М. М. Херасков. Владимир Возрожденный. Песнь 7

Михаил Матвеевич Херасков

ВЛАДИМИР ВОЗРОЖДЕННЫЙ

ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ

Уже с вершин древес сошла ночная тень,
И ризу по горам раскинул светлый день;
Румяное чело Аврорино сияло,
Все в мире, мнится, вновь рождаться начинало:
Изображается в величестве Творец;
Владимир трудного пути познал конец;
Он в сердце ощутил неизреченну сладость,
Печаль исчезла с тьмой, явилась в утром радость.
Когда в преддворие Российский Князь вступил,
Где вкупе Законест со Идолемом жил,
Почувствовал  кругом цветов благоуханье,
Производящее Едемское влиянье;
Там длинными цвели рядами древеса,
Меж ветвей зрелися лазурны небеса;
По злату чистому источники бежали,
Поющих гласу птиц в журчанье подражали;
Стопами на лугу попранная трава
Возобновлялася и зрелася жива.
Так звезды, зримые ко тверди пригвожденны,
Бывают в недре вод в нощи изображенны;
Поверхность струй Зефир на время возмутит,
Утихнет, и в воде круг звездный око зрит;
Так былие зима в долинах умерщвляет,
Но только дхнет весна, долины оживляет.
     Владимир обращал ненасытимый взгляд,
И чаял видеть он небесный вертоград,
Который в сладостном увидел он мечтанье.
Коль нежное в душе послышал трепетанье!
Он мыслил сна сего увидеть сбытие,
И райское мужей блаженных житие.
Бросало солнце луч по воздуху светлее,
Земля роскошнее, был воздух веселее.
Почувствуя сих мест и видов красоту,
Приобретала мысль и сердце чистоту.
Как птички на древах сидящи воспевали,
Казалося, хвалу Творцу их воздавали;
Все вещи зримые, все красные места,
Казалися иметь единые уста,
Небесного Царя хотящи купно славить...
Что видел тамо Князь, не может ум предоставить,
Благоуханием наполнен воздух весь,
Нетленность по лугам простерла ризу здесь,
И животворною кропя луга росою,
Все виды облекла небесною красою;
Всегдашний древеса обогащает цвет,
Ни корень плотию, ни стебель не одет;
Лишь только видима подобна древу стала
Та жизнь, которая во древе обитала;
Зелены маслины, кустарник и цветок,
Не тело грубое, един имеют сок.
Натура облаком всечасно окруженна,
В юдоли сей очам казались обнаженна;
О коль была чиста! о коль была красна!
Как некий светлый дух являлася она:
То мужем, то женой попеременно зрится;
К чему дотронется, то все животворится;
Куда ни дхнет, там все приемлет бытие;
Жизнь, сила, красота, ликуют вкруг нее;
За нею шествуют утехи неотступно,
С ней таинство в связи и виды внешни купно;
В луга пойдет, цветы и рощи процветут,
Приходит к берегам, и воды протекут;
Ее воздушные покровы облекают,
Но зреть ее лица не часто допускают;
Вещают нам о ней земля и небеса;
Натуры дух сокрыт, но видима краса;
Нет тленности у ней, жизнь, жизнь везде едина.
Прельщает зримая Владимира долина;
Прельщают новые и злачные места,
Цветущая везде прельщает простота;
Представилась она долины во пространстве,
И рощам и полям во свойственном убранстве,
Имеет на главе лазоревый венок,
Порфира у нее прохладной ветерок;
Ветвь скипетр у нее, увитая цветами;
Едемскими она сияет красотами.
Там лев, покояся, с невинным агнцем спит,
Колючий терн, созрев, ни жалит, ни вредит;
Там ястреб горлицу не гонит, не терзает;
Борей покоится, зефир струи лобзает.

     Владимир чаял зреть не истину, но сон;
Преходит медленно места прелестны он,
Преходит, следуя светильнику возженну,
И видит меж цветов тропинку проложенну;
На все внимательный и тихий мещет взор;
То Законестов был отверстый первый двор,
Где в полной красоте казалася природа,
Толико скрытая от мудрых и народа.
