БУДНИ
Тяжелы все-таки капитанские погоны, черт побери, иногда просто неподъемны, и мелькает в голове жалкая и пакостная мыслишка: «а ну его в баню все это, не по Сеньке шапка - надо дать задний ход!» Некуда отступать, танкер "Юрюзань", сорокатысячник, красавец - ледовый пояс, двойное дно и "щенячий возраст постройки" - куда уж тут бежать. Третью неделю идет погрузка, Штокмановский шельф, остров Колгуев - и нефть, черная и жирная, как вологодское масло... Первыми ушли на Европу "Югра" и "Хатанга" - молочные братья нашего танкера. Вот и наша очередь...
Погрузка идет тяжело и медленно, третью неделю торчим на рейде острова. Декабрь, шторма, нервотрепка... Вся эта пакость действует на экипаж из 37 человек и даже на нашу Дуську - "дочь полка", без роду и племени собачку. Лежит бедолага у дверей камбуза и ничего не хочет. Непогода действует и на меня - устроил на ровном месте разбор полетов. Кают-компания, вечерний чай...
- Господа офицеры! Довожу до сведения - кают-компания, это наша церковь или Мекка, если хотите, и я не потерплю здесь расхристанного вида. Увижу кого в тапках или спортивных портках и, не дай бог, не бритым, опозорю на весь флот!!! Ну посмотрите-посмотрите: наша буфетчица Гульнара Гилязовна – картинка, и при виде её просто настроение поднимается, а? Гюльчатай! Подойди-ка, радость наша, и я тебе шепну на ушко, как ты славно выглядишь.
- Да ну вас, ей-богу, Василий Васильевич, - скажете тоже! - Но подошла: субординация.
- Гуля, ты в штаны не написай ненароком от удовольствия - классно выглядишь, божественно, и вокруг столько мужчин!
Груз на борту, оказывается, идем в Голифакс - Канада, и 39 тысяч тонн нефти на борту, и мы наконец вышли на простор. Четыре бессонные ночи - боюсь, а попросту ссу… Время льдов и айсбергов, безжалостные, безмолвные убийцы. Несколько лет назад я днем видел один в километр длиной и под сотню метров в высоту. И мне кажется - я его видел, а он меня нет. Он меня просто не заметил в своем грозном величии - такая махина, просто жуть! Конечно, не хотелось бы обижать и унижать профессиональные качества моих штурманов, я все-таки им доверяю, но: Голифакс - порт и город страны коньков и клюшек, а для нас, в первую очередь, - огромный нефтеперегонный завод. Поставили танкер наш на терминал под выгрузку, и команда ринулась на берег: в карманах канадские доллары и масса развлечений и удовольствий. Я остался на борту, отсыпаюсь в тишине и мозгую следующий транш. Впереди Буэнос-Айрес и месяц почти ходу до сей волшебной страны ананасов, бананов и кофе. Аргентина...
Выгрузка прошла, и началось мытьё наших грузовых танков, шум и грохот у меня вокруг каюты, будем брать дизельное топливо и флотский мазут. Приходит шипчандер с прайс-листом, любой товар на выбор, не вставая с дивана - это уже мой третий помощник расстарался. Мне в общем-то ничего не надо, взял упаковку пива для приличия. Вызвал к себе ревизора:
- Будешь брать дизельное топливо, оставь свободное место тонн на пять-шесть в каждом танке, понял?
- Понял командир, понял, - хотя вижу, что ни хрена он не понял и для второго помощника капитана сплошной геморрой - расчет и контроль за моим глупым, по его мнению, распоряжением. Поймет и оценит через пару недель, салага.
И вот наконец вышли из Голифакса нагруженные сполна, и впереди долгий путь вдоль всей Америки - на юг. Вот хоть я и нехристь ленинская, а перекрестился тайком. Идем мы навстречу теплу и солнцу, а ведь Новый год на носу, и я в очередной раз встречаю его в море.
Поздравил команду за праздничным ужином с новогодними праздниками, пожелал все, что может пожелать капитан в море, а на душе – пустота: как там дома? Понимаю: семья и дом - это стены и крепость, любовь и радость встреч. Пусто в сердце и на душе, старею. Разница с Москвой - семь часов. Поднимаюсь в рулевую рубку с бутылкой шампанского:
- Ну, зови, чиф, наших штурманов, отметим!
Забегают третий помощник и ревизор, оба уже за***, делаю вид, что не заметил, но от пистона в адрес не смог воздержаться.
- Новый год, но служба есть служба! Вопросы?
Вопросов, конечно, у молодежи нет и они все знают. Ну вот славно.
- А ты пойди, старпом, я часик постою за тебя на посту, постою - подумаю.
На утро начались проблемы - подрались моторист с матросом из-за поварихи, черт бы её побрал, а лучше всех троих прибрал, но делать нечего: надо принимать меры.
После обеда у меня в каюте старпом и стармех, и ведь каждый изо всех сил защищает своего питомца.
- Да мой Петро может...
- А мой Михайло!
Молча слушаю, пока мои командиры не выпустят пар и не остынут. Молча надеваю свой китель и галстук, звоню в рубку.
- Так! Вызовите-ка ко мне в каюту по громкой связи нашего кока!
Маргарита бледная, испуганная и в переднике, который теребит своими ручками. Оба командира накинулись радостно на "стрелочника" и обрабатывают его по всем правилам, а точнее без всяких правил. Молчу и делаю важную морду лица:
- Маргарита Васильевна, ну как же так получилось?
Плачет - единственное безотказное оружие женщин во все времена. И тут старпом:
- Марго! Вот мы тебя спишем в Аргентине и сдадим в портовый бордель!
- Мамочки! Да у меня же дочка у мамы, только в школу пошла!
- Вот-вот... какой пример, понимаешь, для подрастающего поколения.
Зашугали бедную женщину, ну вот прямо под плинтус загнали, а ведь последнее слово за капитаном:
- Значит так. Все вон! Маргарита Васильевна! Рита, черт возьми, даже не знаю с чего и начать, мы давно работаем вместе и обходилось все без нареканий и проблем, а тут, Марго? Какого хрена ты кидаешься на моряков, а?
И начинаются сплошные нюни и сопли, и мотает все это наш повар на свой передник, вперемешку со словами навзрыд:
- О-он мне обещал, у меня дите в Пензе у мамы-ыы!
- Кто?!
- Петя-ааа!..
- Ну, ладно-ладно, ступай и подумай хорошенько обо всем этом, поняла? Иначе я вас с Петей (чуть было не ляпнул, что кастрирую). Не разводи мне сырость! Никогда не научусь говорить с женщинами - и из чего их делают, черт возьми!
Звоню старшему механику и буфетчице:
- Зайдите-ка ко мне, братцы!
- Дед, вот ты сядь и послушай-посиди...
- Гилязовна! Вот тебе пузырек пунша, побудь с нашей Маргошей, просто побудь - плохо ей, плохо.
И к деду:
- Подвесить бы твоего Петра за муде на рее... жаль время другое.
Молчит. Заходит старпом и с ходу:
- Все беды от них - не пущал бы даже на трап, бурчит убитым голосом. И ведь все это я проходил когда-то один в один, круговорот прямо...
- Михалыч! А откуда у тебя такие глубокие познания по поводу борделей, да еще портовых?
- Мимо проходил.
- Так уж и мимо?
- Да, мимо, - невозмутимо отвечает старпом, - А тут ещё шнурок развязался, пришлось остановиться.
- А может каблук оторвался и пришлось зайти, - это уже ёрничает старший механик со своего кресла.
Смеемся... Вспоминаю, как прошлым летом приперся ко мне домой наш стармех - мрачный, злой и обвешанный коньяком, как новогодняя ёлка.
- Твоя дома?
- Да, в Новгороде еще.
- Можно, командир, я у тебя сегодня заночую?
- Да ты проходи-проходи, жалуйся, а я пока яишенку спроворю.
Смеется как-то странно, даже плачет что ли...
- Кольша! Коля, не дури и не пугай меня, б***-м***, поделись и вместе поплачем или... Вот смотри! Мы пришли сегодня из Европы, так? Открываю дверь своим ключом, жена в кресле смотрит по телевизору какое-то очередное "мыло".
- Привет.
- Привет.
- Есть хочешь?
- Хочу!
- Ну, ты сам пожарь себе яишницу: очень интересная серия идет.
- Четыре месяца не был дома - четыре! Давай выпьем...
В тот вечер напоролись мы вусмерть. Заполночь. Пьём.
- Ну, вот смотри, дед, ты классный механик и у тебя ведь есть вторая жена, твой любимый "Катерпиллер" в три тысячи лошадей, которую ты облизываешь каждый день.
- Да! Да, облизываю и буду... Мой дизель молчалив и надежен, не в пример будет сказано!
Ушел ведь от жены и яишницу с тех пор терпеть не может, как я сгущенку, будь она неладна...
Тропики. Жара. Скоро экватор.
Прибежал второй штурман - груз разбухает на глазах, и скоро солярка полезет из грузовых танков на палубу.
- Ну, ты понял о чем я тебе говорил в Голифаксе?
- Понял, мастер, теперь понял: плотность дизельного топлива от жары увеличилась и у нас теперь тонн тридцать лишку, командир.
- Запас карман не тянет, ты только не трепись про излишки, весь рейс впереди, всякое бывает.
Накаркал...
Экватор. Специально сбавили ход ночью и вот незримая черта нулевой параллели - ловлю себя на мысли, а как она выглядит на суше, где-нибудь в Африке или Бразилии, что у нас справа по борту. На этот раз имеем девять "младенцев", которых будет крестить местный Нептун в лице второго механика - мощный мужчина, и даже бороду клеить не надо - своя. Мое присутствие обязательно - праздник в самом разгаре, и в полном параде я прошу морского владыку:
- Будь снисходителен и возьми наш пароход под своё крыло!
Лыбится гад и уже на "кочерге", наверняка, но ритуал свят, и я тоже в это верю и ставлю перед Нептуном упаковку голифакского пива - надо же, пригодилось!
Приветствие и пиво встречается одобрительным ревом всей команды, особенно пиво.
Южный Крест на небе какой-то невзрачный и бледный - то ли дело наша Большая Медведица, все-таки я с недоверием отношусь к Южному полушарию, и север мне больше по душе.
Вторая неделя ходу, тишина во всех смыслах - и погода "еврейская": и штилевая, и вокруг ни души - не встретили ни одного парохода в пути. Боцман сколотил под полубаком что-то вроде бассейна четыре на четыре, застелил брезент и меняет воду каждый день, купаемся...
И тут не обошлось без казусов. Как-то ночью поймали акулу на самодельный крючок и баранину с камбуза, небольшая, но зверюга страшенная, боцман сунул ей в пасть пожарный лом, и всем зрителям сразу стало не по себе - такие отметины на металле можно только напильником оставить. Забили. А утром кто-то бросил её дохлую в бассейн. Гюльчатай визжала на всю Атлантику, столкнувшись с тушей акулы нос к носу, никто и не понял, что за сирена в бассейне голосит.
Буэнос-Айрес...
Огромный мегаполис и порт, а места у причала для нас не оказалось, удивительно. Стали на якорь на рейде, ждем очереди. И вот черная пошла полоса - ночью освободился причал на нефтебазе, надо подходить и становиться под выгрузку. Зацепился якорь на тридцатиметровой глубине, черт его знает за что. Решили дернуть своим ходом.
- Малый назад! Средний!
Оборвали...
Утро. У меня в каюте старпом и боцман - оба аж какие-то постаревшие и посеревшие на лицо.
- Прокакали якорь, ребятки, просрали! Садитесь... Нет, присаживайтесь, сесть мы еще всегда успеем, а пока будем крепко думать! У нас есть двое, максимум трое суток....
Молча достаю две последние бутылки "Русской".
- Идёте на причалы портофлота. Буксиры, катера и прочая мелочь - эти ребята ушлые и знают все и про всех. Вот вам "жидкий переводчик, думаю, после литра водки можно и на китайском заговорить, не то что на португальском.
- Командир! Пятитонный якорь, это ведь не банка краски.
- Согласен. Боцман, найди-ка мне ревизора по-тихому. Мы тут пошепчемся.
Заходит второй помощник...
- Ой, а что это вы тут празднуете?
- Поминки у нас, штурман, вся надежда на тебя.
- Ё-моё, а у меня нет лишнего якоря.
Быстро соображает, засранец, молодость и вся жизнь впереди, остается только завидовать.
- Зато у тебя есть лишнее топливо. Ты хоть в курсе, сколько стоит тонна солярки здесь? 800-900 американских рублей. Короче, просчитай все излишки вплоть до ведра, и мы добудем якорь к отходу, понял?
- Уже бегу!
- Ну, чиф, с богом или чертом на плечах, действуй, пока можешь расчитывать тонн на десять, пока. А десять тонн для буксира - это полмесяца работы, должны клюнуть. Ушел...
В пору благословить и перекрестить старпома на благое дело, да не знаю, поможет ли.
После обеда пришел ревизор:
- Вот, командир, 28 тонн наши железно, можете проверить мои расчеты.
Смотрю на него внимательно:
- Это ты, Павлик, сейчас меня хочешь обидеть или себя?
- Молчу, молчу-молчу.
- Грош мне цена как капитану, если я вам всем доверять не буду. Так! Значит, 28… Будем рассчитывать на 20 тонн. Сливать придется скорее всего на буксир и ночью, может, даже сегодня. Будь готов все проделать быстро и аккуратно. Вопросы? Свободен.
Поздно ночью явились старпом с боцманом, оба навеселе, и ввалились сразу ко мне:
- У вас свет горит мастер, значит, еще не спишь. Хорошие новости!
- Ну, говори-говори.
- 10 тонн надо сегодня отдать. Подойдет после пяти часов ночи лоцманский буксир. А завтра мы с капитаном Ортего едем смотреть якорь, ну, а когда привезут его к нам на борт, придется еще дать "пятерку". Итого 15 тонн, уложимся? Нет?
- Уложимся. А с вас обоих два литра "Смирновки" за науку!
- Не много будет?
- В самый раз. За битого двух небитых дают, а уж за вас!
Смеются:
- Спасибо, барин, за учебу и ликбез.
- Да всегда пожалуйста и в любое время суток!
Закончили наконец выгрузку, и якорь уже на борту, и все хорошо, и жизнь налаживается - все входит в обычное русло. Лежит красавец на палубе, свежеворованный и свежепокрашенный и ничем не отличить его от нашего старого. Уходим. Уходим в балласте и пустые на север - впереди Венесуэла и снова нефть. Штормит... И штормит крепко, валяет и швыряет нас без груза играючи и забавляясь Атлантика. Водная стихия, как и тысячу лет назад, брала и берет свою дань - железом, жизнями и судьбами. Вырвало с мясом и смыло за борт две вьюшки с швартовыми концами, развалило наш бассейн, выловили ночью полузатопленный и пустой спасательный плот без опознавательных знаков - распорот, скорее всего, зубами акул, и на "Хатанге" умер старпом - просто не проснулся. Лежит теперь бедолага в морозильной камере, и родной танкер везет его в последний путь вокруг Африки пассажиром. И когда еще "Хатанга" доберется хотя бы до Новороссийска...
Все чаще начинаю задумываться о пенсии, через год уже 50, и подсидят скоро старого мерина молодые, здоровые, полные сил и амбиций капитаны. Чувствую, уже в затылок сопят и дышат неровно. А ведь старпому было годков-то тоже всего ничего - и вот на тебе. Черные вести долетают быстрее, и команда и мои командиры притихли и притухли.
Шторм откатился на юг, и погода налаживается - считаем потери, отсыпаемся.
Ночной телефонный звонок подбрасывает меня с кровати.
- Кто? Что?
- Командир, у нас Дуська рожает!
- Не понял, куда рожает! Какая Дуська? Павлик, да ты здоров ли?
- Сами распорядились - звонить в любое время, если что-то случится, звоню.
На часах 4.30 - все, больше не уснуть. Наскоро умывшись, поднимаюсь на мостик, светает... Восход солнца в открытом океане всегда меня завораживает, даже мурашки по коже. Тоненькая полоска света, миг - и горизонт начинает розоветь на востоке и на глазах наливается цветом и красками. И вот светило ослепительным диском важно выползает из воды, и ты прямо собственной шкурой чувствуешь, как крутится шар земной в очередном витке бытия. Начинается новый день!
Старпом наш уже заступил на свою утреннюю вахту, и я интересуюсь, что у нас снова за беда на судне. Наша Дуська, оказывается, уже давно в интересном положении, а тут поболтало хорошо - щениться надумала в матросской сушилке, вот второй штурман и позвонил среди ночи. Да-аа! Пойду-ка посмотрю - любопытство берет верх и я иду во внезапно открывшийся родильный дом - такого казуса в моей практике еще не было. Публики и зрителей полный коридор, хоть и раннее утро - страшно интересно и просто страшно, что это за таинство такое - роды, пусть даже собачьи. Коробка из-под макарон заботливо застелена какой-то холстиной, и наша "Дульсинея Юрюзанская" тужится и пыжится в родовых муках. У ревизора круглые, испуганные глаза и трясутся руки:
- Троих уже! – шепотом, - и, кажись, четвертый на подходе. Может, ей помочь как-то надо, а, командир?
- Пал Палыч, она и без нас справится: хоть ты и ревизор неплохой, а акушерка из тебя никудышная. А ведь братва-то, кажется наша, мурманская. И папа их, пожалуй, из островных лаек, стервец, и на Колгуеве живет. Вон какие здоровяки!
Делаю серьезное лицо и начинаю издеваться над Павлушей - это ему за ночной звонок!
- Штурман! А ты запись в судовом журнале о сем происшествии сделал ли? Ну, как же так, у нас пополнение экипажа, соотечественники - пусть и с хвостом, да и Дуська старается и поддерживает отечественного производителя! Вполне бы могла иммигрировать в Аргентине. И еще - ты уж звони в любое время, если вдруг кто еще рожать надумает.
- Кто-о?
- Ну мало ли, я уже ни в чем не уверен, но пусть лучше роды, чем поминки! Повеселил народ от души...
- Ну, ладно-ладно, Палыч, - "папа" шутит! Ты вот лучше повара зови, должна уже проснуться. Марго точно знает, что к чему, беги.
- Кобели бестыжие! Пялитесь на бедную девочку, занялись бы лучше делами. Сглазите малышей! Разбегайтесь, - и заворковала, закудахтала вокруг коробки наша Маргарита Васильевна заботливой несушкой, - значит, все в надежный руках.
...В Марокайбо зашли аккурат в женский праздник, и погрузка началась без задержек и проволочек, вот только технические возможности оставляют желать лучшего - стоять придется долго. Наши женщины нарядны и красивы сегодня изо всех сил - 8 Марта как ни как, а ту еще и дефиле Дуняшкиного семейства - первый выход в свет! Четыре колобка - хвостики крючком и на каждом синяя и красная шерстяные нитки от "сглазу", девочка одна и при ней три братика, а на Дуняше вообще красный бант на ошейнике. Ревизор уже застолбил себе, как крестный папа, малышку:
- Назову Венесуэлой Павловной! Дочке своей подарю по приходу!
И на остальных ребятишек прямо лотерея и аукцион - нарасхват.
Собираю команду в столовой и довожу до каждого, что здесь можно и что нельзя. Венесуэла коррумпирована, и в Марокайбо есть суровые места и даже кварталы, где не любят гринго - не важно, русский ты или швед, - все одно белый. Озадачил экипаж в разгар светлого праздника - плохо...
И полетели дни просто галопом, один за другим - погрузка и просто мелкие судовые проблемы, весна, четкость и слаженность работы судовой команды, даже раздолбать некого и не за что, все хорошо так, что на душе уже не хорошо и ждешь какой-нибудь пакости. Впереди большой переход или, как у нас говорят, длинное плечо - Панамский канал - Тихий океан - Гонконг. Свой очередной день варенья проскочил незаметно и "на цыпочках", что устраивало меня вполне - просто очередная зарубка на дереве жизни.
Наконец снова вышли в море, и впереди нелегкие будни моего очередного рейса, который оказался последним... Грустно.
2003 г
День варенья
1975 год...
Сегодня, 19 марта, я повзрослел и наконец-то получил свой первый пароход, точнее, теплоход "Эгершельд" получил четвертого штурмана в моем лице и в руках у меня направление, на плечах погоны и форменный картуз с "крабом". Сияю весь, как сопля на солнце! Теплоход преклонного возраста, но крепок и надежен, как власть Советов - достался стране по репатриации от немцев после войны, то бишь он старше меня вдвое, если не больше. Волнуюсь, ну прямо как жених в ЗАГСе, поднимаюсь на борт - не заблудиться бы! Каюта капитана огромна и внушает уважение и трепет, хотя сам командир какой-то домашний - безрукавка, тапочки, очечки. Смалит нещадно "Беломор", а глаз пытливый, но добрый. Молчит. Подошел старпом, изучают мои документы, но еще больше изучают меня - что же ты за птица, свежеиспеченный четвертый помощник капитана и можно ли тебе доверять?
- Ну вот, "чиф", тебе и подмога! Покажешь каюту и под "ружьё" его - дел много, завтра уходим в рейс. Все свободны, не задерживаю!..
После общаги моя каюта - это просто рай: солидный диван, в углу - кровать, стол, телефон, пишущая машинка. Открываю дальше дверь - вот это да! Туалет, душ! Да я просто "китайский мандарин" в этом дворце!
По громкой связи проходит команда: "По местам стоять, со швартовых сниматься!" Отходим... Отходим от причала порта на рейд бухты Золотой Рог. Я в рулевой рубке, стараюсь команды капитана выполнять четко и уверенно. "Отдать левый якорь, четыре смычки в воду!" Вечер, и с рейда хорошо видно, как город медленно покрывается огнями фонарей и окон. Красиво!
Вызывает к себе старпом, несусь сломя голову.
- Ну вот что, Василич! К нам сейчас подойдет катер. Ступай в каюту буфетчицы, поторопи, она списана на берег и в рейс не идет. Найдешь?
Стучусь в дверь, вхожу, здороваюсь. Передо мной огромная баба лет за сорок и двое мужчин, все трое на хорошей "кочерге", на столе закуска, стаканы... Под столом ящик с водкой.
- А-аа, штурманец! Проходи-проходи, садись, выпей с нами - рожи у всех потные, красные... Отвальная в самом разгаре.
Вежливо сообщаю про катер. Катерина Игнатьевна, в простонародье "Канарейка", машет рукой, успею, мол! Я тоже в ответ машу руками:
- Спасибо, не могу, я на вахте, в другой раз, - и бегу к старпому.
- Баязбетович! Да там "полная свадьба" и дым коромыслом, а главное ящик водки под столом, сам видел!
Камал Баязбетович, или как его зовут за свирепый нрав матросы Камаз Бензобакович, вспыхивает как порох и диким вепрем выпрыгивает из-за стола. Бежим...
