Герои спят вечным сном 34

Начало
http://www.proza.ru/2017/01/26/680

Предыдущее
http://www.proza.ru/2017/05/12/1060

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
ЗАТЕИ


Рыдайте, ворота! вой голосом, город! Распадёшься ты, вся земля Филистимская, ибо от севера дым идёт, и нет отсталого в полчищах их.
Книга пророка Исаии. Глава 14. Стих 31.

Мышастая, под стать сумеркам, кобылица шагает по недобитому автомобилями просёлку, ведёт на верёвочке аэростат - изобретение восемнадцатого века. Затея чудней пупа, краше выступа! Ни в сказке сказать, ни пером описать.

«В одну телегу впрячь неможно коня и трепетную лань…» * Однако, премудрые партизаны расстарались - впрягли. Главное: шуметь не след, светиться – тоже.

«Мой милёнок всех умней - на рабфаке учится, - пела некогда Анисья.
- Ох, какой же грамотей из него получится?

Или поп, или монах,
Или лётчик на волах!»

Вот тебе – летательный аппарат! Воспарить мечтает, да лошадиная сила возражает, приземлённая, о четырёх копытах.

замест телеги поверх колёс - гондола. В ней Сомов Витька и Рома с Богданом (разведчики из отряда Матюшенко). У ног полтора десятка связанных кроликов.

Шустро переиграли результат Захаровского спроса. Должно быть, приспичило, организовать побег, потому что прямо сутра, невзирая на боестолкновение, «Росинантом» отвезли Витьку сперва в Червоное урочище, а оттуда – под Чурово. Только его одного!

Ох, и гадость – малая авиация! Прежде летать не доводилось - ногами пространства осваивал. Теперь же… до того укачало, что, встав на землю, свалился бы, как сноп. Лишь сила самоуважения воздвигла: не схотел перед ребятами пасовать.

Аэростат, сказывали, ещё хуже. Туда отбирают особь: даже опытные лётчики не вот-то справляются, ведь кресло пилота с самолётом жёстко скреплено, а корзина с шаром – нет.

Может, и отобрали бы других, да не из кого: все «Архангелы» в обороне задействованы. Витька же трижды себя по собакам проявил. Стало быть – без конкуренций – един таковой.

Возница Рома газгольдерщик * — настоящий капитан воздухоплавания: высоту ровняет, чтоб оболочка двигалась поверх дерёв, тросик - строго между.

Богдан – Прокудинский сам. В дирижаблестроительном институте учился: знает смесители, очистители, скрубберы, * посредством армейской походной установки из песка и щёлочи * водород добывать умеет! Тоже — мастерство, и ещё какое! Труднее всего – реактивы, бензин разный, так на это ж «большая земля» и немцы есть.

Оборудование сохранено от аэроклуба, который на полСоюза славился. Сперва под спудом для случая держали, теперь, получив из-за линии фронта профессиональных воздухоплавателей, - пуще глаза берегут.

Рома и Богдан – два сапога пара. Зовут их в штабе соединения по роду высовывающей голову снасти, «Из-за леса, из-за гор показал мужик топор…»

Невероятные дела проворачивают! Даже днём фотографировать умудряются! Среди снайперов успешней только Данилкин спасёныш Чукча, который, будто бы, убивает исключительно выстрелом в глаз. Так делают охотники на пушного зверя, чтоб шкурку не испортить.

Все своё могут, и Витька должен справиться. Нездоровье владеет человеком до поры: Серым уловом, рекой проверено. Держаться следует, иметь данность, не гадая.

Пока что чувствует землю, предсказуемо притяжение, и на том спасибо. Едут, едут… а куда? Ровно туда – больше некуда.

Но вот — колымага стала. Лениво всплывает шар, тяжело подымается, однако, в правильную летит сторону, потому что ветер с запада, и дорога, равно, как речка в некоторой степени является аэродинамической трубой.

Враньё, будто бесшумные они, дирижабли. Глухому – наверно тихо, а прочим!!! Первое дело – щёлкает нечто, вроде Спиннинга, только громче в разы. Дальше – больше! Сверху бурчит, сбоку скрипит, со всех сторон хрюкает!!! Прямо тебе — гром небесный!!!

