Лоре-Ли с Рейна-5 Из цикла Воплощения Лилит

Лоре-Ли с Рейна-4 http://www.proza.ru/2017/05/26/785

– Вы, госпожа баронесса, тоже знаете, та ночь была чудо как хороша.
Кровь бросилась мне в лицо и тут же отхлынула. Я почувствовала, как жар сменяется холодной маской, стягивающей кожу.
– Как вы посмели?.. – онемевший язык едва подчинялся мне.

– Я не знал, куда и зачем меня ведут, а потом… потом ничего не стало… ни мыслей, ни угрызений совести… ничего…
Когда он выследил меня, мой супруг? Я была уверена, что он ни о чем даже не подозревает. Я покидала свою спальню, когда он уходил к себе. Как же радовал меня установленный у благородных порядок – муж и жена спят порознь. Одарив жаркими ласками, барон покидал меня, и еще немного выждав, я…

Нет, ничего предосудительного, на мой взгляд, я не делала. Я просто купалась в первую ночь полнолуния. Меня научила этому галантерейщица фрау Рипль. Тогда она еще была здорова и сама торговала в лавке, это уж потом ее заменил сын, когда у доброй фрау Рипль случился удар. Матушка послала меня однажды в лавку по какой-то надобности. А галантерейщица, отпуская товар, возьми да и скажи: «Лоре-Ли да у тебя кожа светится!» День тогда выдался сумрачный, к слову сказать, и в лавке было темновато. Ничего у меня не светилось, как я не приглядывалась к себе. А она засмеялась и спрашивает: «Признайся, маленькая красотка, купаешься в Рейне при полной луне?» И рассказала, что если купаться в полнолуние, когда Луна загадочную особую силу над всем земным обретает, то лунный свет как бы прилипает к коже. Она ни то чтоб светиться начинает, но содержит в себя этот свет и волшебной красотой наполняется. Люди смотрят и очаровываются. Как будто невидимое сияние не глазами видят, а как-то по-другому чувствуют.

Я хмыкнула и не поверила фрау Рипль. А через несколько дней, сидя на утесе, задумалась: «Почему бы ее словам не быть правдой? Солнышко же оставляет свой след на коже! За лето кожа на лице и руках аж бронзовой становится! Так почему луна не может оставить «загара»?» В общем, слова фрау Рипль запали в меня и крепко там обосновались. Дождавшись ночи, когда на небо выкатится круглая луна, я улизнула из дома на берег Рейна. И мне понравилось! А кожа в капельках воды, в самом деле, так и переливалась, искрилась под луной.
С тех пор я с нетерпением ждала полнолуний. Матушка и ругала, и уговаривала оставить эту затею, и скрывала ее от батюшки. Боялась она, увидит кто эти ночные купания, да припишут мне ведьмовство. Я ластилась к ней и клялась быть осторожной.

В замке я скучала без этих волшебных лунных ночей, с полнолунием приходило неясное томление, тоска. Тянуло к маленькому пруду в глубине сада. Первое время я не решалась, очень уж все чужое вокруг меня было. А потом обжилась, привыкла, и появилась в моей жизни маленькая тайная радость. Я тщательно соблюдала все предосторожности… И вот теперь слова графа Кристиана как громом поразили меня. Мой супруг знал, следил, да еще и дружка привел – показать!

Я встала.
– Вы закончили, господин граф?

– Прошу прощения – еще только одно. С той ночи… С той минуты переменилась моя жизнь. Чувство, которое я к вам испытываю – не влюбленность, не страсть, а глубокая и мучительная любовь. Желаю ли я обладать вами? Вовсе не это желание ставлю я превыше всего. Вероятно, вы не поверите, как страстно я желаю быть с вами рядом всю жизнь. Стать крепостной стеной и сберегать покой райского сада, где будет обитать райская птица – вы, Лоре-Ли. Позволить себе умереть, лишь когда пресечется ваш путь. Всю жизнь,  день и ночь оберегать от всего, что способно хоть в малом навредить вам. Как страдаю я оттого, что своим супругом вы называете другого, который не дорожит вами в той степени, как это дОлжно быть…

Он умолк, и в тут же секунду я, не произнося ни слова, решительно направилась к выходу.
– Прощайте, баронесса, – уже в дверях догнали меня тихие слова.
Я остановилась, затем резко обернулась и бросила:
– Нет. Вы не уедете. Я вам запрещаю!

