Бирюса

               
                ***
- Товарищ капитан-лейтенант! Лейтенант Волошин! Прошу добро сойти на берег?- Обратился я к старшему помощнику командира, отвлекая его от важного разговора, но будучи уверенным, что на этот раз старпом не откажет. Ведь всего полчаса назад он поставил последнюю подпись в моем «зачетном» листе.

- Валяйте лейтенант, только не опаздывайте к подъему флага, как в прошлый раз! - Нехотя пробурчал старпом, не отрываясь от карты, на которой я заметил заголовок, выведенный аршинными буквами «Тактическая схема боя ПЛАКР К-56 с АУГ ВМС США».

Я, было, обрадовался, но сдержался, так как мысленно отметил, что завтра воскресенье и подъема флага с построением всего экипажа, не предвидится. А поэтому решил уточнить к какому часу мне, надобно прибывать? Но старпом уже забыл о моем существовании и продолжил прерванный разговор.

- Так, по-вашему, штурман, мы до занятия точки всплытия, не успеем провести предстартовую подготовку ракет? - Старпом многозначительно замолчал. После чего перевел вопросительный взгляд со штурмана на командира БЧ-2, готовясь выслушать авторитетное мнение орденоносца.

- Формально успеем, реально нет! – Ожидаемо вмешался в разговор командир ракетной БЧ, любовно и весомо притронувшись к древку орденского знака боевого красного знамени на кителе.

- Готовятся к стрельбам, - уважительно подумал я о людях, присутствовавших в каюте старпома. Особенно о штурмане Бельском и командире БЧ-2 Школе, которые тем временем уже давали взаимоисключающие советы под руку матросу, выводившему огромную красную стрелу.

- Так куда все-таки загибать стрелку? – недовольно пробормотал матрос-художник, обратившись к старпому, устав вникать в сущность спора между ракетчиком и штурманом – а то когда тушью обведу, уже ничего будет не переделать, придется за новой картой в гидрографию ехать!

- А прямо в борт «Форрестола», авторитетно заявил старпом, - только по круглее ее прорисуй, что бы 22 узла не замазать, - принял, наконец, он решение, и победно, взглянул на озадаченных советчиков. Офицеры прекратили спор и уважительно посмотрели на старпома.

- Ну, ты Митрич даешь! Ну и голова! И овцы сыты и волки целы!

- А Вы лейтенант? – заметив меня, проговорил старпом - чего стоите как истукан? Уже коломбина на плавпирсе мотор заводит. Бегите, опоздаете!

- Есть! - Обрадовано выкрикнул я, решив уже не тревожить старпома всякими уточнениями, козырнул ему, и неловко развернувшись в тесноте каюты, намеревался было проскользнуть мимо Школы в дверь. Но был пойман за плечо.

- Куда это Вы лейтенант? - Весело выкрикнул мне Школа – и уже обращаясь к старпому, степенно проговорил, - Александр Дмитриевич, Вы, что? Лейтенанта на берег отпускаете, тогда как мне, капитану 3 ранга и орденоносцу придется дежурить по этому «поганому» дивизиону? И что? Одновременно ночью будем составлять с Вами еще и схему стрельбы?! Не многовато ли будет?

- Я обещал, что отпущу того, кто первым сдаст на допуск к самостоятельному управлению! Он сдал раньше всех, вот и отпускаю – устало проговорил старпом, не любивший, когда ему навязывают другое мнение.

- Ах, так он уже допущен к самостоятельному управлению боевой частью?!

- Формально да, реально нет! - Ответил старпом Школе его же словами.

- Так вот, торжественно проговорил Школа, - представляю Вам товарищи офицеры нового товарища. И замете готового дежурного по дивизиону! А я уж лучше поработаю с Вами над картой Александр Дмитриевич! Ну и подстрахую лейтенанта если что? Согласны?

- Одно дело дежурство по экипажу или лодке, а другое – дежурство по целому дивизиону, к тому же размещенному на надводном корабле, - робко возразил я, пытаясь увернуться от представленной мне высокой чести.

- Какой же Вы морской офицер, если даже устройства надводного корабля не знаете? – Презрительно скривил губы рыжий Бельский, бросив выразительный взгляд на Школу, что надо было расценивать, как могучую поддержку прозвучавшего предложения со стороны штурмана.

- Добро, - нехотя выдавил из себя старпом, - заметив в иллюминатор каюты, что отпущенные на берег офицеры и мичмана уже уселись по бортам ЗИСа, именуемого в простонародье изящным словом "коломбина", а шофер только ждет команды трогаться от старшего по машине.

И, правда. Через несколько секунд в дверь каюты просунулась голова Грушева. Он, поскольку каюта, как банка селедки была заполнена людьми, прямо с порога через дверной проем, доложил, что автомобиль готов к отбытию в поселок Тихоокеанский! Подмигнул мне и, увидев разрешающий кивок старпома, помчался по коридору обратно к сходне на плавпирс.

- Ничего, - успокоил меня старпом, - отпущу Вас в следующую субботу! На целых два дня, до понедельника!

- А как же большая приборка и длинный парко-хозяйственный день? – Съязвил штурман.

- Ну, после всех общекорабельных мероприятий, конечно, - исправившись, пообещал старпом.

- Но, ведь ему, прекрасно известно, что общекорабельные мероприятия закончатся в следующую субботу, в то же самое время, что и в нынешнюю. То есть только после команды «отбой», - подумалось мне.

- Такова жизнь флотского офицера, - пафосно и глубокомысленно изрек старпом и, обратившись ко мне, уже мягче сказал:

- Пятнадцать минут до развода! Провести развод по всей форме! Не опоздайте на дежурство Волошин, - после чего снова склонился над картой.

Я, в унынии, покинул каюту старпома, и, пройдя по длинному коридору судна, до рубки дежурного, выйдя на палубу беззвучно выматерился.-Эх не повезло! - После чего проследовал на ют, где с грустной миной на лице закурил, наблюдая за бурным, с песнями, отъездом крытой серым брезентом "коломбины" в поселок, до которого было километров двадцать.

- Что б Вас у поворота на Шамеузу поезд задержал на час у переезда, - бессильно пожелал я отъехавшим офицерам, хотя прекрасно понимал, что ребятам хватит для общения с их любимыми и семь часов и даже час. А не повезло лишь только мне.

Я, в недавнем прошлом курсант ВВМУРЭ им А.С. Попова Волошин, а ныне бессловесный и бесправный лейтенант и еще два выпускника из училища Дзержинского прибыли на лодку в августе. Мы сразу же включились в негласное соревнование. Кто первым сдаст зачеты на допуск к самостоятельному управлению своим заведованием? На это требовалось, как правило, около года. Только тогда лейтенанты станут офицерами. Иногда в шутку дежурный по кораблю объявлял по трансляции. «Офицерам и лейтенантам собраться в кают-компании для подведения итогов!»

Мы воспринимали все это как должное, потому что знали, что лодка за два года до нашего прихода потерпела навигационную аварию. Исследовательский корабль «Академик Берг» проделал в ней огромную дыру в первом и втором отсеках, и лодка была вынуждена выброситься на мель. В той аварии экипаж потерял около трех десятков человек. Поэтому наши тонкие зачетные листы волей несчастного случая в мгновение ока превратились в толстые брошюры - вопросники, где много внимания уделялось устройству корабля и борьбе за живучесть.

Восстановление боеспособности экипажа и технической готовности корабля шло не просто. Лодка хоть и прошла испытания после восстановительного ремонта, и даже уже несла боевое дежурство в базе в готовности к выходу, на самом деле еще, ни разу после аварии не стреляла ракетами. Кроме того имелись сбои в работе испарителя, а главное никто не был уверен в возможности погружения лодки на предельную глубину с заплаткой в борту.

Вновь прибывшие лейтенанты сразу же окунулись в жизнь экипажа. Участвовали в коротких прибрежных выходах на сдачу задач и на обеспечение других лодок. Стояли дублерами дежурных по части, по лодке и по ее ГЭУ, несли службу в гарнизонных караулах и патрулях. Но главное, в остальное время дневали и ночевали на лодке, изучая ее устройство до винтиков. Они бравировали тем, что могут по памяти нарисовать схемы и описать работу всех систем лодки, а главное практически умеют управлять большинством ее механизмов. Сход на берег во время сдачи зачетов нам естественно был запрещен. Только в случае крайней необходимости, разрешалось покидать лодку для несения береговой службы, помывки в бане,подстрижки и то на короткое время.

Наш старпом и механик требовали, что бы каждый лейтенант умел буквально все. От расчета дифферентовки и поправки курсоуказания, до управления байпасными клапанами погружения и системой продувки гальюна. Поскольку я вместо погибшего Абрамова был назначен инженером РТС, а те другие - командирами групп дистанционного управления электромеханической боевой части, то мое исходное положение по знанию заведования механиков было заведомо проигрышным. Но я не закусил удила и не впал в уныние, а сдавал за зачетом зачет. Брал нахрапом флагманских специалистов, отличающихся интеллигентностью, а корабельных инженер-механиков - прилежанием, упорством и системностью изучения. Дорожко, наш механик, ставил меня в пример другим лейтенантам. Потому, что я явно вырвался вперед. Я даже получил от него в подарок правила ухода за аккумуляторной батареей, с дарственной надписью «Учи ПУАБ – гореть не будешь!».