- Достала жаба-а!
На полном скаку ногой открывает дверь и, схватив Канарейку за волосы и загривок, тащит ее на выход. Вдруг падает, в руке у него скальп. А голова-то у буфетчицы сивая и стриженая... Ёлки зеленые! Да это ж парик, который я только в кино и видел! Падаю в угол за дверь, хрюкаю от смеха и не могу остановиться.
- Помогай, в рот пароход, - орет мне старпом.
Я пихаю Игнатьевну в ее обширную, как комод, задницу и вся эта орущая, визжащая и пыхтящая куча-мала наконец-то вываливается на палубу к трапу.
И вот буфетчица уже на катере, и они со старпомом обмениваются любезностями. Все непечатно, но ужасно виртуозно, и Бензобакович нет-нет да и срывается на родной татарский язык... Оба орут, не слушая друг друга до последнего, пока катер наконец не отходит от нашего борта.
- Ну ни фига себе, вот это да! Хорошенькое начало, - думаю я.
- Командир! Да она тебе лицо поцарапала, кровь.
В своей каюте старпом молча достает початую бутылку коньяка, разливает...
- С почином тебя, штурман!
- А у меня сегодня день рождения, - не к месту вываливаю я почему-то и затыкаюсь.
- Да ну? И сколько ж тебе?
- 21...
Помолчали.
- Вот теперь все свои рождения ты будешь встречать в море, поверь мне.
Так и вышло, и лишь 30-летие я отмечал в родной деревне и в родительском доме, среди друзей детства...
- Значит так, новорожденный! Сейчас боцман подойдет, и твоя задача как командира выявить на борту лишний народ, скоро будут пограничники, а граница у нас на замке, сам знаешь... А вот и боцман, здоровый дядька-сорокот, хохляцкие глазки хитрые-хитрые, чувствую, опытный волк.
- Ну пойдем, штурманец, осваивать территорию.
Бесчисленные бытовки и кладовки, каюты и сушилки, гальюны и душевые... Устал. Очередная дверь с надписью по-немецки «Женский ватерклозет». Входим. Просторно. Почему-то два унитаза и один из них странной конструкции.
- Иваныч! Это что?
- Биде...
Смотрит на меня:
- Да ты, Василич, из деревни, небось?
- Угу...
Короткая лекция о пользе женской гигиены с крепкими и солеными комментариями. Я сражен наповал - какие же все-таки фашисты были предусмотрительные, даже женский вопрос был решен в далеком 1939 году в Ростоке, при постройке теплохода, и какой же темный я.
- Ну, ты не робей, штурман, я тоже через все это прошел, а из тебя мы за рейс-другой выстругаем морского волка, дай срок.
- Спасибо, папа Карло, - оба смеемся и идем к старпому с докладом.
- Все в порядке - лишних нет!
Через час на борт поднимаются крепкие неулыбчивые парни в зеленых фуражках, быстрая проверка документов и теплоход "Эгершельд" уходит в очередной рейс.
Я в море или море во мне - растворяемся друг в друге, и я до конца своей жизни у него в плену...
М а ч о
Сколь много невзгод и забот у старпома на судне, сколь много вопросов без ответа, и ответов без вопроса, не знает никто, кроме самого старпома и времени, в котором он живет и работает денно и нощно. Собачья должность, скажу я вам!
Мы идем из Мурманска в Канадскую зону, остров Ньюфаундленд - за палтусом и треской, окунем и кальмаром, и, вообще, за всем, что выловили наши рыбаки у берегов Канады и Исландии. Но не это главное, главное то, что нам начальство навязало попутный груз и пассажиров на остров Шпицберген - порт Баренцбург, где работают наши шахтеры и рубят уголь для страны. Итак, у нас в трюме свежие овощи и фрукты, а в каютах три пассажира, будь они неладны, две женщины и мужчина. Одна из них - миловидная дама далеко за тридцать - то ли доктор с лекцией, то ли лектор о медицине - из Ленинграда. Вторая - пышная хохлушка с Украины, преподаватель горного института в командировку по ТБ в шахтах и забоях. Мужчина - явно партийный функционер без возраста и с обиженным выражением лица, - видимо, он рассчитывал на Швейцарию, а загнали на Шпицберген. Погода свежая, балла два-три, и есть надежда, что за двое суток дойдем.
Ближе к вечеру ко мне в каюту заглянул капитан:
- В общем так, "чиф", дамы приглашены ко мне на ужин, лектора-доктора я беру на себя, а ты, Василич, не спускай глаз с этой хохлатки, уж больно она аппетитна!
- Не со свечкой же за ней ходить, - вяло отбиваюсь я.
- Прижмет, - будешь и со свечкой!
- Понял, - обреченно отвечаю…
Время почти 23 часа, и из каюты капитана несется музыка и женский смех, веселье в самом разгаре. Пойду-ка я уже спать в конце концов, в четыре часа ночи мне на вахту, и гори оно все синим пламенем! Заварил свежего чаю, из магнитофона Стинг и Крис Ри вперемежку, балдею - чаевничаю. Робкий стук в дверь...
- Открыто!
Заходит наш рефмеханик в рабочем комбинезоне, лицо растерянное какое-то - даже виноватое.
- Заходи, Антон Борисович, чаю попьем!
- Это самое, можно я у тебя переночую, а старпом?
- Да ты здоров ли, старина? У тебя ж своя каюта, может, случилось чего?
- Да там у меня понимаешь, это...
- Что это? Затопило тебя, что ли? Сейчас поднимем механиков, решим проблему.
- Да не это, а ЭТА-А!
- А ну-ка, ну-ка, пойдем посмотрим, - говорю, а на душе, вот оно - началось, прошляпил раззява!
Заходим в каюту к рефу, кровать зашторена занавесками, сочный храп и повсюду предметы дамского туалета - как же все-таки много нужно женщине, чтобы так хорошо выглядеть. Решительно раздергиваю занавески - точно! Горных дел мастер во всей красе, аппетитные формы прикрыты простыней, бодрящий запах дамских духов и коньяка...
- Это Я, - шепчет сзади Борисыч.
Дико озираюсь:
- Что я?
- Захожу, а она лежит и из одежды только сережки в ушах… Пришлось прикрыть простынкой.
Уходим, обалдевшие оба... Уже у себя в каюте я не удержался:
- Дак что ж ты не воспользовался моментом, старина, такая женщина!
- Побойся бога, Василич, - у меня внуки! И вообще мне до пенсии два понедельника осталось - лучше налей что-нибудь выпить, а?
Плеснул коньяку, а ведь и вправду ему за 50 уже, а тут такая акула - не каждому молодому по зубам. Помолчали каждый о своем.
- Дай-ка мне, старпом, стакан лишний.
Подаю... И наш рефмеханик невозмутимо и бережно укладывает в него свою челюсть и заливает водой. И тут я падаю лицом на стол и не могу, не могу удержаться от смеха – и, вправду, какой уж из деда Антона мачо, какой из Борисыча "Бандерос"!
- Ну ладно, прости-прости, дружище, я вот, пожалуй, на диванчике прикорну, все равно скоро на вахту, а ты ложись на кровать, хорошо?
- Хорошо-то хорошо, - шепелявит уже без зубов рефмеханик, - а ведь завтра вся команда надо мной потешаться будет.
- Не будет, отец, - я эту курицу утром пораньше разбужу и выселю.
- Только ты, Василич, сам гляди не проболтайся.
- Могила!
Утро. Половина седьмого. Перекрестившись, на всякий случай звоню, к рефу в каюту и бодрым и радостным голосом говорю:
- Доброе утро, барышня! Вы вчера немного перепутали каюты и надо бы исправить положение - репутация, неизбежны сплетни и всяческие пересуды... Ну, Вы понимаете?
Через час за завтраком в кают-компании свежее личико в макияже боевой раскраски горных дел преподаватель приветствует всех присутствующих и принимает комплименты. После ланча у нас приватная беседа на свежем воздухе, на палубе.
- Представляете, старший помощник! У вас на пароходе все двери такие одинаковые, такие...
- Я Вам искренне сочувствую, а ведь еще бы пять-шесть шагов, и у Вас были бы более яркие и незабываемые впечатления.
- Вы думаете?
- Я Вас уверяю! Следующая каюта второго механика, а он ведь ждал, - начинаю я нести околесицу и вешать лапшу бедной женщине.
- А может быть, следующий вечер не будет таким скучным?
- Увы, барышня, сегодня вечером мы уже приходим в Баренцбург, но Вы не отчаивайтесь: по-моему шахтеры тоже знают толк в земляных работах.
- То есть?
- Ну, как говаривал Василий Макарыч Шукшин, в земляных работах, как и в любви, нужно достичь определенной глубины, чтобы был результат, не так ли?
- А вы интересный мужчина, старпом!
- Я не мужчина, голубушка, я нечто среднее между участковым и шлагбаумом - нельзя, не положено - таков мой статус.
- Да, а кстати, где моя подруга, ее и на завтраке не было...
- Поскольку ваша подруга медик, я думаю они в каюте капитана в эту ночь проводили профилактику органов движения нашего мастера - бывает, очень нужная процедура, особенно в таком мужском монастыре, как наш.
- А все-таки Вы интересный мужчина... И как это я вчера Вас не заметила!
И слава богу, думаю я и ищу по какой бы деревяшке постучать: кругом железо, вот уж тогда меня никакой устав бы не спас - ни церковный, ни судовой, ни партийный. Бульдозер...
Бужу рефмеханика:
- Борисыч, подъем! Беда миновала и гроза прошла стороной.
Дудки! Едва ушли мы из Баренцбурга, где белых медведей больше, чем собак в захудалой деревне, на следующее утро - сенсация! Марковна, что убирает каюты комсостава, нашла под диваном у рефа женские трусики, а в урне для мусора - нечто с "крылышками" и окурки в губной помаде... И вот ведь какая штука, вопреки всякой логике и здравому смыслу молодые моряки страшно зауважали нашего Антона Борисовича, и не иначе как "Бандерос" его более не называли, а буфетчица всякий раз норовила подложить ему добавки и участливо справлялась о самочувствии не состоявшегося мачо.
В общем и целом рейс прошел благополучно и уже в порту, по прошествии времени мы с помпой проводили нашего рефмеханика на пенсию...
Мореходка
Уже в десятом классе я понял, что нужно бежать, бежать из деревни. Иначе останешься трактористом по жизни, и все... кердык! Вот я и побежал, бегаю до сих пор по стране.
23 февраля и день Красной Армии проходит скучно, но найти приключения на свою жопу можно всегда! Вечер. Спорим с соседями группа на группу на две банки "Лидии" - почему-то в наше время вино продавалось в трехлитровых банках - ударили по рукам! Восемнадцать авантюристов бегут одну остановку за этот приз... голышом бегут, трусы и тельник и "гады" на босу ногу... Ветер, снег... и -8°. Бежим прямо по дороге строем, и встречные машины нас почтительно объезжают... Ура! Спор выигран, и вино наше!!! Цена победы - по три наряда вне очереди двум зачинщикам: бедолаги драили после отбоя ночью наш гальюн. На третью ночь вся общага проснулась от ужасающего рева снизу. То наши страдальцы сперли где-то на стройке канистру с растворителем или ацетоном, дабы легче было скоблить и чистить "горшки", а этажом ниже, на свою беду, мучался запором один из старшекурсников, да еще и курил, сидя орлом на толчке. Видимо, облегчимшись, бросил он "бычок" в унитаз, а там голимый ацетон... Как не учуял - загадка. Мне даже представить страшно, что случилось с его задницей! Но поскольку на каждом этаже существует специально отведенная курилка, нашим "говночистам" крупно повезло, все произошедшее было спущено на тормозах. А пострадавший погорелец курить с тех пор бросил напрочь! И вообще говорят: мужчину украшают шрамы, неважно на какой они части тела...
Весна. Май. Вишня цветет, сирень!
Суббота и все, кто идет в увольнение в город, построились, ждут своего часа. Старшина медленно обходит строй и придирчиво осматривает каждого.
- Вершинин!
- Я!
- Ну и что это у тебя под носом, понимаешь, а?
- Усы...
- Какие, на хрен усы! Не смеши меня, у телушки на п*** и то погуще будет!
Строй начинает ломаться и хихикать...
- Разговорчики в строю! Даю тебе три минуты - сбрить немедля, и доложить!
- Так нечем...
- Люди! Люди-и! Ну, дайте кто-нибудь бритву этой сопливой зелени, ну что ты будешь делать - наберут пионеров на флот!
Так я начал бриться...
Старшина наш был старый морской волк, старше всех нас, салаг, лет на 10-12 и успел походить в море матросом достаточно. Вот одна из его историй.
1967 год, теплоход "Охотск" и я, говорит, стою вахтенным матросом у трапа. Поднимается на борт худенькая женщина в плаще и шляпке.
- Пропуск?
Ищет в своей сумочке, потом в карманах и виновато так:
- Забыла!
- Вот и топай, и вообще, шлюхи к нам ближе к вечеру заглядывают, пока!
Ушла. Минут через сорок приходит снова и молча суёт мне под нос свой пропуск и предписание, где черным по белому: «Капитан дальнего плавания Щетинина Анна Ивановна назначена капитаном на т/х "Охотск"... Число, подпись, печать». Ну, думаю, пропал - слопает без соли и хлеба! А единственная в ту пору женщина-капитан на Дальнем Востоке не обмолвилась ни словом, ни жестом по поводу случившегося, и лишь по окончании рейса выделила мне из капитанского фонда премию в четвертной билет:
- За бдительность, - и лукаво посмотрела мне в глаза! У меня не только уши, но и пятки вспотели от стыдобы... Железная леди!
Третий курс, декабрь...
Сессия сдана, и впереди производственная практика, вес курс раскидан по пароходам на целых полгода - по 18 лет уже есть всем и нас, 25 человек зачислили в штат БМРТ "Тихвин", траулер польской постройки, на должность матросов - будем на равных работать, ловить рыбу и перерабатывать её вместе с остальным экипажем, а главное, получать зарплату. В пути на промысел встречаем Новый год... Все свободные от вахт и работ собрались в столовой команды - поздравления, шутки, смех, разыгрывается беспроигрышная лотерея: кому-то достается банка сгущенки, кому носки, тапочки, почему-то женские трусы с начесом - весело! Я выиграл огромных размеров бюстгальтер, это ж двойная панама для моей бедной головы, которую ещё долго потом склоняли по этому поводу. Капитан из своего фонда выделил по бутылке водки на троих человек. Я в компании двух старых матросов-сорокотов, которые с грустью смотрят на бутылку - каждый из них с легкостью одолел бы литр этого зелья, но на нет и суда нет!
- Студент! Ты тюрю когда-нибудь пробовал?
- Не-а!
Крошат в миску хлеб и выливают туда же всю бутылку водки...
- Н-ну давай, снимай пробу!
После трех-четырех ложек этой гадости я "поплыл" и последнее, что я услышал, было сокрушенное:
- Слабоват нынче моряк пошел, мы-то покрепше были!
Иваси и минтай, хек и палтус - чего только не прошло за полгода через наши руки, не передать, и школа была классной и суровой, да и бежать-то по большому счету было некуда - море соплей не прощает...
Июнь. Заходим в родной порт Находка - земля, зелень, запахи! Народ роет палубу копытом и рвется на берег... Старпом предупреждает всех нас, пока не закончим выгрузку, никто не получит ни документов, ни, главное, зарплаты. Выгрузка начнется с завтрашнего утра, а пока все мы собираемся на танцы в город, все по гражданке и форму одевать никто не хочет - зря! Этим вечером мы основательно "огребли" - наши же курсанты, будущие механики, основательно начистили нам рыло.
Утро. В зеркало на меня смотрит кривая рожа - левый глаз подбит, и лиловый синяк смотрит насмешливо на своего хозяина, а ведь хозяину с восьми утра ящики с рыбой считать у третьего трюма. Дела.
Иду в столовую команды, война-войной, надо перехватить хоть что-нибудь.
- Привет страдальцы!
Ну прямо смех и грех: у кого губа распухла, нос всмятку, синяки и шишки потеряли счет, но мои однокурсники бодры и веселы и жаждят сатисфакции и дальнейших приключений!
...Одиннадцатый час, стою у третьего трюма, веду счет выгруженной рыбопродукции - еще два часа, и меня сменят наконец, на причале у трапа какая-то возня, оживление и прямо на меня выползает узкоглазая толпа с фотоаппаратами - то ли корейцы, то ли японцы. Увидев мою страшную физиономию, что-то лопочат по-своему, размахивают руками, улыбаются, и один из них, переводчик, наверное, на корявом русском спрашивает меня
- Откуда фонарь, где, как, за что?
Неожиданно для самого себя, брякаю:
- Girl!
Меня окружают, жмут руки и тискают, переспрашивают подробности и волей-неволей приходиться врать дальше - да, защищал девушку от злодеев, за что и получил! А за спиной помполит уже шипит мне в ухо:
- Ну студент, радуйся! Теперь твоя бандитская рожа попадет в газеты префектуры Нагасаки!
Оказывается, японская делегация приехала для заключения договора на поставку и установку портальных кранов у нас, а я попался просто под раздачу. Попал ли я в ихние газеты или нет - неизвестно, скорей всего нет...
А через три-четыре дня выгрузка наконец закончена и мы свободны, а главное, на руках зарплата - огромные деньги для курсанта с шестирублевой стипендией. Почти по две тысячи рублей на брата!
И начинается с бурным ускорением "вялотекущая шизофрения", а попросту - у некоторых сносит крышу.
Едем… Едем в автобусе, нас человек пять-шесть, все по форме - едем на толкучку, благо в Находке барахолка - одна из лучших в этих краях. Какой-то пьяненький мужичок одному из наших наступает на ногу, извиняется конечно, что-то бормочет, а пострадавший молча вынимает новую пачку трехрублевок, непочатую! Достает ассигнацию, вытирает свой башмак и небрежным жестом выбрасывает ее в окно. Тишина гробовая… С перепугу или из уважения похмельный мужичок начинает икать.
Выходим наконец, и всех нас в тот момент истины просто распирает гордость! Гордость за державу под названием МОРЕХОДКА! Знай наших.
Вечером в нашей общаге полный дурдом: в каждой комнате по два-три магнитофона, которые орут и фестивалят всяк на свой лад, от металла до попсы, тренькают гитары, на стульях и койках джинсы и куртки всех мастей и фасонов, в коридоре рычат два мопеда и мотоцикл... Входит наш "папа" - командир и начальник курса, бывший подводник, молча обходит всех, и на выходе на щите вырубает общий свет.
- СТАРШИНА!!! Общий сбор!
Обходит наш разношерстный строй и зловеще начинает вещать:
- Вы не курсанты! Вы банда анархистов, что позорят форму Великого Флота, - поднимает палец вверх, - Великого!!! Позор! Срок - сутки! Привести себя в божеский вид, все лишнее убрать или я перебью все лично! Вопросы?
- А мотоцикл...
- Ты бы еще бульдозер купил - все, я сказал все... Рразойдись!
...Сентябрь в мореходке всегда был неким "вытрезвителем" после мамкиных пирогов и плюшек - гайки наши отцы-командиры начинали закручивать с самого первого дня, оно и понятно сейчас, разнежилисть, нюни-сопли распустили - а как же флот! И родное училище за лето хирело, покрывалось тиной и плесенью, и требовало и просило ухода и ласки - паркетные полы коридоров и кабинетов начинали нещадно трещать и скрипеть, парадный фасад лупился краской и даже якоря у входа покрывались ржавыми пятнами. А тут орава молодой, здоровой и дармовой силы - вперед братва! И что только не приходилось нам делать в ту пору - чистка паркета стеклом от бутылок, предпочтительно - "огнетушители" портвейна или шампанское, а потом ещё трешь паркет какой-то вонючей гадостью, чистка до блеска гальюнов и покраска дверей и окон, а уж колокол у центрального входа с надписью "Дальневосточное мореходное училище" должен был сиять и светиться всегда и отражать морду лица любой сиятельной особы. Так пролетал незаметно сентябрь мухой, а ведь и учебу не отменял никто. Все новые интересные предметы - навигация и лоция, радиоэлектроника и астрономия, гидрометеорология и морское дело не оставляли времени для рас*** и или ты в учебе по уши, или в поле ветер - в жопе дым... Начали редеть ряды наши сильно. Каждый сам волен выбирать дорогу в конце концов.
Октябрь. Октябрь - время подготовки к параду 7 Ноября, на военном языке - составлялась "коробка", восемь на восемь, то бишь 64 курсанта учились "рубить" парадный шаг, как единое целое... Два-три раза в неделю, после ужина, мы на плацу рубили, рубили так, что ужин мигом проваливался куда-то в штаны, и кушать после всего этого хотелось со страшной силой. Глушить свои желудки быстро научились термоядерной смесью - берется корочка черного хлеба, натирается чесноком, щедро посыпается солью и сверху еще слой горчицы. В то славное время предчувствия всеобщих благ и просто коммунизма в столовках было изобилие - на столах хлеб, соль, перец, уксус и горчица бесплатно... Все это нещадно тырилось при каждом удобном случае. И вот... пока твой бедный желудок начинал судорожно справляться с этим "динамитом" - ты счастливый засыпаешь!
Но главное - все это стоило тех 10-15 минут парада на площади, честное слово! Из динамика рев:
- Поротно-о! На одного линейного дистанция-яя! Первая рота прямо, остальные на месте! Шагом-мм... Арш-шш!
И 64 каблука начинают воедино сотрясать асфальт площади - тебя просто распирает от гордости и еще чего-то необъяснимого, ты частица - крупинка большой страны - Родины!
Ближе к зиме мы начинали обрастать связями и блатом - уходили ночью разгружать в порту пароходы и подрабатывать: мешки с солью и рыбной мукой, бочки с селедкой, ящики с мороженой рыбой и консервами. В 5 утра смена, и мы, человек 8-10, ползем в общагу, в кармане по 5-7 рублей, а то и червонец выпадал иной раз. Спим до 8 утра вмертвую, а ведь учебу никто не отменял! А уже вечером идет другая бригада счастливых рабов на заработки.
1974 год. Конец мая и 20 счастливчиков, среди которых и я, уходят в кругосветку... Мог ли мечтать простой деревенский парень о таком фарте – конечно, не мог, не знал, не думал и не ведал, а вот поди ж ты! Учебное судно РТМ "Гелиограф" уходит на гарантийный ремонт в Штральзунд, порт в ГДР, где три года назад он и был построен на тамошней верфи, а вместе с ним и мы - курсанты уже пятого курса Дальневосточного мореходного училища. Суета, сборы, первый в жизни загранпаспорт моряка, таможня, пограничники - и вот мы, наконец, в Японском море и бежим на юг.
В Цусимском проливе всяк уважающие себя моряки российские останавливаются и отдают дань памяти погибшей эскадре адмирала Рождественского в 1905 году. Брошен венок, мы в парадной форме, в строю на главной палубе. Длинный печальный гудок над водой:
- Головные уборы долой!