«Господи, хоть бы обошлось, не послышали псы. Как управляют? Как вернутся? Нет. Стой. Блевотня ведь под горло, а тоже – философствовать!»

Кроликов, не спеша, одного за другим опускают в траву, должно быть, предельно малая высота, раз слышно трепыхание в надежде, освободиться от пут.
- А ну, Ромаша, - с присвистом шепчет Богдан, - как уже минное поле тута! Рванёт трусняк, * и вознесёмся от печалей!

- Кто мы без вознесения, - отвечает Рома. – Трави помалу. Откатывай назад. Молодец. Шестик приторочь. Крючочки не забудь. Кличь собак, Витенька. Довольно ушли.

Оказывается, длина аэростатного троса – два километра. А скорость… воще!!! Если порциями разматывать, шестом цеплять, да за ветви крепить- то и получится: не оставишь следа, хоть прошёл, вернёшься, откуда вышел.

А до чего приятен вой под выворот кишечника! Такая тоска разъестественная, такое отчаяние!!! С дорогой душой на помощь прибежишь. Но свой голод пуще соседского.

- Уткнутся в кроликов, - объяснил Богдан, - а съедят иль нету, - мало важности. Главное – след оставят.
- на что он? – удивился Витька. – Хоть каков следопыт, да спутается впотьмах.

- Знаешь ли, с бескормицы трижды ошалей, всё равно мины обойдёшь, если выучили. Сапёры же воспользуются траекторией собачьих проходов - коренным и возвратным следами, засветло расчистят дорогу беглецам.

- Вот это вот, да!!! - Витька вмиг укачиваться перестал и будто вырос!!! – Одним кроликом «двух зайцев» бьём!!!
Мины предназначены тем, кто с глаз охраны скрылся, от псов убёг, кого пуля миновала, - по кустам и прикрытиям поставлены.

Собака к цели прямо спешит, каждый прыжок выверяет. Где минное поле кончается, ковылюги, петли ни к чему: выровнялся след, значит - стой, дальше виден ты! Хорошо придумали! Удобно, и обзор с вышек – не помеха.

- Эвон! Что это? Кто кричит? – Дрогнул испугом Витька, из размышлений выскочив.
- Сирена, - сказал Богдан, - шмон ихний, тревога для острастки.

- Всяку ночь эдак?
- Нет, не каждую, и время произвольное: чтоб жизнь раем не была.

- Нам, небось, плохо?
- Почему же? Наоборот – хорошо. Кролики ведь недоетые! Смотри ты: прибежали – след; убежали – след; не расскажут никому, но самим помнится; ещё туда; ещё обратно… Готовая схема: собирай «дерьмо» в мешочек, и всё.

«А как наши узнают, где разминировано?» - хотел спросить Витька, но вспомнилось: «Провалов и гестапо никто не отменял».

!Жёлтый дом! (школа № 1) – самое большое и сохранное строение. Тут - всему место: и штабам разного калибра, и кино, и казарме, и офицерской гостиной, и пищеблоку с возможностью ресторанного меню. Даже розарий, с трёх сторон от ветра защищённый, радует маленьким фонтаном взоры обитателей и посетителей.

Никто никому не помеха: офицеры – сами по себе, нижние чины тоже, ведь здание «покоем» выстроено: деловой фасад, тихий сад, квартиры для руководящего персонала – в южном «крыле», котельная, часть которой отгорожена под «мастерскую» Финка – в северном. Поминаемая «в хвост и в гриву» яма с известью – просто вместилище шлака.

Дивный закат тот же, как и вчера, велит судье нелицеприятному задержаться, не спешить.

Ужасный день, если бы ни пустячок. И до того странен, что Финк сам себе не хочет признаться, подлинно поименовать его, а употребляет посредством предвкушения, будто высшую драгоценность, кожей и душой впитывает пары волшебной влаги.

Ничего-то, ничего по-настоящему хорошего не было в жизни сына судомойки и такелажника с острова Брокинзель. Красоты архитектуры, мощь товарооборота и прочее принадлежали другим. Славный Гамбург таился, гримасничал, поминутно выставляя навстречу юному пролетарию подобие достатка, омрачённое нравами работяг из Шпайхерштадта.*

«Князья и короли никогда не правили нашим городом, его судьбу всегда определяли сами граждане», - любил говорить отец, подтверждая сказанное определением судеб (своей и домашних) посредством чудовищных скандалов, странных выходок.

