Мои воспоминания. 19 глава

В молодости кажется, что она никогда не кончится, какая наивность. Как-то в очередной раз, поссорившись с мачехой, я взяла маленькую сумочку и вышла из дома. Куда идти?
- Мама, мамочка, где ты? - прошептала я.
Слёзы текли и я молча шла по улице, брат был в Туркмении, работал военным дирижёром и там проживал с женой и маленьким сыном. Сестра жила в Намангане. У каждого своя семья, нужна ли я им... Лето, жара, я не осозновая, приехала на вокзал и взяла билет в Наманган. Поезд уходил вечером и утром прибывал на место. Билет стоил всего семь рублей, даже в те времена, это было недорого. В поезде встретила знакомого, который закончил автодорожный институт и ехал на практику в Наманган, строить дороги. Вместе было веселее, болтая обо всём и ни о чём, ночь и дорога казались короче. Доехав до города, мы попрощались, ему нужна была какая-то организация, а мне надо было ехать дальше. А дальше, это посёлок Касансай, Чустского района. А адрес...адреса я не знала, только имя родственника мужа моей сестры, Мелихонакя и всё. Просто села в поезд и поехала на деревню к дедушке. Сев в поселковый автобус, я поехала в Касансай. К своему удивлению, я увидела жителей посёлка, как если бы я оказалась здесь до революции. Хиджабов не было на женщинах, но были белые платки закрывали всё лицо и рукава на чёрных платьях, закрывали даже пальцы рук и летом, они ходили в ичигах и калошах. Мужчин без тюбетеек почти не было, в те времена Наманган держал некий Адылов и его там боготворили и побаивались. На меня все оглядывались и посматривали косо, зло сверкая глазами. Конечно, коротенькая красная юбочка и удлинённый, светло-розовый пиджак из льна, без рукавов, которые я сама и сшила. И распущенные длинные волосы, в стиле, аля Анжелика. Но я нашла адрес, который искала, зайдя в большой двор, я спросила сестру. Мне сказали, что она у родственников и сейчас её позовут. Вдруг влетает сестра и увидев меня, с округлёнными, удивлёнными глазами, плюхнулась на тапчан.
- Что случилось? Почему ты здесь? - воскликнула она.
- Ничего не случилось, просто в гости к тебе приехала. - невозмутимо ответила я.
- Как тебя ещё не закидали камнями? - выпалила она.
На что я спокойно ответила,
- За что? - с удивлением спросила я.
Выдохнув, сестра схватила меня за плечо и буквально втащила в комнату. Открыв шкаф, она вытащила оттуда платье с длинными рукавами и узбекские женские шаровая, лозим и заставила меня переодеться. Ох, как мне не хотелось этого делать. Но не уезжать же обратно. Увидев мои ухоженные руки и яркий маникюр, сестра взяла в руки ножницы, хотела отрезать ногти и стереть лак красного цвета. Тут я возмутившись, наотрез отказалась, спрятав руки за спину. И пригрозила, что если она будет настаивать, я развернусь и уеду, сестра сдалась. Она водила меня по родственникам, знакомила с ними, показывала всю красоту края, а красота была просто бесподобная. Вокруг горы и маленькие ручейки, плодовые деревья и однобокие дома сельчан. Люди правда были молчаливые и угрюмые, но не злые, как показалось в начале. Со всех дворов несли в ляганах еду, лагман, кавардак, в косушках шурпу, это потому, что гость из Ташкента приехал. Такой обычай не только в Намангане, но по всей Ферганской долине. В этом выражалось гостеприимство нашего узбекского народа. Долго выдержать я там не смогла. Прожив неделю, пряча руки с маникюром, я еле выдержала эту неделю и засобиралась домой. А ещё, я ведь папе ничего не сказала, он наверное с ума сходил, не зная куда это я делась. Но сестра, узнав, что я уехала из дома, ничего никому не сказав, послала папе телеграмму, чтобы он не волновался. Вот консператоры. Попрощавшись с сестрой и переодевшись в свою одежду, я села в автобус, до которого меня проводила сестра и поехала в Наманган. Там я зашла к другу, посмотреть, как он там устроился и он отпросившись у начальника, решил прогуляться со мной по городу, показать его достопримечательности. Затем перекусив в кафе, мы поехали на вокзал, Латиф, так звали моего друга, посадил меня в поезд, попросив проводника присмотреть за мной и попрощавшись, он ушёл. А я благополучно вернулась в Ташкент. Вот так кончилось мое второе путешествие и бунтарство. Первое было в Баку. Память возвращает меня в те года, когда мы остались без мамы, а её место заняла беспринципная, циничная и жестокая женщина. Да и женщиной то её назвать было трудно, бульдожье лицо, алчные глаза, и руки...