быть совершенно отличным ото всех предыдущих. Ещё вчера нам твердили про какую-то мета-медитацию, весь же курс повторялось, что на десятый день произойдёт нечто невероятное, именно ради этого многие и едут сюда снова и снова, последний день ретрита сравнивали с бальзамом на рану, которую мы девять дней болезненно оперируем. И вот этот день настал. Через несколько часов ещё и разговоры начнутся. Что ж, продолжу делать что начал, и будь что будет!
В умывальной я взглянул на заросшее густой щетиной лицо. Кривой червяк морщинки на переносице, казалось, вскоре обзаведётся сородичами. В глазах же происходило странное неуловимое изменение — нет, я их узнавал, видел и раньше, но что-то было не так. Времени оставалось мало до начала, а рядом ещё десяток жаждущих умыться стоял, скромно понурив головы, потому я решил вернуться к изучению своего отражения позже.
В прихожей, пока переобувался, мне бросилась в глаза очередная записка с информацией на день: после общей медитации с 8 до 9 утра нам должны были дать некую мета-медитацию, нечто хорошее и приятное, рядом же было напоминание про окончание благородной тишины. В ожидании чего-то нового и необычного я и направился в дхамма-холл по детально знакомому пути сквозь холод и грязь.
Думаю, если учесть смену невыносимой боли в ногах на терпимый дискомфорт с онемением под конец, то да, медитация оказалась необычной. И первая утренняя, двухчасовая, и общая часовая, что начиналась в 8:00. После неё довольно долго разжёвывалась важность хорошего позитивного намерения и по нескольку раз объяснялось значение каждой фразы, произносимой во время пресловутой мета-медитации. Пока её нам давали, я измучился в конец: ну невозможно после и без того тяжёлой випассаны сидеть ещё почти час и слушать детальное пояснение пятиминутной техники. На ом-хилинге было что-то подобное, но подготовка к пятиминутной молитве о благе окружающего, о благе всего живого, всей планеты заняла разве что минутой больше времени, чем сама практика этого. А здесь — час! Целый час. А затем ещё пять минут мы сидели и желали счастье и любовь всему вокруг, обыгрывая восточным образом знакомую всем советским детям формулу, частенько писаную на стенах новостроек: «миру — мир!». Затем звук из колонок растаял. Ни Гоенки, ни переводчицы не было слышно. Помощник учителя продолжал сидеть всё так же неподвижно на своём месте. Мы ждали. Прошла минута. Студенты ворочались и недоумённо поглядывали друг на друга. Мы настолько привыкли за всё это время жить от звонка до звонка, ну или, как здесь было бы точнее выразиться, от гонга до гонга, выработали рефлексы, приучились действовать по приказам, что отсутствие какого-либо наставления приводило нас в состояние лёгкой паники. Прошла ещё минута, и напряжение усилилось. Кто-то попытался было задать вслух вопрос, но его резко остановили. Странно, ведь тишина должна была окончиться уже. Ещё пять минут вскормили глухую напряжённость. Помощник учителя уже поднялся и, не сказав ни слова, медленно вышел из зала. Непонимание происходящего усиливалось с каждым мгновением, затмевая своей важностью боли в ногах. Наконец у кого-то терпение, видимо, лопнуло, и несколько студентов молча поднялись и неспешно направились к выходу. За ними проследовали ещё, ещё и ещё, пока весь курс не вышел на улицу. Состояние напряжённого ожидания нарастало ещё больше, словно воздушный шарик надували до момента, когда его насыщенный цвет блекнет, становится более матовым, а затем сменяется полупрозрачностью с оттенком изначального цвета шарика, а его продолжают надувать, надувать, пока он не лопнет с оглушительным взрывом. И взрыв этот произошёл на улице:
— Ну что, привет, страдалец! — обратился ко мне оказавшийся вдруг снова рядом сосед с места №46 и протянул руку. Я что-то лениво ответил. Где-то рядом послышались ещё несколько приветствий. Словно отдалённые неясные глухие шумы в заснеженных горах раздавались то там, то здесь эти первые фразы, сгущаясь с каждой секундой, и обрушились наконец на территорию лагеря оглушительным грохотом лавины, несущейся откуда-то издали, и подминающей, перемалывающей всё на своём пути. Площадка возле мужского корпуса наполнялась десятками незнакомых голосов, накладывающихся друг на друга. Я зашёл внутрь и пробрался в комнату. Некоторое время в недрах моего сознания происходили неведомые процессы, разговаривать не хотелось. Через несколько минут вошёл один сосед, за ним и второй. Мгновение тишины как перед первым знакомством, мы смотрели друг на друга. Воздушный шарик лопнул окончательно.