Детство прошло под знаком бешеного родителя и головой ушибленной родительницы, постоянно мямлившей о том, что надо тихо жить, честно трудиться, и Господь всё тебе даст.

Иохим задолго до осознания себя отдельным от семьи существом научился гасить страх на входе. Тем временем, как старшие братья от ярости отца дрожали свиными хвостиками, малыш с любопытством наблюдал «грозу» и довольно быстро догадался, куда ступить, чтоб ему с матерью поменьше «блестело».

Здесь и далее – в школе, техника громоотведения сильно не совпадала с христианской моралью, только делать нечего: надо расставлять приоритеты, задвигая тех, кто менее дорог.

Товарищи больше побаивались его, нежели не любили. Трудности в учёбе Финк компенсировал феноменальным чутьём ситуации, желанием исподволь опередить, и если б не национал-социализм, дающий дорогу достойным, быть бы поскрёбышу Иохиму (во славу рода Финков) такелажным бригадиром, клерком, логистиком или чем-то, вроде того, прожить бы в восхваление добродетелей и поругание пороков.

Отца убили «коричневые» в уличной потасовке. Братья, очень сильно «порозовевшие» в процессе экономического кризиса, * разлетелись брызгами из пульверизатора с тем, чтоб дистанцироваться от «красного» происхождения. Иохим не побежал, честно отмежевавшись, и сделал на том карьеру, как принято у порядочных людей.

В отношениях к женщине у него пара критериев: здоровье и безопасность (вплоть до независимости обеих сторон). Было за всё время - две или три, ну, в крайнем случае – четыре таких же, как сам, делающих акцент на здоровье и безопасности.

Умерла бы мать, Финк, пожалуй, женился бы на ком-либо из них и обрёл надёжный тыл. Но Фрау Кунигунда здорова, и значит, - должна быть счастливой.

Не честно ей, избавившись от деспотии мужа, получить в невестки «девицу с прошлым». Да и сам он, «оттолкнувшись» от жены, надеется «выскочить» на иной общественный уровень.

А жену!!! Никогда не позволил бы Иохим Финк неустройству с непокоем поселиться в своём доме. Достаточно детского горя. Где угодно отыгрывай страсти, но здесь!!! Идиллия! Лаковая шкатулка для восстановления души от трудов и грязи!!!

Порядок действий понятен. Главное, найти кандидатуру. И вот – Рита Гэдке, дочь знаменитого доктора! Ничего подобного рядом не стояло, не то, чтоб разговаривать! Дышать страшно! Мама до небес воспарит, когда увидит и покажется с ней перед соседками!

Масса приёмов есть для склонения девушки к супружеству с офицером гестапо, только все малопригодны. Это – примерно то же, как положить в карман Вид с Ломбардского моста!!! *

Придётся, может быть, воспользоваться ресурсом власти (так водится у мужчин), но при этом, - чтоб добровольно, сама согласилась!

А хорошо-то как! Мироздание на ладошке! Ветер ласкает! Уходящее солнце подбадривает!!! Наверное, Иохим Финк действительно влюблён, и как бы дальнейшее ни сложилось, следует сберечь чувство или воспоминание о нём.

Сейчас же придётся инспектировать затею с олухом из госпиталя, возомнившим себя спасителем нации: подвернулся повод, проредить этот рассадник милосердия: подчинённым в пример, девочке на заметку.

«Кооо-мупыво! Чёоор-нопыво!» Слушал сквозь окно и жар болезни Клаус. Это обычно совпадало, потому что разносчик поляк ходил по улицам после десяти утра, когда дети бывают в школе.
«Кооо-мупыво! Чёоор-нопыво!» Неужели нельзя в немецком квартале по-человечески выкликать свой товар!

- Ты помнишь этот вкус? – Вызвал Мюллера к телефону земляк, Рольф Маннехайм, повар из «жёлтого» дома.
- Совсем такое же?

- гораздо лучше! Чешское! Монетка не тонет! Победу, наверно, собирались праздновать, и выгрузили! Всё кинулось! Бочонками скупают! Я застолбил для нас. Смена в восемь. Без четверти девять жду.

