Увидеть музыку и не сбежать

«Дадаизм – первое из художественных направлений, которое не противостоит жизни эстетически, но рвет в клочья все понятия этики, культуры и внутренней жизни, являющиеся лишь одеждой для слабых мышц. Долой эстетически-этические установки!» Рихард ХЮЛЬЗЕНБЕК, 1918 год.


«Моцарта и Чайковского на свалку!», «Пикассо и Дали – это китч!», «Настоящее искусство в зрительском понимании не нуждается» - под такими лозунгами с красноречивым притопыванием автора завершилось прослушивание симфонии «Физиология», состоявшейся в арт-галерее «Айсель» г. Самарканда.


«Хочу совершать собственные безумства, следовать своему ритму», - манифестировал в начале XX века немецкий писатель и художник Хуго Балль, считая при этом, что «слово – общественная проблема первостепенной важности». Что ж, желания вне времени, и эпатажное воскрешение в Самарканде канувшей в Сене 90 лет назад соломенной лошадки дадаистов тому подтверждение. Любопытный проект стал возможен благодаря арт-галерее «Айсель» и молодому самаркандскому художнику, пожелавшему не быть упомянутым в газете. Пожелания композитора, согласно законодательству нашей страны, я постараюсь соблюсти, но не рассказать читателю о симфонии «Физиология» в двух движениях, слушателями которой оказалось свыше двадцати человек, увы, не имею права.

Итак, участникам первого движения предлагалось спуститься в настоящий подвал – необорудованный, пыльный, темный и холодный. В центре помещения их «встречали» шесть разнокалиберных устаревших, с массивными задами, телевизоров, расположенных по кругу. В середине круга возлежал седьмой экран с «плоским лицом», на котором сиял светодиодный кабель с черепом крупного копытного животного (предположительно, лошади).

Затем включился проектор, и на покоцанной от времени оштукатуренной стене, на фоне барельефа одному из вождей тоталитарного режима, стал демонстрироваться документальный фильм об ужасах фашизма и концентрационных лагерях.

Зрители стояли, смотрели, слушали получасовой фильм, напоминавший о страшных моментах истории ХХ века, который неоднократно показывался на том или ином телевизионном канале. Но одновременно замерзшие и уставшие люди ждали объяснений. Объяснений не было. Автор симфонии, одетый в китель советских офицеров, с погонами и медалями, с противогазом на лице, сидел на перевернутой металлической бочке и молчал. Вместе с ним, в таком же одеянии, молчал и подручный.

Тогда зрители стали говорить сами: о своих ощущениях, прочитанных книгах о Холокосте, фашизме. Этому в какой-то мере способствовала постапокалиптическая обстановка подвала, закадровый шепот диктора, противогаз на авторе.

По окончании фильма всех пригласили подняться в светлый и гостеприимный зал «Айсель». На этот раз он не был столь уютен, так как его стены были завешаны наполовину развернутыми старыми коврами, из которых свисала разнообразная одежда, начиная от кальсон и маек и заканчивая свитерами и платьями. На полу тоже полураскрытым «пирожком с капустой» находился ковер, внутри которого также была одежда, судя по всему, самого создателя симфонии. На подиуме стройными рядами лежали стеклянные слайды с репродукциями работ автора, рядом из-под стоящих друг на друге деревянных кубов торчали детские вещи. Все это напоминало самаркандскую барахолку в «Дальнем лагере» в воскресный день. Но это было второе движение симфонии, которое также сопровождалось молчанием одетого в противогаз художника.

Трепет от  прочувствованного в подвале у зрителей прошел, и они вслух с периодическими паузами начали рассуждать, что же хотел сказать художник своей арт-идеей. Высказывались разные точки зрения: «ковер – это Ноев ковчег», «свернутый ковер – это личность человека, в которой много чего закрытого от посторонних глаз», «тюбетейка – это родные истоки» и многое другое. Однако сеанс групповой медитации прервал сам автор, снявший с себя противогаз и начавший объяснять… самого себя в искусстве, в котором он отвергает всякую форму и диктат. 

«А где же музыка? – вопрошали удивленные глаза гостей арт-галереи. - Ведь симфония подразумевает музыку, а все слышали только закадровый голос и самих себя, шуршание одежды и топот шагов, дыхание соседа и рингтоны. Неужели, художник обманщик?». Нет, автор не обманул. В самом начале в розданной каждому аннотации к симфонии он указал: «Музыка - это движение любой информации»…