Без родины гл. 7

                ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

    Наша инженерная бригада занималась тогда монтажом оборудования  в большом  здании, недалеко от  городского  «Белого дома». Я отправился в старый аппаратный зал за схемой.  Как вошел, сразу увидел, что среди женщин, коих тут порядочно, находится незнакомая девушка. Разговаривает с  начальницей этого коллектива. Бывает же такое: среди множества ты, испытывая сильное волнение, замечаешь только одну, сам того  не сознавая, отчего это так.

    Порывшись  в пыльном шкафу с документаций, я  уходить не спешу. А чтобы причину моей задержки любительницы острых словечек не определили,  спрашиваю, конкретно ни к кому не обращаясь – нет ли у кого сигарет? Услышав, девушка бросила  на меня этакий оценивающий взгляд, а затем подошла к подоконнику,  где лежала   ее сумочка. Там, у окна, я  разглядел незнакомку лучше.

    Полукровка.  Возраст – лет двадцать, не больше. Худющая, высокая, ноги длинные, тонкие, грудь плоская. Волосы черные, стрижка под «мальчика».  Лицо очень живое, подвижное, глаза взрывоопасные,  губы мечтательные. Однако одета дорого и безвкусно.  Если кто   спросил, какой у нее стиль в одежде – я  сказал бы, «денежный». Мне такие,  никогда не нравились. Она не из тех,  кому я обычно назначаю свидание.

    Девушка заметила мои взгляды, улыбнулась, достала из сумочки пачку сигарет «Мальборо» (по тем временам в городе роскошь неслыханная!), провела взглядом по моим старым, залатанным джинсам, и бросила сигареты на стол прямо передо мной.

– Возьми, страдалец! Можешь оставить, на память о нашей встрече! –  сказала она   и совершила такой пренебрежительно – кокетливый жест рукой, что весь женский коллектив заржал, как добрый табун лошадей.

  Стушевавшись, я машинально взял сигареты. Держа их в вытянутой руке, как ядовитую змею, отправился обратно, в бригаду. Дымящие «Примой» за четырнадцать копеек, мужики от  «Мальборо» оживились:

–  Народ, греби сюда, Гриша «Чужборой»  угощает! Не иначе, крупное наследство получил!

  Я раздаю сигареты, выбрасываю так быстро опустевшую пачку в мусорную корзину, и спрашиваю у мужиков:

– Ребята,  ну – ка,  втолкуйте мне, кто это такая, шикарно одетая мадам,  в старой аппаратной сейчас лясы точит?

  Мужики, занятые своими делами, отвечают мне лишь  неопределенными возгласами. Но я до крайности заинтригован и считаю, что столь важный вопрос  оставить без ответа нельзя.  Я подхожу к Мусе, нашему бригадиру, который уже успел разложить на столе  принесенную мною схему.  Муса, лицом от рождения черный, как негр, рассеяно отвечает мне:

– Да, ну... эта девушка – каленый орешек. Приемная дочь  известного в городе человека. Если тронешь… короче, чем тронешь, то и отрежут!

 Я фыркаю, прикуриваю дорогую сигарету от паяльника (со спичками в городе  опять случились перебои), и, махнув рукой, говорю:

– Да ну вас! Не бригада, а   сборище городских трепачей!

  Наш многоопытный бригадир, умеющий ждать (когда прикуриваешь от паяльника, у сигареты бывает неприятный вкус)  зажигает свою сигарету, используя мой огонек. И только после этого, устроившись удобнее в глубоком кресле, говорит:

– Не, Гриш, я абсолютно серьезно. Карманов  (начальник нашего управления), когда видит эту, как ты изволил выразиться, «мадам», обязательно подходит к ней, здоровается (старый маразматик, кажется, не помнит в лицо собственную секретаршу). Спрашивает, как дела, просит папе привет передать.

  Уже начиная подозревать, что мне не  «травят», я все-таки интересуюсь:

–  Бригадир, а почему я ее до сих пор не видел?

    Вздохнув с начальственной озабоченностью, Муса  по-отечески грозит  мне пальцем:

– А ее вообще редко видно. Она, то на больничном листке, то за свой счет, а то  просто так не приходит на работу. Ей все равно в табеле часы ставят.

– А к ней пытался кто-нибудь … подрулить? – слегка покраснев, спрашиваю я.

–  Гриша, говорю же, не забивай себе голову! – бригадир огорченно цокает языком,– Илья (инженер из другого подразделения) как-то ее в ресторан сводил. Знаешь, где сейчас Илья?

  Я пожимаю плечами. Илью  я давно не видел. Бригадир кричит в дальний конец зала, адресуясь к стоящему на высокой стремянке полному Диме:

– Скажи Грише, где сейчас Илья?

Дима, оторвав взгляд от проводов, недовольно бубнит:

–  Где, где! Какой месяц монтирует телефонную станцию в горном ауле. Не знаю, сколько у него на самом деле работы, но точно могу сказать, что он еще  долго  там будет находиться!

