Ген саламандры кинороман

Предисловие
Он проживал жизнь с самого начала… Так, говорят, всегда бывает перед смертью. Но теперь это не важно. Он с ней один на один, а ангел в небе почему-то пролетает мимо…
Жизнь, казалось, обещала так много, а теперь только щурится солнце, и время ведет стремительный обратный отчет к тому моменту, где ребенок бежит босиком по траве, врывается в дом с букетом одуванчиков:
- Мама!
- Не кричи, - мать сжимает руками виски.
Она устала. Она пришла с работы. Она учитель математики. Ей надо проверять контрольные.
Мальчик прячет за спину букет одуванчиков.
Мама зачеркивает красным чужие ошибки…

Портфель летит на крышу курятника.
- Учительский сынок! – кричит верзила из параллельного класса. – Иди пожалуйся мамаше!
Куры в страхе разбегаются в разные стороны.

… Мальчик вырос. На столе три белых розы.
- От кого? – спрашивает выросший мальчик мать.
Она сидит напротив. Они обедают. Суп из рыбных консервов - на первое. Котлеты с рисом - на второе. На третье – компот.
- Понимаешь, в моей жизни произошли перемены, - немного смущается женщина с красивым и строгим лицом. – Я всегда говорила с тобой на равных…
- Да, - отодвигает сын компот. – Мой папа никакой не летчик, и он не разбился. Ты нагуляла меня.
Пощечина, как звук аплодисментов.

Аплодисменты… Юноше вручают красный диплом.
Он спускается в зал. Он горд и немного печален, потому что матери нет в зале.
- Что-то случилось? – шепчет на ухо его вчерашняя однокурсница в желтом платье в черный горошек.
На днях они решили пожениться.

Призывной пункт. Голые спины новобранцев.
- То есть вы хотите сказать, что я не смогу служить в армии из-за какого-то плоскостопия?  - недоуменно смотрит молодой человек в лицо врача, члена медкомиссии.
- Не какого-то плоскостопия, - поправляет тот очки, - а серьезного заболевания, опасность которого часто недооценивают. Да. Вы не сможете служить в армии, но из этого не следует, что вы не сможете служить Родине…

Крики «Горько». Горы «Оливье».
«… Напрасно девицу сгубили», - заводит песню за столом тетушка невесты.
«… Жених неказистый такой…», - подхватывают другие родственники.

Медовый месяц. Гагры. Море. Пальмы. Красота. Катер качает на волнах. Поцелуй соленый и страстный.

Полуулыбка жены. Шампанское. Новый год.
- Нет. Мне не наливай, - убирает в сторону бокал тонкая рука. – Кажется, у нас будет ребенок.
- Но… - теряется молодой мужчина. – Как мы будем втроем в комнате в общежитии? Ты представляешь?
Елочная игрушка со звоном разбивается о пол…

- На счастье! – смеется длинноногая девчонка.
Наклоняется собрать осколки бокала.
Короткая юбка. Упругие ягодицы.
Девчонка смеется и смотрит в глаза.

И снова Гагры. Аромат магнолий и закат у моря. Шашлыки. Вокзал и поезд. Тянутся вагоны и скрипят.

- Вы уволены! – строго произносит женщина с короткой элегантной стрижкой. – Надеюсь никогда вас больше не увидеть.

Хлопает дверь. Открывается новая. И еще. И еще. Много дверей и все открыты его Клану.
За этими дверями – море, рестораны, казино…
У него в руках ключи от всех дверей. Но там, за этими дверями, никто о нем не вспомнит добрым словом.
Никто. Никто из тех, кто зажигает свет по вечерам в своих окнах. И среди этих мириад зажженных окон он остался один со смертельной раной…
Только ангел, застывший облаком у края горизонта…
 



 