не спокойные, вечно в движении руки. Объяснить это трудно, но однажды, придя с занятий домой, я обнаружила своего братишку, а он остался сиротой в пять лет, в маленькой комнате, в детской, на тот момент братику было уже семь лет. Мачехи дома не было, а братишка сидел и держал левую руку у груди и в глазах был такой страх, что стало страшно и мне. Я подскочила к нему и то, что я увидела, повергло меня в шок. На руке, с тыльной стороны, там, где проходят вены, был огромный ожог. Это и ожогом назвать было трудно, на руке не было ни кожи, ни мяса, а виднелась белая кость. Не понимая, что происходит, я подняла его на руки и побежала к соседке, тёти Даше, она была очень доброй и даже заговаривала боль. Но в тот момент я об этом не думала, просто молила её помочь. Брат не плакал, у него был болевой шок. Тётя Даша намазала на лист гусиный жир, приложила к руке и что-то прошептав, перевязала брату руку. Я долго умоляла брата рассказать, что же произошло, после долгих уговоров, он сказал, что мачеха приложила к его руке очень горячий утюг.
- А ещё, когда она меня купает, обливает очень, очень горячей водой. И говорит, если я кому-нибудь расскажу, она меня убьёт. И кушать не даёт. - пролепетал он, наконец заплакав.
Я была не в себе. Значит вот как она издевается над ребёнком, с которого мама пылинки сдувала?
- Она что, садистка? Или может просто сумасшедшая? - прошептала я, поднимая брата на руки и неся в дом.
Я была вне себя от ярости. Мачехи ещё не было она всегда запирала свою комнату на замок, хотя при маме никаких замков в доме не было. У нас ворота то на ночь еле запирались. Посадив брата за стол, я в ярости выбила замок и зашла в комнату мачехи, в которую запрещалось заходить. Что значит, редко бывать дома. Заглянув под кровать, я нашла там в кастрюле яйца, хлеб, жареную курицу и прочие продукты. Всё это вытащив, я заставила малыша есть. Он был очень голоден, но ел с опаской, со страхом в глазах. Что же эта фурия сделала с братом, если он даже есть боялся? Пока он ел, я стала выкидывать вещи мачехи во двор. Вдруг приехал папа на обед и увидев, какой я устроила погром, приготовился меня ругать. Но я опередила его и рассказала, что творит мачеха, папа не мог поверить. - Не может женщина так поступать. Она же говорила, что любит детей. - удивился отец.
Пришла мачеха и стала оправдываться, сказав, что нечаянно задела горячим утюгом руку ребёнка. И никогда не купала его в горячей воде. О Ааллах... Каким же был доверчивым отец. Но я настояла, чтобы эта женщина убралась из нашего дома. Я была настойчива и папа согласился. Вызвав грузовую машину, он загрузил вещи и отправил мачеху домой. Но продержался папа недолго, всего два месяца, видимо...это я потом уже с возрастом поняла, отец любил эту женщину, как говорится, последняя любовь, на закате жизни. Чем она его взяла, если он даже не видел страдания своих детей? Вернувшись, мачеха пообещала впредь так не делать. Ах, папа, папа...как я потом пожалела, что согласилась, чтобы она вернулась. Но смотреть, как мучается отец, привыкший к этой женщине, тоже было тяжело. Вроде, после того случая, мачеха немного присмирела, но верилось с трудом. Я поставила условие, если что-то подобное повторится, она уйдёт из нашего дома и уже безвозвратно. Но тот эпизод до сих пор не уходит из моей памяти, откуда в людях такая жестокость? Этого я понять никогда не смогу.