Мне помогло и то, что наша гвардейская лодка на полгода встала в  бухте Чажма в док судоремонтного завода. Почти два месяца мы жили на лодке, где не надо было нести гарнизонную и караульную службу, а можно было день и ночь изучать ее устройство. Я еще поднажал и к окончанию декабря сдал все зачеты….

Старпом был поражен! Он, не веря экзаменаторам, првел переэкзаменовку и лично целых три часа таскал меня по лодке и сыпал вопросами. Напрасно. По многим системам мои знания даже превосходили его. Закончилась переэкзаменовка неудачной попыткой старпома пустить ГОН на осушение трюма четвертого отсека. При этом трюмный машинист Паша Колобов, заметив мое вмешательство в сборку водоотливной системы еле заметно и одобрительно улыбнулся.  Заметил это и старпом, который нашел в себе силы с достоинством произнести: «Сэр, Я снимаю перед Вами шляпу» и окончательно подписал зачетный лист!

И вот теперь после бессонных ночей среди гигантских механизмов лодки и созерцания гнезд для миниатюрных пальчиковых ламп в системе Успех, после нескольких месяцев разлуки с семьей и такой блестящей победы над требовательным старпомом, меня вновь, как щенка опустили ниже плинтуса.

- Опять меня будут приглашать в кают-компанию командой «Офицерам и лейтенантам собраться в кают-компании на недельное планирование!» - Горестно подумал я.

Впрочем, за годы обучения в училище я выработал в себе привычку не пасовать перед трудностями, поэтому выкинул из головы долгожданную встречу с женой и сыном и побежал в свою каюту за шинелью и кортиком. На ют уже выходили дежурные по командам экипажей для построения на развод.

                ***
  Я не сразу нашел свою каюту. Она затерялась в носовой части судна, в коридорчике, отделявшем мостик от пассажирских кают. Дело в том, что наш экипаж переселился на плавказарму всего день назад. Раньше, нам говорили, что мест на «Бирюсе» нет. На ней и так уже жили четыре экипажа с соседних лодок да еще и своя дикая и неуправляемая команда. Плавказарма была, когда то резвым пароходом, развозившим арестантов, ссыльных и завербованных по всему тихоокеанскому побережью - от Владивостока и Находки до Магадана и бухты Провидения. Глядя на ее потрепанный и облупившийся корпус, в памяти всплывала незатейливая мелодия песни:

- Ты помнишь тот Ванинский порт, и лик парохода угрюмый, как шли мы с тобою на борт, в холодные мрачные трюмы!

Собственно эту песню почти всегда напевала небритая личность, в которой с трудом угадывался много чего повидавший и потертый во многих местах, но не потерявший выправку, офицер в штормовке. Три дня назад я случайно присутствовал при разговоре нашего старпома с этой вечно пьяной колоритной фигурой, оказавшейся пониженным в звании и списанным за провинности из нашей дивизии, командиром лодки – капитаном третьего ранга, а ныне командиром плавказармы.

- Какое блин распределение кают...? У нас тут простор! Ну, если Вам так угодно, то занимайте весь левый борт. От кормы до шкафута. Можете на баке... Короче любые каюты, кроме кают занятых ранее. Не знаете где? Спросите у моего строевого старшины. Он лучше знает. …Поищите его. Он возможно где-то в машинном или румпельном отделении. …Да не знаю я, где эти архаровцы. Они за месяц мне надоели хуже солидола!

Я понял, что человек обижен и понятное дело не знает, и не хочет знать ничего ни о своем убогом корабле, ни о своей задрипаной команде, а уж, тем более, сколько на этой посудине кают!

Я быстро усвоил жизнь и психологию потерянного человека и понял, что при таком командире на этом, так сказать «крейсере», в цене полные беспредельщики. Люди быстро ломаются на удаленном Дальнем Востоке.

А посему,- сам о себе не позаботишься, никто и никогда о тебе не позаботится. Поэтому лишние сутки неожиданно свалившегося на меня дежурства я решил употребить с пользой для дела, а именно заняться устройством лично своего быта в захваченной мною без спроса каюте.

Поэтому, еще не заходя в свою каюту, для переодевания на развод, я послал попавшегося мне в коридоре моториста Брюкова на нашу лодку с заданием открутить и принести мне грелку из одного из ракетных контейнеров.

- Все равно их сейчас меняют, - авторитетно заявил я – зачем же добру пропадать. Да! И пришли мне двух молодых, что бы с мылом каюту отдраили.

- А в какую каюту принести? – Поинтересовался матрос.

- В 36-ую, - ответил я обрадовано, - потому, что беседуя с матросом, мы как раз поравнялись с ее дверью с цифрой 36.

- А новый замок вставлять не надо? - Уточнил моторист.

- Нет. Ты о грелке позаботься, а ключ я у выезжающих из каюты уже взял, - ответил я, и мысленно похвалил себя за осмотрительность. - Не хватало еще, что бы эта уголовная рожа, ставила замок в моей каюте. Пусти козла в огород.

- Ну…у не знаю даже, - с сомнением протянул Брюков, - на лодке старший лейтенант Сардинов огнеопасные работы в контейнерах обеспечивает, думаю, не разрешит отвинтить грелку.

- А почему ты у него летом разрешения не спрашивал, когда вместе с Филипповым  переоделся на санпропускнике в офицерскую форму и рванул прямо из техзоны Павловского в самоволку в Южноморской? - Съязвил я.

- Так думали же, что корабельные начальники не хватятся. Дежурному по лодке и офицеру ГЭУ сменяться надо было только завтра, а мы с Вашим Филипповым до утра бы управились! - Нагло заявил матрос, - и улыбнулся, оголив прокуренные зубы.

- Хватились все же, - возразил я, прекрасно понимая, что если бы не звонок с погранзаставы, то нашим доморощенным прохиндеям удалось бы провести всю дежурную службу лодки и дивизии, - Да и гонорею твою пришлось бы амбулаторно лечить – наступил я на больную мозоль Брюкова. - Так что в Техас тебя лично я хоть и устал возить, но ведь возил! Поэтому, как говорится, ты мне, я тебе!

- Ладно – смиренно произнес моторист, - достану я Вам грелку! Только прошу Вас, не рассказывайте, пожалуйста, никому об этом. А то доброжелателей у меня хватает. Вдруг Маше в Красноярск отпишут?

Через десять минут я уже стоял на юте перед строем дежурно-вахтенной службы дивизиона и давал краткие общие указания дежурным и дневальным по экипажам о соблюдении инструкций, выполнении распорядка дня и возможных нарушениях правил пожарной безопасности, которых предметно и сам не знал.

Но я был горд и дежурством и выпавшей мне миссией. В голове сверлила мысль. Вот я уже и дивизионом командую! Жаль только, что мои знания и навыки не соответствуют выпавшей мне роли. Главное не обнаружить собственную не компетентность. Поэтому моя «пламенная речь» была по-деловому краткой, а развод закончился сухими стандартными словами:

- Мое местонахождение - рубка дежурного или каюта 36 на Бирюсе! Докладывать каждые четыре часа! - А в заключение я спросил, - у дежурно-вахтенной службы вопросы есть?

У лейтенантов, мичманов и матросов не было никаких вопросов, и я как можно более отрывисто и торжественней скомандовал. - Все – по местам!

После этой команды матросы расслабились и строй смешался. Курящий народ сгрудился вокруг установленного на юте обреза, а прочие потянулись в помещения своих экипажей. После перекура в рубку дежурного подошел и я. В ней мои помощники уже принимали дежурство от предыдущей смены.

- Где Недошивкин? Спросил я, имея в виду старого дежурного.

- Он занят. Я за него. - Односложно ответил мне главстаршина, руководивший сдачей дежурства, в котором я узнал однажды виденного мною строевого старшину команды Бирюсы, - и он должен через несколько минут подойти.

- Ладно, - снисходительно и важно пробурчал я строевому старшине, - раз он занят, примем дежурство и без него. Пусть только не забудет поутру расписаться в журнале, а то ищи его потом целый день.

- Как скажете, товарищ лейтенант, - обрадовано произнес главстаршина, - поняв, что искать его начальника новый дежурный не намерен.

Я и вправду не думал его искать, так как был мельком наслышан о лейтенанте Недошивкине. Начинал он службу на нашей гвардейской К-56. Еще бы. Отличник учебы, красный диплом. На год раньше меня, закончив Дзержинку,начал служить на 56-ой, но через несколько месяцев за какую-то провинность, был переведен на «высокую» должность командира БЧ-5, только не лодки, а Бирюсы. Как собственно и сам командир Бирюсы.

А дальше у всех обиженных путь один – беспробудное пьянство, не исполнение своих служебных обязанностей и панибратство с подчиненными. Ходил Недошивкин в матросском бушлате с золотыми лейтенантскими погонами и гордился тем, что преданные ему матросы не раз выручали его в экстренных случаях, вызывая из рыбацкого поселка от очередной пассии, зажигая топовый огонь на мачте.

- Телефоны работают? – Я вопросительно кивнул на большие номера, что красовались на доске дежурного под выделенной красным цветом надписью «Звонить в случае пожара, поступления воды и др. аварий на пл»

- Корабельный телефон - понятное дело что нет, - доложил один из сдающих дежурство,- связь с лодкой отсутствует. А мы на что? Вызывать из кают надо по трансляции, если за ним придут или кто-то понадобится. А вот связь с диспетчером завода и приемной директора есть, так как городской и оперативный телефоны в порядке.