                1
Ремонт обычно предвещает перемены, а ремонт в медицинском вузе, возможно, и глобальные перемены в научном мире. Ради этого стоит поплутать немного по длинным белым коридорам, хотя люди, пережившие клиническую смерть, не слишком уютно чувствуют себя в подобных тоннелях, даже если это коридор общественного туалета в цирке.
К счастью,  долго блуждать не пришлось.
Увидев  заветное «кафедра генетики», девушка заранее растянула губы в улыбке, чтобы предстать перед будущим собеседником с ее следами на лице – тающая перевернутая радуга – и с первых же секунд расположить к себе.
- Здравствуйте. Журнал «Наука и медицина». Я вам звонила.
- Проходите, сударыня, - откликнулся на тающую радугу улыбкой завкафедрой профессор Вячеслав Вячеславович Никифоров.
Сканирующий взгляд из-под очков и красивое породистое лицо стареющего льва.
Поблизости стучали, вероятно, молотками, а дрель выдавала рулады как в допотопном кабинете стоматолога.
Профессор заткнул даже уши, кивнул на стул, мол, садитесь.
- Совершенно невозможно разговаривать в такой обстановке, и так, представьте, целый день… Но я выбрал для вас отрывки из доклада, который читал на той пресс-конференции. Я так сразу и понял, что вы недавно работаете в прессе. Я знаю всех журналистов этого города.
Я-калка - профессор оказался прав, и юной особе не оставалось ничего, кроме как признаться:
- Первое задание.
- Значит, практикантка. И сразу такое серьезное… Если справитесь, далеко пойдете… - пообещал профессор и протянул шпаргалку.
- Но здесь же в основном о близнецах… - растерялась девушка. – А семинар вроде бы посвящался лечению сахарного диабета.
- Здесь о близнецовом методе, - поправил профессор. – Пока еще мое исследование не закончено. Я впервые обнародовал первые результаты. Но уже сейчас можно точно сказать, что близнецовый метод может помочь в профилактике и лечении многих заболеваний, в том числе и сахарного диабета.
Девушка по-прежнему не видела ровным счетом никакой связи между близнецами и конференцией по сахарному диабету и подумала, что, вероятно, комично смотрится со стороны: натуральная хорошенькая блондинка и седовласый профессор-генетик в очках.
Возможно, о том же подумал и он и именно поэтому снисходительно так улыбнулся.
- Скажите, у вас есть сестра-близнец?
- Нет, но у меня есть младшая сестра.
Последнее обстоятельство, по всей видимости, мало интересовало профессора, поскольку он продолжал теоретизировать:
- А если бы у вас была сестра-близнец… Причем, речь только об однояйцевых близнецах, - уточнил профессор, - то есть один и тот же код ДНК,  но по каким-то причинам вы выросли в разных условиях, в разном климате, имели разный режим и рацион... И вот через двадцать лет у одной, пожалуйста, язва желудка, а у другой ее нет. А все почему?
- Потому что условия жизни были разными…
- То-то и оно. А наследственная предрасположенность, между тем, есть и у одной, и у другой. То же самое и с сахарным диабетом… Генетический фактор является определяющим в возникновении таких наследственных заболеваний как сердечно-сосудистые патологии, язвенная болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки, шизофрения, маниакально-депрессивный психоз… Что именно является спусковым курком  - на этот вопрос и дает ответ гемеллология – наука о близнецах. Посмотрите… - достал из ящика стола и распахнул наугад альбом с двумя светловолосыми мальчуганами лет четырех. – Генотипы у них одинаковые… На первый взгляд родная мать не отличит… Или вот… У меня таких фотографий не одна сотня…
- Фантастика, - обрадовалась журналистка. – Об этом было бы очень интересно написать…
- Нет, нет, - замахал руками профессор. – Рано еще… Исследование еще не окончено… Поговорим об этом через пару лет.
Девушка обреченно вздохнула. «Пара лет» показалась ей синонимом слова «вечность».
- А правда, что близнецы чувствуют друг друга на расстоянии? – любопытство оказалось сильнее разочарования.   
Профессор снисходительно улыбнулся:
- Монозиготные близнецы, действительно, синхронно воспринимают мир, так как в отличие от дизготных близнецов или двойняшек (тройняшек и т.д.) являются носителями одинакового генотипа, но то, что они якобы и умирают в один день не более, чем научная фантастика.
- Не думала, что близнецами занимаются генетики… - девушка поняла, что сказала какую-то глупость, которая в глазах ученого выглядела не просто глупостью, а полной нелепостью, чушью.
- А чем вы думали, милая, занимаются генетики? - расхохотался профессор.
- У меня вообще генетика ассоциируется с клонированием органов и даже человека, - девушка поняла, что только что выдала очередную порцию глупости, но тем не менее ей было интересно, что скажет на это профессор.
Он же ответил вполне серьезно, но со следами ехидной радуги, спрятавшейся в уголках губ:
- Вы путаете генетику и генную инженерию. Это смежные науки, но не одно и то же… Хотя мы тоже принимали участие в исследованиях, связанных с клонированием, - когда Никифоров говорил о науке, в его взгляде появлялся лихорадочный блеск, по которому легко угадать влюбленного или фанатика. - Если хотите, можем взять ваш генетический материал, чтобы иметь возможность дублировать какой-то орган… на случай его утраты.
Девушка не могла понять, шутит профессор или говорит всерьез, но отчего-то ей стало вдруг неуютно, и она поспешила отказаться:
- Нет, спасибо…
 Профессор пожал плечами и не стал настаивать.
- Теоретически человеческая особь и сама способна к потрясающей регенерации, и этому есть примеры, взять хотя бы тот случай с мальчиком, отец которого изучал саламандр… Ведь что такое бессмертие если не способность к бесконечной регенерации? А саламандры ей владеют. Отсеките ей хвост — и вырастет новый. Она способна снова и снова воссоздавать свое тело, быть той же самой саламандрой, но уже в новом теле…
Отступление о саламандрах прервала новая атака дрели. Строительная бригада после небольшого перерыва снова взялась за дело.
- У нас здесь вы услышите много интересного, - не совсем безуспешно пытался заглушить звуки ремонта профессор. - Забыл, как зовут прекрасную юную леди…
Никифоров поднялся проводить гостью до двери. Он казался стройнее и выше, чем был на самом деле благодаря манере держаться непринужденно и с достоинством, как бы ненавязчиво повествуя миру о собственной значимости.
- Инна. Инна Ветрова.
             