С прекращением благородного молчания и началом благородной речи (впрочем, так только должно было быть, не более того) мы могли общаться, но всё же запрещались физические контакты любого рода. Сегрегация оставалась, но уже не столь жёсткая. На обед, к примеру, семейные пары уже шли рядом, хоть и по разные стороны ограничительной ленты. Берлинская стена рухнула. В столовой исчезло белое полотно, отделявшее мужчин от женщин, и мы теперь могли видеть друг друга. Стол же в обед ломился от угощений. Скромная вегетарианская кухня сменилась богатейшим разнообразием блюд, хоть и так же вегетарианских, но невообразимо вкусных и фантастических. Супы, гарниры, салаты, фрукты, овощи, хлебы, печенье, орехи, сладостей только с полдюжины видов! Столовая гремела. Сейчас всё это походило на детский летний лагерь. Вряд ли что-либо в этом мире могло заставить молчать этих людей. Меня же спасала привычная сдержанность, хоть и она уже давала слабину.
Я вышел на улицу и вглядывался, улыбаясь, в цветастый небесный шатёр, куполом раскинувшийся над нами. В груди что-то радостно стучало, а в голове звучали мелодии танго. Люди проходили мимо, взахлёб рассказывая друг другу всяческие истории, показывая что-то, а я закрыл глаза и слушал музыку внутри. Астор Пьяццолла приводил в движение застоявшееся тело. Я выпрямился, подался грудью вперёд, руки приподнялись в плавном движении. Ш-ш-шаг, два, три, е-щё. Тэ-а-эн-гэ-о, тэ-а-эн-гэ-о. Тело подалось вправо, вперёд, дальше и дальше, я двигался по кругу, временами открывая глаза, слушал музыку и вразнобой делал любые фигуры: пассо басико, полухиро… мне было всё равно, что происходит вокруг, сейчас существовало только движение. Партнёрши не было, но я и не нуждался в ней — движение вытекало само. Ш-ш-шаг, два, три, ещё. Вдох-а, выдох-ха…
Спать днём уже не пришлось. Молчать явно уже никто не собирался, шум стал постоянным синонимом корпуса. Разговоры сливались в бесконечный гвалт, улыбки, смех, хохот и прочие звуки наслаивались на этот ком беспредельного звука. Люди делились своими переживаниями. Го-во-ри-и-и-и-ить! Неважно о чём, лишь бы говорить. Внезапно привычный звон разделил поток шума, как бы взрезав его. Через толпу медленно шёл менеджер курса и бил в поющую чашу, и с каждым ударом болтовня утихала, люди разворачивались и направлялись к выходу. Общая медитация. Всё по расписанию. Час работы над собой. Мы вошли в дхамма-холл как в святую обитель. Разговоры здесь воспрещались и сейчас. Словно путешествие во времени — из десятого дня вернулись вновь в девятый. Или даже раньше.
Мы уселись на свои места и переглянулись с соседом, обменявшись лёгкими улыбками. Все вокруг улыбались, что казалось совершенно непривычным. В зал вошёл помощник учителя, и все студенты скромно опустили головы. Я подстелил кофту под колени и привычно подложил свёрнутый валиком плед под ноги. Вытянутая спина на глубоком вдохе громко хрустнула, я повёл плечами, повращал головой и уселся на подушку, подложенную на икры. Вдох, выдох, вдох… на выдохе кисти легли на колени. Я закрыл глаза и начал вслушиваться в голос Гоенки, дававшего краткие наставления. Сладкоголосая переводчица неотступно следовала за ним. Расслабившись с очередным выдохом, я начал.
