Враги народа

"ВРАГИ НАРОДА"

Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
Анна Ахматова, "Реквием"

Как от заведующей отделением, от меня ожидали научных работ. Научно-исследовательская работа, требовавшая много времени и сил, давала возможность уклоняться от всяких профсоюзных и других, так называемых "общественных" нагрузок. Ко мне обратился доктор М.И. Олевский из Института охматдета с предложением писать совместно с ним научные работы, касающиеся новорожденных. При этом я должна была вести наблюдения и проводить исследования, а он обещал помочь их опубликовать под нашими двумя фамилиями. Я согласилась, но для этого мне было необходимо усовершенствоваться в проведении некоторых специальных лабораторно-клинических исследований. С этой целью я договорилась о проведении нужных работ в Санитарно-бактериологическом институте, помещавшемся в здании Медицинского общества на Пушкинской улице № 14.

В этом институте я более близко сошлась с доктором Евгенией Григорович – прекрасным врачом, специалистом по клиническим лабораторным исследованиям, и под ее хорошим руководством освоила технику лабораторной работы в клинике.

В то время нашумел и поразил Харьков один случай. В больницу ГПУ (позже НКВД) на Садово-Куликовской улице привезли с допроса истекающего кровью доктора Григоровича, мужа моей руководительницы в институте. Он был видным бактериологом и занимал место заведующего серологической станцией, находившейся за городом в лесопарке. Эта станция готовила разные вакцины и сыворотки для всей Украины. Доктора Григоровича арестовали и при допросе принуждали подписать "вредительский" акт. Он отказался подписать этот вымысел. Его подвергли пытке, и он на повторном допросе с пыткой, у следователя вскрыл себе вены на руке и истек кровью. Следователь был очень поражен таким исходом, была вызвана "скорая помощь", было применено все, чтобы оживить мученика, но ничто не помогло – доктор Григорович умер. Его жена после этого трагического случая все время тихонечко плакала. Она мне однажды сказала:

– Он всю жизнь был героем и героем умер, не подписал неправду и не предал других невинных сотрудников!

Этот случай произошел у всех на глазах, открыто, а сколько подобных случаев было в действительности, но скрытых – знает только Бог. Власть ничего не сообщала, даже близким родственникам. Евгению Григорович после гибели мужа оставили работать на ее месте. У нее на руках была больная дочь. Она была большим специалистом. Обычно в подобных случаях окружающие спешили как-то отгородиться от родных жертвы, чтобы власть не подумала о сочувствии к таким несчастным, но по отношению к ней это не имело места.

Я знала еще одного "врага народа". Это был главный врач нашей больницы – профессор Иван Васильевич Попандопуло. Он был очень способным и талантливым врачом-гинекологом, он своими способами успешно делал сложные операции и держался всегда очень скромно. Руководимую им больницу он поставил на высоту всех медицинских достижений. Город считал эту больницу одной из лучших и предоставил ее только почетным работницам или "ударницам". Ни одного смертного случая не было там при родах! Про Попандопуло ходили добродушно-насмешливые рассказы:

– Кто найдет в 15-й больнице паутину или муху, тому будет награда!

Так строг к чистоте и порядку был Иван Васильевич, и все сотрудники в больнице работали там не за страх, а за совесть. Доброты он был необыкновенной, всем несчастным и страждущим сочувствовал. Частенько подбирал на улице голодную кошку, приносил ее домой и просил накормить. Все сотрудники искренно ценили и любили его.

И вот вдруг утром одного дня в начале 1938 года мы узнали, что ночью арестовали Ивана Васильевича, предъявив ему обвинение во "вредительстве". Мы так и ахнули, мы знали, чем пахнет такое обвинение. Его жена Юлия Николаевна, престарелая мать и сестра сильно внешне изменились. Начались долгие стояния перед тюрьмою, чтобы узнать что-либо о нем. Сначала от Юлии Николаевны принимали передачи для Ивана Васильевича, а потом вдруг отказались. По слухам, его тоже все принуждали подписать какое-то признание во "вредительстве", а потом про него ничего нельзя было больше узнать.