- Наберите-ка мне «Залп»! Потребовал я, преисполненный важности.

- Товарищ лейтенант. Это дивизия. Нагорит нам, – неуверенно высказался мой дневальный Артамонов. Я в ЦП слышал не раз, что дежурный при нахождении в доке звонил на «Дворец».

- Так-то дежурный по лодке, возразил я. А мы с тобой кто? Дивизион! Значит мы «Дворец» и есть! Они докладывают нам, а мы тем, кто выше. Так что на «Залп» и надо докладывать!

Артамонов недоверчиво крутанул ручку телефона и произнес в трубку телефонистке:

- «Залп-60», будьте добры, пожалуйста, - попросил он и протянул мне трубку, в которую я, дождавшись ответа, уверенным тоном доложил, - «Лейтенант Волошин дежурство по дивизиону принял, замечаний нет».

- Добро товарищ капитан-лейтенант, - донесся до меня через скрипы в трубке, равнодушный голос оперативного, после чего на линию опять подключилась телефонистка и поинтересовалась, - поговорили?

- Да, - ответил я, обрадованный неожиданным повышением меня в воинском звании  и гордый службой под командованием оперативного дежурного, и положил трубку.

Тянуть с приемом до прихода Недошивкина не имело смысла, т.к. отступать дальше было некуда, и я произнес небрежно, - давайте журнал! Где тут расписаться?

Дежурному диспетчеру завода я звонить даже не стал, - подумаешь, велика важность, штафирка гражданская какая-то дежурить на выходные заступила. Правда и он мне не звонил и от меня ничего не требовал.
                ***
Весь вечер вместо дежурства я приводил в порядок каюту, состоявшую из двух помещений, перебирал замок и устанавливал принесенную Брюковым грелку. Ясное дело Сардинов все грелки в контейнерах заменил сам, и Брюкову, то-есть мне, ничего не досталось. Но он на соседней лодке раздобыл камбузную плиту, которая сейчас стояла в моей каюте на кирпичах, дышала жаром и светилась малиновым цветом. Мне льстило, что моторист оценил мою расторопность:

- Ну, товарищ лейтенант! У Вас каюта по круче будет, чем у старпома!
На слова моториста я, специально не отреагировал. Хотя меня так и распирало от гордости. Поэтому дневальные трижды драили ее и уже устали от моих придирок. Я находил все новую грязь в укромных местах и за кабельными трассами, и уборка каюты продолжалась до трех часов ночи. Наконец довольный результатами их и своих трудов я отпустил дневальных, но вспомнив, что они все же на дежурстве, велел одному из них подменить Артамонова.

- Вот и ночь близиться к исходу, - подумал я, впервые за полгода засыпая в чистом помещении, - сколько может быть приятного и полезного на дежурстве! – Заключил я и тут же отключился на одном из кожаных диванов, прямо в ботинках укрывшись шинелью...

Только я сомкнул веки, как меня истошным криком разбудил тот же дневальный:

«Да просыпайтесь же Вы! Горим!». - Будто и не уходил вообще из моей каюты с ведрами и шваброй.

Мне сначала спросонья показалось, что я горю, как мне и положено, на лодке и задал матросу глупый вопрос - а почему не объявляют  аварийную тревогу?

- Вот Вы и объявите! Товарищ лейтенант! Ну, скорей же!

Я, накинул шинель и на ходу застегиваясь, выскочил в коридор. Гарью и дымом вроде пока не пахло, только лампы ночного света зловеще мигали. По началу не разобравшись в ситуации, я побежал в другую сторону. Дневальный за мной. Секунд через пять я понял, наконец, что бегу по корабельному коридору и что 4-отсека и места за «лировской» площадкой, где стоит мой пульт 1Н-15, на этом корабле нет.

- Товарищ лейтенант! Куда бежим? Рубка дежурного в другой стороне!

- Ты Миронов давай в корму и в низ, в кубрики нашего экипажа, разбудишь там всех и ко мне в рубку! А я офицеров разбужу!

Когда матрос скрылся на трапе, ведущем вниз, я понял, что даже не знаю, где находится кубрики и каюты нашего экипажа. Поэтому начал лихорадочно вспоминать, куда бежать в рубку дежурного, но вспомнить не успел, потому что нечаянно заскочил в нее сам.
- Корабля не знаю, а куда надо попадаю, - пронеслось у меня в мозгу. Собственно узнал я дежурную рубку лишь по белому как полотно лицу, на котором зеленели знакомые глаза моего радиометриста Артомонова.

- Как тут у нас обстановка? Спросил я его как можно спокойнее, начальственным тоном.

- Только что из машины позвонили! Сказали, мы тут во 2-ом котельном отделении вроде горим!

- Кто горит? И где это отделение?

- Я почем знаю? Где то в низах. Может в носу, а может в корме. Дежурного по низам у нас нет. Сам здесь присутствую только с момента развода! Мы же только вчера вечером с лодки на Бирюсу переселились.

Я потной рукой схватил трубку оперативного телефона и еще секунду соображал, кому и о чем надо звонить. Обстановка на палубе вроде спокойная. Только освещение мигает. Но это из-за неустойчивой работы дизель - генератора. И вдруг на палубе прямо перед рубкой дежурного открылся люк, из него повалил черный дым! Я обомлел. А через секунду из люка высунулся по пояс незнакомый мне главстаршина и прокричал:

- Лейтенант, горим! Не справимся сами! Звони! До оперативного не дозвонишься! Звони диспетчеру завода!!! Я попробую воду на рожки правого борта подать!- И побежал, куда-то по коридору.

Я еще секунд пять не мог набрать четырехзначный номер заводского диспетчера,вспоминая номер телефона и не попадая дрожащими пальцами в отверстия телефонного диска, хотя он был выведен красными аршинными буквами. Когда я набрал номер, в трубке звучали утомительно длинные звонки вызова. К телефону долго никто не подходил. Наконец, в трубке ответили «Семенов! Слушаю Вас» и раздался женский смех. Я от возмущения и волнения представился не дежурным по дивизиону, а инженером гвардейской лодки К-56 и сообщил.

- У нас тут пожар на Бирюсе во втором котельном, сами не справимся, - и положил трубку, так как больше ничего конкретного сказать ему не мог.

В коридоре запахло гарью и расплавившейся пластмассой. По другому коридору, с правого борта, промчался уже знакомый, мне главстаршина, который на ходу, ругал на чем свет стоит своих трюмных матросов, - и куда только прячут маховики, эти сволочи?!

- Воду, по всей видимости, на рожки подать ему не удалось.

Я обратил внимание, что на лбу у него кровь, руки - по всей видимости обожжены, а синяя роба на левом плече обгорела. И тут только осознал серьезность ситуации. Поэтому позвонил еще оперативному дежурному дивизии и доложил ему о пожаре.

Там временем в коридоре показался Миронов и заспанные матросы с экипажа нашей лодки. Я обрадовался им.

- Молодец Миронов! Будем людей выводить! – крикнул я, после чего, направил их будить личный состав нашего и других экипажей!

На робкий вопрос одного из матросов-первогодков, где, кто и как размещается, Миронов зло ответил таким же вопросом, - а тебе какая разница? Стучите во все двери! Или офицер с К-7, хуже мичмана с К-56?

- Пусть экипажи выходят на пирс и строятся! – Добавил я, - команда плавказармы, которая досконально знает Бирюсу, уже борется с огнем во 2-ом котельном. Вы туда не суйтесь. Все равно ничем команде не поможете.

И матросы пошли стучаться во все двери и выводить людей. Пришлось ломать некоторые из них. Дело то было в субботний вечер. Некоторые мичмана и даже офицеры все же приняли на грудь «шила» и открывали каюты не охотно.

Потом, правда сообразив в чем дело быстро одевались и выходили на пирс. Коридор тем временем окончательно заволокло черным дымом. Густым и липким. Особо не протрезвевших подводников, пришлось выводить в буквальном смысле под руки. В конце концов, все проживающие подводники построились, вернее скучковались на пирсе. Среди них наверняка нашлись бы более опытные офицеры чем я, но они в своем большинстве лыка не вязали. И пока тоже не знали что делать.

По этой причине мне самому пришлось распоряжаться на пирсе, да и обязанности дежурного по дивизиону или по ПКЗ, то есть плавучей казарме, с меня никто не снимал.

Я же страдал от комплекса неполноценности.
- Ведь только что сдал зачеты на допуск к самостоятельному управлению, думал я.

Мне казалось, что случись пожар на лодке я боролся бы с огнем успешнее. В любом отсеке. - Вот мне и доверили дежурство. По дивизиону! А я не могу организовать борьбу за живучесть на каком - то гребаном корабле, потому что не знаю его устройства. Кроме того я вместо несения дежурства, занимался благоустройством лично своего бытия!  А тут бац и пожар. Понятное дело скоро моя некомпетентность раскроется!

Мне казалось, что если бы на моем месте оказался более опытный офицер, он с командой плавказармы уже давно бы потушил пожар. И его бы наградили! А меня блин посадят. Непременно посадят! Надо еще что-то предпринять по спасению корабля!

Минут через десять на Бирюсу прибежала аварийная партия с нашей лодки во главе с механиком капитаном 2 ранга Дорожко. Человек двенадцать. Они были отлично экипированы. Каждый подводник с ИП-46 через плечо, с сумками электрика под мышкой. Некоторые тащили, огнетушители, запасные пожарные рукава и даже топоры с баграми.