                2
Статья профессору понравилась («Удивительно, как вы смогли сделать из этого интервью»), а Инна, воодушевленная первой, пусть совсем небольшой, но все-таки удачей, позвонила ректору и попросила помочь найти новых героев для рубрики.
- Сейчас лето, в институте трудно кого-то поймать, но приезжайте, что-нибудь придумаем.
И снова тоннель с осыпающейся известкой, который, впрочем, и на этот раз закончился нужной дверью довольно быстро.
- Только что говорил с коллегой с кафедры психиатрии, - без предисловий начал красиво поседевший молодой еще мужчина. - Вас интересуют проблемы депрессии?
- Это актуально, наша жизнь полна стрессов, - глубокомысленно вздохнула двадцатилетняя девушка, вызвав тем самым снисходительную улыбку ученого, набиравшего номер коллеги.
Заведующий кафедрой клинической психиатрии Андрей Алексеевич Элифанов дать интервью согласился, но с оговоркой:
- Конечно, с удовольствием расскажу все, что знаю, но, если можно, через месяц. Я завтра уезжаю ...
Доверчиво-скорбное лицо Элифанова делало его похожим на обиженного ребенка, заключенного в мощное, слегка наклонившееся уже к земле тело немолодого мужчины.
- Хорошо, - вздохнула девушка.
В конце-концов через месяц тоже нужно будет искать героев, а в этот номер уже есть профессор-генетик…

                3
В начале июля оказалось, что июнь Элифанов провел в санатории.
Ремонт в институте продолжался и через месяц, и встретиться договорились у профессора.
К его дому в пригороде вела широкая новая дорога, здания по обе ее стороны еще не утратили лоск, с которым контрастировал нищий на обочине тротуара.
- Всегда сидит на этом месте, даже в дождь… - в наблюдательности редакционный водитель Игорь Владимирович превосходит многих журналистов. Инна и сама не раз видела белобородого мужчину с такими же длинными утратившими природный цвет волосами, сидящего у агентства недвижимости и находящейся в том же здании турфирмы «Лазурный берег».
Нищий был похож на художника, а может быть, старца или ангела, принявшего зачем-то человеческий облик, но чем-то все равно неуловимо отличающегося от людей.
У него не было каких-то видимых увечий. Он выглядел даже физически сильным и, кажется, его седина и морщины свидетельствовали, скорее, об опыте, чем о количестве прожитых лет. Такие колоритные фигуры попадают обычно прямиком в долгосрочную память.
Но просил ли похожий на художника нищий подаяние в дождь, девушка вспомнить не могла…
   