И в носу становится сыро и мокро, пелена на глазах, а стоявшие неподалеку буфетчица с коком так и вовсе не сдерживают слез, хоть и прошло черте сколько лет с тех пор. Вот она, история, и ты у её праха и ног...
Дальше наши дела пошли веселее, тепло и погода радуют и балуют, а что же там впереди? При подходе к Сингапуру встретились со штатовским авианосцем "Midway" - огромным плавучим сараем, и нас удостоили чести и несколько раз облетели парочка бортовых дежурных "Фантомов", видимо на всякий случай, русские как-никак. "Восточный Вавилон" прошли мимо и огни Сингапура еще долго будоражили наше воображение - все-таки первый иностранный порт, да еще какой!
...Индия. Калькутта. Жарища несусветная, стоим у причала, выгружаем какой-то попутный груз и просто плавимся, плавимся, а еще встречать гостей надо.
Индусы. Из одежды только что-то на подобие шорт, и все – прокопченные, кажется, донельзя, веселые и улыбка до ушей, мы тоже рады встрече до тех пор, пока боцман не охлаждает нашу любовь к "младшим братьям".
- Вот смотри-смотри, сейчас вот эта "оглобля" начнет бронзовую пробку от водомерной трубы откручивать, падла индийская!
И действительно, голой пяткой "оно" крутит эту пробку, которую мы каждое утро откручиваем ключом, чтобы замерять расход пресной воды на борту. Откручивает гад и улыбается, не наш бы боцман - сдал бы эту бронзу в цветмет ихний, за рупии... ихние! Дальше уже просто цирк... Открученная пробка подбрасывается за спиной, ловится и прячется в необъятных шортах в мгновение ока. Подходит боцман, оба злодея улыбаются как близкие родственники после долгой разлуки, хватает воришку между ног, переворачивает и деловито трясет обормота над палубой. Вытряхиваются почему-то две пробки, несколько алюминиевых ложек и медные барашки от иллюминаторов - немое кино, звука нет, только улыбки до ушей – мол, ничего не поделаешь, попался... Оглобля дружески подводится к трапу, получает "пенделя" и летит кубарем на причал. Морду бить не моги - конфликт международный!
...Йемен. Аден. Кривые и узкие улочки, глинобитные дома и даже сплошные кварталы... Женщины в парандже, и за нами бредут местные тощие козы, у каждой на вымени кожаный мешок, и все это хозяйство закрыто на замок - вот они, капиталисты, на лицо!
А Васька Вершинин крупно опозорился - купили мы прессованные таблетки "Кока-колы" и я их сунул сразу в рот – о, ужас! Пузыри и сопли в разные стороны, а продавец вообще перепугался и бегал вокруг меня со стаканом воды. Здесь ислам с большой буквы - древний и жесткий, каждое утро и несколько раз на дню намаз... Невидимый муэдзин орет с минарета через динамик призывные слова из Корана. А мы привезли снабжение и почту нашим пароходам - учат братьев-мусульман ловить рыбу уже два года здесь наши рыбаки. Разговорились... Оказывается, арабы-стажёры ни хрена учиться не желают, получают от своего правительства солидную зарплату в динарах, имеют по три-четыре жены и в море более чем на неделю ходить не согласны - жены, видите ли, скучать начинают. Восток - дело тонкое...
Вдоль восточного побережья Африки спускаемся на юг - и вот экватор. А экватор это отдельная статья. Праздник Нептуна! Все салаги и прочая сопливая зелень проходят посвящение в моряки... Заготовлены 6-7 деревянных бочек без дна, они вымазаны изнутри солидолом, отработанным маслом и еще разной гадостью и прокисшей рыбой вдогонку. Бочки эти соединены между собой и образуют кривой тоннель - чистилище, через которое надо пройти. Полдень. Экватор - ноль градусов широты и наш "Гелиограф" ложится в дрейф - праздник начался! Дядька Нептун важен и неприступен и вещает голосом стармеха: «Вершинин у нас первый грешник - поскольку по алфавиту на А и Б не было в ту пору никого. В чистилище его!» Меня хватают подручные из свиты перемазанные черти и суют в эту вонючую кишку. Стиснув зубы лезу - соскальзываю, снова карабкаюсь и ползу по этим бочкам под всеобщее улюлюканье и рев с трибун. Наконец, вот он свет в конце ада, и меня выдергивают те же черти, только теперь уже я страшней и ужасней любого из них! Грязное и вонючее "чучело" подводят к царю водных глубин, и я пью кружку морской воды. Потом меня бесцеремонно ставят раком, сдирают флотские труселя и на каждый тощий "батон" ставится большая чернильная печать, вырезанная из каблука старых сапог - "НЕПТУН", и ниже – «Принят»!
Раньше моряк, перешедший экватор, имел полное право носить в ухе серьгу и в портовом шинке, при виде этой серьги, ему первую чарку подавали бесплатно. Сейчас металлолом носят не только в ухе и вообще кто попало, а жаль! Конвейер, однако, запущен и салаги проходят чистку безропотно, а тем временем я хоть как-нибудь пытаюсь отмыться. Но меня вновь хватают черти и тащат к Нептуну.
- Отныне ты нарекаешься именем Антарес, сын мой! Вот тебе верительная грамота, храни её... и налейте моряку вина, заслужил!
Вино выпито и вкус его давно забыт, а вот грамота до сих пор при мне по сей день...
Кения. Порт Момбаса. Стоим на рейде у входа в порт, в ожидании лоцмана, по над берегом плавают какие-то бревна – оказывается, это аллигаторы под 5 метров длиной и пастью с входную дверь... Бр-р-р! Прибыл, наконец, лоцман - большущий картуз с "капустой", погоны, а на босых ногах тапочки-вьетнамки, свободные тут нравы, однако. Заходим в порт - солидная акватория и выход в город украшен аркой из огромных бивней слонов - очень впечатляет. Скудные валютные крохи, коими нас снабжала страна, как курсантов, брать знающие моряки отсоветовали, и мы просто бродили по порту и городу...
И вот море, которое не прощает ошибок, показало свои клыки во всей красе! Вышли мы из Момбаса и уже сутки в пути, погода начинает портиться, знойный ветер с континента крутит барашки волн, и вдруг резкий запах дыма на судне, сразу сработали водонепроницаемые двери аварийной защиты - они просто захлопнулись, и мы все в мешке. При качке произошел перелив топлива и часть его попало на главный двигатель - пожар! Никакой паники не было, да и потушили все довольно быстро, но успела выгореть кабельная трасса основной проводки... Нет связи, нет хода, нет света и тепла - консервная банка водоизмещением в 6 тысяч тонн начинает болтаться между Африкой и Мадагаскаром как какая-нибудь какашка. Страшно не было до тех пор, пока не показались береговые скалы и рифы острова.
Есть морской термин, который по-русски звучит примерно как "открытый лист - без спасения, нет вознаграждения", но графа "вознаграждение" остается открытой и спаситель имеет право проставить сумму вознаграждения сам, короче, сколько нолей войдет в эту графу, столько и придется платить. Двое суток мы болтались, и двое суток около нас сторожили "добычу" два судна - грек и либериец, пока не подоспел одесский балкер и не взял наш пароход на буксир. Дотащил он нас до Кейптауна, неделя на ремонт и латание дыр, и вот мы уже в Атлантике. Пока шли до Санта-Круса на Канарах - аврал каждый день, отмывали пароход от копоти от рубки до машинного отделения. Купил я тогда на каком-то "блошином рынке" Санта-Круса крестик на цепочке - зачем, не знаю... то ли дешёвый был, то ли понравился, а скорее всего, и то и другое вместе. Узнал об этом наш комиссар, или просто заложил кто, и была устроена показательная "порка" в назидание другим... Внеочередное комсомольское собрание экипажа с одной единственной повесткой - что-то про мораль и церковь, попа и попову дочку, дословно не помню. Помню, что долго пытали меня за этот крестик и вытирали ноги об мою грешную и падшую совесть, а я как мог, отбивался и плел что-то про свою набожную бабушку, хотя и крестик был католический... В конце концов торжественно был открыт иллюминатор и выбросил я его за борт, о чем и было записано в протоколе собрания.
А в шведском Гетеборге народ пачками начал тащить на борт порнографические открытки и журналы, которые свободно лежали повсюду - на скамейках в парке, в пабах и кафешках, на остановках и парковках. Эту лавину сексуального безумства остановить было нереально и история с крестиком стала просто смешна. Но вот что значит капитан на судне - первый после бога, черта и беса! За сутки перед приходом в Калининград - общесудовое собрание. Командир говорил всего минут 10 - и всю ночь летела порнография за борт. А сказал он всего-ничего - таможня в Калининградском порту в курсе, что у нас был заход в Швецию, и будет трясти всех по полной программе – поймает, и найдет статья. В нашей стране секса не было, нет и не будет!
А таможенники на родине просидели у капитана и отбыли восвояси, пока мы тряслись от страха по своим каютам. И вот она - свобода и родная держава... Как мы летели через нашу столицу и всю страну домой – пригнись, Москва - Сибирь гуляет!
1975 г.
Н А Ч А Л О
Родился я, мягко говоря, нечаянно – ну, так бывает, родителя своего не знал, не знаю и теперь уж точно не узнаю никогда. Мама, Прасковья Кузминична, всю свою жизнь проработала поваром в столовой и рос я круглым "юбошником" и хулиганом - бабки, мамки, тетки и ни одного мужика рядом, чтобы выпорол засранца и наставил на путь истинный... Потом появился отчим, и меня сдали в детский сад, дальше - хуже, появился на свет мой младший братик и я был окончательно позабыт-позаброшен. Как же так?! Кипело и пузырилось в моей худосочной душонке: какая-то сопливая и горластая мелочь и все внимание ему - а я? И во мне проснулся злодей и разбойник - бунт и смута были посеяны в недрах детского сада и вылилось все это в протест против рыбьего жира, что давали нам перед обедом.
Конец мая... Отказавшись от этого противного "витамина" и, лишившись обеда, человек пять-шесть устроили побег и смылись на речку. А ведь тогда это была такая гадость - ложка жира каждый день! Пока "тихий час", пока нас спохватились - прошло время. Облава зато была устроена по всем правилам, и всех успешно отловили и за содеянное я долго стоял в углу с поленом в руках. На следующий день состоялся экстренный и внеочередной семейный совет, и решили единогласно отправить "бунтовщика" на все лето в "ссылку" к тетке Любе в дальний улус, или село Цагатуй. Тетя моя, Любовь Кузминична, к тому времени закончила медтехникум в г.Кяхта, и дали ей солидную вотчину - ты сельский доктор, дом, фельдшерский пункт и стационар аж на три койки - и все это под одной крышей и в 21 год! Русский язык в селе знали только трое - учительница, сельский "голова" и молодой доктор. Первое время мне приходилось драться с аборигенами моего возраста почти каждый день. Тетка уезжает на вызов к очередному больному, а я бьюсь за место под солнцем до последнего, и загоняли меня часто в большую лужу, я яростно отбивался, пока кто-нибудь из взрослых не отобьет мелкого залетного варяга. В конце концов пришлось доктору брать своего племянника с собой на вызовы. Чистенько одетый, причесанный, вечно ободранные руки в "цыпках", я быстро пронюхал все плюсы таких поездок по заимкам и полевым станам. Сначала за стол - таков обычай, а больной потерпит - тетка не успевала мне на ногу наступать, а я наворачивал все подряд! После мой доктор идет осматривать больного, а хозяйка щедро наваливает мне за пазуху конфеты и печенье, поскольку карманов в ту сопливую пору отродясь не было. И даже помню после: даст мне бабушка пятачок мелочью на кино, сунешь их в рот и бежишь, торопишься... Запнулся, упал - пока поднялся, а деньга-то уже в желудке! Бежишь обратно в неутешном горе и слезах:
- Баба-аа-а! Я денежку проглотил!
Пролетело лето, тетка привезла и сдала разбойника родителям - началась подготовка к школе. Это было здорово! Форма с карманами и блестящими пуговицами, ремень, картуз, портфель, а там: карандаши, чернильница-непроливайка, пенал, тетрадки! Радость школьного начала была сразу омрачена моим "увечьем" - я левша, и строжили меня все, кто только мог. И ведь добились, научили писать правой рукой. И помчалась галопом школьная жизнь из класса в класс казалось бы без особых усилий - вот уже и третий, а там пятый...
Летело время, летело. Вплоть до седьмого я в ту пору был безнадежным троешником, а если дело доходило до диктанта или изложения - труба, два шара было обеспечено за все: грамматика, орфография, а слог и мысль отсутствовали напрочь. И любил я в ту пору больше географию и, как и все мальчишки, - улицу, речку, лес, волю. Мне все равно было как пишется наша речка Джида или горы Гунзана - я просто жил ими и был счастлив! И вот как-то оставила меня после уроков наша учительница Октябрина Макаровна, показала мой очередной опус или, точнее, ляпус с ошибками и жирной двойкой, и с грустью изрекла:
- Вершинин, ты ведь неглупый мальчик! Мой тебе совет: читай, читай все, что видишь: вывески, газеты, объявления, а лучше просто книжки, все подряд - и ты научишься в конце концов писать правильно.
И начал я читать. Мама моего друга детства в ту пору работала в библиотеке, и одной из первых книжек была "Три мушкетера" Дюма, страшно дефицитная по тем временам. Я приходил к другу домой, и тетя Маша грозно меня спрашивала:
- А руки мыл?
Потом я садился к окну и растворялся в улицах Парижа... В конце концов Санькина мама мне стала доверять книги на дом - и стал я читать везде, где только можно: за столом и в кровати, на крыльце и на лавочке у дома, со светом и фонариком, даже за обедом не терял времени даром, не замечая, что жую и глотаю. Так пролетело полтора года и наша незабвенная Октябрина Макаровна с удивлением отметила:
- Растешь, Вершинин, выходишь в хорошисты!
А мне уже было все равно: мир книги захватил и уносил мальчишку все дальше и дальше - Жюль Верн, Эдгар По, Фенимор Купер... Как-то в классе восьмом или девятом попал я на каникулы к своей тетушке в Белоозерск. Лидия Кузминична, учитель и литератор в местной школе, и дома собрана хорошая библиотека. Так я открыл для себя Шолохова и Лескова, Куприна и Бунина, Флеминга и О'Генри. И наконец, уже в мореходке, после практики, когда мы горели у берегов Кении и двое суток болтались "без руля и ветрил", без света и связи, как консервная банка, тогда я разродился маленьким рассказиком в несколько страниц. Меня просто распирало от желания поделиться с кем-нибудь, ну хотя бы с чистым листом бумаги. Пропал...
Мой первый велосипед когда-то был синего цвета, и откуда он появился и когда, я не помню, помню, что полюбил его сразу, хоть и был этот механизм уже в преклонном возрасте, и даже в его названии звучало что-то космическое - то ли "СОЮЗ", то ли "ПРОГРЕСС", и кожаное седло, до блеска натертое многочисленными задницами прошлых хозяев верного коня, и руль с кусками шлангов по краям вместо ручек и даже багажник - багажник! Ходовая часть, конечно, в плачевном состоянии, и в моем лексиконе начали появляться технические термины - подшипники, тормозные колодки, ниппель... Сам того не ведая, не подозревая, я превращался из шпаны в "мущинку", прежде чем вырасти в настоящего мужика. Тогда самым больным местом у велика была, конечно, камера: камеры и покрышки обеих колес латаны-перелатаны и новых в наших магазинах тогда не видел никто, я-то уж, точно. И вот солидная контора с мудреным названием "Бурводострой", в которую я зачастил тогда со товарищи, имела шикарную ремонтную базу, и в мастерских свела нас, сопливых, кривая с дядькой Митей. Неприметный человек со странной профессией вулканизаторщика стал нашим подарком судьбы, хотя "пряник" получился обоюдный - мы с пацанами убирали загашенное и загаженное логово и мастерскую дядь-Мити, бегали за портвейном и немудреной закусью под названием "Мелкий частик" для него, а он учил нас клеить камеры и покрышки. Порой забегали спецы-слесаря и ненавязчиво давали советы по подшипникам и прочей механике. А параллельно вызревала идея дальнего похода с ночевкой и вот...
Июль. Черемуха созрела. Как и какими путями стало известно об этом, неважно, главное созрела - пора!
Договорились заранее на завтра - едем, день весь прямо в нервотрепке, надо то, надо сё и к вечеру ближе в очередной раз перевернув "на попа" свой велосипед, кручу педали рукой и пытаюсь со страхом уловить посторонние шумы в подшипниках. Мелкие братья мои, раскрыв рты, смотрят как на бога, когда я закатываю глаз и морщу лоб, прислушиваясь... Шшш-шу-у. Вроде все в порядке. Бабушка моя, Секлетинья Степановна, снаряжает внука в дальний поход - ведерный пузатый бидон с крышкой, ровесник Степановны, немудреные харчишки, фуфайка - все упаковано в обычный мешок и крепится на багажник.
- Баб, а баба! Что там твои ноженьки говорят про завтрашнюю погоду?
- А молчит моя "ревматизьма" - однако будет "вёдро".
- Только ты уж, бабуля, не проспи - разбуди меня, ладно?
Ворочаюсь и так и сяк... засыпаю.
- Васятка, просыпайся, просыпайся, пора!
Всполоснув наспех заспанную рожицу и наспех ухватив что-то со стола, бегу и прямо вот чувствую спиной и ушами - бабушка крестит будущего комсомольца в дальнюю дорогу. Встречаемся, как и договорились, у столовой, где моя мамка работает. Увидев нас она машет мне рукой и грозит одновременно. В путь... Нас пятеро и едем под Илотый - 8-10 км.
До пионерского лагеря доехали бодро - хорошая дорога, и первоначальный мандраж со временем начал проходить. После парома на древнее село Баян колея кончилась и сошла на нет, сплошной камешник, и мы идем пешком - идем долго, справа крутая скала, которая обваливает дорогу каждое лето, слева Джида несет свои ленивые воды вдоль нее, тяжеловато, но никто не скулит и не ноет, дабы не заслужить всеобщее презрение нашей велосипедной ватаги. Полдень. Островок на Джиде, небольшая протока, и мы на месте - обустраиваемся, обживаемся - наскоро попив чайку, решаем брать черемуху, благо ее здесь просто море разливанное. Я, как самый мелкий и легкий, лезу на самую верхушку ряслой черемушины - хрясь! Внизу меня ловят за ноги, тащат вниз... Наломав солидную кучу веток с черёмухой, усаживаемся вокруг и начинаем "бруснить" добычу - у каждого пальцы и рот черны от сладкой ягоды, и все рады беспричинно! Ближе к вечеру готовимся к ночлегу... Кто-то занимается дровами на ночь, кто-то навесом на случай дождя, но главное, конечно же, ужин. В бывавший виды котелок заваливаются все припасы - прессованая в брикетах крупа, греча или пшено, немного картошки, консервы и щедро рубится дикий лук-мангир - ждем. Наконец поваренок кричит - готово! И приправленное мошкарой и комарами пахучее варево разливается по чашкам и уходит влёт с волчьим аппетитом и непременными добавками, без остатка - потом чай вприкуску с пиленым сахаром, не спеша и с удовольствием, а ночь уже вот она... Высыпали звезды, и сгустилась тьма, недалеко и страшно ухает филин, верховой ветер тревожно гоняет по-над деревьями листву - прямо из реки выползает огромный диск луны и самое время для ночных баек и ужасов. Это было что-то! Чертовщина от бабушек и теток, соседей и их соседей - всяческая хрень, услышанная на лавочках и завалинках, вываливалась на нас со смаком, страшным шёпотом и подвыванием, что и Гоголю не снилось! Глядя на огонь костра, нет-нет да и увидишь во тьме что-нибудь этакое, или что-то вдруг звякнет или хрустнет за ближним кустом... Бр-р! Но усталость брала свое, сдвигали на сторону костер, и на теплую землю выстилались ветки - спали поленницей, плотно прижавшись друг к дружке. Проснешься среди ночи от того, что задница и спина замерзли - да ты оказывается уже с краю! Лезешь, втискиваешься в теплую середину... засыпаешь. И снова через пару часов просыпаешься от того, что замерзли коленки - ты уже с другого края и так всю ночь. Забавно было бы посмотреть на эту ночную чехарду со стороны. Шесть утра. Туман ползет над рекой рваными клочьями, роса, сыро и мокро кругом, давно уж потух костер, и вчерашний чай настойчиво просится наружу - хошь не хошь, надо бежать в кусты, а так пригрелся во всей нашей куче-мале! Терпишь до последнего... и вот кто-нибудь с краю, околев окончательно, просыпается и встает к останкам костра, зевая и трясясь крупной лошадиной дрожью. Вздрагивая от росных капель с кустов, бежим "за угол" по нужде... Хорошо-то как! Зашевелился остальной народ, разводим по новой костер, вот уже и чайник засипел-запищал тонко и весело - утро. Солнышко разгоняет последние остатки нашего сна и тумана по реке, исчезли и растаяли ночные страхи - впереди новый день, и ты уже почти готов к новым свершения и подвигам.
И опять черемуха, пока каждый не наберет свою посудину доверху - это ведь сейчас едут на шашлычок под коньячок просто отдохнуть, а заодно обгадить все вокруг. А ты, добытчик, и недоумение от пустого ведерка или корзинки было в то время хуже смерти. Приезжаешь часов в 6-8 вечера, а тебя, кормильца, уже встречают. И этот миг многого стоит! Полная посудина с черемухой выставляется на стол при всеобщей радости домочадцев и мелкого люду. Отсыпаешься... А поутру поделенная и распределенная уже бабушкой добыча находит свое место - большую часть перекручиваем на мясорубке по банкам, и банки прячутся в подпол, что-то сушится, остальное попросту съедается на месте, и когда зимним воскресным утром ты просыпаешься от запаха пирогов с черемухой, это словами просто не передать! За окном мороз и стужа, в руках духмяный и горячий пирог, и в голове уже роятся новые планы на лето, и я уверен, что и моему двухколесному другу в этот миг снится дорога...
О м у т
Всякий раз, когда я пытаюсь вспомнить, осмыслить и понять это удивительное ощущение, время ускользает, теряя свои границы и очертания, оно как бы плывет по моей жизни своим потоком и величием бесконечности и спокойствия. Когда? Когда и как я споткнулся об эти глаза и начал тонуть в них, просто захлебываясь и задыхаясь... Неведомо мне до сих пор, а ведь обыкновенная девчонка с обыкновенным прозвищем Чирок жила всегда рядом и мелькала передо мной чуть не каждый день - не видел и не замечал. Видимо, боженька мне во сне ткнул пальцем - это твоя судьба, парень... И судьба, и беда, и счастье, если сумеешь удержаться в седле и удержать её! А любовь захлестнула тогда нас в одночасье, и потеряли головы одновременно оба - вечерние посиделки постепенно переросли в ночные прогулки, целоваться тогда не умели и, наверное, со стороны все это выглядело смешно и забавно, но нас в этом мире было только двое и более никого в тот миг и час... Чувства проверяются временем и расстоянием - закончена школа, и я поступил в мореходку, а суженая-ряженая начала учебу в Иркутске. Летело время и лишь через долгие четыре года мы созрели для семьи.