Я пытался, было, ему как дежурный по дивизиону, что-то объяснить. Но Дорожко глянул на меня, несмотря на символ власти, бело-синюю повязку «РЦЫ» на моем рукаве, как на пустое место и скрылся в дебрях машины корабля. Я был раздавлен своей беспомощностью и компетентностью механика. Больше Дорожко и его команду лично я не видел вплоть до окончания пожара.

Проснулся и завод. Какой-то заводской начальник разыскал меня в корабельной суете и расспросил об обстоятельствах пожара. Я что знал, рассказал ему время, место, кто и где борется, и он удалился. Другие заводчане на борт Бирюсы не поднимались. Ночь, полночь, чего еще ждать. В акватории бухты появились два пожарных катера. Они по очереди начали поливать правый борт Бирюсы морской водой.

Включили дополнительное освещение пирсов. И тут я с ужасом замечаю в свете прожекторов военно-морской флаг Бирюсы, гордо реющий над клубами дыма. Флаг, который я должен был спустить еще вчера с последними лучами заходящего солнца! Но я то, в это время вместо выполнения своих святых обязанностей дежурного по дивизиону посылал Брюкова за грелкой из ракетного контейнера нашей лодки! Где уж такому уроду, как я, следить за исполнением славных военно-морских традиций!

- Антонов. В отпуск хочешь? – тихо, чтобы не слышали другие подводники, спросил я у ближайшего моряка нашего экипажа.

- Конечно, - кивнул, и так же тихо ответил он, и тоже заговорщицки насторожился.

- Есть шанс. Надо спасти флаг корабля. Видишь, ночь полночь, а он реет на флагштоке?

- Так! Значит я вышел из строя и побежал на Бирюсу?

- Конечно. Давай. Беги. Тебе зачтется!

- Ну вот, - подумал я, - один прокол устранен. Что бы еще такого сделать, что бы ни осрамиться на разборе полетов, и меня не посадили? - И тут меня осенило. - На Бирюсе ведь есть секретная часть! Сам однажды препровождал их секретчика в заводоуправление. Сгорят ведь секреты! А я их спасу! У меня комиссия при разборе полетов спросит, - почему не организовал борьбу за  живучесть корабля? А я отвечу, - сначала спасал людей, потом секреты ну и наконец флаг корабля (в самом деле, какая разница, откуда и когда я его взял). Ну а когда пришло время бороться за живучесть, то уже подоспели и другие ответственные лица. Кто это у нас на дивизионе выполняет обязанности дежурного по живучести? Ясен пень – Дорожко! Сам слышал. Фу ты! Отлегло от сердца. Я, кажется, нашел выход!
                ***
Тем временем на пирсе начали появляться офицеры и мичманы с 56-ой и других лодок из удаленных закоулков Бирюсы. Некоторые из них еще тоже не отошли ото сна. Что поделаешь. Позади веселая ночь с субботы на воскресенье. Вышли на плавпирс и Школа со штурманом Бельским. Я тут же воспользовался моментом и подошел к нему с докладом.

- Товарищ капитан 3 ранга! Личный состав дивизиона выведен на плавпирс. Команда ПКЗ борется с огнем во втором машинном, то есть котельном. На борту Бирюсы аварийная партия с нашей лодки во главе с Дорожко. Прошу "добро" на корабль?

- А чего это ты мне докладываешь и зачем тебе "добро" от меня? – оторопел Школа.

- Старше Вас на пирсе никого нет. А мне надо на Бирюсу. Там сейчас место дежурного по дивизиону! – произнес я твердо.

Школа окинул мутным взором дымящийся в предрассветном тумане корабль, два буксира, подошедшие со стороны порта и поочередно бессмысленно поливающие из брандспойтов правый борт ПКЗ. И наконец, вспомнил, что в приказе по дивизиону дежурным отдан именно он, великодушно разрешил мне продолжить исполнение его обязанностей но на отдалении.

- Добро! – произнес Школа, до конца не понимая, обстановку и как нам следует реагировать на нее, но смутно осознавая, что ответственность за пожар частично ложится и на него.

Я тоже не понимал, ситуацию, но у меня уже был план действий. Поэтому я уже почти весело скомандовал двум матросам из нашего гвардейского экипажа:

- Главстаршина Дыховичный! Остаетесь старшим над матросами экипажа на пирсе! Загоруйко и Артомонов! За мной!

И кинулся к сходне. По ней уже поднимались полтора десятка моряков из других экипажей на помощь команде ПКЗ.

Едва мы поднялись на борт Бирюсы и осмотрелись в дыму, как заметили на шкафуте правого борта нашего комдива раз кап. 3 ранга Райского, который, что-то кричал капитану одного из подошедших катеров.

По обрывкам фраз фальцета напрягавшего все связки Миши Райского и звучащим на всю гавань скрипучего баритона капитана катера, усиленного рупором мегафона, я понял, что этот катер был направлен заводским начальством для тушения пожара химическим способом.

В те времена было модно использование фреона, и на пожарном катере содержался большой запас лодочного огнегасителя хладагента, а попросту ЛОХа. Капитан выяснял, куда ему надо протянуть шланги с катера, а Райский возражал ему. Дескать, подавать ЛОХ в негерметичное решето, каким является Бирюса, смысла нет.

- Только людей зря потравишь! - Кричал ему Райский.
Матросы, вошедшие по сходне на палубу корабля услышав слово, ЛОХ попятились, и часть из них повернула обратно. Я напрягся, увидев умоляющие глаза Загоруйко, и тоже направил обоих своих матросов обратно на пирс, якобы за мешками для секретной литературы. Хотя знал, что мешки есть прямо в секретной части.

Мне было страшно, и сам я тоже чуть не поддался панике. Волноваться было от чего. Месяц назад на соседней лодке после учений по борьбе с пожаром с фактической подачей ЛОХа в отсек, жидкий фреон собрался в ее не осушенных трюмах ранее выкрашенных свинцовым суриком. Когда трюма начали сушить, то пары, образовавшиеся от взаимодействия сурика и фреона, отравили по очереди в течении пятнадцати минут трех человек из состава корабельной вахты – от дежурного трюмного до дежурного по подводной лодке. Этот и другие случаи подорвали во мне слепую веру в науку и технического прогресс и развили сомнения в нашей безопасности.

Тем временем капитан пожарного катера согласился с доводами Райского и катер так и не подав в трюм огнегаситель, отошел от борта Бирюсы. Я же нырнул в заполненные дымом коридоры ПКЗ.

Дам застлал глаза. Сквозь бурое марево в отдельных местах коридоров иногда пробивалось освещение, которое по-прежнему зловеще мигало. В верхнем коридоре надстройки дышать стало легче, и я решил осмотреться, где же находится дверь в секретную часть. Однако далеко в низу под палубами раздались три глухих взрыва. Я невольно присел и съежился.

- Цистерны рвутся в машинном отделении! – Услышал я, чей-то голос и обернулся на звук, а верней на запах перегара, окутавший меня сильнее чем едкий дым пожара.

- Однако крепка советская власть!- Подумал я находясь напротив большого квадратного иллюминатора, я лихорадочно отвинчивая барашки, что бы глотнуть воздуха снаружи.
Тут я заметил одутловатое лицо, тянущееся как и мое к свету и воздуху. Постепенно я рассмотрел и парадную шинель с белым шарфом, и погоны капитана 3 ранга. Лицо показалось мне до боли знакомым.

- Надо же! Да это же списанный командир из нашей дивизии, а ныне командир Бирюсы! Какими судьбами? – неприязненно подумал я, - небось, как и я ничего об устройстве вверенного штрафнику корабля не знает, вот и прибежал со мной спасать секреты?

В это время раздался еще один, уже более мощный взрыв, палуба задрожала, и мне показалось, что корабль даже слегка встряхнуло. Мы упали на палубу. Свет погас совсем. Навстречу нам и над нашими телами как призраки в дыму пробежали несколько фигур, сгибаясь под тяжестью нескольких мешков каждая. У одной из них мешок развязался, и груз, предполагаю, что секретные книги с брошюрами высыпались на броневую палубу.

- Мичман секретчик, выполняет свои обязанности - догадался я и крикнул – сами соберем здесь секреты, беги на воздух!
Пока я собирал брошюры, командир Бирюсы поднялся и скрылся на пути в секретную часть. И тут же еще как минимум еще двое бойцов пробежали по моим рукам уже навстречу мне, матерясь и чертыхаясь.

Наконец я, стоя на коленях, сгреб последние листы и потащил мешок по коридору к выходу на воздух. На верхней палубе я передал документы очумевшему секретчику, который стоял и судорожно дышал рядом с кучей мешков под расписку и счел свою миссию практически выполненной.

Тут я тоже ощутил страшную усталость от пережитого и, расслабив мышцы шеи и икр ног, прислонился к наклоненному пиллерсу надстройки.

- Что, Серега, отдышался?- Услышал я знакомый голос орденоносца.

- Нет, еще подышу, - хлебая воздух как воду, отозвался я, будучи не в силах сообразить, какую роль, играет наш ракетчик во всей этой истории. Наконец до меня дошло, что для меня лично весьма важную, и повернул голову. Школа, а это был он, стоял передо мной, шатаясь со стеклянными глазами и устало вытирал лоб от сажи. На лице веками у него была ссадина, а на щеке глубокий порез затянутый запекшейся кровью. Левая брючина ракетчика обгорела, и из-под нее виднелись белые штрипки кальсон.

