Однажды в автобусе. 35. С вами на одну ступень?

В те годы много народа за границу поуезжало,  и их рассказы о поисках работы потрясают. В чужой стране без знания языка и  законов,  без многого,  что помогает пережить. Но шли и соглашались на все, жить-то надо.
А у нас? У нас  было  так же, как в чужой стране. Вероятно, не всем, но многим….
И  приходилось   переступать через свои убеждения, гордость -  жить-то надо…

***

- Вот бывает же такое!  « По единице»   всегда народу тьма. Лиц не вижу, только руки с деньгами или корками мелькают перед носом, скорее надо,  скорее, план давит, контролеры пугают…
В один момент голову подняла и кого, вы думаете, вижу? Вот так встреча! Моя бывшая начальница по прежней работе.


 Сейчас этого завода,  как веником смахнули – нет, одни стены остались, директор и бухгалтер.   Якобы,  обанкротился завод. Всех разогнали.  Одни, кто зарплату по два-три года  не получал, еще долго ходили, надеялись - наладится,  как я.  Потом все равно пришлось уйти. А вот бухгалтер и директор, странно, остались и не бедствуют!


И узнала я свою бывшую начальницу с трудом, её, такую грозную, такую спесивую и такую всегда классно одетую. Каждый день костюмы меняла. Туфли не туфли носила, блузки не блузки.
И то.  Она начальник, хоть вшивенького, да отдела, а муж ее был партийным секретарем на заводе и что-то для блезиру делал,  якобы, хотя все знали – ничего не делал. Но деньги они получали хорошие. Еще бы, роль у него была значительная! А характер – говно. Боялись его, и ее тоже. Людей видели они плохо.  А жили-то как! У них уже тогда все было: отпуска – за границей и в лучшее время.  Они уже тогда все объездили. Квартира -   новая  брежневка, обставлена, как в журналах. Сына только на всем готовеньком человеком не смогли сделать, говорят, он и пил и наркотой   ублажался. Но скрывали все это. Очень скрывали. А спеси было – на сраной козе не подъедешь.  Будто они боги.


И вдруг такая метаморфоза? С чего бы это? Ничего не понимаю Что произошло с нею? Она меня, к моему удивлению, узнала. Шепчет:
- Провези, Валя.  Денег нет.
Я жалею всех, и ее мне тоже стало жалко. Словно подругу бывшую. Думаю, сейчас такие времена, случиться может все, что даже  не привидится и  в страшном сне. Я ведь тоже не собиралась работать кондуктором и есть один раз за двое суток…И такое бывало.


Точно! Случилось!. Муж ее, секретарь партийный,   как раз помер, когда все это началось на заводе.  До неё никому не стало дела, лишилась, так сказать  опоры и защитника. Каждый норовил  для себя,  ее отдельчик  закрыли, всех на улицу,  и ее уволили безо всякого. А до пенсии как медному котелку.  На работу  не устроишься.



 Да и что она умела? Впрочем, может, на плохо оплачиваемую работу не захотела.  Продавцом? Стыдной показалась работенка, тем более там тоже надо определенные навыки иметь, иначе без штанов останешься из-за недостач. Да это еще не вся беда.


Сынок – вот кто оказался бедствием, вот кто помог опуститься на самое дно. Не в дом нес, а из дому, крал у матери, а что такое самому заработать, он с детства не имел понятия.  Ей бы, может,  самой  добра того хватило бы продавать надолго. Да он ее не спрашивал. Она особо не распространялась.  Сказала, что сын тяжело и неизлечимо болен.  Как врали всегда, так на этом и дальше живут.  Стыдились своих слабостей. У них же всегда все было лучше, чем у других.


 Потихоньку все кончилось – и деньги, и  шмотки, и  в доме одна пустота, работы нет. Вот она и сломалась, опустилась,  стала равнодушной, в старуху превратилась, хотя моложе меня.  Выглядит совсем изжитой. И что меня поразило больше всего – холода на улице, конец октября, а у нее на ногах матерчатые китайские тапки, видно - весь сезон проносила.
Ох, и жалко мне ее стало.


 Я наивно так и жалеючи:
- Галина Семеновна, - говорю. -  Давайте к нам в парк, кондуктором.  Я поговорю кое с кем, вас возьмут. Тут тоже легко сейчас не устроишься. С разбором принимают.
Все с копейкой будете. На жизнь хватит. А среди людей легче на душе. И работа такая, что некогда в горе ударяться. Одна мысль – выспаться бы.   
Но привыкаешь ко всему и даже интересно.  Давайте к нам – некогда будет горевать, поверьте. А самое главное, здесь платят каждый месяц без задержки.


И что вы думаете?

 Галина Семеновна вдруг стала прежней начальницей. Глаза сузила, голос чужой, высокомерный:



- Что? Что ты мне предлагаешь? Позориться по автобусам? Да кто идет в кондуктора, ты знаешь? Отребье, всякая рвань, никому не нужная.  Ну… не все, может, но в основном.  И ты мне это предлагаешь? Сюда? С ними? Да не дождетесь такого унижения! ЭТО ВЫ везде сможете, везде пролезете и всем довольны будете! Я никому ничего плохого не сделала, чтобы с сумкой среди всякого сброда лазать. Лучше умру, но с вами на одну ступень – НИКОГДА!


И отвернулась гордо и оскорблено, словно я предложила на вокзале туалеты мыть.  А ведь я ничего ей не сказала такого, да? Ну, жить надо же как-то, или  что?


Мне стало  смешно и противно. Гляжу на нее. Стоит облезлая, голодная от лени и спеси, всю жизнь за спиной мужа  просидела. Тьфу! И злая почему-то на меня, будто я все это заварила.


Да пропади вы все пропадом, думаю…  Чего я лезу с советами туда, где меня не ждут. Улыбнулась ей и совсем другим голосом, кондукторским, говорю:
- Да, вы правы. Чего это я среди всякого сброда стою и беседую еще с ним? Едь, родная, я сегодня на удивление себе такая добрая.
Она зыркнула так, что если бы взгляд материализовался, убила бы меня им.
Я забыла про нее, где вышла – не увидела.


1996 г.