В голове у меня были не мысли, там устроила чехарду свора сумасшедших кузнечиков. Я тщетно пыталась ухватить хотя бы одного из них. Некая мысль мелькнула в какой-то момент откровений графа, и в следующий миг исчезла, затерялась в лихорадке мыслей и чувств, холода и жара, обрушившихся на меня. Мне надо было ее вспомнить, потому что в ней было нечто важное. Именно под смутным впечатлением важности утерянной мысли и ее тесной связи с графом, я – неожиданно для себя самой – не позволила ему покинуть замок.

Теперь, в своей спальне, я пыталась и никак не могла вспомнить: зачем он мне? Мысли ускользали, и я пыталась ухватить хотя бы одну, чтобы в мутном и стремительном хаосе клочков и обрывков зацепиться за что-то простое и определенное.

И вдруг оно встало передо мной и мгновенно осадило всю муть. Простое, определенное слово «Майнц», произнесенное графом фон Каролинг. В ту минуту, как оно прозвучало, я испытала секундную радость оттого, что Майнц – город на берегу моего доброго Рейна. Больше я ничего не успела подумать и сама эта мысль отошла, оттесненная другими, исчезла, оставив только ощущение: «это важно»!
Теперь наоборот, мысль об этом сделалась центральной, вокруг нее завертелись все прочие вместе с воспоминаниями о доме, о родителях и тоской по ним. Что получается? Родовые земли графа Кристиана либо расположены на берегу Рейна, либо вблизи него… Мой Рейн, «королевская дорога», река, добрая кормилица, которая порой была и коварна, и неласкова, и порой я называла ее убийцей, теперь же была мне самым желанным приютом, утешением страждущего сердца…

Размышления мои приняли такой оборот, о котором я и не помыслила бы еще час назад. Рассказ графа о том, как вдрызг пьяный барон повел такого же пьяного приятеля подглядывать за купающейся супругой, что-то во мне переменил.* Сказать, что я  была оскорблена, унижена – ничего не сказать. Но одновременно во мне всколыхнулась бешеная волна своеволия и независимости. Столько лет я была примерной послушной супругой, ни в чем не перечила моему господину. Я, вольнолюбивая и свободная, заставила себя смириться с красивой клеткой, я даже научилась в ней петь, дабы радовать своего хозяина. А для чего? Что я для него? Человек со страдающей душой? Да он даже не хочет допустить, что у меня могут быть собственные желания! Похоже, душа моя представляется барону чем-то вроде сердца механической птички с ключиком для завода.

Я готова была скрипеть зубам, едва вспоминала слова графа Кристиана, но не уронила ни слезинки. Наверное, слезы досуха выжигала, пекла внутри обида, нанесенная мне бароном. Нет, слезы не подступали к горлу, не блестели в глазах. Это вчера я могла находить утешение в слезах. Сегодня я переменилась, и я приняла решение о том, что сделаю утром.

Ночь прошла быстро. Часы, заполненные хлопотами, пролетают незаметно. Не было еще и шести, когда я позвонила и приказала горничной разбудить графа Кристиана и сказать, что я жду его у себя через четверть часа, пусть не мешкает.
Он пришел даже раньше. «Неужели так торопился исполнить мою просьбу?» – подумала я и окинула его придирчивым взглядом. По виду графа никак нельзя было сказать, что его только что подняли с постели. Он как будто вовсе не ложился.

– Господин граф, не позднее чем через час я уезжаю навестить моих родных. Вы едете со мной в качестве сопровождающего. Ступайте и, не мешкая, готовьтесь к отъезду, скоро нас позовут к завтраку.
Он проговорил в замешательстве:

– Барону не понравится…
– Я не спрашиваю вашего мнения по этому поводу, – прервала я графа. – Если собираетесь отказать мне в сопровождении, то я не принимаю ваш отказ.
– Я и не думал...
– В таком случае, займитесь делом. У вас не много времени.