Созрели! Созревший союз не раз давал трещины, пукая и какая в пеленки своего рождения, и в поносе ссор и запоре молчания рождалась в муках молодая семья. Тогда меня стращали все - соседи и соседки, сердобольные тетки и бабки, родня ближняя и дальняя:
- Васька! Васька, это же халда! Это ж в поле ветер, в жопе дым, а ты весь такой спокойный и правильный и вообще...
В ту пору я уже имел от своей пассии прозвище Василиссо и обижался страшно, просто свирепел от такой "погремухи" и бросался в бой и драку, но время все расставило по своим местам, и любовь наша то крепла, то тускнела и порой покрывалась ржавчиной, дети были буфером и прокладкой между нами - женщина любила и пестовала недорослей, я же был строг и немногословен...
Летели годы. И вот благодатная пора - сорок лет позади, мы оба пенсионеры, и бытие наше и сознание сосредоточено сейчас в одном - она рядом, она здесь, она спит и дышит тебе в плечо - просто будь с нею всегда, в горе и радости - будь! Ссоримся и даже скандалим до сих пор - без этого никак, мы разные, и разные в наших умах точки зрения на некоторые вещи, и в то же время мы с моей женщиной уже срослись пупком настолько, что понимаем друг друга с полуслова, и странно и удивительно что наши планеты вращаются вокруг солнца по имени Любовь до сих пор...
Обычный рейс
Домой! Завтра проходим пролив Лаперуза, а там до родного порта всего ничего...
Сижу, зарывшись в коносаментах и накладных, как крот, и пытаюсь все это систематизировать и собрать в кучу. Я, второй помощник капитана, и моя "погремуха", как и у всех вторых штурманов на Дальнем Востоке, ревизор. Почему ревизор - как-то не задумывался, хорошо хоть не кладовщик, поскольку я отвечаю за груз на борту своего дизель-электрохода "Гранитный", который мне очень симпатичен и любит меня, как и я его, если можно любить железный ящик полторы сотни метров длиной. Сегодня, 10 ноября, ужасно длинный и тяжелый рейс, а ведь вышли мы из Владивостока еще в июле и споро и весело покатили тогда на юг со снабжением для нашей китобойной флотилии "Дальний Восток". Тропики, экватор, Малакский пролив, и через месяц где-то вышли в район острова Кергелен к китобоям. Насмотрелся я на эту кухню и бойню досыта - ночью китобои сдают свой улов на базу, а днем от исполина в 20 с лишнем метров длиной остается только скелет - все идет в производство: жир, мясо, кожа, голова - отходов почти нет. За две недели стоянки у борта матки - китобойной базы "Дальний Восток" познакомился я со своим коллегой - ревизор базы рассказал много интересного... Где-то там, в огромной башке кита, есть странная штука - спермацет, жидкость без цвета и запаха, но крайне ценна для медицины, фармацевтики и парфюмерии... Под охраной чуть ли ни у капитана в каюте.
Мясо китовое напоминает что-то среднее по вкусу между бельевой веревкой и старой лошадью на пенсии, которую забыли пустить на мыло. Вот это мясо, темно-красное, волокнистое, почти черное, грузят нам на борт. Повезем в Австралию. Оказывается, капиталисты делают из этой "резины" вполне удобоваримую телятину - что-то убирают, что-то добавляют, термообработка, химия, реклама - сам пробовал, приятный на вкус стейк говядины, свинины и даже баранины. Не видел бы вживую - ни за что бы не поверил. Через неделю мы заходим в австралийский порт Аделаида под выгрузку – оказывается, август у них, это наш февраль - холодно, сыро, шторма и постоянно льет сверху и дует снизу - тоска... Лучше б морозец под - 5-7°, снежок, как у меня в родной деревне, которая сейчас вверх ногами – ох, и занесло же меня черт побери, дальше только Антарктида!
За это время я успел подружиться с нашим радистом, который старше меня на целых 15 лет, но по сути молод, и, как говаривала моя бабушка: "в поле ветер - в жопе дым", ребенок в центнер весом и юмор на троих. Судьба его ужасна и прошла просто по краю лезвия бритвы, честное слово:
- Родился я аккурат в Рождество Христово, седьмым по счету еврейским ребенком. Война. Отец убит в первые дни, и нас всех гонят в Неметчину... Это мне рассказывает уже моя приемная мама Дуня, видимо, моя родная мать поняла в тот момент, что мы идем в никуда всей семьей, и в конце белорусской деревеньки выбросила меня в канаву, в кусты - в слепой надежде, что я вдруг выживу. Мама Дуня все это видела, бросилась спустя какое-то время искать, а там кучерявый мальчонка в рубашке сидит на траве голой попой и лягушек ловит. Сердце зашлось!.. Притащила домой, стала отмывать... На спине паспорт, написанный химическим карандашом - Коста Шеффер, год рождения, Львов ...улица. У мамы Дуни своих двое, только постарше - а где двое, там и третий...
Так я стал Костей Бялык.
Кончилась война, школа, первая любовь, радиокружок... Пришло время узнать, кто я на самом деле. Армия, и попал я в Заполярье, морская авиация, радист и жесткая школа для сопливых малолеток. Вышел я на дембель 1964 год... И начал я копать, копать и копать... Львов, кирха и старый, чудом выживший раввин или кто. В церковной книге - имена, даты, мама, папа, братья и сестры. Запись лаконична и скурпулезна - старшие МАЙДАНЕК... младшие - САЛАСПИЛС. Конечно, я бы и дальше копал и копал бы, и докопался бы, какие огороды удобряли в Германии пеплом из моих сестер и братьев, но! Но вмешалась власть, и в один прекрасный день вызвали меня в Белый дом и вежливо донесли до моих мозгов – вежливо:
- Не стоит ворошить прошлое, товарищ Шеффер, мы все о Вас знаем! Так вот, товарищ Бялык-Шеффер, в нашей стране евреи живут в Биробиджане, а плохие евреи живут в Магадане.
Константин Шеффер... Котя или просто Кот-Бегемот живет теперь в Приморье и патологически ненавидит немцев и все, что с ними связано.
Вечер. Идем с кэпом в полицейский участок Аделаиды выручать радиста после очередного дебоша. Хорошо, что наш капитан сам прошел войну в Новороссийске от матроса до командира торпедного катера. Дежурный офицер участка, здоровенный мужик с рязанской рожей и на бэйджике у него - "Майкл Сорока". По-русски говорит совсем плохо, но нас понимает. Разговорились.
- Дед мой, Михей Сорока, после революции бежал, как белогвардейский казак атамана Семенова, в Харбин, потом дальше и дальше... Австралия. Женился. Родился мой отец... Потом, после войны, и я. О своей родине почти ничего не знаю.
- Что там с нашим радистом-то?
- Подрался с немецкими моряками и навешали ему, будь здоров!..
Привели Костю - жалкое зрелище, нос - слива, губы – пельмени, и глаз заплыл. Попрощались с полисменом - в общем-то неплохой мужик, хоть и дед у него "семеновец". Молча идем домой, благо порт рядом. Капитан у каюты радиста:
- Значит так, Констинтин! У тебя нынче две партизанские тропы - из каюты в сортир и в радиорубку, понял? Не дай бог выползешь на палубу со своей разбойничьей рожей - кастрирую!
Костя молча уходит зализывать раны.
- Как я его понимаю. Пойдем, ревизор, хлопнем по стопке, на тебя ведь бомбы не падали!
Через пару дней, загрузившись мороженым мясом ламы, кенгуру и австралийской баранины, мы уходим на север, домой. Весь этот базарно-рыночный бартер мне не совсем понятен - мясо кита на мясо кенгуру - на верху видней, главное - идем домой. Идем тяжело и долго - шторма и ветер все время по морде, но ведь домой! Подходим к Японии. Море Дьявола, и бывалые моряки знают это место, если проткнуть глобус спицей через центр Земли, то море Дьявола выйдет аккурат в Бермудский треугольник. Жуткое место, которое на морских картах обозначено многими крестами погибших кораблей. Наконец родные берега - Курилы, Камчатка... Идем на самый север - Чукотский полуостров, бухта Провидения, порт Эгвекинот... Выгружаемся, и так до самого Петропавловска-на-Камчатке - везде по-маленьку.
Наконец -то пустые трюмы, и берем в Петропавловске груз мороженой рыбы - хек, палтус, горбуша, кета...и домой! Домой! Голова уже идет кругом, и накладные не лезут в неё, хоть убей... Но вот чувствую, сбавляем ход и поворачиваем... Что за черт! Бегу в рубку - у третьего штурмана растерянное лицо... Кто, что, почему?
- Вот пришел капитан, распорядился поворачивать на обратный курс.
- И всё?
- Всё...
Молча ушел. Спешу в радиорубку, вот уж там должны знать все: Кот-Бегемот пьет чай с баранками, блаженно жмурится и невозмутим, как сто китайцев вместе.
- Не томи, Константин, что за фигня, домой ведь шли?
- А ты помнишь, ревизор, как мы отмечали ноябрьские?
- Ну, раскатали пузырь смирновки на троих, и всё!
- А вот на краболовной базе "Октябрьская Революция" все кончилось тем, что "раскатали и порезали" на праздники 20 штук народу, сечешь? Готовь трюм, ревизор, похоже теперь у нас будет свой небольшой погост.
По громкой связи меня вызывает капитан. Стучусь.
- Прошу добро, командир!
- Значит так, Василий Васильевич, готовь четвертый трюм - через пару часов берем небольшой груз.
- Да у меня в один трюм двадцать гробов не поместятся, мастер!
- Ты обалдел, помощник, какие гробы?!
- Да вот, радист...
- Снова Шеффер! Ну, я этому еврею когда-нибудь яйца оторву, точно! Два "цинка" - понял, два! Поставишь сверху на рыбу, всего делов-то... И давай-давай, шевели "батонами", скоро подойдем - и так уже пять часов потеряли!
Бегу...
Есть такая контора во Владивостоке - называется "Дальморепродукт". Переработка любой рыбопродукции в любой части света и в этой конторе в основном плавучие монстры под 300 метров длиной, где есть все для работы, жизни и существования - цеха, фабрики, кинотеатры и госпитали, а главное экипаж: 700-750 человек, из них 600 - женщины. Почему-то считается, что женщины терпеливей и усердней нашего брата-мужика при обработке крабов, гребешка, креветки, сайры и всего остального. А рейс-то - 6-8 месяцев!
Подходим, швартуемся к "Октябрьской Революции" - принимаем в четвертый трюм два цинковых гроба с окошечками у лица, оформляю документы... Разговорился со вторым штурманом плавбазы - что да как...
- У нас ведь как какой-то праздник - головная боль, и вся Санта-Барбара просто отдыхает. Седьмого ноября после смены бригада рыбообработчиц отметила праздник, и одна из них пошла к своему мужчине, ну так скажем - гражданскому мужу, для продолжения банкета. А он, злодей, кувыркается в это время с её же подружкой в своей каюте... Потрошила она их обоих на совесть - вся каюта в кровище, даже потолок. Под утро, видимо, очухалась, поняла что натворила - написала записку и за борт. Короче - минус три, и капитан наш сейчас сидит на коньяке и валидоле, говорит, не доживу до пенсии точно, представляешь?
Отошли от этой горемычной базы и в путь. Команда наша по шхерам и коридорам шу-шу-шу и бу-бу-бу... Догадки, прогнозы и махровые сплетни обо всем этом, и мне-то капитан велел заткнуться и молчать - почему? Ночная моя вахта прошла спокойно, под утро упал первый снег, и палуба чистая и белая - зима не за горами...
Сплю и снится мне сон - я на своем пароходе "иду" по родной деревне... Улица Свердлова, крыши, столбы, провода... Я в рубке кланяюсь своим знакомым... Кинотеатр "Колос" и родной детский сад слева по борту, и должен я почему-то попасть на нашу старую почту. Дома ведь снесу! Но нос корабля, как резиновый загибается вправо, и я облегченно вздыхаю - пройдем! Кто-то яростно трясет меня за плечо:
- Ревизор! Просыпайся! ЧП у нас - давай в рубку, ждут...
Такой сон порушил! Поднимаюсь, сонный и злой, - весь бомонд в сборе: капитан, помполит, боцман, стармех, радист. Кэп мне молча сует бинокль:
- Полюбуйся, что возле твоего трюма творится. Что за чертовщина! Прямо от входа в трюм и до трапа в столовую идут две пары следов босых ног по снегу...
- Ну! Какие-нибудь мысли есть, Василич?
- Только матерные, командир!
- Ну, тогда ступай одевайся, и надо проверить наших "жмуриков".
- Я один не пойду!
- Как не пойдешь? Трюма твои... Груз твой! Ладно, возьмешь боцмана в подмогу, договорились?
Пока одевался, в бедной моей головушке летали гробы и на них верхом сам Гоголь и панночка из "Вия" почему-то с вилами в руках. Придем домой - напьюсь, если доживу!
Стоим с боцманом у входа в трюм - ухмыляется зараза:
- Я, - говорит, - на стреме постою - все равно ты атеист и ленинец по жизни, а я, крещенный, мне нельзя.
Спускаюсь в трюм, ноги предательски трясутся и дрожат, включаю свет - стоят родимые рядышком, только куржаком покрылись, в трюме -18°. Поднимаюсь на палубу, боцман тихо так:
- Що?
- Сука ты, боцман, и вообще шкура бандеровская, тебе бы на родной Черниговщине только с обрезом по лесам и бегать, а? А здесь-то ты струхнул, хохол?
Молчит...
- Да все в порядке - и гробы, и покойники на месте, это меня просто со страху понесло!
К вечеру все устаканилось и успокоилось, и откачали нашу уборщицу, что первая обнаружила следы на снегу, и уже прошли пролив Лаперуза и началась приходная лихорадка на борту.
Мы дома и радости у всех полные штаны - забылось все, шторма, невзгоды, чудеса и покойники, и даже Гоголь с его гробами - жизнь прекрасна! Сдали груз, и напиться я так и не успел, зато под большим секретом удалось мне выведать: в ту ночь на вахте в трюме работали два наших электрика, делали профилактику оборудования - молодежь, мать их! Хотя и мне в ту пору было чуть-чуть за двадцать...
Владивосток. 1977 год.
ПОРТОВЫЕ ВОДЫ
Наконец-то построили у нас в Мурманске мост через Кольский залив - красавец, больше километра длиной, удобные подъезды и развязки, фонари и подсветка по всей длине, а публика первое время даже на экскурсии ходила специально. Как-то зимой был ужасный мороз, даже забереги и причалы начали обмерзать, хоть и греет нас Гольфстрим уже много веков. Вызывает диспетчер по радио - какой-то хрен упал с моста в залив, или помогли упасть, неведомо, а еще туман ползет по воде от морозов и вытащило его течением к портовым причалам - прошло больше недели, пока спохватились бедолагу родственники. Надо отловить...
- Да я что вам, похоронная команда, черт возьми?
- Не кипятись, командир, - надо! К тебе на "Вьюгу" сейчас чиновники нагрянут всех мастей и калибров и милиция, придется отловить утопленника, если не хочешь неприятностей на свою голову, да и мать плачет, жена у него, да и ребенок мелкий...
Разжалобил. Ну, бляха-муха-цокотуха - дожился! Вместо того, чтобы дело делать и ставить пароходы своим буксиром к причалам под выгрузку, занимаемся черте чем. Под 41-ым причалом на отливе вытащили мы, матерясь и чертыхаясь, тело в китайском пуховике на палубу – мент, сука, предусмотрительно стоял в сторонке, констатировал гад события в протокол, вместо того, чтобы помочь. Нос, губы, веки, пальцы на руках успела объесть рыба, что водится в заливе, пока его носило течением - вид ужасающий. А ведь я тогда только понял, почему у немецких моряков-подводников татушки на плече еще в Первую мировую войну были обязательны - только по наколкам можно было опознать человека. И, наверное, потом, уже в сороковых, в фашистских концлагерях, каждый узник носил и носит до сих пор свой личный номер, а ведь столько лет прошло. Вот по татушке на груди что ли опознали потом родичи нашего бедолагу - но это потом! А была пятница, конец рабочего дня и вся эта "чернильная" братва во главе с ментом резко слиняли - протокол составлен, подписан, и привет, а главное - мною и нашим стармехом подписан! А "оно" лежит смирно на нашей палубе, и все ему уже до фени - подмерзает потихоньку. Диспетчер мой изворачивается передо мной, как только может:
- Ты понимаешь, Василич, морг не берет, надо к криминалистам, в судебно-медицинскую, как назло рабочий день закончился, не могу дозвониться. Пусть тело до понедельника у вас там полежит, хорошо? Ты уж потерпи, командир.
Все выходные пролежал он на палубе, язык не поворачивается назвать беднягу трупом, и с соседних катеров и буксиров приходили любители острых ощущений поглазеть на "это", даже пришлось прикрыть тело потом старым брезентом. А в понедельник, ближе к обеду, приехала машина и забрали нашего постояльца - мы уж и привыкать к нему стали, а черная слава и молва о нашем буксире облетела весь порт, впору билеты продавай за просмотр и доступ к телу, прости господи, грехи наши и деяния! Железобетонные и невозмутимые санитары с грохотом забросили бедолагу как бревно в свой фургон, и я едва успел записать номер мрачного катафалка в свой судовой журнал - и почему-то вспомнились строчки из Высоцкого - "Мы успели в гости к богу – не бывает опозданий..."
ПИРОЖКИ
Май. Понедельник во всех смыслах - страшно длинный и тяжко неподъемный день. Команда моя больна на всю голову, да и я тоже хворый после веселых дней Первомая.
Мы по улице идем с красными шарами,
Эти красные шары мы "залили" сами,
Тут нальют и там нальют,
Ну какой тут на хрен труд...
Наш родной буксир "Вьюга" из дивизиона плохой погоды смирно стоит в ожидании наряда на трудовую повинность у причала порта № 22. Ужасно не хочется трудиться, ужасно! Тишина в порту гробовая, как будто какой-то дизентерийный карантин прокатился после праздников и радиостанция молчит и телефоны... Затаился трудовой народ.
Приходит ко мне делегация с опухшими мордами лица - матрос с мотористом:
- Василич! Можно мы сгоняем в "Реанимацию" за пивом, пока затишье.
Знаменитое кафе по прозвищу "Реанимация" в двух шагах от проходной в порт - всегда можно поправить здоровье и голову после возлияний.
- Ну, давайте по-шустрому...
Только сказал - на причале уже начальственный рык:
- П-пачему не поставлен трап! Кто-о на вахте! И хде вахтенный матрос?.. Всех уволю к едрене-фене!
На пенсии я уже, и мой начальник Алексей Палыч на прошлой неделе, подозрительно щурясь подслеповатыми глазками, молвил, глядя на мою довольную морду лица:
- Пухнешь, коллега, личико вон растет и вообще, а командир?
- Так на пенсию вышел, Палыч, и вот начинаю толстеть от счастья - ты вон, как был оглобля, так и чахнешь... Хвораешь, что ли?
- Язва, мать её, - грызет круглосуточно.
Обмолвились любезностями. А ведь когда-то были на равных - забурел и пожелтел бывший бравый капитан-директор на земле обетованной, и море до сих пор сосет и тянет и его, и меня.
Наконец-то трап поставлен и инспектор, лицо в форменном кожаном плаще с кушаком и непременной папкой в руках, у нас на борту.
- Х-кто капитан! Подать его сюда.
Подозрительно осмотрев и даже обнюхав меня, брезгливо молвил:
- Значит так! Идем на Абрам-Мыс! Проверим на "вшивость" причалы и суда на западном берегу - праздники кончились, и надо пощупать за "яйца", кто там чем дышит и дышит ли вообще. Отходим! Где тут у вас гальюн, что-то пирожки у меня в животе зашевелились... Надо сделать "ню".
Да делай-делай, инспектор, отходим.
Дальнейшие события помчались с устрашающей быстротой - вал рулевой машины проходит через наш сортир... Защитный кожух на нем поврежден и сдан в ремонт. Кожаный кушак нашего гостя начал накручиваться на этот вал и инспектора, как сардельку, начало затягивать прямо в очко вместе с плащем и папкой.
Отходим, отходим от причала и я слышу какой-то посторонний звук - то ли вой, то ли ной, и начинает клинить штурвал:
- Что? Где! Стоп машина!!!
Болтаемся без руля и ветрил прямо под окнами нашего диспетчера - совсем красота. Выскакиваю из рубки:
- Ну, что там?
А матрос мой ухохатывается.
- Кэп, погляди сам на наш гальюн.
Грустный фарс вперемежку с трагедией - голая жопа нашего инспектора в кожаном плаще торчит прямо в дверь - кушак намотало на вал плотно и мощно, и, так ничего и не поняв, товарищ мычит и рычит где-то носом в толчке гальюна, дергаясь и суча ногами. Как-то странно и грустно видеть гениталии своих генералов.
Высвободили мы, вытащили сортирного героя из трущоб вонючих, взял я его за остатки кожаного плаща:
- Если что! Ославлю тебя на весь Северный флот и твоя голая задница станет достоянием республики - веришь?
...Встречались в недрах конторы - стена и могила!
Есть моряки от моря, есть моряки от кабинетов - ну не любим мы друг друга...
КИНО
Май. До тепла еще далеко-далеко, а ведь пахнет уже весной, и здорово так несет и ночи стали призрачны и прозрачны. Мурманские улицы начинают робко зеленеть и покрываться листвой, на сопках растаял снег, и солнце берет бразды правления в свои теплые руки.
Спешу. Вызывает начальство. Чертыхаюсь и плююсь, по дороге перебираю последние грехи свои и буксира "Вьюга" под моим началом - хвалить нас как всегда не за что, а получить пистон - так это мы всегда готовы.
Вхожу, здороваюсь.
- А-а, вот и командир!
Алексей Палыч жмет руку и сходу ошарашивает:
- Ты Пикуля читал?
- Обижаешь начальник! Меня не в поленнице нашли - ёрничаю я обиженно.
- Ну вот и славно, вот и хорошо - значит споетесь. Знакомься, Александр Котт, кинорежиссер, ассистент и помощник Зоя... Простите?
- Нет-нет, просто Зоя, - смущенно подает руку барышня.
- Так вот, Александр Константинович будет снимать в Полярном и Мурманске эпизоды для своего фильма "Конвой PQ-17", и с завтрашнего дня твой буксир арендован киностудией - стало быть ты полностью в распоряжении режиссера и его команды, понял?