- Что с Вами? Вы где были товарищ капитан 3 ранга?

- В аду. В машине. Разбирался в обстановке.

- Нашу аварийную партию видели? Как там Дорожко?

- Нет. Они в корму побежали, а я был во втором котельном отделении среди команды ПКЗ. Они там во главе с их главстаршиной рубеж обороны держат у дверей, что на кормовой переборке. По моему в районе 72-ого шпангоута. Но, похоже, пламя их выкурит. Они от дыма, как и мы задыхаются. Периодически по очереди поднимаются наверх продышаться. Хорошо воздух по вдувной поступает. И опять в низ.

- Сколько людей?

- Человек пять.

- А остальные?

- Ну а с другой стороны в носу отделения людей поболее. По докладу главстаршины, человек девять-десять. Но там две двери не герметичные и вентиляция, откуда, то сверху подходит. Захлопок на системе вдувной вентиляции, по-видимому, нет. Как на Бирюсе собрана система вентиляции никто из матросов у носовой двери не знает. Думаю, что в той части котельного, то есть собственно там и есть основной очаг возгорания.

- А Вы откуда знаете?

- Кочегар рассказал, у которого пост на нефтяных насосах. Сперва они метались по всему помещению. Потом котельное отделение пожар разделил. Говорит, годки брагу там ставили. Ну и пьянствовали там же. Напились блин ночью, закурили, вот и загорелось!

- И что дальше?

- Не знаю. Но главстаршина у них кремень. Пока не разрешит, матросы не отступят, не отойдут. Говорит, дескать, справятся своими силами. Никто из его матросов у него серьезно не обгорел. Но не очень верится, что сумеют задержать распространение огня. Опыта и навыков у ребят маловато.

- А у Вас?

- Да я и сам корабля не знаю. Как только Недошивкин примчался, так меня и отправили оттуда. Нечего, мол, тут лишним людям рисковать. Кроме того Недошивкин очень просил меня ничего не рассказывать.

- И что не будете?! – Ахнул я.

- Ну, это смотря чем, история закончится. Пойдем в нашу с Сардиновым в каюту.  Переоденемся.

- Так пожар тушить надо!

- Успеем потушить, если раньше не утонем у пирса. Видишь, какой крен у судна образовался. Пошли, пошли…, - дружелюбно подтолкнул меня Школа.

- Да, - признал я,- план у ракетчика значительно превосходит мой. Главное, что он сразу узнал обстановку.   
                ***
Инженер БЧ-2 Сардинов оказывается, успел, как и я, занять каюту для своего шефа и намеревался жить в ней вместе со Школой. Каюта размещалась на второй палубе с наветренной стороны. Сейчас Сардинов ночевал в доке на лодке.

Мы вошли в каюту, где Школа первым делом достал из сейфа кривую и плеснул мне в эмалированную кружку спирту. Дым в каюте почти не ощущался. И если бы не крен судна и не катера за бортом, то можно было бы подумать, что ничего не случилось и жизнь катится дальше размеренным порядком.

- Подкрепись!

- Не хочется, - пробормотал я.

- Как знаешь, - улыбнулся одними губами ракетчик, - насильно мил не будешь,- осушил предложенную мне кружку и смачно закусил копченой сардиной из начатой банки, что стояла на откидном столе.

- Бедный Сардинов, - прыснул я, и подумал, - ишь как Школа хрупает эти сардины!

- Чего смеешься? Снимай кортик и свою парадную шинель. Верх - точно на выброс. Да и штаны тоже снимай! А я поищу тебе другую, чистую одежду. Сейчас посмотрим, во что можно переодеться!

Я механически подчинялся,как завороженный и тут меня прорвало нервным смехом, так как заметил что моя левая штанина, как и его, тоже обгорела до колена. Непостижимо, но на моей ноге не было ни одного волдыря. Только шерсть была, как бы выбрита огнем.И у него тоже. Удивительно.

- Когда и где меня так угораздило? - Подумал я, принимая от Школы вынутые из шкафа его широченные штаны и альпак Сардинова.

Странное дело, но при отсутствии воды в пожарной системе, цистерны мытьевой  и питьевой воды оказалась нагруженными и вода в рукомойнике каюты была. Набирай в ведра и туши!

Мы по очереди умылись, привели себя в порядок и теперь уже я сам робко попросил ракетчика выпить и закусить, на что он подвинул ко мне банку с сардинами и вилку.

- Кушай, а спирту я уже больше тебе не предложу.

- Почему?

- Скоро рассветет! Начальство замучает тебя расспросами, а ты лыка не вяжешь! Прямая дорога под суд.

- А что, я по-прежнему дежурный по дивизиону?

- Конечно. Ты же, а не я, развод проводил!

- Но Вы сказали, что прикроете меня, если что?!

- Вот я и прикрываю. Просто отвечай, если спросят честно, но не углубляйся в обстоятельства. Меньше рассказывай о себе, и больше о пожаре. Ну, пока. Пойду. Доложу. Наверное, меня уже старпом меня уже на пирсе дожидается.

- А мне что делать?

- Будь в гуще событий! – Промолвил многозначительно командир БЧ-2, поднял указательный палец и подмигнул мне. После чего Школа и исчез.

Я не понимая, что делать дальше, но все же нерешительно вышел на палубу. Вышел, неловко и широко расставив ноги, скользя подошвами по накренившейся ее поверхности. В шикарном альпаке, то есть  кожаной куртке Сардинова, которые были положены всем офицерам подплава, а фактически выдавались избранным, реглан которой был подбит белой овчиной и в широких штанах Школы, я, наверное, выглядел заправским морским волком.

Когда я нарочито небрежной походкой подошел к курилке на юте, моя рука, было, потянулась за сигаретой. Но я горько пожалел Бирюсу, страдающую от превратностей судьбы и от своих матросов – курильщиков, таких как я. Поэтому мысленно чертыхнувшись, решительно повернул назад и направился на среднюю часть судна. Затем я по вертикальному внешнему трапу поднялся на спардек.

- Чего бы еще полезного сделать для тебя Бирюсинка, - подумал я неожиданно нежно о корабле и внимательно огляделся. Мое внимание привлекли столбы черного дыма и сажи. Оказывается в этом месте на верхнюю палубу симметрично диаметральной плоскости корабля выходили вентиляционные люки из машинного отделения. Дым из-под этих люков валил особенно интенсивно. Тяга в шахтах была страшной.

- Закрыть люки! - Скомандовал я, в воздух, потому что не очень надеялся что мне самому удаться это сделать. И вдруг о чудо! Незнакомые мне матросы, ранее безучастно наблюдавшие за дымом, прижавшись к леерам, радостно забегали и беспрекословно выполнили мое требование. После чего, как мне показалось, они как бы опять застыли в ожидании новых приказаний от меня.

- Хорошо бы подать туда воду, - проговорил я негромко, что бы как то приободрить и себя и их заодно,- интересно, куда ее сейчас подают?

Я, картинно в развалку, подошел к борту и посмотрел на воду. У борта стоял очередной пожарный катер и через шланг качал морскую воду в разбитый иллюминатор одной из кают, находившейся в борту на расстоянии полтора метра от поверхности воды. На моих глазах рабочие шланг вытащили и разбили следующий по порядку доступный иллюминатор! Ну что же, понятно. Льют куда могут. В результате вода не попадает к очагу возгорания, а палуба Бирюсы имеет наклон уже градусов десять на правый борт.

- Не так действуешь, ты ничего так не потушишь, а корабль скоро перевернешь - закричал я капитану катера громким уверенным голосом. который прозвучал круче, чем у Райского – давай-ка шланг на верхнюю палубу!

Капитан прикинул, что рабочие сумеют передать брандспойт нам и коротко распорядился указывая на меня пальцем. Рабочие на катере тут же послушно прекратили качать воду в каюты Бирюсы и, привязав бросательный конец к шлангу, швырнули его мне. Один из матросов, а им к моему удивлению оказался мой дневальный Артамонов, ловко поймал бросательный и вопросительно посмотрел на меня.

- Тянем, - скомандовал я, - и мы с ним поволокли шланг по верхней палубе к вентиляционным шахтам. К нам присоединились еще моряки, и поэтому совместными усилиями удалось поместить тяжелый шланг между ними.

- Открывай – указал я на ближайшую вентиляционную шахту.
Ближайший матрос ухватился обеими руками за крышку и отдернул их бросил мне, - нагрелась, почти горячая, не открывается! -Тогда еще два человека голыми руками налегли на рукоять, и выполнили команду! После чего отшатнулись. Из шахты с гулом под воздействием тяги вырвались языки пламени.

- Смелее ребята, лейте воду в эту драконью пасть! – Эй, на катере! Включить насос!!!

Мощная струя воды из брандспойта с шипением и брызгами хлынула в люк. Мне казалось, что она тут же затопит шахту. Но прошли не менее пяти томительных минут, пока пламя наконец не сменилось бурым дымом.

- Стоп насос! Закрыть шахту! Ребята тащим шланг к следующему люку!
Матросы без слов поняли мой замысел. Надо воду лить не в каюты, размещенные по борту, а вентиляционные шахты, находящиеся по центру корабля и ближе к источнику огня. Так больше шансов, что вода окажется там где надо!

