Мокрый бугор

Майор Свищёв прибыл к нам в отдельный батальон недавно из академии. Он очень рьяно взялся за дисциплину и внутренний порядок. Количество служебных совещаний сразу увеличилось вдвое или втрое. И на этих совещаниях обсуждались одни и те же рутинные вопросы исполнительской дисциплины, внешнего вида солдат и командиров, хозяйственных работ и прочего бреда, который можно было решать в рабочем порядке, так сказать, по мере появления проблемы.

Кроме занудных и бесконечных совещаний начались изнурительные многочасовые построения на плацу по пять раз на дню.

От такой методики страдало главное: люди, потерявшие мотивацию, перестали эффективно работать над главными вопросами – готовностью техники, боевой подготовкой и проблемой неуставных взаимоотношений.
 
Немного погодя в подразделениях стали появляться случаи издевательств над молодёжью в ночное время, сержанты прикрывали безобразия. Те случаи, что доходили до офицеров, тоже стали умалчиваться. Психологический климат в части стремительно портился.
 
Все от рядового до начальника штаба понимали причину всех этих бед, но что-либо изменить было невозможно.

В тот день стояла мерзкая погода. Несмотря на летний день мелкий моросящий дождь зарядил с самого утра и к обеду припустил.

Как всегда, батальон выходил на построение в полном составе, и командир в офицерской плащ-накидке как обычно прохаживался перед строем, ожидая докладов командиров подразделений. Его маленькая субтильная фигурка размеренно двигалась вдоль разметки для строевой подготовки. Голова в щегольской шитой на заказ фуражке, закрытой сверху капюшоном, то опускалась вниз, как будто он что-то рассматривал под ногами, то вновь поднималась и поворачивалась, оглядывая строй.

Прошло полчаса. Посыльные, отправленные по всем кладовым и складам, уже вернулись, но кого-то, как всегда не было в строю по разным причинам. Никакие доводы командиров не принимались и все… стояли.

Кто посообразительней, взяли с утра на службу плащи, а большинство мокли под дождём и минут через пятьдесят были пропитаны влагой до самых трусов. Офицеры потихоньку роптали, но продолжали терпеть, ожидая какого-то запропастившегося где-то заправщика или каптёра.

Командир батальона, дефилируя на краю плаца рядом с длинным бугром вынутой из узкой траншеи для прокладки кабеля глины, в какой-то момент решил встать повыше, чтобы лучше видеть вверенные ему войска.

«Вверенные войска» лениво и отупело наблюдали за командиром.

Фигура майора Свищёва в плащ-накидке цвета хаки, прикрывающей его чуть ли не до самой земли зашла за бугорок и стала целеустремлённо взбираться на него.

Поставив на скользкую, пропитанную водой глину левую ногу в щегольском хромовом сапоге, он оттолкнулся ей и оторвал от плаца правую ногу. В этот момент левая поехала вниз и, не удержавшись, комбат шмякнулся в грязь. Поскольку он не мог вовремя подставить руки (они были спрятаны под плащ-накидкой), его ноги инстинктивно и энергично заработали ступнями, и он выполз на вершину бугра весь измазанный свежей глиной от верха груди до ног. Подставив колено и упершись ладонями, он наконец поднялся на ноги.

Строй злорадно и весело залился дружным хохотом, глядя на то, как начальник, густо покраснев, недоуменно оглядывал себя.

– Начальник штаба! – взвизгнул он, – уводите подразделения на обед! – и бегом скрылся за штабом.

Роты с бодрыми песнями зашагали в столовую, офицеры и прапорщики – в сторону КПП.