Прятаться больше не с кем. Party 7

Мы сидим на полу, на выцветшем от времени ковре, голые, друг напротив друга. Кей дрочит мне пальцами ног.

— Сейчас жарко. Каждая клеточка тела выделяет огромное количество пота. Хочу побриться налысо, чтобы не мыть голову по два раза за день.

Я отрываю одну руку от пола, опираться одной рукой не очень удобно, тянусь к сигаретам, беру одну, сжимаю её губами, ищу зажигалку, ворс у ковра глубокий, она где–то потерялась, хлоп–хлоп, нахожу, захватываю двумя пальцами, прикуриваю.

— Мне хорошо будет лысой?

Заткнись, Кей, дрочи, дрочи, дай мне сфокусироваться на твоих сосках.

— Ни расчёсок, ни фена, ни укладки. А? Что скажешь?

Я скажу тебе, вот что я тебе скажу сейчас — дай мне кончить.

— Парочка лысых, хахаха, только один из них с большими сиськами.

Она останавливается, протягивает правую ногу к моему рту — я скольжу взглядом вниз, к пи*де, там всё протекло, смазка, как паутина, тянется от дыры к ковру, липкая, полупрозрачная — я вставляю ей сигарету между двумя пальцами ноги, Кей выворачивает ногу, делает три затяжки и возвращает мне сигарету, и возвращает ногу на х*й. Продолжает уверенно дрочить.

— Постричься налысо — я серьёзно. Мне жаль волосы, но что зимой, что летом с ними одни проблемы.

Сосок. Сосок. Ареола. Пальцем вокруг соска, и по нему, трогать, кусать, сжимать, лизнуть и слегка касаться подушечкой пальца. Холодить и согревать.

— А тебе как больше нравится? Ты же тоже, хахаха, не всегда был лысым.

— Ну, смотря в каких местах. Нерегулярно, но я всё–таки бреюсь.

— Я не про..аа..ты про лицо? Или подмышки?

Кей ускоряется.

— Именно. То, о чём ты подумала, я тоже брею, как видишь.

Пальцы Кей соскальзывают с члена — она его разглядывает, наклоняет в одну сторону, в другую.

— Вижу. И чувствую.

Кей, какая разница, твои волосы для меня ничего не значат, схватить тебя за хвост, подчиняя себе — есть много других способов, тебе ли не знать, тебе ли не до твоей же пи*ды — такие они были длинные раньше — что я скажу по поводу ножниц, по поводу холодных лезвий, нагревающихся от движений, вверх и вниз, х*як — и даже памяти не осталось, рыжие они были, светлые, убитые перекисью или любыми другими убеждениями о том, что значит «красота». Красота, Кей, это твоя пи*да со всеми её складками и неровностями, кровь, смешанная с другими выделениями, твои пальцы на клиторе, твои пальцы внутри и отдельные волоски, не попавшие под тупые лезвия. В следующий раз будь вообще без головы — поводов для разговоров станет намного меньше.

Я кончаю, сперма стекает по животу Кей, по её ногам. Она счастливая, легла на спину и тяжело дышит.

— Схожу в душ. Дождёшься?

— Конечно дождусь, Рэ. [следует тупая шутка про подводную лодку]

Захожу в душ. Смываю остатки спермы с члена и ворсинки ковра со спины.

Перед тем, как вернуться к Кей, захожу на кухню и беру нож, самый острый, который я сам постоянно точу, чтобы не тупился. Мы дома у Кей, она живёт с мамой, бабушкой и дедом. Время ограничено.

Заглядываю в комнату. Кей по–прежнему лежит на спине, широко раздвинув ноги. Глаза закрыты. Бесшумно подкрадываюсь к ней, сначала становлюсь на колени, беру чистое полотенце, кладу на ковёр и ложусь сверху. Нож оставляю недалеко от пи*ды Кей, начинаю вылизывать. Она не открывает глаз, выгибается, чтобы мне было удобнее, водит рукой по моей голове. Вставляю сначала один палец, через несколько проникновений — ещё один, Кей кусает и облизывает губы, веки дрожат, она мнёт правую грудь, жёстко, хватает сосок, тянет его вверх, и вверх, не разжимая пальцев.

«Как хорошо — вообще не трахаться. Не терпеть боль от желания. Я хочу, но с каждым разом становится всё больнее. Это не та боль, от которой приятно. Не та, прекращение которой гарантирует оргазменный отходняк. Не та, которую ты хотел бы испытывать постоянно или испытать даже один раз. Стенки влагалища сужаются сильнее, плотнее, чем мои губы, когда я тебе отсасываю, только в моих губах нет игл, а в пи*де есть — такое вот ощущение. Иглы дырявят меня изнутри и я часто кровоточу. Прекрати, говорю я себе, тампон — временное решение, один, второй, пачка. Если бы твой х*й был такой же вялый и мягкий, как тампон, я е*алась бы без перерывов, я любила бы е*лю с тобой. Если не с тобой, то с кем угодно, у кого вместо члена — вата».