Владимир малые в преграде зрит врата,
Непреходима есть сквозь оны теснота,
Златыми буквами на них изображенно:
Чье сердце чистою любовию возженно,
Кто в Боге хощет жить, в сии врата гряди;
Но грешный человек страшись и не входи!
Я в Боге жить хощу, - Владимир размышляет, -
Любовью чистою душа моя пылает;
Дерзну прейти врата! Светильник распалил,
И небоязненно ко входу приступил;
Стесненные врата как облак расступились;
Но вдруг сомкнулися, и вдруг они стеснились.
Владимир свобожден не чает быть никем!
И се является почтенный Идолем:
Он светлый вид имел, имел одежды белы.
     Все подвиги твои решительны и смелы, -
Простерши руку он, смущенну Князю рек;
 Из сих стесненных врат в единый миг извлек.
Носящий плоть свою как черную одежду,
О Князь! ты возложил на смелость всю надежду;
Хотя в тебе душа ко благу возжена,
Но любопытствует и жаждет лишь она.
Что ты преодолел, о Князь! соблазны ада,
Пришествие сюда есть первая награда;
Врата, сии врата, к блаженной жизни ход,
Чрез оны преходить обязан смертных род;
Тот шествует сюда, кто сердцем непорочен,
Ни сладостей плотских, ни гордости не точен.
Хотящий свет в тебя небесный излиять,
Мне мой Творец велел отсель тебя изъять;
Его дыханием, Его ведешься перстом,
Обрящешь мир теперь в жилище сем отвеpстом;
Версону узришь ты со Законестом, Князь;
Однако не забудь их с небом вечну связь,
Потухнет пламенник, и дух твой возмутится,
Коль паки ко мирским желаньям обратится.

     Смущения в уме Владимир не тая,
У старца вопросил:  Где хижина твоя?
Мне мнится, Идолем! обманут я тобою?
Я нищий пред тобой, ты Царь передо мною;
Пусть все Цари сберут стяжания свои,
Превысят цену их сокровища твои;
Богатство наше тлен, твое, твое нетленно;
Но ты сокровищ сих достоин несомненно.
Дороги я к тебе во мрачной тьме искал,
И долго ад меня сюда не допускал.
Почто, скажи, когда искать блаженства можно,
Через опасности к нему достигнуть должно?
Неизглаголанны я вижу чудеса:
Зрю землю новую, зрю новы небеса;
Везде мне райские места изображенны,
И мысль и зрение мое обвороженны!
     Водитель отвечал: ты видишь не мечту,
Но обнаженную натуры красоту,
Во мраке тленности сокрытую глубоком;
Взирал ты на нее доныне плотским оком.
Ко довершению святой беседы их,
Со Князем старец сел под тенью древ живых,
И тако продолжал: от мира отвращенье
Есть наше первое во свете очищенье.
Из тьмы, о Государь! составлен зримый свет;
Но в сей глубокой тьме чистейший Дух живет;
От тяжких мы оков не можем свободиться,
Лежащий мрак кругом доколь не истребится.
Бесценный камень так, объемлемый корой,
Не может взор прельщать блистательной игрой,
Доколе он лежит в кремнистом заключенье;
Приносит свет ему художника раченье.
Кремнистая кора, то наши суть тела,
Душа, то бисер в них и добрые дела.
Не думай, Государь! что басни вымышляю,
Нетленный мир тебе и тленный представляю;
Ты видел, что одет густым покровом он,
Во внешности вещей скрывает мудрость трон;
Тьма хощет царствовать над светом сокровенным,
А свет не хощет быть у тьмы враждебной пленным;
Сия родится в нас бесперестанно брань;
В последней Божия поддерживает длань;
Она тебя, о Князь! во мраке поддержала,
Когда тебя рука геенска поражала;
Ты искру гордости в душе своей возжег,
И бедства во вратах едва, едва избег.
Умерь, о Государь! сил бренных напряженье;
Светла пред Господом душа в уничиженье.
     Являет вся страна как в зеркале сия
Всех созданных вещей вид паки бытия.
Дабы перед тобой дела свои прославить,
Творец духовный мир хотел тебе представить,
Каков он прежде был и должен быть каков,
Когда он тленности изыдет из оков.