Лёгкие мурашки пробежались по макушке, подо всей поверхностью волосистой части головы, как обычно, ощущалась пульсация. Уши я просто чувствовал, каждую их точку, не в силах подобрать название ощущениям. Напряжение в области лба, давление на веки, всё те же знакомые ощущения в области носа, описание которых не менялось с четвёртого дня. Выдыхаемый воздух путался в усах и щекотал кожу над верхней губой. Скулы создавали натяжение кожи. Я вновь проследил вниманием весь процесс сглатывания, заметив, как отличается давление щёк в области верхней и нижней челюсти. Уголки губ чуть более тёплые и влажные, чем сама нижняя губа, сохнущая при долгом молчании. На шее кололась десятидневная щетина. Внимание спускалось ниже. Напряжение мышц шеи, пульс и разница температур в разных её участках были мне знакомы, хоть и каждый раз чувствовались по-разному. Плечи наливались кровью, и от этого я проще ощущал отличия в формах передней, средней и задней дельты. За последние дни мне стало проще наблюдать и руки, каждую их зону. Это можно сравнить с растворением чернил в воде — капля попадает в прозрачную жидкость и, двигаясь, заполняет её цветом. Именно так ум, скользящий вниманием по каждому участку тела окрашивал его выявляемыми ощущениями, прозрачный организм наливался цветами чувств и выделялся постепенно объёмом из окружающей действительности. Я добрался до ног, привычно ускорившись там, где болело, и снова поднялся, чтобы завершить круг на макушке головы. Второй цикл выделил из фона ещё ряд ощущений, сделав меня более чувствительным. Третий круг. Я опять добрался до очага боли левой ноги. На этот раз вспомнился опыт, когда удалась, так сказать, дисперсия боли на спектр ощущений. Я взялся повторить это, и мне удалось. Расщепляя слой за слоем составляющие боли на поверхности правой голени, я добрался до мелких частых сокращений мышц, что-то вроде дрожи перед участком онемения. Параллельно продолжались ощущения пульсации крови по телу. Вдруг эти два процесса совпали, произошла своего рода интерференция, и я уловил совершенное новое чувство: напряжённое возбуждённое биение от наполнения участка тела кровью. Это напомнило сексуальное возбуждение, и ум в то же мгновение, проскочив цепочку аналогий, перекинул внимание в паховую область, где происходили схожие процессы. Именно эта зона оказалась последней в списке «слепых», теперь же я отчётливо мог чувствовать каждый квадратный сантиметр всего тела. Внимание поднималось выше, завершая цикл. Неожиданно последовательное движение остановилось, и, как бы перепрыгнув с кочки на кочку, ум стал отслеживать ощущения в правом трицепсе. Снова прыжок — теперь под левой лопаткой. Очередное переключение произошло на первую фалангу левого мизинца. И во всех этих зонах было что-то общее, схожая дрожь, как там, где это началось. Через несколько мгновений внимание запрыгало активнее с точки на точку, а уже через пару минут отдельными пятнами ощущений покрылось абсолютно всё тело. Я больше не скользил вниманием сверху вниз и обратно, словно лазером сканера, чувствовал всё разом, в каждую долю секунды всё своё тело целиком. Ощущение дрожи усиливалось пока не переросло в нечто, похожее на… это, конечно, странно, но я чувствовал эрекцию всего тела, непрекращающиеся вибрации с головы до кончиков пальцев ног, возбуждение, растущее в процессе секса. Я наблюдал. Времени, казалось, прошло немало, и мне захотелось уже, чтобы это закончилось — в конце концов, подобные ощущения не могут оставлять равнодушным. Но даже намёка на завершение или смену процесса не было и в помине. Напротив, пока шло только усиление. Я старался сохранять спокойствие, продолжая наблюдать. Волна за волной прокатывались по телу. Дыхание участилось, сердце стало биться активнее. Под ногами пропал пол. Точнее, он стал мягче, а потом растаял. Воздух кругом менял плотность и наполненность. Слева впереди донеслись низкие вибрации, тяжёлый гул. Меня трясло мелко и часто. Желание прекращения этого боролось с мольбой о продолжении. Сравнить это можно разве что с тем же сексом, когда после первого оргазма, не прерываясь ни на секунду, страстное движение продолжается, нагнетая новое возбуждение, и переполненный чувствительностью орган наполняется новой порцией крови, а