Кей трудно кончает, чаще всего ей хорошо от процесса, а лучше всего, когда она не думает о результате. Вынимаю пальцы, вытираю их о полотенце, беру в руку нож, продолжая вылизывать. Нож полностью металлический, тёплый, на лезвии можно разглядеть борозды и потёртости. Кей кусает свой палец, я заношу нож и делаю ей надрез на внутренней стороне бедра. Она содрогается, зажимает мою голову коленями и я слизываю всё, что из неё выливается. Сегодня мы смогли. Откладываю нож в сторону, вхожу в Кей, десяток движений, не больше — и я кончаю ей на грудь. Ложусь рядом, беру её руку в свою.

— Что–то я не уверена, что вообще живу. Ручьи впадают в реки, реки — в океаны, а я могу впасть только в депрессию. И что мне вообще интересно? Мало чего. Нет цели. Есть сквозные дыры, но я и их не вижу. Можно вот хотя бы попробовать пролезть, просочиться за какие–то собственные пределы, но я трус — начиная с той точки, когда уверена, что не пролезу и застряну. Не в середине даже, а в самом начале. Голова будет уже внутри и моих воплей никто не услышит ни по эту сторону, ни по ту сторону. Провал.

Стыд, Кей. Ты пойдёшь без трусов, лишь бы не надевать порванные. Под одеждой рваную ткань не видно никому, кроме тебя. Стыдно жить без мамкиного одобрения, да? Не хватает слов поддержки, похвалы, «ты всё делаешь правильно». А вот ни х*я и не правильно. Кому ты в этом признаешься? Дерево, упавшее и придавившее тебя, сгниёт и станет трухой прежде, чем ты поймёшь, что произошло. Я не хочу быть этим деревом.

— Поменяв род деятельности, я не поменяю себя. Та же я плюс проблем побольше — нужно учиться, у меня с этим плохо. До слёз, которые только мешают.

Мы с Кей редко гуляли, редко просто ходили по улицам, разговаривая ни о чём. Один раз — балет, один раз — галерея. Кей то не могла, то не хотела, то — чаще всего — «помогала по дому». У них там всего две комнаты, а работы — как на конюшне, только успевают дерьмо выносить. Никого из нас такой порядок не напрягал — было бы хуже надоесть друг другу до отвращения.

Дома переменной этажности. Ты стоишь на углу краснокирпичного трёхэтажного и бежевого двухэтажного. Тяжёлые ботинки, юбка до середины бедра, лёгкая куртка из говна, на вид как кожаная, высокий воротник, фиолетовые кисти рук. Вокруг лежит подтаявший снег, местами чёрный, прошлогодние листья, безвременье. Ты оглядываешься, пытаешься согреться, закрывая горло воротником куртки, посасываешь указательный палец правой руки, смывая слюной лак с ногтя. Колготки продувает ветром, ноги покрыла гусиная кожа, проступили синие венки — растяжки, варикоз, следы быстрого похудения. Унитаз после еды — вот твоё похудение. Размерами порций ты себя не ограничиваешь. Переминаешься с ноги на ногу, взгляд ни на чём не задерживается, ни на ком. Гладкая лужа, покрытая тонким льдом, не отражает твоих переживаний — хорошо, что никто не придёт, выдыхаешь ты, хорошо, что никто не придёт — выбивает дрожь пальцами по пачке сигарет, хорошо, что никто не придёт — ты не двигаешься, стоишь на месте и продолжаешь ждать. С крыш срывается снег, с губ — дым. Кольца никогда не получаются. Серый, как пепел, — твой настоящий цвет.

Что ты можешь, Кей, кем ты хочешь быть? Кем станешь, когда перестанешь ныть? Никем, Кей, потому что времени у тебя уже нет.

Кей не улавливает шумов, когда мы идём по лесу. Белочки и прочие умильности скачут мимо неё, но когда я шепчу, с какой стороны белка, Кей смотрит в другую сторону. Когда я приезжаю к ней, финал каждый раз один и тот же — мы е*ёмся, не замечая кровавые лужи на простыне.