Каролинг вышел, не промолвив больше ни слова, а я приказала закладывать карету для меня и седлать коня для графа.
Я не взяла с собой никого из слуг. Один только кучер сидел на облучке и правил каретой. Он доставит нас в Майнц, и более мы не будем нуждаться в его услугах, я отправлю его домой. Дальше путь наш проляжет по Рейну, путешествовать по реке гораздо спокойнее и безопаснее, чем по дорогам. Богатая карета, сопровождаемая всего одним всадником, порождает грешные мысли в умах «мирных» обывателей.
Я смотрела в окно кареты на аккуратные дома фермеров, ярко зеленеющие обочины. Пыльная, залитая горячим солнцем дорога неожиданно ныряла в лесной сумрак, стлалась под густыми плотными кронами. Граф Каролинг то скакал позади кареты, то рядом, но затевать со мной разговоры не пытался. Нынче он вел себя очень сдержанно.

Одну ночь нам пришлось провести на постоялом дворе, а на другой день еще до полудня мы въехали в Майнц. Скоро глазам открылся Рейнский простор. Я предоставила графу Кристиану позаботиться о судне, договариваться о стоимости аренды и о прочих житейских мелочах. Я без зазрения совести, переложила на  графа абсолютно все дорожные заботы. Себе оставила удовольствие от долгого пути, которым самозабвенно наслаждалась после нескольких лет жизни в замке барона. К тому же, меня не оставляла радость предвкушения встречи с родителями, с подругами и с прочими людьми, знакомыми мне с детства. Сердце мое пело, когда  я представляла, как увижу родные места, поднимусь на утес Лорелеи, сяду на камень и стану любоваться раскинувшимся передо мной простором.

Граф Кристиан нисколько не мешал мне предаваться этим радостным мечтам. К моему удовольствию он не считал, что должен развлекать меня в пути. Да надо сказать, мы проводили очень мало времени в обществе друг друга, хоть и путешествовали вдвоем. Барон ни за что не поверил бы, вздумай я сказать ему подобное. Но так и было. Сухопутную часть пути я проделала в карете, а граф верхом. Даже когда конь его скакал так близко, что я могла бы рукой до него дотронуться, граф не пытался заговорить со мной, и уж вовсе не возвращался к теме разговора, который затеял в столовой замка в ненастный день, как будто разговор тот улетучился из его памяти. На постоялом дворе сразу после ужина он отправился в свою комнату. Ах нет же, не так! Он заглянул ко мне. Убедился, что покои предоставили мне по чину, комната чистая, удобная и безопасная. Он даже запор внимательно осмотрел и велел непременно запереть двери сразу, как он уйдет.

Обязанностями, которые я возложила на него, не спрося согласия, он ничуть не тяготился. Наоборот, кажется, охотно предавался хлопотам об устройстве нашего дорожного быта. По отношению ко мне граф Каролинг вел себя с подчеркнутой почтительностью и скромностью. Не то что слова дерзкого, даже откровенного взгляда я ни разу не встретила.

Таким вот образом, легко и без каких-либо происшествий мы добрались до моего родного городка. На пристани граф Каролинг нанял извозчика и скоро передал меня в объятия родителей. Неожиданный визит привел их в состояние ошеломительной радости. Но одновременно и в смятение. Они смотрели на меня даже с каким-то испугом, как будто,  признавая дочь в богато одетой госпоже баронессе, опасались, поведу ли я себя как их дочь, или роскошная дама стыдится небогатой родни? Присутствие рядом со мной важного господина никак не способствовало возвращению уверенности к моим бедным родителям. Я даже ревниво тревожилась, что в таком состоянии они покажутся графу Кристиану смешными и глуповатыми. Однако, вопреки моим опасениям, он вел себя очень уважительно, нисколько не чванился и не кичился, и охотно принял приглашение отца отобедать в нашем доме. Позже, когда он уехал, матушка поделилась со мной впечатлением, которое гость на них произвел: «Какой славный человек, этот господин граф!» А отец ходил таким гордецом, даже в росте как будто прибавил! Уж так лестно ему было, какой важной госпожой стала его дочь, и что такой благородный господин оказался как бы в услужении у его дочери, к тому же, при высоте своего положения граф держался наравне с ним, простым рейнским рыбаком.

Лоре-Ли с Рейна-6  http://www.proza.ru/2017/05/29/2038