Воздай хвалу, о Князь! Создателю вселенной,
Что светит Он тебе еще во плоти тленной.
Но время, Государь, прейти от здешних мест
К селеньям, где живут с Версоной Законест.
Тебе мечтавшихся садов в стране восточной
Сии пределы суть и знак и образ точный;
Духовный въяве мир тебе изображен,
Который клятвою небес не поражен.
     Но силы, Князь! твои в долине истощенны,
Быть должны жизненной водою умащенны:
Тогда вознес сосуд на воздух Идолем,
Сосуд наполнился сладчайшим питием;
С молитвой питие Владимиру вручает:
Вкусил, и новые он силы получает;
Князь радости в душе небесны ощущал.
Пойдем! - Версонин друг Владимиру вещал:
Увидеть жаждущим сию чету священну,
Потребно в плоти быть и в духе очищенну;
Преобразилися невеста и жених,
А естьли любишь мир, не узришь  славе их.
     Владимир внешние отвергнул попеченья,
И помня словеса внушенного ученья,
За Идолемом вслед с веселием спешил;
Потом вопросом сим молчанье разрешил:
Ужели и сии места, места блаженны,
Как вкруг лежащие поля обвороженны?
Здесь вижу чистый свет, тьму видел я на тех.
Кто в здешних благодать, кто там посеял грех?
Там горесть и труды, здесь райское спокойство,
Какое той страны, и сей какое свойство?
     Вещает Идолем небесных гласом лир:
Там плотский видел ты, а здесь духовный мир.
Сие от тленности в нетленность прехожденье
Не может звездное постигнуть рассужденье.
Когда угодно есть сие святой судьбе,
Священна тайна та откроется тебе.
     Цветущие луга со старцем Князь преходит,
Все, что ни видит он, в восторг его приводит;
Склоняют, кажется, вершину небеса;
Там слышны сладкие поющи голоса;
Зефиры по цветам с шептаньем повевали;
Ручьи, цветы, леса, казалось, воспевали,
Чьи песни слышу я? - Владимир вопросил,
И старец отвечал: живых воздушных Сил;
Они, слетаяся в селениях воздушных,
Все могут из стихий составить им послушных;
Бесперестанные у вышних душ пиры
Собрав летучие частицы и пары,
То зиждут древеса, то горы, то чертоги,
Пещеры мрачные, холмистые дороги;
Дхновенья одного их зданья стоят им,
Преображаются они как тонкий дым.
Незримыми для нас составленны руками;
Нам домы кажутся пустыми облаками.
Те души плавают в полуденны часы
В озерах сладостной небесныя росы;
Ефирную в пирах они вкушают манну,
В Хориве Господом Израильтянам данну.
Ристаньем иногда заемлются они,
Колеса облачко, зефиры их кони.
Когда по воздуху к другой стране преходят,
Взвивают вихрем прах и бури производят;
Все дышит радостью и жизнию у них.
Мы чувствуем всегда, хотя не видим их;
Их слаще пение на лире струн звучащих.
Ты внемлешь гласы их Версону веселящих,
Со Законестом в сем ликующу лугу,
Животворящих вод на злачном берегу;
Увидеть может их, кто грех вoзнeнавидит.
     Владимир к ним грядет, и их во славе видит;
Колико вид их был теперь преображен!
Краснейший из мужей, краснейшая из жен,
Прельщали некогда как масличные лозы,
Теперь представились как полны цветом розы;
Едемские венцы, сплетенны из лилей,
Сияли у него и на челе у ней.
Князь видит лица их, глаголы оных внемлет,
Стремится их обнять, но воздух лишь объемлет.
Так сон в мечтании изображает нам
Любимый сердцу вид затвopeнным очам,
Прельщаемый мечтой, виденье лобызает,
Течет за ним, но тень мгновенно исчезает.
Владимир лица их мечтою признавал,
Иль хитрость некую в мечте подозревал.
Но видя Идолем в нем чувства возмущенны,
О Князь! Царю вещал, тела их очищенны;
Сиянье видишь ты, прозрачность видишь их;
Оделись в вечну плоть невеста и жених.