У нас образовалась спаянная команда, каждый человек в которой, определил свое место и роль. Никому ничего не надо было объяснять. Вскоре мы сбили огонь внутри котельного отделения. Языки пламени уже не выбивалось наружу, через вентиляционные шахты.

Но и погасить что - либо полностью, а котельное отделение в особенности с верхней палубы было тоже конечно невозможно. Я вспомнил Школу с обгорелыми завязками на кальсонах и подумал о матросах команды ПКЗ. И еще вспомнил о матросах нашей аварийной партии, которые бились с огнем, где то там в низу в брюхе корабля, именуемым то ли первым, то-ли третьим котельным отделением, а сверху на них льется хаотично и бестолково ледяная вода. Могут ведь и на самом деле, подумать, что они и впрямь тонут. И зычно скомандовал:

- Эй, на катере! Стоп насос! Хорош лить! Тащим шланг на среднюю палубу!

- Шланг короткий. Так мы не дотянемся и до середины верхнего коридора. Надо подать шланг с катера через шлюпочную палубу. – Здраво оценил обстановку Артамонов.

- Молодец!!! Соображаешь! – Похвалил я расторопного матроса, - Так что ты Артамонов давай, по руководи пока тут перемещением шланга, а я разведаю состояние на юте.

- Есть, переместить брандспойт! Ответил мне Артамонов, и обращаясь к матросам на правах старшего прокричал, - навались пацаны! Потянули его к шлюпочной палубе!

- Пора кончать эти игры со шлангом, подумал я, - заметив, что, несмотря на то, что воду мы лили по центру, корабль еще больше накренился на правый борт. Однако по палубе хотя и с трудом, но все еще можно было передвигаться.

Тросы, накинутые на береговые кнехты, ранее ослабленные в результате прилива, теперь были натянуты как струны.

Тут меня отвлек незнакомый моряк.
- Товарищ мичман! Вас зовут. Подойдите, пожалуйста. На корме собралась комиссия из офицеров дивизии. Только что прибыли из б. Павловского.

- Я не мичман, а лейтенант! – проговорил я с достоинством и подошел к старшим офицерам, сгрудившимся на юте.
                ***
Семь или восемь фигур скорбно стояли на единственном мало-мальски освещенном пожарным фонарем месте, где дым, окутавший почти всю Бирюсу, частично сдувался легким утренним ветерком. Мне они выражением лиц, эта комиссия, почему то напоминала монахов- францисканцев.

- Точно. Наверное, штаб дивизии, - подтвердил я для себя, оценив по рангу всех поднявшихся на борт, среди которых было только два капитана второго ранга, а остальные капразы, и представился всем – Дежурный по дивизиону лейтенант Волошин!

- Лихо действуете Волошин! Молодец! Мы тут с плавпирса наблюдали за Вами и вашей командой! Орлы! Доложите что произошло!

Я набрал в легкие воздуху и попытался произнести созревшие в моем мозгу заранее подготовленные слова рапорта:

- В 4 часа 17 минут во время моего дежурства по дивизиону поступил доклад о дыме во 2-ом котельном отделении. Согласно инструкции мною была объявлена, пожарная тревога, оповещены дежурные по дивизии и заводу и приняты меры к эвакуации….

- Вы всего навсего лейтенант, а уже дежурный по дивизиону? – С недоверием переспросил меня офицер, который стоял ближе ко мне.

- Я командир боевой части 4, РТС с 56-ой. Только что допущен к самостоятельному управлению частью, поэтому вот и имею право нести дежурство по дивизиону, - произнес я достоинством, наученный словами Школы.

- Да, - подтвердил стоявший в отдалении капитан 1 ранга, - он допущен к управлению боевой частью, потому и дежурит.

В этом, перебившем меня человеке я, наконец, узнал моего начальника по специальности, флагманского РТС нашей дивизии Соколова, который мурыжил меня два часа, пока не добился от меня, что бы я бубнил, как пономарь, от корки до корки, инструкцию проведения комплексных тренировок у мыса Гамова, для сдачи, которой я два раза специально ездил в бухту Павловского.

- Толковый офицер, сам лично принимал у него зачеты, продолжил он, - после чего глядя на меня, поморщился, как от зубной боли.

Я посчитал было, что участь моя уже предрешена, но сдаваться и садиться в тюрьму не думал. Поэтому лихо и безмятежно через силу улыбнулся  и продолжил рапорт, - …экипаж ПКЗ по сигналу аварийной тревоги начал борьбу с пожаром,  во - втором котельном отделении во главе с лейтенантом Недошивкиным, а аварийная партия с 56-ой во главе с механиком Дорожко – в первом! Лично я принял меры к эвакуации горящей Бирюсы и эвакуации на плавпирс  секретной части дивизиона и пассажиров, то есть экипажей лодок.

- А почему Вы ввели нас в заблуждение и доложили, что горит гвардия, а не Бирюса? – Снова перебил меня кто - то из механиков.

- Я такого не докладывал!

Из заводоуправления диспетчер позвонил в четыре двадцать и сказал, что 56-ая горит в доке! Мы все рванули  в Чажму. А приезжаем – оказывается, горит то Бирюса, а не лодка в доке, а команда с 56-ой тушит ее.

- Наверное, Вы чего-нибудь напутали? А, дежурный?! Что скажете?- Произнес  кажется начштаба.

- Ничего я не напутал, - защищался я изо всех сил, - вон и катера заводские к Бирюсе подошли, и аварийная партия с 56-ой, а не к ним правильно прибежала, и дым от пожара за версту в свете прожекторов видно! Так, что все я на дежурстве сделал правильно!

- Никто лейтенант Вас не обвиняет, - мягко произнес, как я теперь окончательно убедился начальник штаба дивизии, - скажи лучше сынок, - он доверительно перешел «на ты»,- что тебе известно о борьбе за живучесть внутри корабля?

- Немного, - честно сказал я. - По рассказу кап.3 ранга Школы,а это наш ракетчик, во втором котельном пожар и у выходов из отделения они долго не продержатся. Там человек семь. Ну может десять. А в первом отделении– там наш механик и люди экипированы лучше. Партия-человек пятнадцать. Сколько местных моряков точно не знаю. Может и устоят. Дым валил, как мне кажется, из вентиляционных шахт второго отделения. Мы и залили водой эти шахты. Сведений о погибших и пострадавших не имею.

- А захлопка по правому борту на вытяжной в районе 75-ой шпации? В каком она состоянии? Надеюсь закрыта? - Не унимался ретивый механик.

- Я обмер. – В моем мозгу лихорадочно проносились мысли. - Где эта захлопка? На каком трубопроводе? Вот блин. Докопались! Откуда мне-то знать о состоянии какой-то там захлопки на чужом корабле? Сейчас припишут незнание обязанностей дежурного и устройства плавказармы! И зачем я подчинился старпому и заступил на дежурство по дивизиону?

Меня от мысленного ступора выручил тот же начштаба. Он посмотрел на механика, как на умалишенного, и коротко, но веско распорядился:

-Уймись! И разберись!

- Есть разобраться! - Повторил с вызовом механик, но беспрекословно выполнил команду и начштаба потрусил на своих кривых ногах в окутанные все еще клубами бурого дыма низы Бирюсы.

- А Вас лейтенант мы вызовем! И не раз! Разберемся так сказать! Что смотрите? Идите, работайте, то есть тушите пожар, - сказал мне более спокойным голосом начштаба и кивком головы дал понять, что разговор закончен.

Я  нелепо повернулся, простучал каблуками по трапу и оставил францисканцев одних в таких же грустных позах, как их застал.

- Не знают что делать, но думают кто виноват! -Констатировал я с грустью.

Сначала я направился в рубку дежурного. Она вся была залита пеной. Люк из которого выскочил главстаршина ПКЗ, все еще был открыт, но дым из него уже не валил. Где сейчас мой дневальный Миронов я не знал, а Артамонов наверное руководит заливкой воды со шлюпочной палубы. Мне стало понятно, что сейчас мои обязанности дежурного дивизиону и ответственность исчерпаны.

Останется, - думал я, - лишь сделать запись в журнале приема передачи дежурства о том, что дивизион, располагавшийся на Бирюсе. Что написать? Одно из двух. Дивизион переместился на стенку завода в связи с гибелью ПКЗ или героически победил, и выстоял и спас заодно и корабль. Ясно одно. Сейчас руководство тушением перешло в другие руки. Правда, непонятно в какие.

Ситуация на корабле напоминала мне бестолковое тушение пожара на селе, когда наш свадебный автобус остановился возле горящей хаты в Дятловичах и все гости в том числе мои отец, мать и даже невеста в белом платье присоединились к тушению пожара на колхозном дворе. Потом автобус также неожиданно отъехал из деревни, оставив на дымящемся пепелище пьяного жениха. Короче говоря веселая неразбериха.

- Интересно, кто будет назначен женихом в этот раз, подумал я и порадовался, сохранившемуся у меня вопреки всему, чувству юмора.
                ***
Тем временем рассвело. Воскресенье на заводе было объявлено рабочим днем и начиналось нервно. Заводчане гурьбой высыпали на помощь Бирюсе. Военморы, понятное дело, торжественный подъем флага на лодках в этот день не производили. Штатного  командира у нас на 56-ой в это время не было. Исполнявший его обязанности старпом, по видимому, еще в субботу вечером уехал с минером на его "Жигулях" в дивизию и на корабле пока не появился. Поэтому Миша Райский и прибывший на Бирюсу вместе со штабными офицерами дивизионный механик Котляр,  возглавили борьбу с огнем и водой от лица так сказать военных.