Приглашение в «Жёлтый дом» даже от повара и под пивным «соусом» не является безопасным. Мюллер на всякий случай сожрал три пачки сорбента, запасся «Рвотным корнем» * и, непосредственно перед возлиянием (по наказу Марии), проглотил добрый кусок сливочного масла.

Добавка на вкус не ощутилась, но то, что дрянь подсыпали, осознал с третьей кружки и вспомнил великого целителя Шэньнуна.

Он любил точность во всём, что касалось лекарственных трав, поэтому каждое снадобье пробовал сам. Во время этих экспериментов целитель травился раз 70, пока не выпил настой из корня аконита * и добежать до другого целителя не успел.

Сунул Мюллер руку в карман и понял: корень, на который надеялся, утрачен где-то по дороге. К тому времени беседа уже сплыла в доверительное русло.

- Влипли, Ник, - сдавливая пальцами подворотничок, вещал полушёпотом Маннехайм. – Что дальше, то страшнее. Вы там видите нормальную войну, просто раненых, а мы тут… У этой власти нет будущего, и что-то нужно делать.

- Нужно! – Обрадовался Мюллер. Я тоже согласен. Я так счастлив, что понимаю теперь! Ты – настоящий антифашист! Я давно искал! Я сроду их не видел, и вот – такая удача!

- Донесёшь! – скроил испуганную рожу Маннехайм.
Не бойся, Рольф, я не донесу, и вот почему: Гэдке. Если мне на тебя донести, пропадёт чистота эксперимента.

- Какого?
Обычного. У всех врачей и примазавшихся бывают эксперименты, и следует соблюдать чистоту. Ты знаешь нашего Гэдке!
- Конечно, Клаус! Как же!

- Он повсюду нос суёт, и, чтоб запомнил, терпеть не может антифашистов. А я их сроду не видал и думал, где бы найти, поглядеть!
Гэдке говорит, что все антифашисты кончают плохо, а, по-моему, это – ложь. Вот, с тобой же ничего не случилось! Процветаешь и даже способен меня пивом угостить!!! И дальше будешь процветать! А Гэдке – жмот и трепач, хоть и увенирси… Как его… Ну да! закончил!

Я буду наблюдать за тобой, Рольф, и когда у тебя всё будет в порядке, скажу ему, что он – трепло. Честное слово, скажу – не побоюсь.

- Разве ты, Клаус, не согласен с тем, о чём я говорю? С Гитлером надо кончать, иначе, он кончит с нами.

- Рольф, понимаешь ли, в первую очередь я – солдат, так получилось. Присягу произносил, и прочее!!! К тому же я не вижу полной картины происходящего: может быть, так надо, хоть несправедливо на первый взгляд.

- А если кто-нибудь донесёт, что ты не донёс на меня из-за чистоты эксперимента, например, твой Гэдке, что будешь делать?

- Действительно, что? Сейчас придумаем… Подожди кА!!! Четвёртую кружку допьём… И надо в пятую глядеть. Там ответ явится. Истина, говорят, в вине, но и пиво у нас – первый сорт, не правда ли, мой друг!!!

Мюллер замер в раздумье, слегка потягивая прохладную жидкость, дул на сплывающую с края пену, пялился в просвет меж пузырьков. Долго-долго созерцал их рождение, рост, гибель и вдруг!!! Прицельный удар кружкой по уху опрокинул Рольфа вместе со стулом и столом.

- Что это! – выскочил из-за ширмочки прятавшийся там Финк.
- Антифашистов бью, - был ответ.- На помощь, гауптштурмфюрер, наступают!

Скоро сказка сказывается, да скорее дело делается. Возглас ещё не отзвучал, а голова Финка уже перелетела пару-тройку раз с кулака на кулак Мюллера. Офицер от ефрейтора этого не ждал, потому – безупречно сработало!!!

Санитар бил внятно и долго, с учётом анатомических познаний, а товарищи очевидцы: Мульке, Шиммель и другие, не торопились буяна унимать, потому что не только побаивались, но и недолюбливали Финка.

- Вот, Рольф, - отчитался перед утирающим кровавые сопли поваром Мюллер, - Теперь никто не придерётся. Я их всех победил. Один!!! Согласись!!! Гауптштурмфюрер, где ты там, оцени!!!