Я сажусь в электричку на Ярославском — так быстрее и проще доехать к Кей, от платформы до её дома — минут пять ходьбы. Экономлю на оплате проезда, не покупаю билет, перелезаю через заборы и хожу по путям. Необъяснимо, но так встречи становятся ещё приятнее, дорога с юго–запада на северо–восток кажется короче, я знаю, ЧТО сегодня будет, я знаю, что я могу быть другим и могу разговаривать, не вытаскивая х*й из штанов. Двадцать минут — и я на нужной платформе, ещё пять — и я под окнами Кей. Сначала звоню ей, потом в домофон, он пиликает, я выдыхаю дым и захожу в подъезд.

Через две ступеньки, через три, стучу в дверь. Кей открывает. На ней сегодня халат медсестры. Я разуваюсь, она целует меня, хватает за уши,

— Раздевайся.

— за шею. Не отрываясь от неё, я раздеваюсь, хватаю её руки, легко отталкиваю и иду в душ. Она заходит со мной, стоит рядом с ванной, пока я намыливаю тело, играет молнией на халате, смотрит как в первый раз — оценивает, примеряет, вводит и выталкивает.

Закрываю воду, вытираюсь, вылезаю из ванной, подхожу к Кей и задираю форму — трусов на ней нет. Разворачиваю лицом к стенке, вставляю палец в пи*ду — отлично. Какое—то время е*у её пальцем, потом ввожу член. Руки Кей скользят по плитке, свист, скрип, нужно бережнее, её голова почти касается стены, а, ничего, пусть контролирует себя, бью её по заднице, сильно, смотрю, как проявляются отпечатки — красные на бледно-синей коже.

Я останавливаюсь, Кей выходит в коридор, садится на тумбочку, высота — метр, она трёт пальцами пи*ду и ждёт меня. Подхожу, прошу снять халат,

— Нет.

— прошу ещё раз,

— Е*и так!

— расстёгиваю халат до пупка, чтобы вывалилась грудь. Зубцы молнии впиваются в неё, царапают, Кей притягивает меня к себе. Она целует меня, я кусаю её губы, одновременно вставляя.

Над Кей висит зеркало, оно срывается с крепления (ха, саморез в стене) и падает на пол. Ковёр смягчает падение, оно цело, я прокусил Кей губу. Кончаю в Кей, она сползает с тумбы, идём в душ.

Отдыхаем, пьём кофе, курим. Мы не одевались, Кей сосёт раненую губу.

Идём в комнату, Кей раскладывает диван, накидывает сверху простынь,

— Вые*ешь меня ещё раз?

— широко улыбается, крепко сжав ноги. Я хочу видеть пи*ду, Кей намеренно не раздвигает ноги. Беру мухобойку и бью её по бедру. Ещё раз, и ещё. Сажусь на неё сверху, так, чтобы х*й был как можно ближе к её рту. Бью по ногам. Кей открывает рот и начинает сосать. Медленно, почти не поднимая головы. Хватаю её за шею, пусть воздуха будет поменьше. Она впивается ногтями мне в задницу, бьёт по ней, я убираю руку с шеи, она возвращает её обратно. Еле заметно покусывает член.

Беру её за голову обеими руками и е*у в рот. Кей кладёт свой палец мне в рот, я его кусаю, попадая на сустав.

Отпускаю Кей, слезаю с неё, ложусь на спину. Она садится сверху, е*ёт меня хорошо, но быстро выдыхается. Кладу её на живот и пытаюсь вставить в задницу, она у неё узкая и упругая, Кей скользит пальцами по пи*де. У меня получается, х*й внутри, Кей уткнулась лицом в диван, мне не видны её эмоции, мне не слышно её эмоций, я продолжаю, пока Кей не сжимает мой член рукой.

Я вынимаю, на головке говно, слегка попахивает, но мы не придаём этому значения, делаем вид, что всё прекрасно. Вставляю Кей в пи*ду, между двух её пальцев, которыми она всё ещё бегает по краям вагины. К говну примешивается кровь, пахнет как в кабинете, где берут на анализы различные человеческие выделения, я снова беру мухобойку и хлещу Кей по спине. Она кричит, бьёт кулаком по дивану,

— Давай! Сильнее!

— приподнимает зад, я отбрасываю мухобойку, чтобы в него вцепиться, я выстреливаю в Кей, я падаю на неё, прижимаюсь к спине, хватаю за волосы, приподнимаю голову, говорю

— Я люблю тебя.

— и накручиваю её волосы на кулак. Она беспомощна, она быстро дышит, слабо улыбается, глаза полуоткрыты, я тяну её вверх, хочу посмотреть в глаза, ненависть, благодарность, покорность, ожидание унижения, грязь, похоть, отчуждение, усталость, страх — ничего.

Я отпускаю её и она проваливается в сон.