ты уже не в силах терпеть — тебе хочется орать, стонать от сладостной муки. Это настолько тяжело, что ты порываешься вырваться и откатиться в сторону, но при этом настолько хорошо, что хочется разрешения вторым оргазмом. И всё продолжается дальше и дальше. Второй раз длится дольше первого, а потому мука эта куда яростнее. Ты с остервенением, стиснув зубы, продолжаешь двигаться, лишь бы добраться до финала. Ещё. Ещё. И ещё. Здесь ровно то же самое, разве что для усиления требуется не активное движение, а отстранённое спокойствие. И чем старательнее я успокаивался, стараясь только наблюдать, тем сильнее росло это возбуждение. За окном проехал поезд — вот, значит, что за низкий гул я начал улавливать несколько минут назад, оказывается, так тело почувствовало приближение железнодорожного состава. Ум одновременно думал эту мысль и считывал всё, что происходило и внутри меня, и снаружи. Воздух стал тягучим и маслянистым. Я не выдержал и, громко, с усилием, выдохнув, дёрнулся всем телом. Мне хотелось сбросить с себя все ощущения, весь воздух — всё, что было. Хотелось кричать, и я пересел так, чтобы обхватить ноги и уткнуться лбом в колени. Меня трясло. Прошло ещё несколько минут, и из колонки позади донёсся приятный певучий голос Гоенки. Интонации сменялись, вскоре должна была начаться мета. Но я оказался не в силах справиться с обрушившимся на меня шквалом ощущения, а потому резко подскочил и выбежал на улицу. Судорожно нарезая круги, я пытался успокоиться. Через десять минут ноги донесли меня до комнаты, и я рухнул на матрас, нырнув в глубокий дневной сон.
Гонг разбудил, но не заставил подняться с места. Я лежал, уставившись в потолок, так и не решившись идти на полдник. В голове гудела пустота. Грудь наполняли страх и волнение от пережитого несколько часов назад. Со мной что-то происходило, и мне было непонятно, что именно. Непонятно, а от этого страшно. Опасливо взглянув на часы, я осознал, что через десять минут нужно идти на медитацию. Снова. И возможно, вновь придётся пережить всё это. По спине вдоль позвоночника пробежал холодок и остановился где-то внизу. Секундная стрелка наручных часов громко цокала, несмотря на то, что рука моя лежала опущенной вдоль тела. Мир вообще был наполнен множеством звуков, считать которые мне надоедало после пятого десятка. Глубоко вдохнув, я задержал дыхание, а затем медленно и с шумом выдохнул. Эта операция повторялась ещё несколько раз, пока гонг не оглушил меня.
Последняя общая медитация курса, последняя практика в аддхитхана на этом десятидневном ретрите. Ещё один час работы над собой и лекция. И всё. Всё закончится. Все расселись на своих местах, послышалась привычная запись Гоенки. Руки на коленях, глаза закрыты, глубокий вдох и медленный выдох. Под конец второго цикла всё стало повторяться: внимание запрыгало пятнами, эрекция всего тела обнажила и без того накалённые нервные окончания. В этот момент я вспомнил про недавние наставления. Говорилось, что в один момент, когда по телу будет ощущаться некий свободный поток без грубых ощущений, можно начать работать с ощущениями не только на поверхности тела, но и в глубине, пробираясь через плотность всех тканей. Главное — не пытаться прочувствовать форму внутренних органов, заведомо известную, а продолжить улавливать ощущения. Двигаться необходимо спереди назад, слева направо и обратно. Так же по всем участкам тела. Подобного рода практика могла бы отвлечь от безумства возбуждения. И я приступил. Медленно, словно учась ходить, внимание пробиралось сквозь слои кожи лица, мышцы, упиралось кости черепа. Дальше это, как и знания анатомии, растворялось. Я вернулся обратно. Снова попробовал, и опять стопор. Постепенно я рассеялся по ощущениям мелкой пылью. Что-то вроде потока не то света, не то воздуха медленно направилось в лицо и начало проходить сквозь голову. В памяти всплыла статья из советского журнала «Техника молодёжи», где давалось упражнение для развития гибкости ума. Требовалось абстрактную сферу из взаимопроницаемого материала вывернуть наизнанку. Сложность заключалась в том, что при прямом подходе к решению задачи мыслитель натыкается на узел, петлю, опоясывающую выворачиваемую сферу. Скажем, если наружная часть её красная, а внутренняя — синяя, то вывернутая сфера будет синей, а шов красным. И в этой статье на два разворота с подробными картинками шло объяснение, как решить такую задачку. Тогда мне и читать-то такое было тяжело. Сейчас же с потоком спереди я ощущал, как моё лицо выворачивается наизнанку и обратной маской упирается в затылок. Очень странные ощущения. И да, петля образовалась и очень мешала. Я остановился и отпустил процесс. Лицо вернулось обратно. Настала очередь сделать то же самое в обратном направлении. И здесь так же затылок упёрся в нос изнутри. Мозг отказывался воспринимать происходящее. Нереальность ощущений несравнима даже с эффектом от доброй порции забористой афганки. Я выдохнул и решил повторить опыт снова. Поток хлынул в лицо, и я почти физически ощутил, как мелкие ошмётки омертвевшей кожи, плоти, трухлявого тела разлетелись в разные стороны. Поток двигался глубже и глубже, а с лица и головы слетало всё больше и больше какой-то мертвечины, появилась визуализация, и я видел, как в пустоту улетает что-то вроде горстки пепла, обычно остающейся в фильмах от вампиров, попавших под яркий свет. Поток прошёл насквозь и вышел через затылок, сметя с головы множество непонятного нечто. Эксперимент продолжался. Теперь всё то же самое следовало повторить слева и справа. Теперь визуальная аналогия была с фильмами про мумию: от потока слева голова рассыпалась мелким песком и разлеталась в тёмную пустоту. Слой за слоем сметалось всё, от левой половины головы почти ничего не оставалось, правая же ещё частично существовала. Повторив всё то же самое справа налево, я почувствовал, что от головы осталась голая почти пустота.
Ниже. На очереди была грудь. Интересно, но туловище отказывалось исчезать, зато охотно поддавалось ощущению каждого участка внутри. Движение лёгких с бегающей по ним переливающейся цветами кровью завораживало внимание, но куда восхитительнее была сердечная мышца. Раньше я уже улавливал её сокращения, но теперь мне удавалось ощущать её всю целиком. Безаппаратное 3-D УЗИ. Изучение себя подручными средствами. Это было удивительно.
Продолжая проникать вниманием сквозь себя, я вдруг уловил очередное совмещение ощущений. Чувства на поверхности тела, постоянные вибрации, накладывались на ощущения трёхмерного тела. Дрожь, колебания участились. Мир в очередной раз стал меняться. Пола не ощущалось под ногами, тягучий воздух стал пустым и звонким, любая волна проносилась по нему почти мгновенно, не находя ни каких препятствий, точно над водной гладью. Севшая на подоконник муха, почесавший нос сосед сзади, наклонившийся сильнее обычного сосед впереди — все они порождали движением одинаково громкие звуки. Моё напряжение росло с каждым мгновением, казалось, эрекция всего тела, испытанная во время дневной медитации, была лишь подготовкой к происходящему сейчас. По ощущениям, я висел в воздухе. Весь я пульсировал сильнее и сильнее, пока наконец не разорвался на части. Это было как оргазм всего тела. Я разлетался и рассыпался в пыль, растворяясь в окружающем эфире, воздух вновь вдруг стал густым и вязким, теперь он поглощал каждую из разлетевшихся частичек. Мира больше не существовало. Не было и времени. Одно только единое и безымянное нечто, всеобъемлющее и всемогущее. Не было никаких богов, не существовало ни рая, ни ада, даже деление на вселенные и на миры оказалось условным — не существовало ничего ровным счётом кроме этого Нечто. Оно было и не было, существовало и не существовало, умирало и рождалось. Нам твердили, что всё — аничча. Оказалось, что аничча и есть это ВСЁ. Нечто непостоянное. Оно местами сгущается, уплотняется и реализуется в камень, мгновенно растворяется и тут же другая его часть собирается в магнолию. Все эти метаморфозы происходят столь быстро, что кажется, будто стёклышки в калейдоскопе пересыпаются. Этих фигур вокруг мириады. А вот между ними возникает другая плотность — это звук, а вот — свет. Нечто сжалось в новую волну, пошли вибрации от одной вздыбленной фигурки к другой — это эмоции. Плотность изменилась, и теперь появилась вера: Нечто, вздыбившееся в одной точке фигуркой человека само из себя создало нового бога и веру в него. И подобное происходило и исчезало везде и всюду. Нечто пульсировало своей изменчивой непостоянностью.