- Понял.
- Ну и с богом, давайте-давайте братцы, у меня и без вас дел полно, организационные вопросы и проблемы - меж собой!
- Ну что ж, господа киношники, милости прошу к нам на борт, пожалуй, действительно обсудим, что да как и вообще, мы-то вам зачем.
Стараясь выглядеть солидно, заросший по самое некуда бородой режиссер, то и дело поправляя очки, начинает вводить меня в курс дела.
- Вы знаете, я в смятении - ночным поездом будет моя группа и, главное, багаж с реквизитом и еще оружие.
- Оружие?!
- Да-да... Два пулемета, ППШ, ТТ и наганы, патроны и взрывпакеты, дымовые шашки и пиротехника - всего пять ящиков, не тащить же все это в гостиницу? Да, и зовите меня просто Саша.
- А меня просто Зося, - пропищала девица, что семенила рядом в немыслимо короткой юбчонке и сапогах в шпильку.
- Нет уж, - отрубил я, - это ж какой пример для подчиненных... Саша, Вася, Зося! Поэтому предлагаю звать друг друга просто по отчеству, как принято на флоте, согласны? А кстати, сколько вообще человек-то в вашей киношной братии?
- Да десятка полтора наберется, будут приезжать-уезжать, народ занятой, актеры особенно.
- И что, для всех вы Саша?
- Случается - сами понимаете, пока еще не Спилберг и даже не Рязанов.
- А я, Сигизмундовна, - встряла снова помреж, - и добавила, как бы извиняясь, - папа у меня поляк.
Я только головой покачал...
- Ну, ребята, с вами не соскучишься.
- Что ж, сделаем для вас исключение и я буду звать Вас пани Зося, не против? И сразу у меня к пани претензии по поводу одежды, ну все, что ниже пояса.
- Что, не нравлюсь?!
- Да нравишься-нравишься, только вот боюсь моряки косоглазие себе заработают при виде твоих прелестей, милая барышня, трапы у нас крутые и высокие и... Вобщем, сама потом поймешь.
Оставив гостей в своей каюте и предложив всем кофе, исчезаю трясти боцмана и все его кладовки и бытовки.
- Это кто, командир? - любопытному Семенычу до всего есть дело.
- Спилберг, - неожиданно брякаю я и сам себе удивляюсь.
- Какой такой Спилберг, из отдела снабжения что ли, новенький? Я вроде там всех знаю...
Шутка не удалась.
- Ты вот что, боцман, вот эту кладовку мне срочно освобождай, понял - срочно! Ночью оружие привезут.
- Что-о? Какое оружие, Василич?!
- Ну, слава богу, танков не будет, а вот пулеметы-автоматы и прочие припасы, пожалуй, всего пять ящиков надо будет тут разместить, вот так вот! Да ты "варежку-то" закрой, Семеныч, - муха залетит. Кино будем снимать, боцман, кино - и пока еще не знаю где, как и каким боком мы здесь, но кино про войну, а сидит у меня кинорежиссер Александр Константинович Котт и его помощница Зося, понял?
- Дела-а-а! А помощница-то ничего, только вот юбчонка на чем у нее держится, не разглядел.
- Зато успел разглядеть небось, что под юбкой, а старина?
- Само собой, правда, темновато у нас в коридоре, надо лампочки поменять, как считаешь, командир?
- Поздно, боцман, поздно – кажется, она и так уже все поняла, сидит вот у меня в каюте, красная как креветка, и все пытается на коленки свою юбку натянуть. Лампочку-то вот тут надо поменять, - постучал я его по лбу, - старый ты маньяк-извращенец!
- Ну ладно, командир, в кои-то веки сподобился за попку придержать, чтоб не свалилась - на этаких-то каблучищах, да по трапу!
- Так ты еще и подержаться успел за "сладкие" места - силён-силён, хрен моржовый!
- А то!!!
Держим военный совет в моей каюте, боцман церемонно знакомится с каждым по отдельности и долго держит Зоину лапку в своих огромных ладонях - пинаю его под столом незаметно - не смущай девку! Придется немного потесниться и освободить две каюты для киношной братии, жить они будут в мурманской гостинице, ну хоть будет где переодеться и отдохнуть. Оказывается, наша задача всего-навсего доставка в Полярный всей съёмочной группы со скарбом и снаряжением по заливу, поскольку дорога по трассе займет в два раза больше времени, да и трассой-то ее назвать нельзя - вся в колдобинах. И посему нужно в срочном порядке заказывать пропуска в режимную зону на каждого поименно, аж за подписью коменданта гарнизона Полярного. Предупредил Константиныча, что шерстить и проверять нас первое время будут по полной - так что указывай в сопроводительном письме все прямо по пунктам - кто, что, сколько и зачем, особенно оружие, вплоть до последнего патрона! Это потом примелькаемся, освоимся - будет полегче.
И понеслась вприпрыжку, закружила и завертела нас киношная жизнь, только успевай поворачиваться. С утра шумная и разношерстная компания из съёмочной группы грузилась на борт, и мы мчались по Кольскому заливу в Полярный, там у причала нас уже ждал комендантский патруль с проверкой - поначалу, как я и ожидал, трясли всех и вся основательно, паспорта и сопроводительные документы, реквизит и снаряжение, а кладовку с оружием пытались даже опечатать, и когда узнали, что мы еще и пальбу хотим устроить прямо в сердце базы подводного флота - схватились за голову! И пришлось Константинычу ехать в Североморск и доказывать в штабе Северного флота прописные истины киноискусства, агитировать и пропагандировать, умолять и стучать кулаком по столу... И ведь убедил!
Изнутри, конечно, съёмочный процесс - это полная тягомотина и рутина в чистом виде, вся съёмка занимает минут 10-15, а с учетом количества дублей - чуть больше часа и волшебные слова: "Мотор! Камера!.. Эпизод такой-то, дубль такой-то. Хлопушка. Поехали", - увы, звучали не так часто, как хотелось бы и львиную долю времени занимала подготовка к съёмке. Кинооператор Петро Духовской часами бегал по причалу вокруг подлодки, которой командовал Андрюша Мерзликин, и все искал удобный и выгодный ракурс - все терпеливо ждали, тут портилась погода, и начинал валить майский снег, и все снова ждали уже погоду... И так целый день. Как-то понадобилась торпеда для очередного эпизода и пани Зося храбро ринулась на склады добывать настоящую, застряла и потерялась надолго - там ее напоили чаем с вареньем и конфетами, показали настоящую пятиметровую смертоносную игрушку весом в тонну и вытурили восвояси - завскладом так и сказал, что только через его труп. Пришлось строить муляж из чего попало, и тут уж отличился по полной наш боцман - два дня скакал и прыгал, стучал и гремел железом на корме буксира... И когда при съёмке ее катили по причалу на торпедной тележке, она была убедительно похожа на настоящую - вся киношная братва не скупилась на похвалы в адрес нашего Семеныча.
Конец мая, погода мерзкая и всего лишь +5°, ветер тянет беременные тяжелые тучи с запада... Запланирована очень важная съемка, и отменять ее уже поздно. По сценарию экипаж тральщика должен париться в баньке - и тут авианалет. И банька на берегу залива уже построена - дымит и пыхтит жаром-паром, все заминировано, оцепление... С богом!
- Мотор. Камера!
Синюшные и скукоженные голые задницы моряков, едва прикрытые спереди вениками, забегали, замелькали у бани на берегу - налет, черт возми!
- Сто-оп!
...Второй дубль, третий. Наконец, баня взлетела на воздух, и оглушительная пальба из пулеметов по воображаемым самолетам, взрывы по воде и берегу. Пиротехники поработали на славу, и, кажется, все удалось, и все довольны. Идем в Мурманск, киношный народ отогревается, и все пьем чай в столовой команды, обсуждаем события трудного дня.
Зося вцепилась как клещ:
- Капитан! Ну, Василий Васильевич! - Тянет меня за рукав.
- Говорите, пани польска, я ваш!
- Скажите, мастер, а вы бы не хотели сниматься в кино?
- Нет, душа моя, бегать по причалу и сверкать голой задницей во имя искусства, да еще потом на всеобщее обозрение, уволь! Возраст не тот, и вообще мне по душе моя профессия, и я на своем месте - она ведь чем ценна: ни один день не похож на вчерашний, и я с утра уже радуюсь новому дню, событиям и проблемам. А у вас?! Ну что это?.. Дубль четвертый, и бедный Валера Величко уже все свои причиндалы заморозил и вынужден бегать нагишом, а?
- Ну и чем ваш день лучше моего, командир, чем?
- Не скажи, не скажи...
Вчерашний вечер. Мурманский порт, причал № 22 - гоняем чаи со стармехом у него в каюте, треп и телевизор - идиллия. Заглядывает вахтенный матрос:
- Кэп! Тут Гришка сумку принес с реквизитом - просил в теплое место поставить.
- Ну так и поставь в сушилку к боцману.
- Понял!
Григорий - прохиндей, ловелас и главный добытчик в съемочной группе. Как сказала Зося, может все и она его иногда просто боится.
В силу своей профессии и опыта все звуки и шевеления вокруг меня я держу под контролем, как и старший механик - бормочет радиостанция, работают насосы пресной и забортной воды, у соседнего причала швартуется очередной пароход и лоцман по громкой связи кроет матом кого-то на берегу, все как всегда, но как-то не совсем, и посторонний, до боли знакомый и противный звук вплетается в общий оркестр.
- Чуешь?
- Чую... Может, у тебя в машинном отделении трубопровод прорвало, а дед?
Стармех срывается с места и исчезает - ну что за напасть ёлки-моталки! Через буквально пять минут его ухмыляющаяся рожа появляется в двери:
- Василич, выходи - покажу тебе "трубопровод".
- Ну, и на хрен мне твой...
- Да нет, это скорее твой!
Встаю. В боцманской сушилке шевелится и бегает по палубе большая сумка.
- Вахтенный! Э-это что за херня?!
Растерянный вахтенный матрос открывает сумку.
- И-и-иии!, - мать твою - два молочных поросенка прыгают внутри сумки и норовят выбраться на свободу - радостно голосят и сучат ногами.
- Это твой реквизит?
- Так Гришка, гад, припер - не захотел в гостинице на ночь оставлять!
У меня в каюте держим совет.
- Ну! Что делать-то будем, кэп? Этак к утру и мы с тобой начнем визжать и прыгать по палубе, ну это просто невыносимо.
И я мрачно:
- Ты же дед, Михалыч, дед по должности и, главное, по жизни - рожай!
- А ты знаешь, есть идея, тут неподалеку магазинчик - дщерь моя берет там детское питание. Представляешь - здоровая "лошадь", а молока в титьках почти нет. Так что - шлем гонца?
- Шлем...
Дед наш Ефим Михалыч весь обвешан внуками и внучками и имеет богатый опыт по части кормления новорожденных.
Ночь. Два старых, убеленных сединами командира кормят из сосок месячных поросят на боевом буксире.
- Пани Зося! Вот он сюжет реальной комедии "Поросячий рейс", и не надо дублей.
На завтра "снабженца одели по полной" - вся эта братва за ночь конкретно обдристалась по всей сушилке и Грине боцман вместо доброго утра поднес внушительный кулак:
- Я тебя, Хрихорий! Если не отмоешь весь этот срач. Запру тебя в сушилке и забуду - до следующего утра, понял?
Григорий, конечно понял быстро, и через полчаса две девчушки-студентки драили сушилку на совесть. Практика... А ведь, наверное, каждая из них мечтала о звездной роли в будущей карьере - только вот надо кому-то и г*** убирать, что поделаешь.
Традиция встречи подводной лодки существует до сих пор - поросенок, все дела и этого не отнять, правда, он должен быть жареным?!
- Кстати, а где ваша живность, Григорий? Неужели пустили под нож злодеи!
- Да вот они, в сумке под столом.
- Как под столом? И молчат?
- У нас, капитан, свои маленькие хитрости - немного коньячку, теплое гнездышко и спят сейчас малыши без задних ног.
И тут Константиныч:
- Видите ли командир, в конце титров мелкими буковками обычно пишется - ни одно животное в процессе съемки не пострадало. Так вот Григорий Евгенич брал их в аренду - где, Гриша?
- Да-да, на Абрам-мысе у вас фермер есть, замечательный человек - его живность, его. А ведь, пожалуй, зазвездятся поросятки, подумал почему-то я и требовать начнут себе отдельную стайку и ежедневный наркомовский алкаголь, а?
И тут прохиндей Грицко сразил нас с боцманом наповал:
- Так у этого фермера еще и страусы есть, нам как раз через недельку для съемок понадобятся...
- Семеныч! Кладовка твоя, пожалуй, маловата будет!
- Да ты обалдел снабженец! Какие в жопу страусы?
Вид у боцмана был ужасно глупый и все добродушно и долго ржали: страусы!
Съемки длились до середины июня и мы за это время успели сходить в Гаджиево и Линохамари на натуру, и киношная братия даже попробовала настоящих королевских крабов, что валом пошли на нерест - в далеком 1975 г. завезли в ту пору партию с Дальнего Востока в Кольский залив... И ведь прижились! Такие экземпляры попадаются - прямо сковородка на ногах...
Александр Котт - теперь уже мэтр, "Брестская крепость", "Лермонтов" и многое другое. Вряд ли по истечении стольких лет он вспомнит "поросячий рейс" - такова жизнь...
ПОП
Февраль. На работу иду злющий, хоть спички об меня зажигай, поцапались с женой прямо с утра, и день не удался, и весь я прямо ёжик и готов покусать всех и вся (наверное все-таки сам сволочь приличная). А тут еще вахтенный матрос меня радует:
- Василич! Не удивляйся, поп у нас в салоне сидит, ждет капитана – Вас стало быть!
Ну, преподобный! Вот ты-то мне и нужен! Сейчас я на тебе и отыграюсь... Не вышло. Батюшка был благолепен и величав непомерно, размеры и стать, борода и обстоятельная и неторопливая речь, улыбка и мудрые глаза его отрезвили меня незаметно, и вся хрень из меня улетучилась. Мы долго и обстоятельно беседовали за чашкой чая. Оказывается, ни много ни мало - по решению епархии - приехал поп нас купить, на Соловецких островах нужен буксир! Дела-а-аа! Поговорили мы с преподобным, оставил он свои реквизиты и отбыл восвояси ни с чем - да и я подзабыл эту встречу. А в конце месяца звонит мне начальство прямо на радиотелефон:
- Стоишь?
- Стою, Алексей Палыч, нет работы - хоть вешайся!
- Та-ак! Короче ищи работу или...
Тут и я вскипаю и к концу рабочего дня иду ругаться нос к носу:
- Вот заявление, Палыч, не хочу быть нахлебником - ухожу!
Перепугался старый хрен, специалисты и капитаны на улицах не валяются:
- Да ты! Стой, погоди-погоди, не пори горячку-то - остынь! А давай-ка по коньячку и сообща обсосем эту проблему, лады?
Обсосали аж до полбутылки и тут я вспомнил про Соловки...
- А ведь хорошая идея, только не купля-продажа - аренда на лето, как считаешь, а Василич?
- Да я обеими руками «за», шеф, только бы подальше от Вас и Вашего чуткого руководства и конторы. И, вообще, Алексей Палыч, ну ты же боевой капитан в прошлом - не нужны нашему буксиру няньки.
Сговорились, ударили по рукам, и в конце мая седьмого года ушли мы работать на Соловецкие острова на всю навигацию.
Удивительные места, удивительные! Все лето мы таскали баржи и понтоны с лесом и сеном, дровами и бабами, кои обслуживали и трудились во благо церкви, стояли чудесные и тихие погоды, вода как зеркало, тишь и благость вокруг, и отец Вениамин все нас убалтывал:
- Оставайтесь. Останьтесь ребятки, останьтесь! Вот работы невпроворот, да и буксир ваш работяга безотказный.
В сентябре сказка кончилась вместе с арендой, и ушли мы в Мурманск домой - жаль, очень жаль. И если есть на земле рай, то я его увидел здесь, на Соловецких островах...
ПРАЗДНИКИ - СВЯТЫЕ И СВЕТСКИЕ
1973 год. Самый трудный и напряженный по нагрузке год, 4 курс - астрономия и навигация, лоция и гидрометеорология, а еще военно-морская подготовка... Все отнимало силы и время и никакой личной жизни и забегов ширину - и вот! Новогодние каникулы накатили неожиданно после сессии - свобода! История с моими однокашниками, с которыми я съел ни один котел каши за время учебы.
27 декабря, и мой кореш Юрка с утра напористо меня обрабатывает по поводу праздников:
- Ну, вот чего ты будешь тут в общаге киснуть, дружбан, едем ко мне, сестренка-красавица, подружки - будет шумно-весело, гарантирую!
К вечеру уболтал. Собрались... Едем. Уссурийск - Юркина родина, да и не так уж и далеко, как до моих родителей под Черемхово. Почему-то нашего брата курсанта в поездах вечно жалеют и пытаются подкормить все кому не лень, вот и сегодня под вечер пожилая женщина с двумя девчушками сует нам пирожки и курицу, выходя под Шмаковкой.
- Леха, да брось ты, сейчас скоро уже приедем, и родаки накормят по высшему классу.
А мне жаль харч пропадает - и не просто харч, домашний... Скрутило меня уже под утро и перед Уссурийском, не охнуть, не пукнуть, не вздохнуть - в животе черти свадьбу гуляют, и я, бледный и горячий, как яишница, жду кончины. Юрка через проводников вызвал скорую на вокзал, помню бросили меня на носилки и в машину, и Юркина бумажка с телефоном в моей мокрой ладони... Прочистили, промыли и клизма была в мой зад, таблетки - лежу в казенной койке светлый, чистый и злой, завтра уже 30 декабря, а я в казенной пижаме и черт знает где - с Новым годом и новым счастьем Вас, Литвинов Алексей... Счастья и, главное, здоровья!
Соседи по палате - дристуны-поносники, приняли меня на ура и сразу же начали стращать:
- Оо-о, милай, эттот инфиционно отделениё - через сорок ден только выйдешь отсель - да-да!
Вот это да-а! Ну, бедный Ёрик, зашибу... Хотя сам виноват, предупреждали.
К вечеру разузнал, что и как... Надо бежать, черт возьми! Утро. Кеды. Фуфайка и штаны в полоску, показали дыру в заборе - бегу. Бегу вдоль какого-то бульвара, каштаны в снегу, рябина и морозец, темновато, и редкие прохожие не очень-то обращают внимание на пугало в полосатых штанах и фуфайке. А вот телефонная будка, и я с ужасом понимаю что нет ни одной монеты в этих казенных штанах - и за спиной скрип тормозов. Оборачиваюсь: "Скорая помощь" и две санитарки с мужскими небритыми мордами улыбаются, манят меня - поехали, подвезем. Поздно я понял, но уже трепыхаюсь в крепких руках и верещу:
- Братцы, я курсант с мореходки, братцы!
- Ничего, у нас и генералы есть и даже один маршал завалялся - скучно не будет, потерпи чуток.
Едем. Санитары обсуждают, где взять хорошее шампанское и почем нынче мандарины, а в моей бедной голове пусто и зябко - попал... Догнали-таки. Заводят в здание, кругом решетки, холл - телевизор и тот, как бобик в конуре, под решеткой. Кабинет дежурного врача:
- Ты откуда и чей, такой "нарядный"?
Сбивчиво пытаюсь объяснить:
- Из Находки я, курсант, мореходка...
Все весело оживляются:
- А что? Похоже, это к нам!
- Короче селите его в третью палату к тихим, а после праздников разберемся.
Приводят в палату на четверых, садят меня на свободную койку и очень серьезно начинают объяснять.
- Это психушка, как ты понял. Будешь буянить, привяжем к кровати, поставим в холку укол - и ты на неделю овощ, писать и какать будешь под себя. Ты кем хочешь быть - кабачком или баклажаном?
И тут я начинаю смеяться от всего происходящего, до слез и соплей вперемежку. Санитары переглядываются - наш клиент, не зря остановились... В столовую водили строем - таблетки, потом супчик, макароны, тихий час и вечером телевизор. Двое моих соседей - тихие тени, третий строчит анонимки во все инстанции. К вечеру 2 января стал замечать, что у меня дергается глаз и в ушах тихий-тихий колокольный звон. Динь-дон, динь-дон. Юрку я буду мучить и убивать медленно и с наслаждением, если выживу. Динь-динь.
Утро. Обход. Женщина без возраста, наверное, главврач в окружении свиты белых халатов останавливается около меня:
- Кто такой, почему не знаю?
Документов нет. Ряженый.
- Отловили в телефонной будке.
- После обхода - ко мне!
В мрачном холодном кабинете, куда доставили меня под конвоем, женщина устало так:
- Ты только, сынок, мне не ври и покороче - кто, что, откуда... От армии, что ли, косишь?
Рассказал все как на духу. Покачала головой, даже не удивившись, звонит.
- Инфекционная? Узнал? С Новым годом, коллега - как встретил? У тебя пациент не пропадал? Ах, вот как!? Прыткий беглец... Да-да, приезжайте.
Забрали меня к знакомым уже "сорокотам-поносникам".
- О-оо, студент, с прибытием! Второй срок будешь мотать, паря.
После суточной выдержки за неудачный побег сижу в кабинете дежурного врача:
- Что ж ты побежал-то, кадет, - всех на уши тут поставил.
- Да вот ваши постояльцы напугали - 40 дней, 40 дней!
- Ну, и дурак - им тут со скуки развлечение, а тебе...ну хоть в "дурке" побывал, будет чего вспомнить. Значит так! Сдаешь анализы и через 3 дня, если все хорошо, свободен, понял?
На Рождество у ворот больнички меня встречает Юрик, молча идем по улице и думаем каждый о своем.
- Ну вот сейчас отмоешься и...
- Отмоюсь и на вокзал, Юрка, и никаких больше гастролей!
В поезде тоже молчим и даже есть не хочется, хотя у кореша полная сумка вкуснятины - домой, только домой! И вот, наконец, родная общага, комната, друзья-курсачи, и я, хлопнув стакан портвейна, рассказываю свою одиссею. Никто не смеется, молчим... Еще стакан и я засыпаю в родной койке... Дома!
ПАСХА
Третья мировая началась. Два часа назад началась, в соседней квартире, за стеной. Посуда уже вроде бы вся и в ход пошла тяжелая артиллерия и авиация - летают швабры и кастрюли, сковородки и разная мелочь в виде ложек-поварешек, стулья и табуретки танковой колонной попеременно занимают то кухню, то единственную комнату, а мы с женой радостно не спим и ждем продолжения, мать их... Пасха вчера была, святой день. Христос Воскресе! Виктор Викторович с Анжелой выясняют отношения. Во истину.