Не мысли, что сие виденье чародейство,
Коварство чуждо нам и чуждо нам злодейство;
Но ведай, что таков был первый человек,
Доколе плотской тьмы ко свету не привлек;
Он в сердце Божием дышал и помещался,
Любимец Божий был и манной насыщался...
Владимир рек: так мир оставили они,
И вижу души я моих друзей одни?
О сколь они сей мир недолго украшали!
Сердца друзей своих коль мало утешали!

     Не сетуй, Государь, - вещает Идолем,
Еще присутствуют они во свете сем,
Еще подлунный мир и землю украшают,
Невинные сердца еще их утешают.
Гряди трапезу к нам небесную вкушать,
Ты можешь слушать их и можешь вопрошать...
Стремится в мыслях к ним Владимир восхищенных,
На испещренный луг под тень древес священных;
Благоухание распростиралось там;
Явился из цветов сплетенный одр очам.
Едва под тень древес они прийти успели,
Незримые певцы сладчайшу песнь запели.
Одушевленным все представилося тут;
Казалося, ручьи, беседуя, текут;
Зефиры, зримому уподобляясь духу,
Приятным веяньем слова внушают слуху;
Целуются листы друг с другом на древах,
С улыбкою цветы красуются в лугах;
Во травках видится живое трепетанье;
Рождает все в душе восторг и почитанье.
Владимир рек тогда возлюбленной чете:
Я вижу Ангелов в небесной красоте;
Колико счастливы, супруг, и ты, супруга!
Но узнаваете ль во мне еще вы друга?
     Беседуй с нами, Князь! - ответствуют они;
Ты мрак преодолел и адские огни;
Тобою прелести мирские пораженны,
Мы, души съединив, соделались блаженны;
Уже не тяготит греховная нас плоть;
Нам отдал прежний вид и райску жизнь Господь;
Молитвы принял Он, увидел наши слезы.
     Но время настает полденныя трапезы.
Воссядем, Государь, под тению древес,
И снеси с нами хлеб, дарованный с небес.
Украшен яствами, цветами испещренный,
Вдруг холм приближился, никем не привлеченный;
Наполнил воздух весь приятный аромат,
И легче учинил дыхание стократ;
Плоды представились и яствы медоточны,
Каких не ведают до днесь страны восточны,
Ни Гесперидский сад, ни древний оный век,
Который здешний мир Астреиным нарек;
Небесная во снедь представилася манна,
В пустыне некогда Израильтянам данна;
Амврозия видна и сладкий нектар тут,
Напитки в чаши их невидимо текут.
Те яствы мирную беседу насыщают,
Но плоти тяготы они не ощущают.
Подобно огнь, когда металл воспламенит,
Не тяготит его, но легче учинит:
В толиком пиршестве небесном услажденье
Питалась бренность сил, питалось рассужденье,
И пресыщается беседой сладкой дух.
Не громогласная музыка движет слух;
Музыка песней тех подобие имела,
Которые поет весною Филомела,
Когда приносятся они издалека;
Нежна музыка та, и яко мед сладка.
Обворожалась мысль, обворожались взоры,
Их души радуют изящны разговоры.
Не о земных вещах беседуют они,
Беседуют о сем, коль счастливы их дни;
Колико в мире сем те люди суть блаженны,
Которых в благодать все мысли погруженны,
Которы светскую отвергли суету,
Хранят святый закон и сердца чистоту!
В беседе сладостной с Версоной Законеста
Ни ложь, ни клевета не занимают места,
Ни суесловя, ни праздных шептов нет,
Премудрость их речам законы подает;
Ко ближнему любовь, приветствы, целованье,
Восторги огненны и Бога призыванье,
Питают души их, благословляют пир,
Их всех приосенял крылами тихий мир...
Толико новое вкушал увеселенье
Владимир будто бы в священном исступленье.
Так Бога Авраам в Мамврее угощал,
Когда Пророка он в трех лицах посещал.
Владимир мыслями и духом возносился,
И чаял, что уже на небо преселился;
Что видит светлый рай. Тогда признался он,
Что не был так ему приятен Царский трон,
Ни Княжески пиры, ни громкий звук победы,
Ни слава самая, как сладость их беседы.