С профессором Элифановым разговаривали на террасе его просторного дома за чаем с огромным тортом.
- Спросил в магазине самый лучший, - разложил на блюда гостям огромные куски хозяин. Такие большие руки пристали, скорее, крестьянину, чем врачу.
По тому, как были нарезаны сыр и колбаса, можно было предположить, что в хлебосольном доме нет хозяйки.
Поговорить профессор, явно, любил. Ответы на вопросы перемежал с историями из жизни, не всегда имеющими отношение к психиатрии.
- Девушке вино даже не буду предлагать, потому что алкогольная, как и любая другая зависимость, – штука страшная, а женщины, как показывает практика, к зависимостям склонны гораздо больше, чем мы, мужчины. Но это тема для отдельного интервью.
- А никотин тоже расшатывает нервную систему?
- Безусловно. Хотя сами курильщики, конечно же, скажут, что курение успокаивает, но это, как, впрочем, и любая другая зависимость, все равно, что сидеть на муравейнике и время от времени вставать. В такие минуты чувствуешь, конечно, облегчение. Но зачем вообще садиться на муравейник?
- Незачем, - согласилась гостья.
- Вот потому-то, милая барышня, я и не курю.
- К депрессиям, я слышала, тоже больше склонны женщины?- включила журналистка диктофон.
- Здесь, милая девушка, не все так однозначно. Женщины легче впадают в это состояние, но у мужчин оно нередко протекает тяжелее.
- А вообще мужчины или женщины чаще становятся пациентами психиатра?
- К сожалению, мы живем в такое время, когда пациентом психиатра может стать практически каждый, будь то мужчина или женщина, старик или ребенок. Число психических заболеваний не уменьшается, а наоборот, появляются новые, такие как аутизм, молодеют такие состояния как деменции, раньше считавшиеся преимущественно возрастной болезнью.
- Стрессы во всем виноваты?
- Не только. Сами по себе стрессы это не хорошо и не плохо. Полное отсутствие стрессов, если бы возможно было создать такие стерильные условия, психологический вакуум, также вредны для психического здоровья человека, если не больше, как и их переизбыток, потому что стресс поверяет на прочность наш организм, закаляет его. Представьте только, если бы в нашей жизни совсем не было стрессов. Это как пища без соли и перца. Стрессы – тот перец, который добавляет нашей жизни вкус и остроту, учит преодолевать препятствия.
-«Нет препятствий – нет жизни», - так говорит один мой знакомый альпинист, директор турфирмы. Вы, наверное, экстрим любите? – решил проверить себя на сообразительность водитель. Игорь Владимирович - энергичный коренастый молодой работающий пенсионер - по праву считал себя знатоком и слегка уже пресытившимся гурманом жизни.
- Я – нет, - как-то вдруг сник даже Андрей Алексеевич. – В моей жизни как-то вообще все было размеренно. Вся моя жизнь – наука. Я за всю свою жизнь, только представьте, нигде не отдыхал, хоть у меня и брат живет у моря. Звал к себя «приезжай», но все никак не получалось: то институт, то теперь вот еще сердце барахлить стало. Недавно, правда, выбрался в санаторий… Нет, я отдыхал в санатории и раньше… Один раз. Там познакомились с женой. Двадцать лет назад развелись. Очень красивое место – столько берез вокруг, по вечерам танцы. Оказывается, я еще не такой старый, со мной еще дамы хотят познакомиться. А еще я нашел в санатории друга – толковый мальчишка семнадцати лет. Неглупый малый, но с первыми признаками этой самой депрессии, о которой мы с вами сейчас говорим. Видно, что происходящее вокруг мало интересует его, а там уже и до суицидальных мыслей рукой подать. Но я как психиатр сразу вижу, что к чему, нашел подход к парню, сумел его разговорить. Вроде отошел немного, обещал в гости приехать.