Тыр Тырыч тузит свою благоверную за грехи не перед богом, нет: верная спутница по жизни в очередной раз строила глазки заезжему варягу в лице ревизора из района в её вотчину, магазин на веселой станции под названием «Выходной». Утром Лика с виноватой физией и свежим бланшем под глазом просит у моей корвалол: у Тырыча давление и зам. начальника цеха куриной фабрики "Снежная" лежит пластом в полосуху. Он ужасно ревнив, на морде мокрое полотенце и по всему эта морда тоже несколько деформирована ввиду военных действий ночных. Женщины судачат наперебой, это надолго. Захожу.
- Вот, Вась-Вась, спасибо, что ты есть и выручаешь меня по-мужски в трудную минуту, дай тебе господь всего, что ты захочешь!
- Ладно, не скули, Тырыч. Во что налить "лекарство", пока твоей нет?
- Да-да, вот под диваном, - выпили по быстрому, молчим... Ждем "прихода".
- Ну, Викторович, целоваться и христосоваться не будем - при всем уважении твоя морда лица не внушает нынче святынь пасхальных - с праздником!
- Да бог с тобой, сосед, какие уж тут нюни - еле дышу. Ты только не уходи, побудь - еще по стопочке засандалим и поговорим.
- Ну, ты только не жалуйся, кто прав, кто виноват, и моя жена тоже не мать Тереза, но у вас всегда как-то шумно-весело, завидую!
- Дурак ты, Васька, молод и глуп, а я свою Линочку люблю и обожаю до невозможности, веришь?
- Да, я её уже с утра видел - любовь слепа, куда попал - туда и ладно...
- Зря ты так, Василий, может, ещё по одной?
- Ну давай...
По одной, потом еще и сидим мы с ним уже веселые и смелые, и Виктор Викторович исповедуется, и я слышу все это уже в сто первый раз и все равно поражаюсь переплетению судеб. Мой сосед нашел свою женщину и судьбу в дороге - упакованный мажор на новенькой "Волге" ехал из родных воронежских краев, вальяжный и весь прямо пряник-пряником, сладкий и пушистый. Под Оленегорском стоит на обочине тощая фигурка в плаще - погода мерзкая, собачья, снег с дождем, ветер, сентябрь. Остановился. Села девица, трясется вся от холода.
- Кофе будешь? Термос рядом, не стесняйся.
- Представляешь! Правая рука у нее без кисти, надета кожаная перчатка или просто чулок - не знаю, а ручки тоненькие, детские почти, вот только глаза усталые и колючие. Моя Анжелика, моя сладкая женщина пережила ужасную жизнь, поверь! И когда мне впервые довелось услышать эту историю - не поверил и был в полной прострации, прокручивая в голове много раз, я так и не дошел мозгами и умом до дна и начала - где оно наше начало и почему в нас с самого рождения заложен грех!
Ставрополье. Выпускной школьный вечер. Красивые до невозможности девочки, стройные и строгие мальчики в галстуках - все как у всех. Подбили меня в тот вечер подружки отомстить – мол, мой парень клюнул на "швабру" из параллельного, надо проучить. Портвейн, потом самогон - надо, так надо... Били чувиху зло, весело и с удовольствием. Утро. Испуганная мама:
- Доча, милиция, просыпайся!
- Какая на хрен милиция?!
И в десять утра я уже в "обезьяннике" - дальше полный кошмар - все мои подружки дали показания против меня, и моя туфля, точнее каблук, весь крови. Суда не помню, все как в чужой жизни и будто бы не со мной - 8 лет, восемь! На пересылке мне исполняется 18, и взрослая зона - север, этап... Есть такая женская колония на Кольском полуострове - Ревда, привезли в ноябре, снег, мороз, холодно, и "мамки" приютили меня почему-то хорошо - потом Анжелика поняла почему. Под Рождество был пир и отвальная в зоне, и я, сопливая девчонка, в нем участвовала - ночью, прессом в цехе мне отрезали кисть те же мамки, а через полгода стала я на зоне "мужиком" и моя тоненькая ручка уже без кисти превратилась в "мужское достоинство", и я ублажала ею теток и мамок разных мастей. Потом и меня "открыли" попугайчиком целлулоидным - напоили, разложили и сделали женщиной. И думала я тогда, что возненавижу все семя мужское - а за что?!
Анжела принесла уже ненужный корвалол, светлый взгляд и ручку свою прячет за спиной, и упали они с Тырычем друг в друга, слезы и сопли вперемежку со словами и клятвами в любви до гроба! Ушел. Молчим за завтраком с женой - как-то неудобно даже, как будто стоял со свечкой при любовных утехах. Мнения наши не совпадают, и это, наверное, правильно - мужчина и женщина, это две разные планеты вокруг солнца, по имени любовь! Пока это солнце светит и греет, мы существуем и продолжаемся в наших детях. Вот и Верочка пришла - цыпленок соседский, по какой-то своей детской надобности. Жизнь продолжается...
ЗЕМЛЯК
В 1991 году меня на лето откомандировали на Северный флот - в пору безвременья и безвластия наши правители заключили договор о частичном разоружении, ракеты малой и средней дальности, потом что-то еще и еще, короче, "начали снимать штаны и раздевать страну и армию до исподнего". И вот тогда, в качестве старпома, мне пришлось вывозить с Новой Земли ракетное топливо на утилизацию. Перво-наперво - подписка о неразглашении государственной тайны, и я на пять лет стал невыездным, и ни о какой загранки не могло быть и речи и, сам того не ведая, попал я в полную задницу.
Ракеты SS-30 заправлялись тогда адской смесью под названием «самин и меланж» - эти компоненты уже сами по себе вели себя агрессивно на свежем воздухе, первый с запахом огуречного рассола напрочь лишал мужчину его мужского достоинства, а вот второй начинал испаряться с выделением оранжевого облака и температуры и всему живому вокруг приходил полный "кердык". ВЧ №, не буду называть - существует до сих пор, и военный танкер, безликий, серый и номерной, без названия, но оборудован по первому классу и все емкости под ракетное топливо эмалированны лучше, чем домашние тазы и кастрюли изнутри, только что объем на 15 тонн каждая. Губа Белушья, где мне приходилось бывать лет 10 назад, все та же и те же серые бараки и казармы на сером фоне суровых скал и проплешин грязного льда и снега, а вот причалы уже начали рассыпаться и разваливаться без хозяйской руки и внимания. Подошли. Отшвартовались с трудом. А ведь и в поселке не совсем воинский дух и порядок - разруха в стране докатилась и до самых её окраин. Погрузку начали поутру, прямо со спецмашин и на свой борт, процесс идет только сжатым воздухом и никаких насосов - это надолго. И вот мелькает на причале передо мной узкоглазый старлей почему-то в новеньких кедах - крепкий, молодой парень и, главное, по-сибирски "нокает", ну совсем как у меня на родине.
- Ты, командир, не бурят ли случаем?
- Но!
- Ни хрена себе, и я ведь тоже из Джиды!
Взревел:
- Земеля!
И давай меня мять и тискать своими лапами, я аж взмолился:
- Да остынь ты, паря, поломаешь еще!
Заблестели глаза у бурята в погонах, не чаял видимо здесь, на богом забытой земле, встретить земляка, нет, не чаял и поэтому искренне рад. Вечером я был приглашен к старшему лейтенанту в гости. Келья, иначе не назвать эту почти засыпнушку-землянку в офицерском бараке, койка, тумбочка, лампочка от дизель-генератора и у кровати танковая дизельная печка. Всё.
- Шило, земляк, будешь пить по-городскому или по-взрослому?
- Обижаешь, бурят, я на флоте уже второй десяток лет - наливай!
Выпили. На закуску ломти соленой семги, по-царски небрежно нарубленной "из-за уха" и конечно же неизменная тушенка. Помолчали... Странно было видеть перед собой узкоглазую рожу в погонах на земле обетованной под древним названием Груманд. Дальше уже, перебивая друг друга, вспоминали и говорили, говорили и вспоминали свои родные, милые сердцу края...
История с Зоригто, так звали моего земляка из Заиграевского района, вырисовывалась нелепой и чудовищной килой - иначе не скажешь. Все было в судьбе Зорьки, как у всех нас, родился, учился - учился правда хорошо и чуть было с золотом не закончил школу, не дотянул, и дядька из Казани - полковник-ракетчик, очаровал пацана еще в седьмом классе.
- Ты приезжай, племяш, приезжай - поступишь в военное училище, а я помогу!
Поехал. Пять лет учебы не прошли даром - офицерские погоны, первое назначение под Свердловск, и все шло как по накатанному, и я уже держу "своего ракетного бога за бороду" и весь мир в кармане! После ноябрьских праздников в местном офицерском клубе меня обозвали узкоглазой обезьяной - пришлось дать по морде, тут же - при всех. Потом стрелялись...
- Как! Как стрелялись?
- Василич, дорогой! Да со времен Пушкина суд чести и достоинства так никто и не отменял, поверь мне, а уж тем более, офицерской. Два "макара" и на каждый по три патрона на обойму, заброшенный склад. Вот только отец мой всю жизнь "белковал", да и у меня в 12 лет уже было ружье... Все закончилось, не успев толком и начаться, первой же пулей я выбил пистолет из руки этого столичного донжуана и шелкопера в погонах и под дулом моего "макара" ему пришлось просить у меня прощения. Злопамятный оказался гад и с большими связями... Ссылка на Новую Землю стала для меня спасением, иначе штрафбат.
- Тебе сколько лет-то, паря?
- 28.
- Ну и?
- Осталось полтора года, потом уйду из армии, карьера моя кончилась на погонах старлея - я ведь электронщик и что-нибудь найду по душе.
Чтобы снять тягостное и затянувшееся молчание, спрашиваю:
- А ты чего в кедах-то, господин офицер великой державы?
Смеется.
- Неделю назад плеснул по неосторожности малую толику «меланжа» прямо на ноги - едва успел разуться, прогорели мои казенные башмаки насквозь. А на нашем складе только 45 размер! Да и в "Военторге" тоже, вот и пришлось купить китайские кеды времен Хрущева. Вся часть надо мной теперь потешается - первый потерпевший при всеобщем разоружении и окончании холодной войны. Кстати, старпом! Не хочешь посмотреть, как наяву летают ракеты и какую заразу ты повезешь на своем танкере?
- Ну-ка, ну-ка!
- Вот завтра я тебе и устрою мастер-класс.
С тем разошлись...
На следующий день в скалах, я понял, на какой пороховой плавучей бочке я живу сейчас - мой земляк плескает в старое ведро «самин», потом «меланж», бедное ведро просто бегало между скал и плавилось на глазах - силища неимоверная. Ошарашенный увиденным, почему-то спрашиваю:
- Ну, а как же у тебя с "мудями", старлей? Это ж чистая отрава для нашего брата!
- Вот как-то боюсь женщин, представляешь, Василич, денег просто тьма, а вот отвык, наверно, одичал.
Мы ушли тогда в Мурманск ночью и я не успел попрощаться, жаль. И где-то ты теперь Зоригто - земеля, уже бывший, наверное, офицер-ракетчик! Ты, конечно, выживешь, а вот страна потеряла еще одного спеца, которого учила и пестовала много лет. Такова жизнь, и ее радости, и печали...
П у ч и н а
Тресь-ссь! Бьюсь головой о стенку и просыпаюсь... Пароход трясет и колотит как беременную бабу на сносях перед родами. Пока натягивал в темноте кое-как штаны, все стихло. Бегу в рулевую рубку, впереди уже мелькает тощая капитанская задница в семейных труселях и тапочках на босу ногу. Влетаю в рубку - и капитанский рев:
- Засранец! Не успел опериться, уже и жопа ракушками заросла, морским волком стал!
Перед кэпом третий штурман - лицо белое, точнее, лица просто нет, лишь только губы беззвучно что-то шлепают в оправдание. Дергаю командира за рукав застиранной и выцветшей тельняшки.
- Что?
- Кажись, намотка у нас, чиф... Значит так! Боцмана и стармеха с радистом - ко мне! Пойдем-ка, старпом, пошепчемся - да портки свои хоть бы вывернул, что ли.
Смотрю на себя - джинсы надеты наизнанку и все исподнее торчит и веселится... Твою мать!
В каюте наш капитан подтянут, решителен и "рубит" фразы одна другой страшнее:
- Все значительно серьезней, Василич, намотку имеем, а с Карибского бассейна идет циклон в нашу сторону - времени у нас 6-8 часов, вокруг ни души, ближайшему пароходу до нас - сутки идти... Будем разматывать сами.
- А кто полезет? - глупо спрашиваю я.
Сан Саныч больно прижался ко мне лоб в лоб...
- Вот ты и полезешь.
- Да я ведь ни разу и никогда!
- Все когда-то бывает в первый раз, бухгалтер.
- Да не бухгалтер, а будущий экономист!
- А мне один хрен - экономист, финансист или бухгалтер...
И уже орет, не сдерживая себя:
- Когда через 8-10 часов мы сделаем "оверкиль", от тебя, бухгалтер, останется лишь портрет в траурной рамочке у твоей жены... Ей даже цветочки принести будет некуда, ты понял?
И черт меня дернул похвастаться в начале рейса, что я поступаю в финансово-экономический в Ленинграде, вот уже подготовительные курсы, задания и контрольные нужно сдать к весне, и я вечерами грызу логарифмы, интегралы, и прочую лабуду. В общем "курочка в гнезде и яичко в ..., а я уже по базару бегаю", раструбил на свою голову.
Подтянулись стармех с радистом, боцман, помполит.
- Товарищи офицеры! У нас намотка и времени в обрез - виновных будем искать после!
- Боцман, рой и копай по сусекам, нужны 3-4 новых противогаза, фонари, страховочные пояса, свитера и ножи.
- Стармеху срочно настраивать компрессор - будем через шланги подавать воздух напрямую, малым давлением. И распорядись - пусть 3-й механик откачивает из кормовых танков в носовые все, что можно - топливо, мазут, воду - осадка сейчас 4 метра, поднимем корму хотя бы на метр-полтора - уже легче.
- Да у нас там, - замямлил стармех.
- Выполнять-ть!!! Если внуков своих увидеть хочешь... Радисту - отслеживать эфир: кто, где, куда - но сам пока молчи, понял? Всё... Все по местам, ядрена вошь, и шевелите батонами веселей, ну а мы пойдем с комиссаром "обрадуем" экипаж.
- Да, дед! - Так на флоте обычно зовут старшего механика.
- Там у тебя моторист есть, кажется, Вадим Петров - он бывший водолаз, на Северном флоте служил в диверсионной группе - сюда его!
Через час всё, что можно было проверить, проверено, подогнано и настроено. Мы с "диверсантом" Вадиком Петровым под воду - вода +14°, Вадим - крепкий вологодский парень - объяснил основные сигналы под водой, и его уверенность постепенно передается и мне.
Винт и вал плотно обмотаны рыбацкой капроновой сетью, кое-где она поплавилась от натяжения и скорости - нож скользит по этому кокону и оставляет лишь царапины. Поднимаемся. Держим совет...
- Боцман! Все пилы и ручные ножовки по металлу и по дереву сюда, - командует капитан... - Будем пилить!
Спускаемся снова. Пилим...
На свет фонаря собираются любопытные кальмары и медузы всех мастей. От мысли о том, что подо мной четырехкилометровая толща воды, холодный пот течет по заднице куда-то в сапоги... Пучина. Если оторвусь, тонуть буду долго и медленно, пока меня не расплющит как консервную банку. Хорошо, хоть в этих широтах нет акул.
Сигналят. Поднимаемся... Кружка горячего крепкого чая, а вниз идет уже вторая смена - боцман и третий штурман - замаливать грехи, не повезло парню.
Крепчает ветер. Появились уже барашки на волнах, работаем четвертый час... И вот, наконец раздираем капроновый чулок ножами, и он медленно падает вниз - осматриваем все в последний раз и наверх.
- Все, командир! - Вяло машу я руками.
- Чисто.
Устало ползем в натопленную баню отогреваться и ждем. Ждем в напряжении... И вот ровно и мощно заработал наш главный двигатель - две тысячи лошадиных сил уверенно разворачивают пароход на волну. Заглядывает матрос:
- Василич, капитан ждет Вас в своей каюте.
У командира людно - помполит, стармех, боцман с радистом, молча выпили по стопке, по второй. На третьей стармех отважился:
- Саныч! А откуда ты знаешь про Вадима Петрова, оказывается, отпетый "головорез" был на Северном флоте.
- А я, "дедушко", должен знать по своей должности все – вот, например, я знаю какого цвета на тебе трусы.
- Какого?
- А нет на тебе трусов, Макарыч, ибо ты в кальсонах - вон и штрипки из-под брюк торчат... Мерзнешь что ли, старче?
Ржем и всех наконец отпускает.
- Ну, по последней, и всем отдыхать, - командует капитан, - завтра обычный рабочий день.
Моя ночная вахта и шторм в самом разгаре, в который раз поражаюсь мощи этой стихии и чувствую себя просто клопом на сковородке - силища неимоверная. Поутру начало понемногу стихать, выглянуло солнце, и сентябрь уже не казался осенью: просто сентябрь и всё.
Рейс прошел благополучно, и команда сдержала слово, данное капитану - не болтать, никто ничего и не узнал, особенно начальство. А года через три нос к носу встречаемся на причале с Санычем:
- А! Бухгалтер, как жив-здоров?
- Да бросил я это дело, командир, не по Сеньке шапка!
- Вот-вот, а я что говорил, - и дальше голосом Фрунзика Мкртчана, - Я тэбэ одын умный вещь скажу - лучше быть хорошим моряком, чем херовым бухгалтером, понял, да? И еще, старпом, третий штурман-то у меня на повышение пошел - растет. Я ведь тоже был бит и не раз - профессия у нас такая.
Глядя на него, мне все больше и больше кажется, что море, не профессия - диагноз, от которого нет лекарств, кроме самого моря.
СЕРАФИМ
Осень... Мой пароход скоро пойдет под серьезный ремонт, и остались только каботажные рейсы - далеко нас уже не выпускают, домашний выгул - Охотское море, Камчатка, Сахалин. Поменялась и команда, и на борт пришли уже другие моряки - наша элита со знанием английского ушла на новый дизель-электроход "Юрий Гагарин", жаль. А мне на вахту попался тогда бывший поп-расстрига Тимченко Серафим Моисеевич - изумительный прохиндей, ловелас и бабник в одном лице. Под Каргопольем в Архангельской губернии был пойман с поличным в собственной церквушке, когда пытался овладеть какой-то молодкой прямо под клиросом, бит коромыслами местным бабьем, изгнан с позором и впоследствии лишен сана. И бежал святоша аж до Владивостока, ибо разъяренные бабы на тайной сходке договорились напоить и кастрировать Моисеича.
Четыре часа спокойной вахты и пикировка между христианством и потомком Чингисхана была содержательной и занимательной, а зрители просто по палубе катались.
Сахалин. Залив Анива... Корсаков. Берем груз, ночь, отец Серафим где-то нашел "зелье" и навеселе пытается учить меня:
- Вот ты, нехристь, и-ик, и басурманская душа, и-ик, что знаешь о жизни и бытии нашем, а?
- Да ничего, батюшка, - ёрничаю я, - мы ведь комсомольцы и дедушку Ленина обожаем!
- Тьфу! А вот я учился в духовной семинарии в Питере и даже пил водку с Володькой Высоцким на Фонтанке.
- Да ну?
- Вот тебе крест, семинарист Тимченко сидел напротив барда и слушал знаковые вещи - "Зина", "Страшно аж жуть" и многое другое, представляешь!
- Какого же ты хера пошел в семинаристы - ведь судя по кучерявому прошлому, на тебе клейма ставить негде, а?
- От армии косил, ревизор, пацифист я и не могу держать в руках оружие. Моё главное "ружье" в штанах - из-за него и все беды. Я чистый, заметь, и 100% русич и считаю своим долгом увеличивать народонаселение нашей державы - настоящих русских все меньше и меньше, страну заполонили нехристи вроде тебя и прочие ушкуи.
Тут взрываюсь я и оппонирую:
- Чингисхан перетрахал и перетоптал всю Европу и чистых, заметь, чистых русичей нет уже давно, в рот тебе пароход и в жопу баржу!
- Нет, командир - до Новгорода и Архангельской губернии они не дошли и там до сих пор встречаются дивы с волосами цвета льна и глазами, в которых просто тонешь! Грешен, утонул вот прямо в церкви - за что и страдаю.
- Так ты "опыляешь" только голубоглазых или всех подряд, поповская душа.
- Моей любви по широте души на всех хватит - и чистых и не чистых.
- Погоди-погоди, стопроцентный ты наш - фамилие твое хохляцкое, отчество еврейское, да уж не "обрезанец" ли ты, ваше преподобие, и в штанах у тебя не ружье а "обрез малокалиберный"!
Серафим от возмущения и негодования трезвеет на глазах и если б не буфетчица, готов был "вывалить" и наглядно показать свое достоинство публике, которая умирает по углам от происходящего. Смех и грех в одной посуде.
- Да все Тимченки до седьмого колена!!! - Обрел наконец дар речи бывший священнослужитель и от возмущения пустил "петуха".
- Верю-верю, отче, - успокаиваю его я, - и готов поверить, что Михайло Ломоносов твой пращур.
Только вот не пацифист ты, дружище. По-твоему выходит: русским всё, а остальные годятся только овец пасти - фашизмом попахивает, и, однако, сейчас я не удивлюсь, если тебя начнут бить, поп, вот Коля - матрос из Удмуртии, Алла - буфетчица из-под Гомеля, электрик, что с тобой рядом - из Казахстана... Остальные тоже не тянут по процентам - один ты у нас выходит, один! Ну, что же, товарищи - будем беречь и пускать на племя его преподобие в исключительных случаях... В исключительных! И никаких инородцев... Не дай бог, породу расплескаем!
Растерянный и поверженный батько Серафим молчит - крыть нечем...
Курильские острова. Шикотан. Это небольшой островок и одновременно огромный рыбокомбинат. Идет путина сайры, и мы зашли за грузом. Утро. Солнце... Ночная смена выходит стаей белых халатов в три сотни женщин и идет вдоль причала, нам машут руками, что-то кричат. Отец Серафим плотоядно щурится и чешет свою бороденку - встал в стойку при виде такого количества женского пола. Мы на рейде и к причалу подходить не стали, директор, а точнее, директриса комбината отсоветовала: потом будем моряков ваших отлавливать по общежитиям до белых мух в декабре. Погрузка баржами - долго, но безопасно. Вечером обычный треп на палубе на вечную тему полов, тепло для октября и тихо - Серафим снова где-то хлебнул горячительного, храбрится:
- Да вода-то теплая еще и вплавь можно на "гастроли" до утра в общагу!
За спиной помполит:
- Вот вы знаете, Серафим Моисеевич, я бы не советовал. У них в красном уголке стоит аквариум - только вместо воды там формалин, а вместо рыбок - парочка мужских "причиндалов" во всей красе, на одном даже наколка есть "Комсомольск-на-Амуре". Вот интересно - на твоем поместится такая?