Они метались между пирсом, палубой и низами, направляя кого-то куда-то, и принимали доклады от кого-то. Наш механик руководил аварийной партией и боролся с огнем где то в низах Бирюсы. Представитель завода, как я потом узнал, главный инженер завода, собирал информацию на юте и давал какие-то распоряжения представителям из рабочих команд, катеров и буксиров. Никто никого не слушал и действия друг с другом не согласовывал. Короче как у тех семи нянек. Дитя с разбитым носом, а как корабль почти на дне, да с больным "выжженным" животом.

Меня периодически останавливали, какие - то люди. То военные, то гражданские чины. Я им рассказывал одну и ту же историю, становившуюся от частых повторений все более складной и, как мне казалось, более правдивой.  Историю о начале и развитии пожара, о борьбе с огнем на различных участках корабля, о действиях стихийных спасательных команд и экипажей катеров и других плавсредств, о количестве принятой воды, о крене судна и еще о много чего другом. Непостижимо, но мне казалось, что я стал самым информированным моряком. Мне нравилась эта роль - связующего звена между разрозненными командами спасателей и их самопровозглашенными начальниками.

Вот только дела наши по борьбе, то ли с пожаром, то ли с водой, шли хуже некуда. Правда, дым над Бирюсой значительно уменьшился, и сменил цвет с бурого на сизый. Зато лопнул, от запредельного крена, кормовой швартовный конец. Трос просвистел в воздухе. Слава богу никого не задело. Под действием посвежевшего ветра, наш корабль начал разворачиваться кормой от пирса. Мы, как могли, выровняли крен судна, заполнив цистерны левого борта. От этого корабль просел у пирса почти до дна, так, что выбитые ночью иллюминаторы кают по правому борту были уже в полуметре от воды.

Аварийные партии, опасаясь оверкиля, т.е. переворачивания судна, начали было уже снова покидать корабль по перекошенной сходне. Но буксирам все же удалось прижать корму Бирюсы к пирсу. Теперь надо было по крепче ошвартовать судно. Но на нем других швартовых тросов не оказалось. Пришлось бегать за запасными на лодки дивизиона. Запасной трос нашелся на лодке, которая стояла на дальнем пирсе. Трос искали и тащили очень долго. Около 10 часов, когда ползавода было окутано дымом, от заводчан пришел слух, что возглавить операцию по спасению Бирюсы решил сам комфлота, адмирал Владимир Петрович Маслов.

Все вздрогнули и застыли. В ожидании прибытия адмирала борьба с пожаром и водой была практически прекращена. Команды, тушащие пожар были вызваны из низов, и всех людей кто имели ожоги, отправили в санчасть. Тем же, у кого подгорела одежда, с миру по нитке, форму заменили. Спасательных команды стали именоваться отрядами, в отрядах №1-4 установили боевой расчет номеров, вплоть до каждого матроса и определили очередность, и даже порядок выхода людей на верхнюю палубу. Но главное, в одной из кают, срочно приступили к оборудованию «Штаба борьбы с огнем»!

О его существовании теперь свидетельствовали табличка на двери каюты и два указателя в коридорах. Поскольку кораблю стала угрожать еще и вода, то его переименовали в «Штаб борьбы с аварийной ситуацией». Возникли споры о названии штаба. Таблички пришлось заменить. В штаб для пущей важности  офицеры притащили штатную доску разреза корабля и даже действующую мнемосхему управления вентиляцией из давно не действующего ПЭЖ Бирюсы. С ходу спешно нарисовали схему борьбы с пожаром, указав рубежи обороны от распространяющихся огня и воды, порядок и время оставления рубежей, а так же штатные нагрузки корабля и таблицу его непотопляемости с пантокаренами. В штабе-каюте связисты установили корабельный, городской, и оперативный телефоны. В углу рядом с руководителем борьбы разместились три человека- дневальный, посыльный и радист с радиостанцией Р-105, вызванные с соседней лодки.

В штабе была заведена амбарная книга, на которой каллиграфическим почерком вывели «Журнал противопожарных действий экипажа дивизиона». Установить хронологию событий и заполнить журнал поручили естественно дежурному по дивизиону, то есть мне. Чем я увлеченно и прозанимался еще три часа, попутно отвлекаясь и отвечая на вопросы составителей схемы и карты борьбы с пожаром. Когда же тамошний механик начал опять доставать меня захлопкой у шпации №75, я не выдержал, и заорал как бешеный. И о чудо! Он оставил меня в покое!

В конце концов все было готово к приему высокого гостя. Миша Райский уселся за стол и нацепил мою повязку «РЦЫ», которая осталась у меня в кармане. Вскоре зазвонил оперативный телефон, Миша поднял трубку, и я благодаря мощности динамика услышал сквозь шипение эфира, слова дежурного радиста:

- «Я «Люстра 60. Первый вылетел к Вам. Повторяю. Первый вылетел к Вам. Через 015 будет в «Дворце». Как поняли?».

Командир Бирюсы, начальник завода, а он только что примчался на газике, и уже знакомый мне начальник штаба дивизии, приосанились. А Райский, как заправский радист, проговорил:

- «Понял. Понял. Ждем первого через 015. Через 015 маленьких! Готов принять вертолет!

- Не готов!!! Не готов!!! – Закричал вдруг командир Бирюсы, - у нас крен не выровнен!

- Командир, Вы что? С дуба рухнули? Вы же не авианосцем командуете, а нелепым старым пароходом! Который горит уже пол суток. Подите прочь с глаз моих! От Вас же амбре чувствуется за версту! Так недолго и катером покомандовать или баней, какой нибудь!

Командир сгорбился, и послушно шаркая ногами, вышел подавленный грубостью и несправедливостью старшего начальника. Тут зазвонил городской телефон и Райский опять поднял трубку, но сразу же бросил ее выкрикнув нам.

- «Ком сел напротив заводоуправления. Через 10 минут будет на борту! -И предложил - Давайте встретим его?

- Не надо! - Остановил Райского начальник штаба, - сидите здесь и отвечайте на звонки. Если мы с Командующим войдем, доложите ему, что и как!

- Директор завода и Вы лейтенант, эй, как там Вас, за мной!

Я послушно тронулся за начальником штаба, а мои глаза кричали, нет прямо вопили.

- Вот блин! Опять попался как кур во щи! Ну, зачем мне этот Ваш Командующий, я же Вам уже все доложил. Отпустите?!- На что старый капраз, с хитрой усмешкой, и тоже мысленно, отвечал мне.

- Не трепыхайся. И все будет нормально. Ну а если нет, значит не судьба.

Вышли. Встали у трапа. Мокрый Артамонов уже вернулся со шлюпочной палубы и нетерпеливо крутился возле сходни. Он тут же подрядился оповестить нас о подходе адмирала прямо от КДП.

Прошло еще несколько томительных минут. Наконец посланный нами моряк вытянулся и отдал честь командующему и его свите из трех человек. Маслов быстрым порывистым шагом подошел к трапу. Посмотрел так сказать со стороны на творение наших рук и мозгов и тяжело вздохнув, вступил на покосившуюся сходню. Прозвучала неуместная и запоздалая команда «Смирно!».

Владимир Петрович поднялся на палубу, жестом остановил начальника штаба дивизии с его рапортом и директора завода с его пояснениями. А потом начал прохаживаться, ни говоря, ни слова по тем местам палубы, где вообще можно было пройти. От увиденного адмирал,кажется, потерял дар речи.

Зрелище было ужасное. По кораблю словно «мамай» промчался, а сам корабль был готов лечь на правый борт, прямо здесь у пирса подставив утреннему солнцу свое дышащее жаром пузо. Командующий с задумчивым и озабоченным видом несколько раз проследовал по главной палубе. Сначала на бак, затем опять на ют. Затем его глаз на чем-то остановился. Я посмотрел в ту же точку, что и он, и не увидел ничего, кроме неплотно прикрытого люка, из которого струился, как и полагается, сизый дым.

- Товарищ Командующий! - Нарушил затянувшуюся паузу нач штаба. - Корабль горит почти с 4 00. Все помещения задымлены. Команда борется. Сил не хватает!

И тут, словно в подтверждение его слов откидывается крышка люка  и на палубу из чрева ПКЗ медленно и тяжело дыша, выползает матрос в бушлате, но с лейтенантскими золотыми погонами. Его лицо все в кровоподтеках, ссадинах и перепачкано пятнами сажи.

Матрос, а это был на самом деле лейтенант Недошивкин, судорожно и жадно вдыхает морской воздух, обводит невидящим взором горизонт, залив, бухту Разбойник, украдкой бросает взгляд на наши застывшие фигуры и якобы не заметив главкома,снова ныряет в низ. Бороться с огнем! Командующий в восхищении. На его лице застывает немой вопрос.

- Кто этот герой?

В ответ мои начальники, зная историю грехопадения Недошивкина, хранят гробовое молчание и как по команде поворачивают головы, стараясь сквозь черный дым, узреть верхушки мачт.