- А почему вообще связали свою жизнь с психиатрией? – снова взяла начинающая журналистка беседу в свои руки.
- Как я могу ответить на этот вопрос? – развел руками Элифанов. – Почему одни любят Шуберта, а другие Шопена? Психиатрия для меня как музыка. Музыка человеческой души. Все люди разные, но музыка одна – прекрасная Божественная симфония. А психиатр – это, если хотите, настройщик человеческих душ. Только работать нам приходится с более грубыми инструментами, чем камертон. Инъекции… Сколько я их сделал, когда работал медбратом… К каждому здесь свой подход нужен, у каждого свои особенности… Помню, был у нас один пациент – настоящий Отелло, так изводил себя ревностью, что больше думать ни о чем не мог. Сам решил обратиться к психиатру. Была, помню, женщина лет сорока, очень тяжело переживала развод, от еды отказывалась, приходилось через капельницу вводить ей питательные вещества… Не знаю, почему сейчас именно их вспомнил… Столько пациентов было… Не все, конечно, разрешали делать инъекции. Приходилось частенько на хитрости идти. Говоришь «я делать не буду, только смажу синяк от прошлого укола» и быстро делаешь инъекцию, а больной потом удивляется: «Уже все?» Да уж… - вздохнул профессор. – И захочешь уснуть – не уснешь. Работал я по ночам. А днем учился в вузе. Трудно было, но ничего – окончил с красным дипломом.
- Родители, наверное, гордились вами?
- Мама, конечно, гордилась мной. Сама она мечтала выучиться на врача – не получилось,  но в медицине была уважаемым человеком, возглавляла райком Красного Креста, когда еще совсем девчонкой была. По тем временам, знаете ли, шишка… Папа… Папа тоже гордился, наверное, но скрывал. Вообще он больше гордился старшим братом, успешным спортсменом. Потом брат налаживал связи с Абхазией, да там и остался. Говорит, Гагры - лучшее место на земле. У каждого оно свое, лучшее место на земле. А я люблю наши березки – лучше них для меня ничего в целом свете нет. «Березки, как девчонки, сарафаны белые, в ветвях сережки звонкие»… Мой друг-поэт написал. Вы, кстати, любите  поэзию? Сейчас подарю вам по книге. Мой друг специально оставил мне несколько экземпляров, чтобы я подарил ценителям поэзии.
- Хотите анекдот про психбольницу? – вспомнил вдруг смешное водитель. – Заходит врач в палату: «Наполеоны – на уколы». Все сдвинулись с места, только один не шелохнется. «А ты что сидишь?» - спрашивает врач. «А тортам уколы не делают», - отвечает больной.
Психиатр не засмеялся – только чуть растянул губы в грустной улыбке:
- Наполеоны сейчас в больницах – экзотика. Хотя бывает и так, что человека не устраивает реальный мир, а отсюда желание спрятаться в другом, более совершенном. Сегодня все больше пациентов с деперсонизацией, считающих, что обладают сверхразумом, сверхспособностями, сверхсилой… А кто такой Наполеон? Хоть и могущественный, но просто человек… Чувство превосходства выбивает у человека почву из-под ног, он теряет связь со своим истинным я, с реальностью, безумие все больше и больше затягивает человека, как зыбучие пески, и он уже не может сопротивляться.
- А всегда ли хочет?- стал задумчивым взгляд девушки. - Покидать мир, где все в его власти, менять его на предсказуемый, где полно проблем?
- Всегда… - заверил профессор. - Приезжайте, я вам еще много интересного расскажу. Да и просто будете проезжать мимо, заходите на чай, - проводил до ворот хозяин. - Приезжайте в другой раз не за рулем, - обратился к водителю. – Выпьем винца.