Одна наша сотрудница больницы рассказала, что Ивана Васильевича расстреляли в подвале после допроса. Она якобы слыхала об этом от служащего тюрьмы. Юлия Николаевна все надеялась, что он жив, она не могла представить себе, что его – как тогда говорили – "пустили в расход". Следователи никогда не говорили родным, что сталось с арестованным, просто тюремщики отказывались принимать передачи. И потом мы уже ничего не слыхали про Ивана Васильевича. Значит, рассказ о его расстреле в подвале был верен. В те годы многие так погибли.

Чтобы дополнить картину, мне хочется рассказать еще о ряде лиц, совсем обычных, желавших только жить и приспосабливавшихся к тяжелым условиям тогдашней жизни по своим способностям. Вот Лавр Сивенко, простой человек из крестьян. Чтобы улучшить свою жизнь, он решил перебраться из деревни в город и начать учиться в Институте механизации сельского хозяйства, сначала на рабфаке – рабочем факультете. Для этого ему пришлось вступить в коммунистическую партию. С партийным билетом легче стать студентом. В институте он скоро стал членом партийного комитета. У него была уже семья, двое детей хорошо учились в школе. Семья жила очень скромно, как и все.

В это время наступила очередная полоса поисков "вредителей", на которых можно было бы свалить все промахи власти. Лавр Сивенко попал среди многих в "козлы отпущения", наряду с другими, ему – как тогда говорили – "пришили" дело за какой-то уклон от "генеральной" линии партии. Он был арестован и сослан в концентрационный лагерь на север. Жена его – простая, хорошая женщина – устроилась на работу санитаркой в моем отделении новорожденных и растила своих детей. Дети кончили сначала десятилетку, а потом даже поступили в высшие учебные заведения. Квартиру у них отобрали, оставив только одну маленькую комнату. Так кончилась попытка Сивенко выйти в люди. Нечто подобное было и с мужем моей медицинской сестры – Надежды Юрьевны.

Не щадила власть и более старых партийцев. У моей знакомой (Евгении Алексеевны Мухиной) – очень толковой и умной женщины-врача – муж был старый, заслуженный член партии, в прошлом политкаторжанин. Сначала он пользовался некоторыми привилегиями: жили они в хорошем доме, специально построенном для бывших политкаторжан. Но он иногда позволял себе высказывать свое мнение о поведении партийцев. Он тоже был арестован и сослан в Сибирь в исправительно-трудовой лагерь. Евгения Алексеевна осталась в своей квартире с ребенком. Она работала врачом в детской клинике. Жила она очень скромно и тихо, как загнанный зверёк, будучи всегда настороже и не произнося ни одного лишнего слова. Свою дочь Роксу, очень живую девочку, она всегда останавливала. Ей было трудно доставать необходимое для жизни, тем не менее, она еще помогала и другим.

Недалеко от нас жила семья, тоже приспособлявшаяся к тогдашним тяжелым условиям жизни. Он – Давид Моисеевич Рабинович – инженер, а она – Ида Соломоновна – библиотекарша в Институте охматдета, куда я частенько заходила за специальными книгами и журналами, которые Ида Соломоновна помогала мне получать. У них был мальчик, почти одногодок с нашим. Дети были сначала в одной частной группе. Семья их состояла из пяти человек. Потом мальчики были в одном классе в школе, что еще больше сближало нас. Ида Соломоновна, стараясь хорошо накормить свою семью, очень заботилась о добыче продуктов питания. Мне иногда приходилось ездить с нею далеко в магазин тракторного завода за мясом, которое, как скоропортящийся продукт, продавали там и посторонним, а не только своим членам. Встречаясь на улице, мы спешили сказать друг другу, где и что дают. Когда поступали в продажу не принятые на иностранный рынок бекон и вологодское масло, мы вместе радовались благоприятному случаю. Продавались эти продукты немного дороже обычных цен, зато покупать мог каждый, кто узнавал об этом. Так, однажды д-р X. в Санитарно-бактериологическом институте, придя на работу с маленьким запозданием, как бы оправдываясь, сообщил нам всем, что случайно, зайдя в рыбный магазин на Сумской улице, он увидел зернистую икру, которую продавали по 25 рублей за килограмм. Мы все тоже поспешили в этот магазин, а доктор еще и свой вывод сделал:

– Ведь это дешево! В икре имеется и полноценный жир, и белок, а сливочное масло стоит на рынке 20 рублей! – закончил он с восторгом.