Занимающийся специальными измерениями, наш штатный насмешник Яша отвлекается от   установки датчиков и громко произносит:

–  Так что, Гриша,  даже  не думай  приладить  свой дешевый табачок  в  дорогую табакерку! – после чего с наслаждением затягивается « Мальборо». Но дым кажется ему противным, и он  его нарочито откашливает, кривляясь и  охая. Мужики смеются  так, что обычно спокойный, Дима  роняет очки с носа на пол.

  Если бы  не  этот разговор и  подначка Яши! Разумеется, я и не подумал бы предпринять какие – либо действия. А тут нет, будто кто протрубил «атаку». Я незаметно покинул здание и побежал  к цветочному ларьку,  покупать у старика Садыха самые лучшие цветы.

  Нежный аромат заставляет   всегда болтающих женщин умолкнуть и  с открытыми ртами смотреть на  алые розы, словно пылающие огнем здесь, в тусклом свете от грязных окон и на фоне блеклых стен.

  Я подхожу к девушке, протягиваю цветы, и, чувствуя себя, как  альпинист, зависший над пропастью без страховки, говорю:

  – Это не за сигареты. Это по велению сердца. Прими их от меня, девушка, пленившая мою душу, девушка–сон, девушка–мечта, и будь счастлива!

  Моя рука с букетом повисает в воздухе, незнакомка морщит носик. Заметно, как ядовитая фраза вызревает на ее губах. Но тут... наши глаза встречаются, и мой взгляд пробивается до ее сердца. И на мгновение мы будто остаемся наедине, слушая только наше дыхание. И вот  ее рука, дрогнув  против ее воли, поднимается! Я отдаю цветы, разворачиваюсь и ухожу,  а за моей спиной женская армия  хором  стонет от  получившейся сцены.

  Спустя две недели  я прихожу в ночную: в это время суток лучше всего  испытывать надежность новых систем.  Естественно, первым делом  отправляюсь в диспетчерскую. Отметиться и узнать, с кем придется работать. Увидев, кто сидит за главным пультом, я от неожиданности  говорю грубовато:

– А ты чего тут? Ты же в ночь не ходишь!

Насмешливо посмотрев на меня, она, удивительно хорошо улыбнувшись, говорит:

– Здравствуйте!

– Здравствуйте! – отвечаю  я и с неудовольствием думаю, что незнакомка опять заставила меня покраснеть.

    А девушка между тем продолжает улыбаться и разглядывает меня, будто впервые увидела. Видимо, ей все во мне нравится, и она решает продолжить наш разговор:

–  Я посмотрела по графику, когда ты работаешь, и поменялась  сменами.  Чтобы мы вместе  оказались, –  ее слова звучат так естественно, что даже при желании   нельзя найти в них определенный намек.

– А как тебя зовут? – спрашиваю я.

– Наташа. А тебя Гриша?

– Для кого как. – Холодная фраза вырывается у меня от того, что я чувствую досаду. Действительно, почему эта девушка вызывает у меня робость? Я что, женщин не видел, что ли?  Да и настроение, с которым  я дарил ей цветы, меня давно покинуло!

  К тому же она выглядит сегодня не как предмет для воздыханий, а как манекен на выставке драгоценностей: золотые кольца на пальцах, множество цепочек на шее, сережки, массивная брошь.  Бриллианты сверкают, хоть глаза закрывай!

    У меня возникает желание провести черту между нами. Отдалить ее от себя, и  тем самым вернуть себе «мужское превосходство». Я  говорю  сухо:

– Сегодня ты мне не нравишься.

Девушка, удивившись,  красиво изгибает бровь.  Это заставляет меня залюбоваться ею, и  я добавляю уже мягче:

– Сам не знаю, почему. Ты похожа на заводную механическую птичку в золотой клетке.

  От этого сравнения Наташа вздрагивает всем телом,  ее глаза становятся печальными, и она с грустью говорит:

– Ах, Гриша, ты даже не подозреваешь, как прав! Ладно, иди, крути свои ручки–рубильники, закончишь, жду чай пить!

    Я послушно  поворачиваюсь к ней спиной и в самом деле отправляюсь работать, думая о том, что мои розы, наверное, уже давно завяли. Если, конечно,  она их сразу не выбросила. А еще я думаю о том, что так бывает  – посмотришь на женщину, и внезапно происходит любовное затмение. А как всякое затмение, такое и случается редко, и проходит быстро.

    К сожалению, в работе  я  забываюсь. Когда бросаю взгляд на часы, то от отчаяния за голову хватаюсь: как я мог пропустить назначенное мне свидание? Это надо быть полным идиотом, в моем возрасте не пойти к женщине, тем более, если  она сама позвала!

       Я застаю девушку за столом, на котором стоят две хрустальные рюмочки, бутылка коньяка и немного закуски. Золото Наташа с себя сняла, переоделась в синий рабочий халат. Курит длинную сигарету, стряхивая пепел в  консервную банку, полную окурков.