С этими словами «Зикфрид» или «Готфрид» (как, бишь, звали великана из сказки) глубоко рыгнул и, налету засыпая, свалился на предусмотрительно освобождённый диван.

Довольные зрелищем сослуживцы, как могли, утешали Финка, восхваляя его смелость в проведении допроса по нестандартной форме.
Что до Мюллера – им восхищались в глаза начальству, радуясь тому, что «Германского солдата нельзя свалить даже патентованным средством».

Финку ничего не оставалось, как согласиться, поддержать восторги, а память о папаше, помимо огорчения, велела больше не «экспериментировать» с алкоголем и госпитальными придурками на глазах публики: они там, сколь надо бы догадаться, всегда в тренаже.

- Заберите своё сокровище, - велел в трубку Земпилину Хоге.
- Что с ним?
- Наклюкался.

- Пусть проспится, или сами привезите (у вас транспорт в руках, в отличие от нас).
- Нельзя.
- Почему?
- Он сражается с врагами, Финку портрет расписал.

Едва вздохнувший от «упаковки» Паузеванга, доктор даже выругаться не смог и попросил жалобно: - Машину, хоть, дайте! Пришлю кого-нибудь на помощь в «борьбе».

- Клаус, - тронул за руку приятеля Лампрехт, - вы дежурство проспали.
Мюллер сел, ладонями отёр недоумение с лица: - кА же, Макс? Кто подменил?

- Витке. Директор сказал, вдвое отрабатывать заставит.
Впятеро, да, - сокрушённо простонал Мюллер, - такое свинство, Макс, такая пакость! – Вымолвил и покорно, опершись на плечё фельдшера, повлёкся в умывальник.

Мюллер понял, что Лампрехт понял, даже воду в канистре с собой привёз. Процедура «покаяния» должна пройти под взглядами наблюдателей.
Проштрафившемуся служаке, видимо, хочется на работу, поэтому сам взялся помогать: стоя возле раковины, приподнял воронку и своевременно опустил, позволив священнодействующему шприцом эскулапу стартовую порцию сточных вод незаметно захватить для экспертизы.

Главный врач ждал посреди двора. «Братья» (не Гримм, разумеется, но тоже сказочники) выгрузились на видавший виды кирпич настила.
- Зачем это? – кивнул Земпелину на чемоданчик Лампрехта Мюллер, едва автомобиль, которым его привезли, развернулся, чихая выхлопной трубой. – Кому собираетесь доказывать и что?

- То есть как, «что»! – возмутился Земпелин. – По отношению к вам совершено противоправное деяние!!!
- Ладно. – Перебил старшего по званию Мюллер. – Тогда, кому? Молчите! Не знаете! А я скажу: «если мы не займёмся Гитлером, он займётся нами», И куда жаловаться?

- Стало быть, Санитатсобергефрейтер, вы за эти слова гестапо внешность подкорректировали? – Икнул от изумления Земпелин.
- Так точно, Гер майор!
- Плохи ваши дела. Финк не прощает намёков, не говоря уже о действиях.

- Нет. – Раздумчиво поведал Земпелину Мюллер. - Не будет мстить. Я видел реакцию: холопская покорность руке дающей, да не оскудеет она! Его, должно быть, смертным боем бил отец. Он может чужим посредством отравить мою собаку, чужим языком исподволь ославить мою жену… Но сам я (в его понимании) – доминантная особь, высшая каста для холуёв.

- Значит, на повышение пойдёте, в лучшие апартаменты! – Резюмировал Земпелин вывод санитара.
 Никому нет покоя, честное слово! – Мюллер сложил и поднял ладони в молитвенном усердии. - Корня рвотного ему на десерт, Господи! Сам поеду в Бразилию добывать! Или так: привяжется, - найму бандитов, чтоб его убили!

- Счастье, что не умеют камни слушать, - тихо и грустно промолвил Земпелин, - и я ничего не слыхал. Ступайте, Клаус. Двое суток на реабилитацию.
- Простите, Господин директор! – шарахнулся от собственной прыти Мюллер. - Пьян и огорчён! Интоксицирован, к тому же! Позвольте туда, к обрыву, без корней! А потом – в маленький домик, опять же, над обрывом.
- Ступайте, - кивнул сошедшему с крыльца Лампрехту Земпелин, - Все свободны.