И вот я увидел себя в прошлом, а рядом — в настоящем, вокруг вспыхивали островки жизни. Затем добавились и иные, где виделись совершенно другие лица. Все что-то делали, появлялись и исчезали. Но на всех был единый поток мыслей. Хотя нет, это был не поток — всё тот же всеобъемлющий тягучий эфир, создаваемый всеединым Нечто. И тут я понял, инсайт, пойманный мною несколько лет назад, инсайт, расписанный на много листов, являл собою истину — сейчас это всё происходит прямо здесь. И оно бесконечно. Нечто — это я, это мой сосед, это плед, это дхамма, это зал, это медитация, это эмоции! Но мы не являемся этим Нечто, мы лишь его проявления. Оно создаёт нас, потому что не может не создавать. И жизнь, и смерть тоже создаются им, потому что это проявления пульсации великого Нечто. В некотором роде, теория реинкарнации верна — мы рождаемся, умираем и перерождаемся вновь. И чем больше набирается на нашем участке санкхар, тем точнее повторится предыдущая фигурка. Но избавившись от всех санкхар путём наблюдения, участок разглаживается и осознаёт себя как часть единого Нечто. И вновь изменения продолжаются. А всё это сопровождается одним чарующим звуком, гулким и глубоким, резонирующим в бесконечности, звуком, подобием которого является привычный нам «Оум».
Постепенно я стал ощущать себя в разных участках, и все частички вновь сжались вместе, я снова осознавал и чувствовал себя. Долгий выдох проследовал за глубоким вдохом. Оканчивалась мета. Состояние счастья и благодарности лилось бурными потоками отовсюду. «Take a rest», — донеслось со стороны помощника учителя, но мне не хотелось никуда выходить. Так я и просидел до начала лекции.
Последняя лекция подводила итоги, резюмировала всё, что было сказано за эти десять прошедших дней. Практика випассаны помогает расщепить на части видимую реальность, чтобы достичь той самой конечной, предельной и неделимой истины, чтобы наконец освободиться от иллюзии некоего «я». Ведь именно эта иллюзия и есть источник наших бед, влечений и отвращений. Но недостаточно признать на уровне интеллекта эту иллюзорность — необходимо непосредственно на своём собственном опыте пережить эту пустотную природу феномена ум-тело, бесконечно меняющегося, неконтролируемого. Только это поможет растворить эго и указать путь к освобождению от влечений и отвращений. И не важно, какими бы ни были наши религиозные верования, всё равно мы продолжаем чувствовать себя несчастными, пока остаёмся эгоцентричными.
Будда открыл, что всё возникающее в уме сопровождается физическими ощущениями. Следовательно, когда медитирующий исследует ментальный или физический аспект феномена «я», необходимо осознавать ощущения.
Технику випассаны Будда объяснил в Сатипаттхана Сутре, в «Беседе о развитии осознавания». Эта беседа состоит из разделов, в которых рассматриваются различные аспекты техники: наблюдение тела, ощущений, ума и содержимого ума. Но каждый из этих разделов завершается одними и теми же словами. Как бы ни начиналась практика, независимо от отправной точки, медитирующий должен пройти через определенные стадии, переживания на пути к конечной цели. Именно они и выражены в словах, повторяющихся в конце каждого раздела.
На первой стадии медитирующий осознает плотную, составную реальность, проявляющуюся в виде грубых ощущений в теле. Например, мы осознаем ощущение, возможно, боль. Какое-то время боль ощущается, но, в конце концов, проходит.
На следующей стадии переживается появление и исчезновение ощущений одновременно и непрерывно. Грубые, плотные ощущения растворяются в тонких вибрациях, возникающих и исчезающих с огромной скоростью, и твердость ментально-физической структуры исчезает. Сильные, бурные эмоции и грубые ощущения растворяются в вибрациях. Эта стадия называется бханга — растворение, именно здесь мы переживаем предельную истину ума и материи, постоянное появление и исчезновение, отсутствие какой-либо твердости. Это важно, потому что только тогда, когда мы переживаем растворение структуры ум-тело, исчезает привязанность к ней. Тогда в любой ситуации сохраняется непривязанность. Глубоко лежащие загрязнения, санкхары, всплывают из бессознательного на поверхностный уровень ума. Мы наблюдаем их, и они исчезают. Неприятные ощущения используются как инструмент для избавления от старых санкхар отвращения, а тонкие, приятные ощущения — как инструмент для избавления от санкхар влечения. Таким образом, сохраняя осознанность и невозмутимость по отношению к любым переживаниям, мы очищаем ум от всех скрытых в его глубинах комплексов и всё ближе и ближе приближаемся к цели.