  Свет в комнатку  отдыха проникает через открытую мною дверь, но  даже в полутьме я вижу, какие крупные слезы на ее щеках. Чувствуя стыд, я сажусь рядом с  ней  на деревянную скамью и говорю:

– Наташа, прости меня!

  К сожалению, все раскаяние, что я испытываю, мой голос не передает. Наташа с вызовом спрашивает:

–  Что ж ты оставил свои ручки–рубильники? – и отворачивается от меня.

    Я вижу, что огонек ее сигареты, когда она затягивается, не дрожит. Гордая, и характер твердый. Эх, пролетело мое счастьице! В наступившей тишине слышится лишь мое прерывистое дыхание.

  Как вымолить у  девушки  прощение? В душевной маете я чиркаю спичкой и зажигаю свечу, стоящую   на спичечном коробке. Разгораясь, огонек свечи колеблется, и своим  изменчивым светом создает  интимную атмосферу для общения. Я смотрю на Наташу, вдыхаю запах ее волос,  и словно выпиваю дурману,  у меня  кружится голова.

  Находясь под воздействием новых для меня  чувств, я думаю одновременно на двух языках: родном, русском, и на языке детства–фарси. Это параллельное мышление позволяет  мне изъясниться в необыкновенной, смешанной речевой форме, которая на слух звучит необычайно красиво, а по содержанию представляет собой любовную лирику.

  Я говорю всего минут пять. Но Наташа перестает плакать и поворачивается ко мне. Глядя расширившимися, словно в гипнотическом трансе, зрачками, она произносит:

– Только не убеждай, что сам сочинил. Где-то слышала уже.

Я достаю из кармана мятую сигарету без фильтра и прикуриваю  от свечи. Выпустив облако едкого  дыма, с апломбом замечаю:

– Конечно, не берусь утверждать, что не плагиат. Но при  общении с прекрасным полом главное – это не то, что говоришь, а то, как говоришь!

  Наташа, выслушав эту  ерунду, насмешливо качает головой, а затем, подвинув ко мне пачку «фирменных» сигарет, просит:

– Мне тоже прикури!

– Кажется, ты и так достаточно выкурила, – говорю я,  легонько щелкнув пальцами по ее «пепельнице», и предлагаю, –  давай попробуем напиток из твоей бутылочки!

– Пробуй, я не хочу. Что-то я вообще ничего не хочу. Дура я, наверное!

    Повертев в руках, я ставлю  бутылку на прежнее место. Какая  она дура? У меня от дур такого сердечного  волнения, какое я сейчас испытываю, не бывает!

– Почему ты носишь столько золота?– спрашиваю я, и тут же откровенно признаюсь себе, что задал вопрос совершенно напрасно, он совсем не подходит к моменту. Однако Наташа находит его вполне нормальным и отвечает:

– Ха, подарок к свадьбе. Скоро замуж выхожу. Мой будущий муж толстый, глупый, противный и разъезжает  на доставшемся ему по наследству номенклатурном автомобиле. Завтра возвращается из командировки в район. Мрак.

– М – да... а ты о нем ничего, ласково так! – говорю я,  затягиваясь  сигаретой.

– Он другого, не  заслуживает! –  резко произносит  Наташа.

    Заметно, что мыслью она  уносится  куда-то. Устанавливается неловкая  тишина, в которой слышна отдаленная работа оборудования. Через несколько минут я поднимаюсь, скидываю рубашку (она мокрая от пота) и иду к двери в диспетчерскую. Мне показалось, что сработала сигнализация аварийного режима. А если откровенно, я  пошел, чтобы пауза не была такой мучительной: ни общих знакомых, ни точек соприкосновения по интересам.

    В дверном проеме я, бросив взгляд на центральное табло, констатирую, что с оборудованием все порядке, и у меня вдруг возникает желание закрыть эту дверь, отгородится от мира приборов, будто они мешают, или даже, с любопытством подглядывают за нами. Я поворачиваюсь к Наташе, чтобы спросить у нее разрешения, и вижу, что она смотрит на меня, на мой обнажённый торс,  хорошо освещенный электрическим светом из зала, каким-то особенным взглядом. Я неожиданно чувствую, что ей в эту минуту хочется ощущения близости красивого мужского тела.  И от ее влечения ко мне, меня самого тянет к ней до помутнения рассудка.

  Завершение этой  истории  я помню так: солнечным утром мы сидим в моей машине около какого-то правительственного учреждения, куда я ее подвез, и никак не можем расстаться. Я беспрерывно говорю, как ее люблю. Наташа в ответ  тяжко вздыхает, и,  глядя  в небо, говорит:

– Сегодня приезжает мой, так называемый! Ох, Гриша,  очень жаль,  что наша ночь не может перейти в наш день! – после чего  резко открывает дверцу машины и идет от меня, как уходят  от любимого,   как пытаются уйти навсегда. Я провожаю ее взглядом в смятении.  Что оставила мне эта птичка в золотой клетке, открыть которую можно только золотым ключиком, мне не по карману? Похоже,  сердечную боль  и страсть, что мне  без нее  никогда не утолить..