                4
… Ночной звонок, врывающийся в сон. Мало кто рад ему, если только на экране не высвечивается номер пропавшего без вести близкого человека.
Номер был девушке незнаком.
- Извините, пожалуйста, за поздний звонок, - робко зазвучал женский голос. – Вас беспокоит жена Андрея Алексеевича Элифанова, меня зовут Анастасия Сергеевна. Я нашла ваш номер в его записной книжке, там в скобках указано «журналист». Вы ведь журналист? Да?
- Да, - взбодрилась девушка. – Что-то случилось?
- Случилось, - не то вздохнула, не то всхлипнула женщина. – Точнее, пока не случилось. Но может случиться… если ничего не предпринять… Мы в полной растерянности…
- Его семья? – уточнила Инна. - Мне показалось почему-то, что он совершенно одинок.
- Как же, одинок?.. – растерялась звонившая. – У него еще и сестра, и брат, и дочь есть. Но ей сейчас не до нас, у нее с мужем проблемы… серьезные… лучше ее не трогать.
- Так что же случилось? – повторила девушка.
- Все… - женщина набрала в легкие побольше воздуха, как будто собиралась нырнуть на большую глубину. – Все началось с его Дня рождения…

- Папа, - торжественно объявила София, когда погасли все свечи на торте, - мы с мамой долго думали, что тебе подарить, и решили купить тебе путевку в санаторий. Тебе давно пора отдохнуть от студентов, от науки, от коллег, поправить здоровье.
- Намекаете, что пришла пора писать мемуары? – грустно усмехнулся Андрей Алексеевич.
- Да нет же, - рассмеялась София. – Тебе просто нужно собраться для нового рывка, и ты еще покажешь им всем…
София замолчала, потому что и сама не представляла, кто такие «они все»: у отца никогда не было ни ярых завистников, ни врагов, ни даже банальных недоброжелателей – настолько мирным, доброжелательным человеком он был всегда.
- Конечно, покажу, - неожиданно согласился Андрей Алексеевич, - но только я совсем не устал. Не отдыхал я сто лет в санатории и, думаю, не много потерял. Что за занятие – ходить туда-сюда по аллеям. Ванны-массажи – скукотища!
- Не обижай дочь! – нахмурилась Анастасия Сергеевна. – Она так хотела сделать тебе приятное…   

Женщина помолчала в трубку несколько секунд.
- Если бы мы только могли заранее знать, что он встретит в санатории этого… оборотня!
 
Андрей Анатольевич сначала почувствовал взгляд-прицел между лопаток и только потом, обернувшись, увидел, что за ним наблюдают.
Обладатель взгляда-выстрела оказался не просто ничем не примечательным, а совсем ничем непримечательным человеком, даже как-то подчеркнуто обыкновенным.
Раз взглянешь, и сразу теряешь интерес.
Андрей Алексеевич хотел отвернуться («обмануло предчувствие»), но незнакомец остановил его взглядом и неожиданно дружелюбной улыбкой:
- Закурить не найдется?
- Не курю, - буркнул Андрей Алексеевич.
- И правильно.  Я вот тоже в который раз пытаюсь бросить, и все никак. Бросаю и начинаю. Бросаю и начинаю. Кишка тонка, - мужчина развел руками.
- Это еще Марк Твен подметил, - погрозил пальцем Андрей Алексеевич. – Бросить курить легко. Я сам бросал раз сто…
Незнакомец засмеялся. Смех оказался скрипучим, похожим на всхлипы – как дверь, сорвавшаяся с петель на ветру.
Андрею Алексеевичу стало неуютно, он даже повел плечами, как от холода.
- Иди к нам, что один все время, как волк-одиночка? – махнул курильщик невысокому смуглому пареньку с коротким ершиком черных волос, мрачновато стоявшему в отдалении у каштана.
Тот послушно подошел.
- Есть закурить?
Паренек молча протянул ему пачку сигарет.
Мужчина взял ее всю и, снова со скрипом засмеявшись, отошел в сторону.
Паренек переминался с ноги на ногу, словно решая, остаться ему стоять рядом с некурящим незнакомцем или вернуться обратно к каштану.
 - Как тебя зовут? – спросил профессор.
- Волчонок…
- Я спросил не кличку, а имя, - поморщился профессор. – Мы все-таки не собаки, а люди…
- Я не собака, я Волчонок, - с каким-то простодушным упрямством повторил парень. – Волк-одиночка. Но до волка я еще не дорос. А значит Волчонок.
- Вы только посмотрите на него, - развеселился профессор. – Не дорос он до волка.
- А вы умеете играть в теннис? – спросил неожиданно паренек.
- Нет. Как-то не приходилось.
- Хотите, научу? У нас в интернате были два корта…
- Пожалуй. Не знаю, получится ли, - засомневался профессор.
- Получится! – весело махнул рукой Волчонок. - Но, может, не сразу. У меня тоже сначала не получалось.
- Значит, ты интернатский? – послушно направился профессор за новым другом.
- Сирота, - помрачнел Волчонок. – Родители умерли давно, только бабушка осталась…
- И все-таки как тебя зовут?
- Руслан…

Звонившая снова помолчала немного, чтобы девушка осмыслила услышанное.
- Вы даже не представляете, КАК он умеет втереться в доверие… Через какую-нибудь неделю-две они с моим Андреем стали закадычными друзьями. Этот… Волчонок научил его играть в теннис, они вместе ходили в столовую и перед тем, как вернуться домой, Андрей дал этому… Волчонку… телефон…

Руслан позвонил через несколько дней.
- У меня такое дело, - смущаясь, начал он. – Я хотел, чтобы ты пошел со мной на вручение диплома… Понимаешь… Все будут с родными, друзьями, девушками, а у меня нет никого – только ты и бабушка, но она старенькая совсем, то одно, то другое болит у нее, почти не встает с постели. Придешь?
- Конечно, приду, - ответил профессор.