- Ну конечно, - отмечаем мы мысленно. Уже все втроем в унисон, - световой сигнал любовникам в виде топового огня еще с ночи несмотря на пожар светится! Да! Он то ли напоминает нам и Недошивкину о воинском долге, то ли взывает к нашей совести. А по правде говоря, просто отключить его забыли из-за аварии, а может, подключилось аварийное питание? Кто знает?

- Товарищ адмирал! – Не выдержав томительной паузы, откашлялся директор завода,- это с Вашего позволения, так сказать, герой-любовник нашего времени - лейтенант Недошивкин, который довел электро-механическую боевую часть ПКЗ и ее заведование, да и всю Бирюсу в целом до такого аварийного состояния, что она то горит, то тонет каждые полгода.

Лицо адмирала наливается кровью. Уши его белеют. Внутри груди зарождается сдавленный рык.

А в это время Недошивкин наблюдая через щель, лишь за ногами адмирала, неправильно оценивает обстановку и решает повторить свой выход на палубу, тем более, что дым с низу усиливается и фактически затрудняет ему дыхание. Недошивкин наверное подумал,- а вдруг командующий заметит геройство и отметит самого героя. Чем черт не шутит. Может даже вернет его назад на гвардейскую лодку! О! Он всем еще покажет себя и докажет свое право на нормальную службу и жизнь подводника, - и поэтому опять, уже решительно, приподнимает крышку люка.

Но адмирал по видимому мгновенно прочитал его мысли, и не дал ему этого шанса, потому, что с неожиданной прытью и ловкостью для не молодого тела, наступил на крышку, не давая, таким образом, герою вторично подняться на воздух для демонстрации своего героизма. Это был поступок! Адмиралу наконец стало легче. Дар речи вернулся к нему, и он произносит первую с момента прибытия на Бирюсу фразу, ставшую известной благодаря строкам родившейся в этом же 1975 году на Севере песни Юрия Визбора, ставшую на долгое время крылатой и на Тихоокеанском флоте:

- Мы все пропьем, но Флот не опозорим!!! - И мы, все кто его тогда слышал и не расслышал, кто раньше, сейчас и много позже служили на Тихом Океане, были восхищены точной оценкой нашей сути и полностью согласны с ними обоими. По этому нам было не важно ее истинное авторство.


                Эпилог
   
В 13 00  Командующий вошел в импровизированный штаб борьбы с аварийной ситуацией, не перебивая выслушал капитана 3 ранга Райского о нашей героической борьбе с огнем и сдержанно похвалил его за расчет статичной остойчивости по пантокаренам. В 13 10 адмирал Маслов позвонил директору завода «Звезда» и признал, что аварийная ситуация сильно запущена и его "папуасы" сами не справятся с огнем. Он попросил направить на Бирюсу пожарный спецотряд.

Спустя 40 минут из Большого Камня на трех машинах  примчался отряд профессионалов в полной пожарной  экипировке (в застекленных шлемах,асбестовых костюмах, с баллонами за плечами). Особенно был колоритен командир пожарной команды - рыжебородый старший лейтенант, похожий на предводителя викингов. Его бойцы, вошли в огонь и за полчаса погасили все очаги возгорания в обоих котельных отделениях. (Три года спустя в ресторане Восток, я напомнил ему эту историю, которая увы не отложилась у него в памяти).

Командир аварийной партии механик нашей лодки кап. 2 ранга Дорожко несмотря на страшную усталость после полусуточной борьбы с огнем и водой, с завистью наблюдал за четкими действиями отряда и на следующий день от уязвленного самолюбия и от ледяной воды, которой мы поливали с 5-ти утра всю  аварийную партию, свалился с воспалением легких. Он пролежал в госпитале почти до Нового года. Я навестил Дорожко. От апельсинов он категорически отказался.

Накануне Нового года меня посыльным вызвали из дому в поселке Тихоокеанский в бухту Чажма на заседание комиссии по разбору пожара. Я уехал из поселка последним автобусом, но от Крыма из-за обледенения дороги целых 15 км  пришлось идти пешком, вернее бежать. Попуток не было. Я прибыл на завод ближе к полуночи. Заседание, проводилось не на Бирюсе, а на ПКДС.

Комиссия состояла из тех же штабных офицеров дивизии, похожих на монахов францисканцев и нескольких человек из технического управления Тихоокеанского флота. Все устали меня ждать, и поэтому заслушивание меня, начиная с развода на дежурство и кончая точкой в пожаре поставленной рыжебородым пожарным старлеем, длилось всего пять минут. Ничего нового я не показал.

Я был благодарен и Школе и механику за данный совет: "На расследовании рассказывай комиссии все не утаивая, но не указывай на других". Дорожко лично присутствовал на заседании и не дал в обиду никого из гвардейцев, кроме Недошивкина. За героические действия во время пожара Бирюсы никого не наказали, в том числе и меня. Наоборот старшему матросу Артамонову был  предоставлен внеочередной отпуск за проявленное при тушении пожара мужество и находчивость, а старшине 2 статьи Антонову объявили благодарность - за спасение военно-морского флага.

На следующий день опять таки утром я отправился назад тоже пешком обратно домой за в 20 км, так как был отпущен отпраздновать Новый год. С этого дня офицеры гвардейцы мне доверяли и относились как к равному. На фотографии, что на моей странице это событие и отражено, где я запечатлен спустя неделю после пожара, в окружении жен лейтенантов. Их мужья лейтенанты, мои друзья и соседи, в то время находились или в море, или так же как я недавно, сдавали зачеты на самоуправство, а по сути экзамены на зрелость. Такова офицерская жизнь.

В феврале лейтенанта Недошивкина, судили судом офицерской чести. Почему то судом нашей гвардейской лодки. Суд ходатайствовал о переводе лейтенанта, как неспособного к службе на подводной лодке и даже на плавказарме, заместителем командира автобата. Автобат для нашего поселка стоящего на трассе, но находящегося в дали от мест базирования был спасением. Командир автобата ценился в обыденной жизни жителей поселка в десять раз больше, чем командир подводной лодки. Мы неоднократно пользовались услугами Недошивкина в течение долгого времени , а он на нас гвардейцев, за суд чести не обижался.

В июне 1976 года кап 3 ранга Школа оставил гвардейский экипаж и благополучно поступил в академию, а в августе ушел на новую лодку и я. Больше мы с ним не встречались.

Почти через десятилетие, во время ремонта подводной лодки К-431 в той же бухте Чажма, на том же судоремонтном заводе произошла радиационная катастрофа. В результате катастрофы пострадали 290 человек. Из них десять погибли в момент аварии, у десяти зафиксирована острая лучевая болезнь, у тридцати девяти — лучевая реакция. Так как завод по прежнему был военным предприятием, то в основном пострадали военнослужащие, которые одними из первых приступили к ликвидации последствий катастрофы.

Этого могло бы и не произойти, если бы командование ВМФ сумело в свое время навести на кораблях и в частях должный порядок. Думается, что плохая организация и неразбериха при авариях на лодках, и на предприятиях атомного комплекса, особенно при заводских ремонтах и  выполнении разного рода настроечных работ,  давно и глубоко укоренились в нашем сознании.

 А еще через год был Чернобыль, после которого происшедшая в 2008г авария  с гибелью от ЛОХ-а 20 военнослужащих и рабочих, а также с отравлением еще 21 человека, во время ходовых испытаний современной подводной лодки "Нерпа", выглядела мелкой досадной неприятностью.

2017г

Военно-морские термины

ПЛАКР – Подводная лодка атомная с крылатыми ракетами;

АУГ – Авианосная ударная группа;

БЧ-2 – Подразделение экипажа подводной лодки, здесь конкретно ракетная боевая часть;

Форрестол – Название, имя собственное, у одного из авианосцев ВМС США;

комфлота – Командующий флотом;

ВВМУРЭ им. А.С. Попова – Высшее военно-морское училище радиоэлектроники имени А.С.Попова, ныне политехнический институт в Петродворцовом р-не  Санкт-Петербурга;

ГЭУ – главная энергетическая установка;

комдив – Командир дивизии пл, здесь комдив 1 -  командир подразделения дивизиона движения электромеханической боевой части корабля;

РТС – Радиотехническая служба пл;

ПУАБ – Правила ухода за аккумуляторной батареей;

ГОН – Главный осушительный насос;

«Залп», «Люстра», «Анкер», «Дворец» – позывные флотской оперативной связи;

1Н-15 – Командирский прибор системы радиолокационного целеуказания «Успех-У» на подводной лодке;

ИП-46 – Индивидуальный противогаз - 46 года выпуска, регенеративного типа, позаимствован ВМФ у танкистов;

ПЭЖ - пост энергетики и живучести на надводных кораблях ВМФ;

Пантокарены - Интерполяционные кривые остойчивости корабля. Позволяют быстро построить диаграмму статичной остойчивости соответствующую любому заданному водоизмещению и положению корабля;
 
Р-105 – Штатная УКВ радиостанция на подводной лодке и в пехоте;

РЦЫ – Двухцветная (сине - бело - синяя) повязка дежурной службы в ВМФ;

ПКЗ – Плавказарма;

ЛОХ – Система объёмного химического пожаротушения, применяется на подводных лодках. В качестве огнегасителя используется фреон;

КДП – Контрольно дозиметрический пост, размещен у корня плавпирса;

ПКДС - Плавучее контрольно-дозиметрическое судно Тихоокеанского флота "ПКДС-12" проекта ДС-580 отправлено на разделку и утилизацию в 2016г.