Несмотря на гарантию целостности небесного купола, неотвратимо сдвигающего ночь к затылку, мир перед рассветом чрезвычайно хрупок. Стоишь над расстилающейся в зарю далью, и кажется – любой звук, любой не от Господа взявшийся проблеск способен расколоть его, обрушить за горизонт, свернуть, будто свиток.

Конец века наступит на рассвете, - иначе просто быть не может. Но в душных комнатах своё видение: зайди с воли, - тотчас осознаёшь. Там специфический, созданный человеком псевдомирок. Добавь больничные запахи, - то и получишь.

Спать не хочется. Вопреки несомненности красот, на дворе жутковато. Дежурный хирург Михаэль Гамулка, без пяти минут – Аполлон в халате и шапочке, беседует с очнувшимся Эркенбрехером. Надо поменять повязку. Кивает Рите: «помоги».

У неё тоже халат, потому что сумку с вещами из автобуса обнаружили на краю. Где и когда он взял? Она не помнит сумки. А его!!! Лучше не вспоминать: больно до сердечного приступа.

В сравнение с этой болью впечатления от безглазого, слившегося в красный ком, лица кажется бутафорским, одним из возможных вариантов окраски папье-маше.

«Не вполне адекватен» - взглядом объясняет Михаэль. – Держите голову так, не шевелитесь, - говорит Рита.- Эркенбрехер понял, слушается.

Но, что это! С лежащего на боку тела, дрожа,  поднимается рука, начинает ползать по халату, пальцы надавливают здесь и там. Лицо (кусок мяса) принимает осмысленное выражение, и какое!!! Рита не отталкивает, не отходит, потому что доктор наматывает бинт.

- ты позволишь мне… позволишь, - рокочет и сипит сорванный воплями голос. – Вы обязаны позволять, потому что со мной этого не было!!! И я должен попробовать перед смертью.

- Руку положи. – Ровным, будто хруст бинта, тоном приказывает Рита. Если нет, в психушку отправлю, там попробуешь.
Эркенбрехер подчиняется. Гамулка восторженно вскидывает брови: «умница! Я бы так не сумел».

- и запомни, - продолжает Рита наставление, - затеи для здоровых хороши. Уроду, коим ты останешься навек, они противопоказаны: изуродуют ещё больше. Уразумел? Вот и будем друзьями.

На соседнем столе привязанный Паузеванг (глядит, тоже очнулся). – Как вы себя чувствуете, - спрашивает врач.
- Нормально.

- Давайте попробуем встать. Вот так. Ноги дрожат? Слабость, и только. Это пройдёт, причём, довольно скоро. Сходите в туалет и…

Дальнейшего не услышала Рита. Слово задохнулось, потому что чудовищной силы взрыв потряс мироздание. Стеклянные шкафы звякнули, со скользких полок посыпался инструмент.

- Что такое! – на выдохе невольно громче положенного воскликнул Гэдке.
- Сколь можно понять, - методично, будто с кафедры, объяснил Земпелин, - артиллеристский склад.

- Там же казармы, - охнул Гэдке, - ротационный пункт…
- Правильно. Убирайте, пауль, пожитки в шкаф. Отъезд отменён. Все - по местам. Проверить воду, свет. Бригадам – мыться.

 
1. "В одну телегу..." - Александр Пушкин.
2. Газгольдер - резервуар для приёма, хранения и подачи газообразных веществ.
3. Трус - кролик )диалектное)
4. Скруббер - устройство для очистки в химико-технологических процессах твёрдых или газообразных сред от примесей.
5. "Из песка и щёлочи" - Si + 2NaOH + H2O = Na2SiO3 + 2H2
6. Шпайхерштадт (город складов) - крупнейший в мире складской район, основанный в качестве зоны для беспошлинной торговли.
7. Экономический кризис - Германия.  1929-1933 гг.
8. Ломбардский мост - достопремечательность Гамбурга.
9. "Рвотный корень" - обиходное название корня ипекакуаны (растёт в южной Америке).
10. Шэньнун – (по другой версии) проглотил тысяченожку, каждая ножка которой превратилась в червя, и умер.


Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/06/13/1114