     О Князь! - вещал ему почтенный Идолем,
Блаженство наше ты постигнул не совсем;
Ты мира прелести навек возненавидишь,
Когда изрядства все селений сих увидишь.
Пойдем отсель... Грядут излучистой стезей,
Как шел пустынею Хоривской Моисей.
Тогда широкие представили дороги
Меж пальмовых древес кристальные чертоги;
Там своды радужны живый имели цвет,
От стен происходил янтарный тонкий свет.
Непостижимое и дивное явленье
Из удивления ввергало в удивленье.
Князь видит пред собой подобное звездам
Сиянье чистое лежащих камней там;
Там солнечны лучи, во злате заключенны,
Блистают из цепей телесных извлеченны;
Освобожденная душа сребра видна
Блистающая так, как светлая луна;
Металлы, получив из плена их свободу,
Изображают там одну кристальну воду;
Все вещи видимы душевных для очей
Во первобытности существенно своей,
Какими созданы он в духовном мире
Невидимых небес в сияющей порфире:
Нетленны, светлый вид имущи живота,
Неувядаема была их красота.
Владимир, усмотрев творений образ ясный,
Вскричал: не здесь ли Бог, не здесь ли рай прекрасный?
Коль вижу я не сон, так я ликую в нем.
Ему ответствует смиренно Идолем:
О Князь! сие не сон, на что мы ни взираем,
Дух чистый все места преображает раем.
Для непорочности пустыня вертоград,
Темница, светлый дом; спокойство, самый ад.
Господняя рука кого к блаженству водит,
Тот в мире сем Творца и самый рай находит;
Не надобно его до горних возвышать,
Он может на земли блаженны дни вкушать.
Сии очам твоим небесны зримы знаки,
Суть вещи, свергшие с себя плотские мраки;
Что видимы они так чисты, как стекло,
С них Слово Божие одежду совлекло.
Ты можешь понимать премудрость здесь небесну,
Науку вышнюю, но миру неизвестну;
Се тайны естества, но явны нам они,
Коль веры в нас горят священные огни.
Кто хощет в здешнее святилище прибегнуть,
Тот все телесное обязан есть отвергнуть,
Во сердце темного сомненья не иметь,
И данны Божеством законы разуметь.
На правом ли пути, и есть ли дух твой в Боге,
Постигнуть можешь сам в кристальном сем чер¬тоге;
Познаешь истину, познаешь сам себя;
Тебе зерцало там изобразит тебя.
Войдем, когда тебе себя познать приятно.
Коль нет, прости на век, иди отсель обратно!

     Прискорбна речь сия Владимиру была,
Дрожащая слеза из глаз его текла;
Он длани к небесам трепещущи возносит,
И покровительства от вышней Силы просит,
И рек сопутникам: друзьями будьте мне!
Вы прямо здесь Цари, я раб у вас в стране;
Откройте тайну мне святой своей науки...
С Версоной Законест к нему простерли руки,
И так рекли ему: введем тебя во храм,
Но ты не ужаснись себя, Владимир, сам…
Тогда чрез некие багряновидны тени
Они его взвели на узкие ступени;
Не раз на лествице Владимир упадал,
Не раз в чертог войти желанье покидал;
Трудами изнурен и потом орошенный,
Достигнул наконец во светлый храм священный.
     Великий свет его при входе озарил;
Смущенный Князь глаза своей рукой закрыл;
Но свет, в котором он стоял, не померцает,
Как молния глаза смеженны проницает.
Тогда внимает он священный некий глас,
Не редко слышимый внутри сердец у нас,
Но мира суета который заглушает:
Чего ты ищешь, Князь? - сей голос вопрошает.
Ищу, ищу себя, - Владимир повторял,
Себя, которого я в мире потерял;
Ищу души моей, ищу достигнуть к Богу!..