Чтобы достичь нирваны, необходимо пройти через все эти стадии. Скорость достижения цели зависит от того, как быстро идёт работа и насколько велик запас прошлых санкхар, которые необходимо искоренить. Но в любом случае, осознавая ощущения, очень важно сохранять невозмутимость. Санкхары возникают вследствие физических ощущений. Невозмутимость помогает бороться со старыми и предотвращает появление новых.
Не следует превращать медитацию в игру, постоянно меняя техники, ни одну из них не практикуя серьёзно. Если делать один-два шага в одной из них, а потом менять её на другую, никогда не удастся продвинуться вперёд. Не нужно распыляться на попытки. Конечно, можно пробовать различные виды техник, чтобы найти ту, которая больше подходит. Но, найдя, надо практиковать её серьезно, чтобы достичь конечной цели. Завершая лекцию, сладкий женский голос прощался с нами самым лучшим пожеланием: «Пусть страдающие люди во всем мире найдут путь освобождения от страданий».
Удивительно получается! Ещё несколько лет назад у меня случилось озарение, инсайт, родилась идея, доставившая массу радости в период появления и заставившая изрядно поболеть не готовую к этому голову. Тогда это всё происходило на уровне прочтённой мудрости, теперь же мудрость эту удалось пережить в медитации. Но куда более удивительно то, что мысли, пришедшие тогда в мою шальную голову, были учением Будды с двух с половиной тысячелетней историей. Я просто считал со всеобщего эфира идею, нашёл подтверждения ей в книгах и статьях, совместил всё вместе и описал. Но как применять, так и не понял. И вот, спустя годы, жизнь вернула меня к этим идеям, дала возможность пережить это на себе и показала практическое применение. Давняя теория получила прикладную функцию. Теперь я знаю причинно-следственные связи этого мира, имею замечательный инструмент, практику для самосовершенствования и самоочищения. За эти десять дней стало понятно, для чего пришлось получать такой опыт отношений с девушками, а самое главное — появилась цель. Отныне каждый день мой будет содержать медитацию. Придерживаясь десяти парами, помня про данные мною пять обетов, я продолжу выстраивать гармонию с этим миром. Живя такою жизнью, я смогу прервать колесо перерождений. А если так, то просто необходимо воссоединиться с Ксюшей, за которой столько жизней я мчался. Уж если прекращать эту беготню, то прекращать красиво, завершив все начатые дела.
За вечер, ночь и следующее утро мы со всеми студентами много общались, все перезнакомились и обменялись контактами. Сто необыкновенных человек собрались все вместе для занятия одной практикой. Сотня совершенно разных по социальному статусу, по возрасту, знаниям, опыту, интересам, абсолютно непохожих по интересам в обычной жизни, но одинаково добрых и счастливых людей десять дней прожили вместе и духовно сроднились. Мы стали одной семьёй.
Проснувшись в привычные четыре утра, мы с сожалением заметили, что гонга в обычной жизни точно будет не хватать. Пошутили даже на тему мелодии для будильника. Последнее утро в центре, скоро мы будем в городе. Наверное, поэтому захотелось побриться. А может, от того, что шею слишком колола щетина. Так или иначе, но я оказался перед зеркалом и вглядывался в отражение. Оттуда на меня смотрел молодой парень с юными блестящими глазами, без мешков под глазами и без единой морщинки над бровями. Свежие щёки по-мальчишески горели румянцем. Это был не я. Ну, точнее, я, но пяти-семилетней давности. Отойдя от зеркала, я заметил, что плечи у этого парня расправлены, а осанке можно только позавидовать. В теле читалась юношеская лёгкость.
Наутро была ещё одна медитация, обычный завтрак, а затем — рассказ о помощи в организации подобных ретритов. Потом нам вернули наши ценности, которые мы сдавали на хранение, — документы, деньги и телефоны. Последние часы нахождения в центре мы занимались наведением порядка и уборкой территории. Разъезжались студенты добрыми друзьями.