В актовом зале техникума, украшенном шарами и цветами по случаю торжества, Руслан постоянно оглядывался на бывших однокурсников и тут же переводил взгляд на профессора. При этом у парня был такой простодушно-горделивый вид, что Андрей Алексеевич невольно улыбнулся.
- Пусть думают, что ты мой отец, - шепнул ему Руслан.
Когда праздничная толпа высыпала в прозрачные летние сумерки, Волчонок вдруг помрачнел и как-то сник, и Андрей Алексеевич понял, что паренек думает об отце.
- Я не помню своего отца, - подтвердил догадку профессора Руслан, - но мне почему-то кажется, что он был похож на тебя – умный, добрый… Я так его себе представляю. И маму я тоже совсем не помню… Волчонок сжался, как ссохшийся осенью лист, и тут же снова расправил худенькие плечи. - Ладно, пока. Спасибо, что пришел.
Профессор привык к тому, что настроение его юного друга часто меняется и не придавал этому особого значения, но сейчас обреченность в голосе Руслана насторожила Андрея Алексеевича.
- Может, пойдем отметим куда-нибудь новый этап жизни, так сказать? Как смотрите на это, молодой человек?
- Хорошо, - угрюмо ответил Руслан. – Пойдем в «Кабарэ». Мы там всегда с ребятами сидим.
- Ты же говорил, у тебя нет друзей, - уличил профессор.
– Может, и говорил, - снова развеселился Руслан. – Мне просто очень хотелось, чтобы все мои однокурсники подумали, что ты – мой отец.
…В «Кабарэ», довольно претенциозном баре, увешенном фотографиями танцовщиц в перьях, Руслан увидел за столиком каких-то своих друзей, но подходить к ним не стал… Только помахал рукой и отвернулся.
- Им восемнадцать хоть есть? – покосился Андрей Алексеевич на кружки с пивом, высившиеся на столике приятелей Руслана.
- Ты же сам пьешь пиво! – громко обличил Руслан. (Действительно, перед профессором пена выходила из берегов кружки). – А меня заставляешь пить эту гадость, хотя мне через одиннадцать дней уже исполнится восемнадцать, - гневно сверкнул глазами на виноградный сок.
- Через одиннадцать дней и посмотрим. И ни днем раньше.
- Хорошо, - залпом осушил Руслан стакан и хитро посмотрел на профессора. – Через одиннадцать дней выпьем на брудершафт. Обещаешь?
- Обещаю, - расхохотался профессор.
 
Голос звонившей становился все более и более возмущенным.
- И знаете, что было дальше?
- Они пили пиво на брудершафт на Дне рождения Руслана?
- Пиво они пили потом… А за несколько дней до того этот его новый дружок позвонил сказать, что у него умерла бабушка, а заодно попросил денег взаймы.
А уже потом были День рождения и пиво на брудершафт, - гневно продолжала женщина, - после чего этот гаденыш исчез, а через неделю сказал, что в тот день они с другом просто шутили с девчонками, а теперь одна из них обвиняет этого Руслана в изнасиловании. А он, хоть и был пьян (а напоил его, значит, получается, мой Андрей), но точно помнит, что ничего такого не было. Но девица будто бы та еще, требует денег и немалых за то, чтобы не подавать в суд за изнасилование, которого не было. 
- Подождите… подождите… Невозможно просто так взять и обвинить человека в изнасиловании. Проводится медицинская экспертиза. И если не обнаружится спермы этого парня, то он уже может подать на эту девушку за клевету. Как может Андрей Алексеевич об этом не знать?
- В том-то и дело ! - вскричала Анастасия Сергеевна. - Этот Руслан как будто зазомбировал Андрея Алексеевича. Это оборотень какой-то! Хамелеон. Потом он сказал, что ему срочно нужны деньги, чтобы замять это дело. А потом снова пришел за деньгами. Сказал, что нужны еще деньги, чтобы уехать в другой город, устроиться на новом месте, но никуда, конечно, не уехал. А пришел
пришел после того избиения к Андрею Алексеевичу и сказал: «Я буду жить у тебя»…
- После какого избиения?
- Это уже другая история, - вздохнула женщина. – У вас есть время?