- Да как же это так? Это же садизм какой-то...
- Да-да! Вот такой же искатель приключений прыгнул за борт когда-то, сначала его изнасиловали в извращенной форме, потом порвали на "сувениры", а "ружье" плавает до сих пор в назидание таким вот половым гигантам, как вы.
Из нашего попа будто выкачали воздух в одночасье - он стал чуть не вдвое меньше. И я-то в ступоре и шепчу:
- Да ты, комиссар, не сочиняешь ли? Это ж инквизиция.
Попик на ватных ногах пошлепал в каюту переваривать услышанное, а мы с помполитом разговорились...
- И аквариум есть, Василич, и причиндалы тоже - зуб даю! Только они силиконовые, Япония рядом - рукой подать! Да ты что, "ревизор", в Осаке в секс-шопе не был что ли?
- А-аа! - Дошло до меня, - был... каюсь, грешен. Думал сначала в бордель попал, потом вижу - резиновые девочки во всей красе, резиновые мальчики "в рабочем состоянии стояния", а тут еще продавщица улыбается глядя на мою обалдевшую рожу.
- А как же наколка?
- Да это девки фломастером написали - и ведь все вошло. Ностальгия что ли...
Охотск. Магаданская губерния. Полная дыра. Там даже есть община корейцев без всяких прав вообще - без паспорта, без будущего, без всего... На рейде Охотска стоят в связке три парохода - наш и два траулера, с которых берем мороженный палтус - погода свежая и только кранцы между бортами спасают, большие резиновые "колбасы" смягчают удары борт о борт. Оформляю документы на груз, и меня, точно попугая Кешу, в клетке переправляют на соседний борт. Если б я знал, чем все это кончится.
На обратном пути Тимченко прошляпил на лебедке и уронил клеть со мной между бортами. Две стальные шестиметровые стены смыкались у меня над головой, и я визжал, наверное, истошным поросячьим голосом - в лязге и грохоте был слышен только лязг и грохот. Наверху опомнились быстро и выдернули клетку с моими телесами на наш борт. Выскочил, какая-то железка в руках:
- Зз-а -шибу святошу!
Не дали... Вечером в дверь скребется серой мышкой отец Серафим:
- Прости бога ради, Василич, а у меня коньяк!
Весь "кондрат" из меня уже вышел и весь я, как дырявый мяч, не могу пошевелить ни рукой ни ногой. Выпили... Молчим. Еще и еще по одной:
- Вот получил бы ты "десятку" за меня преподобный, а на Сахалине самая суровая каторга, Моисеич.
- А ты - батюшке по голове железом...
Так вяло препираясь и перейдя после коньяка на чай, мы заключили очередное перемирие. До. Владивосток...
1977 г.
С М Ы Ч К А
1975 год. Четвертый штурман т/х "Эгершельд"в моем лице начинает медленно покрываться ракушками, и совсем уже оперился, и встает на крыло - появился опыт и уверенность в своих силах и все бы ничего, работай, дерзай в меру своих возможностей - дудки! В начале сентября приходим во Владивосток и следом приходит предписание - смычка города и деревни священна и нерушима и посему от вашего судна надлежит...
Вызывает к себе кэп, вызывает официально, по громкой связи, но ничего не ёкает в селезенке и моих кишках и не предвещает беды.
- Василий Васильевич! На Вас возлагается большая ответственность и я, как капитан, и помполит и экипаж в целом, надеются, что не подведете...
И я начинаю медленно парить в воздухе от собственной важности! Зря. В селе Шмаковка солидный совхоз - побратим нашего управления "Востокрыбхолодфлот", они нам свежие овощи и прочий "сельхознавоз" - мы им кормовую рыбную муку для живности.
Пригородный поезд. Бригада из пяти варягов едет в Шмаковку и в бригадире все кипит и пузырится. Меня! Меня, дипломированного спеца, как простого (от возмущения даже не могу подобрать слова) - и в колхоз! Всё! И карьера и амбиции - все прахом. А сотоварищи - электрик и моторист с двумя матросами, в отличие от меня, бодры и веселы. Средний морской оклад идет - идет! Надбавка и выслуга тоже - а природа, ягоды-грибочки, цветочки-девочки! Пять часов езды, и к вечеру мы в Шмаковке - пока находим начальство и оно сплавляет нас к агроному, тот в свою очередь к бригадиру полеводческих звеньев... Наконец идем на постой к Парфенихе - тетке за полтинник, гонит самогон и крепко сидит на крючке у местного участкового. Вышла на крыльцо вся квадратная как комод: «Кроватев у мэни нет, тильки комната!»
И бригадир ведет нас почему-то в детский сад, подбирать койки.
- Ну и куда мы ноги денем в сей колыбели, - рычу я, еле сдерживаясь, - тогда уж выделяй на каждого по ночному горшку для полного счастья!
Наконец нашлись раскладушки, а с легкой руки нашего Ромы-электрика, который захватил с собой пару банок пресервов иваси, появились и подушки-одеяла. Пали замертво - так все устали. Зато на утро! Настоящая хохляцкая яишница на сале, да с лучком-укропчиком ждала нас на столе в саду и Парфёниха, порхая вокруг нас, успела за завтраком рассказать нам все свое житье-бытье...
Оказывается, когда еще в прошлом веке Столыпин пообещал украинским крестьянам землю и достаток в здешних краях - ее предки, дед с бабкою и многочисленной родней, двинулись на Дальний Восток. Пароходами через Одессу шли целыми деревнями и селами в поисках лучшей жизни люди в ту далекую пору, потому и Шмаковка – все, что осталось в памяти от "ридной Украйны", да фамилии и язык… Много в Приморье сел и деревень с причудливыми гоголевскими названиями.
А вот и начальство пожаловало! Поинтересовавшись, нет ли среди нас спецов с крестьянским уклоном, сразу потеряли они к нам интерес и понеслась сельская трудовая житуха. Чем только мы ни занимались: дергали кормовую свеклу и турнепс, выгребали навоз из коровников на тракторные тележки, лопатили на току зерно и овес. В конце концов, агроном сплавил нас зоотехнику, а тот ветеринару. Кульминацией был процесс осеменения телок-первогодок - или все-таки оплодотворения, вот как-то я путаюсь в терминологии биологии, которую уже смутно помню из школьной программы.
Все выглядело прозаично и деловито - телка-молодушка загонялась в коробку, голову в скобу, хвост набок - три минуты, и оно уже "заряжено и на сносях". Это был то ли шприц, то ли клизма - и вот держу я очередную молодушку за рога, чтоб не брыкалась и не нанесла увечье своей интимной части в "процессе таинства соития", держу весь в телячьих нежностях и слюнях и размышляю... Ну, ладно, секса в нашем образцовом социалистическом обществе никогда не было и нет, это уже свершившийся факт, но чтобы братья наши меньшие вот так! А как же любовь и прелюдии с молоденьким бычком на ночном пастбище при полной луне - и тогда счастливая телушка, глядишь, и разродится кучерявым теленочком со звездочкой на лбу спустя положенное время, и станет законной коровой-мамой. А тут просто конвейер какой-то... Ай-яяй!
Кончилось мое терпение, и вечером иду я искать правду - у силосной башни директор совхоза в обыкновенной фуфайке и резиновых сапогах кроет сочным и вкусным матом своих бригадиров за сегодняшние огрехи, народ помалкивает и согласно шмыгает прокуренными носами.
- Ну чего тебе, флотский? Излагай.
Слушает. Молчит и жует свои запорожские усы.
- Все? Сынок, да вся твоя зондер-команда мне и на хрен не нужна, поверь! Горком, партком шлют вашего брата откуда только можно, а толку? Мне спецы нужны - спецы, а... - И махнул в сердцах рукой.
- Придумали, понимаешь – смычка-случка, город и деревня - братья навек! Вот скажи мне, завтра-послезавтра прибывает целый курс медучилища из Уссурийска на картошку - ну и где мне их расселить? И без них тоже никак - ты командир наше поле картофельное видел, нет?
- Да уж, впечатляет - начало только видел, а вот конец-то у этого поля есть, или он уже в Китае.
- Тьфу на тебя, хер морской!
- А можно я во Владик съезжу, в контору - а, пан директор?
- Да поезжай, только правды не найдешь, парень...
В ночь с воскресенья на понедельник еду во Владивосток в надежде вырваться из этого колхозно-навозного заключения и плена.
В отделе кадров устраиваю полнейший разгром, благо терять мне нечего - и тут подарок судьбы. Наш зам. по кадрам неосторожно спросил, чем же все-таки мы там занимаемся, и я обреченно начал рассказ о телячьих нежностях и превратностях любви. Все пятеро сотрудников во главе с начальником ухохатывались до почечных колик, держась за животы, а испуганная секретарша смотрела на меня своими глазищами, как на злодея-извращенца и что творилось в ее голове, можно было только догадываться! В конце концов, утерев слезы и сопли, начальство построжело лицом и бровями...
- Ну, полно! Теперь всерьез - я тебя включаю в состав экипажа дизель-электрохода "Гранитный", который приходит с новостроя из Калининграда, понятно?
- Не верю, обманете.
- Ну, ты и паршивец! Хорошо, вот пишу тебе направление: «Вершинин В.В. назначен в качестве третьего помощника капитана на д/э "Гранитный", подпись, печать». Держи и позжай-ка ты в Шмаковку к вашему орденоносцу - вам и осталось-то всего неделя с небольшим, успеешь.
- Как орденоносцу?
- Да директор совхоза Гуревич, Герой соц. труда - не знал?
- Как! Вообще-то он круглые сутки в фуфайке и кирзачах ходит, а ругается матом так, что наш боцман с "Эгершельда" супротив него - просто мать Тереза.
- Ну, это Степан Георгич может - не отнять, бывший старшина особой бригады морской пехоты на Халхин Голе может и не такое.
И тут на радостях я чуть не порушил свое светлое будущее:
- Завтра ждет Георгиевич курс медучилища из Уссурийска на картошку. Да-а? А оплодотворение не намечается...
И присутствующие падают на и под столы, рыдая и плача в конвульсиях смеха.
- Ой, парень, однако зря я тебе дал сейчас направление, а если ты сгинешь в этом студенческом "медкурятнике", а?!
- Да ни за боже мой! Да я готов поклясться на уставе ВЛКСМ... Или даже на Библии, если она у вас есть!
- Иди! Иди клоун и помни - твоя карьера в твоих руках!
Уходя, я еще слышал, как дребезжали стекла на окнах нашего отдела кадров от визга и хохота тамошнего люда, и спустя положенный срок колхозной ссылки начался новый виток в моей жизни - меня ждал новый пароход...
И вот прошло с тех пор чуть более года.
Внутреннее Японское море - таково полное название "лужи" между островами Хонсю и Кюсю. Зима. Начало декабря, но здесь вполне комфортно и даже тепло. Из древней Осаки мы снялись на юг - следующий порт у нас Фукуока. Русские, привыкшие к воле и просторам, зажатые узким фарватером и с полным грузом, мы ползем еле-еле между буями и бакенами в плотном потоке разнокалиберных судов и пароходов - впереди круизный лайнер в огнях и музыке, за нами шведский балкер с какими-то "железными дровами", да еще каждый час проходят огромные железнодорожные паромы с острова на остров. И ты просто обязан уступить им дорогу. Командир наш собран, спокоен, немногословен - редкие команды в тишине рубки отдает спокойным отчетливым голосом:
- Руль лево десять, ложимся на курс один-три-восемь.
Рулевой матрос обязательно "репетует" команду капитана громко и отчетливо - все поняли и приняли. Не знаю, как у мастера, а у меня уже вся спина мокрая от напряжения... В 4 утра сменил меня, а заодно и капитана, наш старпом – сплю, вроде бы, и глаза закрыты, а огни буев стоят передо мной: левый-красный, правый - зеленый, левый - крас... Проваливаюсь в сон и все равно - красный-зеленый, зеленый-красный, и ты должен провести 150-метровую тушу парохода между ними!
11 утра или дня и 6-7 часов сна вполне за глаза для молодого второго штурмана, сполоснув заспанную рожу и пригладив перья на голове, смотрю придирчиво на себя любимого в зеркало... А надо бы бороденку поскоблить, паря, а? Надо, да и кэп может и просто размажет тебя, "ревизор", по столу в кают-компании при всех - ой, как может! Вздохнув обреченно, бреюсь. Обед. Это священнодействие, к которому надо привыкнуть – ну, просто какой-то Ватикан! Входишь в кают-компанию и просишь разрешения у капитана на присутствие твое в сем благородном собрании - командир кивает тебе благосклонно и многозначительно, и ты чувствуешь задницей и хвостом своим, который вдруг вырос и тебе хочется им повилять - в фаворе ты нынче или надо готовить мыло для той же задницы. С той сопливой поры я привык к тому, что "пистон" в попу тебе обеспечен всегда, а вот хвала и медали крайне редки.
Обедаем. Все буднично: и щи, и котлеты и компот... И вот мы плавно втыкаемся носом парохода в мягкий ил и валимся на борт. Капитан бледнеет на глазах, но встает спокойно и выходит. Конечно, все побросали свои тарелки и чешут на палубу - я и старпом в рубку. Пролив Симоносеки между островами Хонсю и Кюсю вообще представляет собой, как говорит старпом, половую узкую щель - и думай, как хочешь, то ли "половая", то ли просто половая. И еще течение и приливы наносят постоянно ил и песок из Японского моря. Сыпятся команды одна за другой:
- Ревизору в носовой трюм, отследить возможную течь и пробоину в корпусе, старпому на телеграф - машине полный назад!
А в трюме у меня красная икра в 25-литровых бочонках для фирмы "Тамаци" в Фукуоке и Нагасаки - пропал бурят, ой, пропал! Посадят за такую кучу деликатеса и сидеть придется долго, уж лучше бы я стал трактористом в родной деревне после школы. Ил. Вязкая, почти болотная каша, и мы, виляя кормой, выползаем из отмели и наш третий штурман отделался икотой и несварением желудка от своей оплошности, а скандинав, что шел за нами, изрек равнодушно в эфире:
- Нормално ррэбьята! Все карашо, бутем жить! - Оказался эстонец капитаном на "Эстрён-фрик" шведской судовой компании - летучий голландец по жизни и морю. И действительно: все хорошо, и мы не порвали днище парохода о камни... Порт Фукуока. Наконец мы у причала и тут я спокоен - фирма "Тамаци" имеет безупречную репутацию и порядок, и дисциплина при выгрузке будет на высоте. А теплынь стоит, и совсем не декабрь, и наши моряки собираются в город - йены в кармане и впереди море удовольствий за наши деньги. И вот тут начинаются вещи просто невероятные - на борту суета, и грузчики ставят наш товар из трюма прямо в рефрижераторы и вдруг я слышу в трюме матюки, наш родной и всеми любимый до тошноты русский мат, только с сюсюканьем и японским акцентом. Я аж замер с накладными в руках - такого "сю-сю" еще слышать не доводилось, кто? Длинный и тощий японец с железными зубами, увидев, что я открыл от удивления свою "варежку", начал мне кланяться, как у них принято:
- Я русика знаю, я русика был!
И вот как наш мир тесен - Аки Сагава, бывший унтер Квантунской армии осенью 1945 года попал в плен. Лагерь, пересылка, потом еще лагерь - этот дядька прошел все прелести советского Гулага: и в Улан-Удэ строил дома и дороги, сплавлял лес по Уде и Селенге. Бараки, зверский холод и потеря зубов - еще не самое худшее в его прошлой жизни. Мы говорили с ним вечером у меня в каюте и пили русскую водку вперемежку с сакэ.
Бригадир грузчиков Акати Сагава в плену звался просто Катей и в последние годы передвигался свободно и без конвоя, да и бежать особо некуда - кругом тайга, и главное женщина, простая русская женщина с простым именем Маша, или как он говорит – Мася. Масенка приютила, а потом и сама прилипла к "японской оглобле" Катьке. А в 1953 году их недолгое счастье закончилось, как и плен, Акати Сагава отбыл на родину в Японию. Жалеет сейчас - здесь он изгой после плена и до сих пор не женат, снимает комнату и с грустью вспоминает свою Масенку. Узнав, что я сам родом из Бурятии, засуетился и загорелся передать весточку Маше:
- Она там, там живет, я знаю, я чувствую! Это на Дивизионке в бараках - я тебя очень прошу, найди и предай.
- Ты ведь ни адреса не помнишь, ни фамилии её и даже фотографии наверняка нет.
- Нет. Что же я наделал, а ведь просила остаться тогда моя Мася - не решился.
Все-таки собачья должность у второго помощника капитана, сидишь рядом со своей будкой и караулишь хозяйское добро. Наши все поехали на экскурсию в Нагасаки, заказан автобус и все проплачено - на борту только вахта и я. Груз висит тяжким бременем на моей шее и его надо сдавать "Тамаци" весь, до последнего бочонка, а ведь хотел побывать, если не в Хиросиме, так хоть в Нагасаки. 30 лет назад оба города были стерты и размазаны атомными игрушками под кодовым названием "Малыш" и "Толстяк"...
Не повезло - не повезло мне, а уж как жителям этих городов не повезло - один бог знает. И сказывают, есть до сих пор стена жилого дома или простого здания - при вспышке взрыва на ней остался отпечаток силуэта человека... Он сгорел мгновенно и в одночасье - стена оплавлена, а силуэт - единственная память о безымянном клерке префектуктуры Нагасаки...
Прибыл народ с экскурсии, прибыл поздно вечером и все кинулись сразу на камбуз. В дороге кормежка не была предусмотрена, а свою, кровно заработанную валюту-йену, тратить на собственный желудок никто не захотел. Сидят, мать их, трескают макароны по-флотски! Пытаюсь раcспросить, что там и как.
- Да обычный город, построек много свежих и новых.
- А атомная бомба?
- Да там памятник стоит, а вот мохер дешевле намного, чем в Осаке и Фукуоке и набрали все - цветная пряжа шла влет на барахолках Находки и Владивостока, а двести тысяч жизней простых японцев, что ушли в небытие в 1945 году, это уже просто свершившийся факт истории, не более. Так я ничего и не выпытал толком, а на следующий день капитан отпустил меня с двумя матросами в город:
- Что не поехал в Нагасаки, это правильно - слишком многое напоминает о гибели тысяч простого люда, тяжелый город. А ты, ревизор, сходи пива попей и зоопарк здесь богатый - проветрись.
Зоопарк! Мне еще только карусели и мороженого не хватало.
Вернулись рано и вовремя - капитаном порта Фукуока объявлено штормовое предупреждение, и нам рекомендовано выйти на рейд - очередной тайфун тащит с юга непогоду. Отошли. Встали на оба якоря в шести кабельтовых от причальной линии порта - имеем по пять смычек якорь-цепи в воде, ждем. Не совсем понятно, зачем оба якоря - хватило бы и одного, но мое мнение игнорируется презрительным молчанием капитана, и я затыкаюсь.
- Иди уже, отдыхай, ревизор, ночь будет тяжелой, -обронил командир.
Моя вахта с 00.00 до 04.00 - и вот началось! Завыло - завертелась и закружила по рейду и акватории порта "свадьба чертей и морских драконов" - все суда вытянулись в тугую струну на своих якорях и клочья пены по волне и бешеный ветер и только слабые огни соседних пароходов говорили о том, что мы еще не в аду - тайфун уже здесь! Прошел час. Жалобный стон и скрежет якорных цепей и тяжелые, увесистые удары волн по корпусу парохода держат всех в рубке в тягостном напряжении - капитан, лишь обронив: «Звони, если что», - уходит к себе.
В эфире радиостанции неспокойно, даже тревожно, и какофония из слов и фраз на различном наречии и языке заставляет вздрагивать и прислушиваться - кто же там, о чем говорят и чем живут странники волн и ветра сейчас, сию минуту? И вдруг громко, где-то совсем рядом:
- МЭЙДЭЙ-МЭЙДЭЙ! МЭЙДЭЙ-МЭЙДЭЙ! - Истошным голосом завопил на ломаном английском международный сигнал о помощи малазийский лесовоз, захлебываясь и перескакивая на свою родную тарабарщину и повторяя снова и снова.
Плохо дело - надо кэпу звонить, а по коже мурашки - впервые слышу SOS в жизни, вот как это бывает. Капитан, схватив бинокль, кричит:
- Хватай второй и смотри впереди по левому борту, я беру правый, этого "дровосека" тащит прямо на нас.
И точно! Через какое-то время темную громаду лесовоза медленно и беззвучно пронесло мимо нашего борта метрах в 100, не больше и пароход растворился в темноте по корме, вопя и стеная о помощи в эфире. Прикуривая дрожащими руками, командир произнес как бы между прочим:
- Поленился капитан на малазийце встать на оба якоря, вот и сорвало его - успеет запустить двигатель и уйти в открытое море, подальше от берега - хорошо, не успеет - разобьет о причалы. Вот так-то, парень, - и хлопнул меня по плечу.
А мои уши, наверное, горели и светились в темноте от стыда по поводу якорей и смычек, и в голову лезли мысли о смычке города и деревни - такая каша!
- Ну ладно - бди и звони, ревизор, пойду прилягу.
И снова мы вдвоем с рулевым матросом против шторма один на один... Смена. Не стал я старпому рассказывать про лесовоз, лишь пожелал спокойной вахты и спать.
Днем все оказалось не так уж и мрачно, подтих ветер и тайфун сейчас мчался галопом к родному Владивостоку, а порт Фукуока и пароходы, и мы считаем потери - сорваны кое-где крыши домов и повалило портовый кран на причалах, и нам приходиться ждать очереди на рейде. А вот лесовоз ушел, повезло бродяге, и вскорости должен вернуться снова под выгрузку. Вот и мы через пару-тройку дней уходим в зиму - на север. Впереди порт Вакканай...
Строчки бытия
1989 год. Наш теплоход "Герман Титов" уходит в плановый ремонт. Уходит в ГДР, Штральзунд - огромная верфь и постройка и ремонт пароходов. Капитаном у нас в ту пору был "дедушко" Федор Матвеевич, решивший заработать к пенсии хорошую деньгу для семьи и который все говорил мне:
- Действуйте, Василий Васильевич, действуйте.
Я не при делах! Переход из Мурманска до Балтики был обычным и без перипетий, и вот Штральзунд, и старпому полный карт-бланш, чем я и пользовался на всю катушку. Здесь наш подменный экипаж, и нам предстоит сдать свой родненький пароход в "люди" - жаль-жаль, и прижились мы с ним. Целый год будут латать и клепать "нашего кормильца". К моему удивлению, капитаном подменного экипажа оказался мой давний знакомец - Петр Яцко, мурманский хохол, как он сам говаривал какое-то время назад, когда я ходил в море под его началом - раздобрел и полысел изрядно, и я все равно искренне рад видеть однополчанина в добром здравии - веселым и ироничным, как и прежде.