Обрящешь, был ответ, искомую дорогу;
Но ты спокойствием и счастием не льстись,
Тебе несносен блеск, от блеска отвратись;
Зри вспять себя!.. Воззрел, сияние престало,
Владимир пред собой зрит светлое зерцало;
Искусством таковым оно соружено:
Что все, что мыслит кто, на нем изложено;
В нем наша чувственность изображенна ясно,
И самые слова, вещанные напрасно;
Все наши слабости, все наши суеты;
О сластолюбие! там видимо и ты;
Там видны в леностном протекши дни покое,
И словом, видимо и доброе и злое;
Что делал в животе, что мыслил человек,
Изображается как в недре чистых рек.
В каком бы и сие бесплодное творенье
При светлом зеркале явилося затменье!
    
Владимир жаждою познать себя горит,
И внутренность свою наружным оком зрит;
Все сгибы тайные души своей увидел;
Владимир внешнего духовный взненавидел.
Хоть Гордость в нем была пожата, скошена,
Но зрелися ее на сердце семена;
И Властолюбие хотя не развивалось,
Но в глубине души как в облаке скрывалось;
Еще Тщеславие сплетало в мыслях вервь,
И Сребролюбие точило плоть как червь;
В груди, как в некоем затворенном ковчеге,
Таилась Чувственность к любовной сладкой неге.
Что слабостью души Владимир называл,
В том корень тяжкого греха теперь познал.
Владимир, мерзостей от сей сгущенной ночи
Стыдяся, отвратил слезами полны очи.
Но Идолем вешал как громкою трубой:
Владимир! не стыдись, но сам борись с собой.
И словом паче сим был смутный Князь утешен:
В сей жизни человек не может быть безгрешен;
Но ты безгрешнее из сих изыди мест.
Тогда вещал ему с Версоной Законест:
Сражайся, Князь! и будь над плотью победитель!
Смирил, смирил себя народов Повелитель;
Гнушаясь дел своих, он тяжко воздохнул,
И паки в дивное зерцало поглянул:
Ту искру видит он внутри души возженну,
Которой смертному быть должно возрожденну;
Явилась скрытою Владимиру она,
Под грудою мирских сует погребена;
Сей луч Божественный и разума светило
Грехопадение во мрачность обратило,
Но в сердце у того рождает слабый свет,
Кто в мире яко царь страстей своих живет.
Владимир, до сего живущий плоти в тлене,
Находит сам себя страстей в позорном плене.
Как отрок, гордый Царь слезами залился,
И корень истребить страстей своих клялся...
Но тщетно человек  такой победой льстится,
Когда всем сердцем он к Творцу не обратится.
Тогда Владимиру явил еще Господь
Во плоти у него бессмертну скрыту плоть,
Покрытую корой и мраками одету:
Она подобилась зари янтарну свету,
Как утрення звезда, как белый лен чиста,
Божественная в ней сияла красота.
Владимир сам в себе сладчайший голос внемлет:
На маковых цветах кто роскоши не дремлет,
Кто миру есть не раб, чей Богу дух вручен,
Тот будет плотию такою облечен.
Но Бога позабыв, кто тленну служит миру,
Хотя златый венец, хоть носит он порфиру,
Хотя пастуший жезл: таким спасенья нет!
Они земля, и плоть таких земля возьмет.
     Владимир возопил во сладком восхищенье:
Полезно смертному такое просвещенье!
Клянуся именем вселенныя Творца,
Что в подвигах благих пребуду до конца;
Я ныне сладости мирские отвергаю:
Коль нужно то, венец с главы моей слагаю.
     Ты можешь, Государь, прейти спасенья путь, -
Вещает Идолем, - но в клятве смел не будь;
Коль клятва, данная тобой, не сохранится,
Она тебе в напасть и в скорбь преобратится;
Спасенья вечного нам клятва есть залог,
В ней святость кроется, и первый клялся. Бог;
Хотя внимаема единым клятва слухом,
Но ею сносится наш дух с Господним Духом.
От Византийских стран грядущий человек,
Который в подвиге святом проводит век,
Кир, Кир тебе, о, Князь! искомый путь покажет,
Как душу учинить угодной Богу, скажет...
Владимир Кира зреть душою воскипел;
И только пожелать свиданья с ним успел,
Вдруг облак перед ним лежащий рaсстyпился,
И Кир сединами украшенный явился.