Крылатая Успеночка

Часть 1.
Экскурсионная газель битый час колдобилась по заброшенной лесной дорожке, петляя между глинистых трясин и огромных луж, не просохших к полудню после обильного ночного дождя. Поскрипывая, она переваливалась через выступавшие из земли древесные корни и осторожно, с опаской сползала в обрывистые ухабы по вязкой коварной глинке. Конечной целью этого традиционного русского драйва была известная в округе старинная деревянная Успенская церковь.
Нашу экскурсионную группу сопровождала молодая женщина, научный сотрудник городского этнографического музея. С героикой, присущей родовой славянке, она пыталась скрасить изъяны пути рассказами о местных достопримечательностях, но слушали её невнимательно. Все хором думали только об одном – когда это дорожное издевательство закончится.

- Первое уп-поминание об Успенской церкви, - вещала учёная дама, подпрыгивая вместе с нами в такт движениям газели, - относится к-к 1694-ому году. Вообще наш северный край исключительно б-богат шедеврами деревянного русского зодчества, и славные Кижи – т-только один из них. Поверьте, сегодня вам предстоит встреча с настоящим чудом Света! К-когда вы увидите Успенскую цер…
В этот миг водила, объезжая очередную лужу, не удержался на спасительной кромке и стал проваливаться в топкое глинистое месиво. Мгновенно осознав случившееся, он дал задний ход, но было поздно. Передок газели намертво увяз в дорожной, вернее, внедорожной трясине.
- Всё. Приехали, - произнёс водила с ноткой отчаяния в голосе.
- Нет-нет, нам ехать и еха…! – воскликнула наша путеводительница, не совсем понимая, что произошло.
Она не договорила, потому что газель дрогнула ещё раз и на пять дополнительных сантиметров осела в жёлтую ряску.
- Ой! - пискнула женщина, глядя на рябь, разбегавшуюся по поверхности лужи, - Володя, а там глубоко? – она умоляюще посмотрела на водителя.
- Кто знает, Дарья Михайловна. У глины, как у болота, дно вроде есть, а ступишь – нет.
Мы молчали. У всех было такое ощущение, что газель потихоньку сползает всё глубже и глубже в лужу. Водитель обернулся назад и велел открыть торцевую дверь салона. Как только дверца была открыта, он попросил всех выйти.
- А как же вы? – спросил я, осматривая перегородку из прозрачного пластика, отгораживающую кабину водителя от салона. 
- А что я. Я – капитан. Мне одна дорога. Куда газель, туда и я! – неловко отшутился водила.
В этот мил газель ещё раз вздрогнула, и по дну кабины побежала коварная струйка глинистой жижи.
- Может, разбить преграду?
- А кто чинить буде…
Газель опять предательски вздрогнула.
- Да хватит уже! – заорал водила, залезая с ногами на сидение. Стало понятно, что он смущён происходящим, - Где, наконец, у этой чёртовой лужи дно?! 
 Я попытался разбить преграду. Не тут-то было. Сантиметровое оргстекло без инструмента разбить оказалось невозможно.
- Попробуйте сами, у вас же есть монтировка! – крикнул я.
- Господи, да что же это такое! – в голос ахнула Дарья Михайловна.
Она стояла «на берегу» и дрожащим от ужаса голоском повторяла: «Как же это так? Мы же…»
- Мужики, подкладывайте под протекторы валежник. Надо задержать сползание! – крикнул один из нас.
Все разом засуетились. Кому-то пришла в голову очевидная мысль – дозвониться до МЧС. Вызов был принят. Штук пять-шесть крепких жердин, брошенных под задние колёса, остановили коварное скольжение. Водила опустил стекло и по дверце, как по лестнице, взобрался  на верх кабины.
- Володя, теперь вы настоящий капитан! – Дарья Михайловна попыталась улыбнуться, - Господи, как же я перепугалась, совсем стоять не могу! – добавила она, опираясь на ветку дерева.
 Кто-то вспомнил о припасённом в дорогу шашлыке.

Часть 2.
Мы стояли перед воротами той самой знаменитой Успенской церкви, до которой неделю назад не доехали всего-то полтора километра.
- К сожалению, войти внутрь и увидеть собственно церковь невозможно, - Дарья Михайловна виновато улыбнулась, -  скоро исполнится два года, как указом районного начальства храм передан из фондов музея на баланс города. Городские власти, вы сами видите, опечатали двери. Так прекратилась церковная деятельность, которая усилиями прихожан худо-бедно совершалась: приезжали священники, служили молебны, а по Богородичным праздникам - нередко и литургии. Люди по весне из собственных средств производили ремонтные работы. Видите новые венцы? Жил тут мастер Кузьма. Много пользы от него знала наша церковь-страдалица. А как отобрали господа начальники ключи да повесили замок (точно, как большевики в 32-ом), Кузьма и слёг. Месяц отлежал без поправки, да видно, сил терпеть неправду не осталось. С тем и помер. Вечером перед смертью записку написал: «Иду к Богу просить за нашу Успеночку, одна на Него Милостивого надежда. Прощайте, люди добрые, молитесь, чтоб достучался я». Эту записку мы в музей забрали.
- Дарья Михайловна, может, надо ехать в Москву, в Чистый переулок? Узнает Патриарх, скажет Президенту, а там, глядишь, найдётся управа и на местное начальство?
- Не знаю. У меня такое ощущение, что все всё знают. Вот, к примеру, модное нынче слово "оптимизация". Укрупняют, сокращают, а фактически разваливают. В детских садах медсестёр не стало! Одни кичатся, что денег невпроворот, а у других, как у Пандоры в ящике, одна надежда осталась. Оптимизируйте олигархов! Зачем их столько на наши головы? Или, может, богатеньких трогать нельзя – слишком нежные? Чуть что, деньги в чемодан и в бега. Мы-то здесь куда убежим? Нас можно сокращать до полного уничтожения.
Дарья Михайловна замолчала. «Круто, ох, круто разболелась душа у этой милой интеллигентной женщины, - подумалось мне, - нехороший это знак». Кто-то спросил:
- Дарья Михайловна, может, обойдётся?
- Обойдётся? – женщина вдруг сверкнула глазами, - Помните, застряли мы с вами в луже без дна? Чудится мне, что тогда мы так и не выбрались. Да, нас подобрали, горячим чаем напоили, газель тягачом выдернули, всё так, да только лужа осталась. И куда бы мы с вами теперь ни ехали, будет она всюду на нашем пути. Ей Богу будет! Самодовольная жёлтая трясина. И нет от неё спаса…

Часть 3.
Мы слушали Дарью Михайловну, а прямо перед нами происходили удивительные вещи. Крылатая Успенская церковь раскатала по брёвнышку своё дивной красоты гульбище и "налегке" поднялась в воздух метров на двадцать. Затем, начиная с нижних венцов, стала она раскатывать в небе четверик. А как раскатала, поднялась ещё выше. Брёвна прямо в воздухе меняли пепельно-бурый цвет на голубой и таяли, как печной дым над субботней банькой. Наконец, крохотный, едва видимый с земли Престол расцепил вокруг себя последние венцы алтаря и исчез в небесной вертикали.
 - Это навсегда, - прошептала белая, как мел, Дарья Михайловна и тихо заплакала.
 У меня в руке зазвонил мобильник, высветив незнакомый номер.
- Слушаю, - сказал я, отходя в сторону, - говорите. Ну говорите же, я слушаю!..