На передачу судна положено две недели... И Федор Матвеевич прихворнул. Отбывая на родину на рейсовом пароме, капитан, виновато глядя на меня подслеповатыми глазами, молвил на прощанье:
- Видать, всему свое время, старпом, вот и я уже ни на что не гожусь... Ты уж без меня как-нибудь тут, ладно? Я надеюсь на твой профессионализм и, в конце концов, порядочность!
- Да, мастер! Все будет нормально, Матвеич!
- Дай бог, дай бог, - кладет кресты коммунист со стажем.
И мне искренне жаль - вот и еще одного капитана потерял наш флот. Время неумолимо.
- Ну, ты вот что, Василько - оставь эти свои китайские церемонии на потом.
- Петр Иванович, понимаешь, да мы с тобой три года бок о бок, а? Помнишь Азорские острова... Понте-де-Лгада, в 1980 году во время Олимпиады в Москве мы напоили полисменов на причале в порту... А Фолкленды, а?
- Да-аа! Было... было время! Вот хоть ты и мелочь сопливая супротив меня, а все равно - рад тебя видеть Васька, честное слово!
Передача судна проходила спокойно и по-деловому. Немцы - это отдельная статья - корабль приняли без проволочек. Надежны, деловиты, принципиальны по части своих обязательств - сказал, сделал, это мне уже Петя сказал.
Вечер. У меня в каюте, наконец, мы с Иванычем нос к носу:
- Ну, как ты, старче? Мы ведь года четыре-пять не виделись, а хохол?
И поскучнел лицом и глазами Петро и перестал сразу быть моим прежним старпомом, который учил уму-разуму молодого второго штурмана...
- Петя, проблемы?
- Выпьем, Вась-Вась... Я ведь уже два года сижу здесь в Германии и курирую ремонт наших судов - весь в шоколаде, получаю валюту, да и оклад в рублях семье идет.
- Петька! Ты чо, два года не был дома?..
- Не был. Осуждаешь?
На выходные я был официально приглашен в Венсдорф, где Яцко снимал жилье в местном поместье у немцев.
Осень. Ноябрь. Суббота и очень приличный "Мерин-340". Ровная гладь трассы и минут через сорок мы на месте. Дом-крепость даже не из кирпича - камень и лет ему не одна сотня. Постройки и сарайки, навесы и что-то еще, а вместо забора - полуметровый палисадник: травка, цветочки, кустарник и дорожки посыпаны чем-то вроде битого кирпича, я впервые в глубинке немчуры и с любопытством осматриваюсь вокруг. На крыльце парадного входа - женщина, приятная для глаза мужского и вообще - улыбчива, смешлива, знакомимся:
- Мари, моя дочь Ханна, очень приятно... очень!
- Ты не пыжься, Вась, по языкам - здесь русский почти родной.
Меня ведут в глубины жилища, дверь, комната светлая и просторная. "Божий одуванчик" лет за 70 в кресле-каталке - раскланиваюсь.
- Петро! Кто это и вообще, куда ты меня привез, старый хрен!
- А вот мы сейчас с тобой хлопнем по рюмке, и я тебе поведаю историю. Историю, после которой, возможно, ты на меня, брат, посмотришь по-другому, штурман!Ну, слушай, салага!
Тот одуванчик - это мама Мари... Весной 1945 года стояла здесь обыкновенная пехотная часть на постое... И фрау Илзе в ту пору было чуть за тридцать. Пуританские нравы и муж еще пропал без вести где-то на российских просторах - животный страх сковал её по рукам и ногам в ожидании грядущего. Обошлось, майн гот... И гвардии старшина, которого тоже звали Петро, приголубил-таки Лизу на сеновале. Не устояла под напором заскучавшая о мужской ласке женщина.
Месяц постоя - и домой на родину. И все, что осталось у фрау, это красивые украинские песни, что пели с Петром его однополчане, и пузо.
Родилась Маша-Мари, хохлатка с немецкой рачительностью и украинским размахом... Вот, как-то так Василий!
- П- Петро, так ты?
- Да-да. Ты все правильно понял, брат.
Я выпил молча сразу три рюмки ихнего шнапса, прежде чем перевести дух... Ну и дела!
- Петь, а как же Вероника! Она ведь у тебя училка, да?
Кивает плешивой головой Петро - русский-литература.
- Запутался я, Васька, - старому дураку под 50 годов... Запутался, выпьем!
- Ну, хорошо, Петр Иванович! Давай честно - как мужик с мужиком, положа руку на яйца. Там ведь тоже, наверняка, найдется кто-нибудь рядом с твоей Веркой, а? Ведь здоровая баба и...!
- Не допускаешь?
- Если б ты не был мне другом бурят, дал бы я тебе в репу. Отвечу. Сына жалко, а Верка - моя Верочка, это отдельная статья... Была любовь, была страсть... Семья не получилась, веришь?
- А как скажет мне Мари - майн либе гроссе Питер - все Васька, просто все! И вот скажи мне - что это? Это любовь или что-то большее, чем любовь, скажи?
И я, ошарашенный, наповал:
- Командир! Да я сам пытаюсь понять и осмыслить нашу жизнь со своей 35-летней колокольни, а кто прав и виноват, - не моё!
- И тут откровенное мужское созрело видимо за много лет...
- Василько! Тильки тоби - мамо мое с Пидпорожья и была пид нимцем аж до 1943 року. Потом, после оккупации, сестра её вытащила в Мурманск. Родився я! Вот! - Грохнул кулачищем об стол, - Кто, поведай, кто мий папа? Глядя злыми глазами в слезах, - прошептал, - какой-нибудь Ганс Вебер, или ещё кто? Черт побери, ну не смог я выведать у мамо моей истины, нет - не смог!
И тут начинается просто повальный плач.
- Петька! Я ведь тоже безотцовщина, Петро, до сих пор не знаю из какого полена меня строгали. Вот и получается мой друг винегрет или салат какой-то - вся эта украинско-немецкая карусель закрутилась в тугую пружину.
По-русски пили до упору.
Утро. Я - на перине и почти деревенская тишина. Где-то орут петухи. С Петькой пьем кофе и виновато смотрим друг на друга. Молчим. Выручает Мари, говорит-говорит, улыбается, всплескивая ручками, смеется и радуется жизни, и я начинаю понимать Петра - это она, его планета, здесь и сейчас, и он рад этому плену. Может так и надо. Едем в порт.
- Вот ты думаешь, чему она радуется с утра, а? Пока мы с тобой дрыхли, в новостях передали - разрушена Берлинская стена - и это с согласия Горбачева и ихнего Гельмута Коля. А это пахнет объединением всей Германии, поверь мне!
- Ну, а нам-то с тобой что делать, тоже радоваться, как твоя Маша?
- Не знаю, не знаю, старпом, вот теперь не знаю точно. Ты представляешь, Марья недавно чуть себе танк не купила - наши выводят свои войска из ГДР и идет тотальная распродажа от кирзовых сапог до серьёзной техники, и ведь не боятся ни фига отцы-командиры – кто на чем сидел - то и продает. Манька даже обиделась на меня, что не дал купить железную игрушку - вот немчура, в крови у них что ли, с одной войны на другую. Слушай, а какое число-то сегодня?
- 10 ноября.
- Теперь, пожалуй, будет памятная дата и вчерашний день ещё и праздником объявят по всей Неметчине - ну и дела!
- Иваныч! А вот дочка - Ханна кажется звать, это....?
Петр тяжело вздохнул:
- Муж у неё, у Марьи стало быть - лет восемь назад бежал в ФРГ и с тех пор ни слуху, ни духу. Отсюда и дочь. И вдруг он резко тормозит и съезжает на обочину - остановились, смотрим друг на друга и в головах наших похоже одни и те же нехорошие мысли.
- Забор-то упал, Петя, и все калитки теперь открыты нараспашь, чуешь? А Мари упакована будь здоров - дом, хозяйство и даже на танк денежка есть, она, кстати, кто у тебя по жизни?
- Коровий доктор, ветврач короче.
- Так ты вникаешь, к чему я все это - объявится законный муж, а? Чо делать будешь, майн либе гроссе Питер. Как кстати звать этого "фашиста"?
- Зигфрид, мать его за ногу!
- Как?! Ну, командир, извини - супротив Зигфрида Пети Яцко и рядом не видать!
- Да-да, ты поржи-посмейся над другом, самое время.
- А мне не до шуток, в рот пароход - что теперь делать, ума не приложу.
- Что делать? Тикать, хохол, придется. Домой поедешь "хер" Питер, домой! А ты в курсе, что у нас жрать нынче нечего и в магазинах одни рыбные консервы, - понесло меня, - Да ты зайди вечерком ко мне в каюту, я тебя грузинским чаем угощу, цвета анализов мочи старого китайца, и покажу талоны на водку - да-да, талоны! Одна бутылка в месяц положена половозрелому гражданину великой державы, а еще крупа, тушенка и далее по списку, чтоб только штаны с тебя не спадали - сечёшь, товарищ капитан?
Доехали до порта молча и разбежались - каждый по своим делам.
Вечер. Стук в дверь.
- Где тут чаем угощают? А у меня шоколад-печенье - и как ни в чем не бывало, вваливается Яцко, улыбаясь и выгружая на стол пакеты.
- Ффу-у, - облегченно выдыхаю я:
- Ты извини, Петр Иванович, за давешние сопли, ладно - неловко получилось, ей богу!
За чаем долго говорили и вспоминали прошлое, стараясь не касаться сегодняшних тревог и проблем... Оказывается, когда в 1944 году сестра перетащила после оккупации Петюнину маму уже на сносях в Мурманск, была полная неразбериха, и это всех нас спасло тогда. Была санитаркой мама в морском госпитале, выходила контуженого мичмана - расписались, и новорожденный Петюня получил отца и законную фамилию Яцко. Отчим протянул недолго и 1948 году тихо угас - так и жили вдвоем. Бандитом я рос, и как-то тетка моя сказала в сердцах:
- У-уу, немчура проклятая, доколе мамку свою мучать будешь!
- Эх, Петя-Петя!
- Мы скоро домой, Петро, если в Мурманске встречу твою Веронику. Как мне быть?
- Верку? Веронику ты уже не встретишь - они с сыном и тещей уже как год в Днепропетровске, мы там давно уж строили кооператив, хотя я все хотел в Жданов - все ближе к воде и морю, хотя Азов-то просто лужа по сравнению с морем Баренца. Так что теперь моя хохлатка на исторической родине, а я, а я выходит тоже, знать бы поточней!
Прошло почти четверть века, заслуженный пенсионер и отставной капитан флота российского Петр Яцко живет все так же за забором. Только уже другим и под другим знаменем и гимном - слава Украине - героям слава! Последняя весточка была в виде новогодней открытки лет десять назад из Жданова - древнего Мариуполя, куда они с Вероникой все-таки перебрались поближе к морю Азовскому. Плевался и жалился - по моряку и лужа - море.
Недавно был в паспортном столе по своим житейским делам. Очередь, и судя по толпе, ждать придется долго. Присел так удачно, осматриваюсь, газетка в руках, кроссворды и краем уха слушаю болтовню вокруг себя. Интересно! Рядом кабинет миграционной службы. Киргизы, узбеки - отдельной кучкой беженцы - слова и речи, ну просто дружба народов - от украинской мовы до хрен знает чего. На свободное место рядом присела тетка в шалюшке - явно из деревни, холодно и с утра сразу -22°, еле машину завел.
- Ну чево пишут-то, милок?
- Пугают и стращают, милая барышня.
- Ну, какая я тебе барышня! 76 годок пошел, не конфузь меня, в сыновья ты мне годишься.
И залопотала-заговорила уютно так, по-домашнему тепло - одна видать и поговорить толком не с кем.
- В Бронницах живу, дед мой давно уж помер, одна - дом на мне, и вода, и дрова, опять же курочки. Все на мне, тяжело становится. Пришлось поддерживать разговор, неудобно и снобом быть не хочется.
- А тут-то ты с чем, мать?
- А вона парень с девкой, что с пузом, и мальчонка рядом - прописываю у себя, беженцы с под Мариуполя. Венечка, Веня - идить-ка суды! Пацан лет 5-6 с серьезными глазами подошел, поздоровался.
- Вот познакомься с дядей. Смотрит исподлобья.
Я растерянно:
- Дедушка Василий, будем знакомы, а ты значит...
- А моего деда вбили, а вы за полчэнцэв или за враховь?
Тут вот я окончательно впадаю в ступор и судорожно начинаю шарить по карманам, шоколадка где-то была, и в последнее время я сам люблю полакомиться сладеньким. Пауза затягивается... Наконец, я выдавливаю из себя:
- Вениамин! А я вот за тебя и твоего папу с мамой. Держи конфетину, дружок.
Побежал к маме, а у тетки Тани слезы, да и у меня в носу как-то вдруг отсырело. Я! Морской волк - прошел Крым, Рим, огонь и морские воды - я не нашелся, что ответить маленькому гражданину большой и больной сейчас страны... А вырастет?
Соседка шепчет - деда его перед самым Новым годом убило прямо во дворе собственного дома, прилетела то ли мина – то ли снаряд - упал посеченный осколками прямо на внука, ногу оторвало... А Веньку спас. До сих пор мальчонка кричит по ночам от кошмаров. Я вот давесь зашла к соседке, а у ней людно и весело - беженцы говорит, вот и будут теперь жить у меня и помощь какая-никакая, и я не одна теперь. Шмыгая носом и собирая сырость в платочек: - Вот и я теперь буду не одна... Степан - по технике мастер, Наталька - по медицине, хоть и с пузом – родит, вот и доктор свой под боком. А Венечка вырастет... Вырастет и забудет весь этот кошмар войны - я ведь в его годы под немцем была и помню все. Помню все... Нет, не забудет скорее всего пацан, не забудет, как его в дедовой кровище тащили в подвал от обстрела, невозможно это забыть!
Подошла очередь моей соседки и я мельком заметил в руках тетки Тани стандартную анкету... А в ней фамилию Яцко Степан Петрович...
Мы только куклы, вертит нами рок.
Не сомневайтесь в правде этих строк.
Нам даст покувыркаться и запрячет
В ларец небытия, лишь выйдет срок...
Омар Хайам
Флотские хроники
Фиджи. Облизанный и обласканный богом рай. Тропики и 9-ый градус южной широты. Мы стоим на рейде столицы этого рая - порт Сува... Красимся. За четыре месяца от Владивостока и до Австралийского Дарвина наш борт потерял все - облупилась напрочь краска, вмятины и рыжие ржавые пятна и, короче, за державу обидно! Весь экипаж за бортом на беседках красит родной пароход - и я в том числе. Плюс 30°, на тебе из одежды часы и трусы, слабый бриз - катаю валиком бесконечный борт... Завтра будем стоять у причала, лепота!
Резкий всплеск за спиной, оборачиваюсь - мамочки!!! Огромная акулья пасть в метре от меня... Автоматом бросаю в эту мясорубку ведро с краской и с обезьяньей ловкостью карабкаюсь наверх! Пока я отважно преодолевал эти бесконечные 6 метров борта, вся моя жалкая и никчемная жизнь промелькнула перед моими глазами.
Боцман с помполитом тащили наверх меня за все, что было можно - руки, волосы, трусы и все, что в них жалобно тряслось и бренчало, так все были напуганы. Каюта капитана, на столе стакан водки, а меня колотит и трясет, и я все щупаю свои почему-то застывшие ноги - пилорама из 52 зубов могла меня укоротить вдвое!!! Водка как вода - ни вкуса, ни запаха... Ещё! Пью второй стакан и меня наконец отпускает - кэп с боцманом: «Бу-бу-бу... Тащи его в каюту, вроде отошел...» И вот я в своем гнезде, слезы и сопли градом - в 23 года быть съеденным акулой - страшный сон наяву! Отрубаюсь... от водки ли, от переживаний - от всего вместе.
Как-то попал я на подмену на новенький теплоход "Карское море" - 14 тысяч тонн полного груза, и построен сей красавец был в Финляндии на фирме "Раума-Репола". Экспериментальный рейс через Одессу во Владивосток через Суэцкий канал. Но речь не о рейсе и даже не о теплоходе - во главе угла извечный женский вопрос.
Был у нас доктор - девица 27 лет от роду, закончившая Хабаровский мединститут. И вот девочка Марина решила хлебнуть романтики, а заодно подзаработать на морской ниве, хотя сама из чисто академической семьи: мама – доцент там чего-то, папа – в командировках... Париж, Ницца, Рим и сама она вся в шоколаде. Чего не хватало под родительским крылом? А на борту парохода, в море особенно, если ты женщина, ты должна быть чья-то... Грубо, но это так! А Маринке все нипочем и ходит-то она в коротком халатике по нашим крутым судовым трапам, а мужчина устроен так, что его глаза сами залазят под подол или юбку без его участия - что же там такое, чего я еще не знаю! А уж когда в тропиках стала загорать топлес на шлюпочной палубе, терпение команды просто иссякло. Довела! Утро и моя пионерская вахта с 8 до 12, после завтрака в рубке как всегда полно народу - капитан, радист, помполит, боцман – весь бомонд, и идет вялый и обычный треп ни о чем. Вдруг крики, визг и женские вопли... И влетает к нам доктор, в руках трусики в чернилах и по ногам синие подтеки! Оказывается, наши голодные до женского полу моряки устроили вендетту - женский туалет соседствовал с сушилкой для одежды, и наши бойцы просверлили дрелью отверстие прямо напротив унитаза. Сперли из лазарета клизму и пузырек чернил у помполита. И вот час "икс": Мариночка утречком пошла пописать, а клизма с чернилами большая!
Командир, царствие ему небесное, вот уж точно, первый после бога, рявкает:
- Штурман!
Кричу:
- Я-АА!
- Разобраться и доложить...
Весь бомонд в рубке попадал по углам на палубу и захрюкал от удовольствия - молодой и румяный третий помощник в моём лице - только ему и разбираться!
Спас меня помполит:
- Так вот куда пропали чернила из моей каюты...
От хохота забренчали ложки в стаканах из-под чая.
- Пойдем-ка, дочка, ко мне, все обговорим и разберемся, этой молодежи лишь бы поржать!
Уже после рейса мы с ней как-то разговорились за рюмкой чая:
- Вот смотри, мы с тобой почти ровесники, я женат, территория на судне небольшая, а ты вертишь своей аппетитной задницей перед нашими моряками и никому предпочтения конкретно нет. Правильно? Наша буфетчица, и та в джинсе ходит, хотя ей и вертеть-то там нечем! И вообще, какого ты хрена в море поперлась - с твоей профессией тебя в любую клинику возьмут. В ответ только нюни и сопли в платочек...
- Небось и жених есть?
- Был-л!!!
- Обожглась?
- Да-а...
Больше мы никогда не виделись...
Лето. Июль...
Баренцево море спокойное и ласковое. Мы идем из Мурманска на Новую Землю и конечная цель - губа Белушья, бывший полигон ядерных испытаний, а может, и не бывший - сие тайна великая есть. Два часа ночи, полярный день в самом разгаре, и солнце круглые сутки неутомимо катится по кругу вдоль горизонта, и зеркальная гладь воды сливается с небом, и время останавливается, ты начинаешь терять реальность происходящего - ночь или день, вода или ты уже на небесах!
В это время года здесь чудовищной силы рефракция и из ничего, из пустого места возникают чудеса. Вот прямо поперек нашего курса появляется темная полоса от края и до края, мы сближаемся, полоса растет и ширится.
Забор! Перед моими глазами обыкновенный дощатый деревенский забор! Не верю своим глазам!? Хватаю бинокль - видны даже сучки и трещины на досках... Мурашки по спине и дикое ощущение какой-то сказки. Но вот забор начинает медленно подниматься вверх, повисает в воздухе, тает-тает и исчезает! Переглядываюсь с рулевым матросом в рубке, у того безумные глаза больной коровы:
- Командир! Что это было?
- Рефракция, друг мой, - усмехаюсь:
- Да ты не ссы, студент, еще и не такое увидишь.
- Что, и еще будет?
- Да уже, глянь - слева по борту...
Бежит.
-Вот это да-а!
По левому борту, далеко-далеко идет параллельным курсом пароход, дым над трубой столбом поднимается вверх, а над ним!!! Над ним плывет по небу его точная копия вниз головой, и они, как сиамские близнецы, нежно и трепетно соединяются между собой этим дымом труба к трубе...
- Командир, можно я за фотоаппаратом сгоняю?
- Беги. Только все это бесполезно, поверь мне, и все, что ты видишь, всего этого просто нет.
В его глазах немой вопрос и недоумение.
- Вот ты на какой курс перешел, студент, в своей мореходке, скажи?
- На четвертый.
- Замечательно! Значит, как будущий штурман ты должен знать термин - рефракция, сиречь мираж. Представь себе свой фотоаппарат, только в миллион раз больше - и вот возникает такой момент, зеркальная гладь моря, солнце, прозрачный воздух и - щелк! И информация об этом пароходе ушла к богу за пазуху... А ты заметил, пароход-то - старый "угольщик" американской постройки "Либерти", и таких сейчас уже давно нет. И вот поэтому, все, что ты видишь, было давно и не здесь, и, уж поверь мне - не сейчас.
- Командир, так это в Азии, в пустыне, то же самое - миражи, верблюды, караваны?..
- Вот там, в пустыне, вообще творятся чудеса, которые не поддаются никакой логике. Как утверждают ученые мужи, вся эта информация хранится на небесах и лишь изредка возникает момент, когда ты печатаешь фотографии - проявитель, закрепитель, фотобумага... И возникают картинки давно минувших дней - города, башни, минареты, которых давно уже нет - им сотни и сотни лет, представляешь? И еще нет фотоаппарата, который бы зафиксировал все эти чудеса. Кажется, была попытка сформировать специальную экспедицию в пустыню Гоби - три или четыре художника ловили эти миражи, и их наброски и рисунки совпадали с удивительной точностью.
За разговором пролетело время, 4 часа ночи, и наша вахта кончилась - пришла смена. Мой рулевой матрос что-то горячо рассказывает своему сменщику, размахивает руками и в полголоса «бу-бу-бу». Сменщик в ответ крутит пальцем у виска и стучит его костяшками по лбу - кто из нас сумасшедший.
- Командир! Скажи ему, что я не вру!
- Бесполезно, студент, все равно не поверит, пока не увидит сам....
Выходим на палубу, на свежий воздух. Тишина и покой, все вокруг погрузилось в дрему и сон, и только солнце неутомимо ходит по кругу и ласково нам улыбается – грейтесь, братцы, грейтесь, пока я есть. Осень не за горами… Полярная ночь... Зима. Глаза слипаются, пора на покой...
сборник рассказов
© Copyright: Василий Вершинин, 2017
Свидетельство о публикации №217052800678
Свидетельство о публикации №217052800678
Рецензии