Мы все накупили зернистой икры, сколько кто мог. Так мы покупали все, когда "давали", и становились приятелями с теми, кто сообщал, где "дают".

Однажды Ида Соломоновна сказала мне, что ее муж – Давид Моисеевич – арестован. И его обвинили во "вредительстве". Этот удар семья переживала тяжело, лица у всех поблекли, как при покойнике в доме, на вопрос:

– Как дела?

Отвечали уныло:

– Сидит, а мы бегаем и часами стоим перед тюрьмой.

Через год ему удалось каким-то путем выйти из тюрьмы живым, но резко изменившимся – и внешне, и внутренне. На вопрос:

– Как? – он только махнул рукою, добавив:

– И врагу своему не пожелаю попасть туда!

Так рядовые люди попадали во "вредители" или оказывались "врагами народа".

В клинике 2-го Медицинского института я познакомилась ближе с доктором Ханой Соломоновной Мартинсон. Еще в студенческие годы я работала на частных дежурствах с ее мужем – Львом Мартыновичем Мартинсоном. Он был не только очень хорошим детским врачом, но и хорошим человеком, а она была очень интересной и красивой женщиной с твердым характером. Она была однокурсницей с Леонилой Николаевной Починковой. Леонила Николаевна как-то рассказала один случай к характеристике Ханы Соломоновны. На лекции демонстрировали старую женщину с редким заболеванием. Профессор пытался получить от нее некоторые дополнительные данные, но больная ничего не понимала по-русски, она говорила только по-еврейски. Тогда профессор обратился к студентам аудитории с вопросом, кто из них хорошо знает еврейский язык, чтобы перевести больной его вопросы. Аудитория молчала. Но вот поднялась хорошенькая студентка – это была Хана Соломоновна – и решительно сказала, что она может быть переводчицей.

Позже она вышла замуж за доктора Мартинсона, некрасивого, но зато очень хорошего и доброго человека. У них родился ребенок, и они были счастливы. Но неожиданно Лев Мартынович умер, и тогда-то их приятель – профессор Ямпольский – стал оказывать Хане Соломоновне особое (по- дружески) покровительство: он помог ей устроиться в детской больнице Института охматдета ассистенткой, дал ей возможность писать научные работы и делать доклады на педиатрических съездах. Скоро Хана Соломоновна стала видным детским врачом в городе. Она, кроме работы в больнице, была врачом-специалистом для ответственных партийцев. Их она принимала у себя на дому, а к тяжелобольным ездила сама.

Один из ответственных партийцев, таким образом познакомившись с нею, влюбился в нее, и они поженились. Он был еще молод (вдовец) и интересен. Хана Соломоновна еще больше похорошела, просто расцвела. Она стала уделять много внимания своей внешности и костюмам, поехала вместе с мужем в командировку за границу. Там она знакомилась с постановкой дела в берлинских больницах и клиниках. Вернулась в Харьков нарядной женщиной, одетой со вкусом. Я просто любовалась ею. Мы остались по-старому приятелями.

Вскоре после возвращения из заграничной командировки ее муж был арестован, а потом арестовали и ее. Сослали их в Сибирь в разные исправительно-трудовые лагеря. Ребенка от Льва Мартыновича она успела передать своим родителям.

Через много-много времени наша общая сотрудница – Мария Соломоновна Рабинович – получила от Ханы Соломоновны письмо. В нем она описывала свое ужасное житье в лагере: ее поместили вместе с распущенными женщинами, с проститутками, с воровками. Как они ругались и что говорили, по ее словам, нельзя было себе и представить. Она сама старалась сохранить свою жизнь ради своего ребенка, о котором очень много со страданием думала. Для нее самой теперь не могло быть никакого другого интереса в жизни.

И это только за то, что побывала за границей, повидала иную жизнь!

Страх господствовал над всеми и давил всех!