                5
Женщин Тюпиков боялся, а из спиртного уважал только пиво, и то – с проверенными друзьями, такими как Андрей Алексеевич, и если есть достойный повод.
Повод имелся. Едва ли можно найти лучше для поэта, чем выход новой книги стихов, которые, правда, мало кто понимал и редко кто изъявлял желание добровольно слушать. Кроме Андрея Алексеевича.
- Не люблю я все эти презентации, - рассуждал Тюпиков в пабе. – Шум, гам, орава графоманов… Плохие стихи, как плохие цветы, сорняки, вытесняют с поля живое слово. Я бы их безжалостно выпалывал. Хотя если взять во внимание, что василек тоже сорняк…
- Я тоже люблю васильки… - согласился с другом Андрей Алексеевич.
- У меня и стихотворение есть, - обрадовался Тюпиков. – Во ржи синеют васильки, как будто небу шлют привет. Они от солнца далеки. Но и от них исходит свет. Я этой синью, друг мой, пьян. Она пьянее, чем вино. Брожу во ржи я, хулиган. И синь со мною заодно.
- На Есенина уж очень похоже, - ответил Андрей Алексеевич на молчаливое «ну как?», и, заметив четче обозначившиеся бороздки на переносице друга, торопливо добавил:
- Люблю Есенина, душевные стихи. Прочитаешь, как с другом поговоришь…
- Чем же они, интересно, похожи?
- Я не силен в поэзии, но когда слышу стихи со словами «синь» и «хулиган», сразу Есенина вспоминаю. «Не видать конца и края - Только синь сосет глаза», «Плюйся, ветер, охапками листьев. Я такой же, как ты, хулиган», - продекламировал, подчеркнуто жестикулируя, профессор.
- Что же теперь, скажешь, никому, кроме Есенина, не употреблять в стихах эти слова?
- Я не силен в поэзии, - повторил Андрей Алексеевич.
Друга обижать он совершенно не хотел, но понял, что чем-то задел невзначай.
- Вот и наши, в Союзе писателей, - открылась причина , - говорят, мол, подражаешь Есенину, сколько они с Бродским поэтов перепортили... Но ведь, если так разобраться, и Есенин – продолжатель традиций Клюева. Почему же не может быть продолжателей традиций Есенина и Бродского?
- Могут, конечно, - сделал глоток пенистого Андрей Алексеевич. – Но пусть лучше будут продолжатели традиций Тюпикова. Давай и выпьем за это!
Тюпиков гневно уставился на друга:
- Почему-то каждый думает, что разбирается в поэзии и может указывать поэту, о чем и как писать.
- Толь, не кипятись…
Без толку.
Тюпиков пьяно сверкал глазами. 
Выпив даже стакан пива, поэт становился совершенно невменяемым.
- Ты хоть знаешь, что по статистике только один процент людей на земле знают толк в поэзии? Только вдумайся! Один процент!
Андрей Анатольевич вздохнул. Он совершенно не претендовал входить в один процент тонких ценителей изящного, ему вполне хватало психиатрии.
- Зачем тогда ты вообще спрашиваешь мое мнение о поэзии?
- Зачем? – развел руками Тюпиков. – В самом деле, зачем? – и, ударив наполовину пустым стаканом по столу, покачиваясь, выпрямился во весь рост. - Между подражательством и традициями большая, можно сказать, огрооомная, - поднял руку ладонью вверх Тюпиков, как вождь коммунизма, зовущий народ к светлому будущему, - разница!
И, покачиваясь, направился к выходу.
Андрей Алексеевич не стал его удерживать. Посидел еще немного, допил свою наполовину полную кружку.
- Удивительно, - с глубокомысленным видом обратился к женщине за барной стойкой, - как глубоко порой  какая-нибудь мелочь может ранить человека. Психика – тонкая вещь, даже опытный психиатр не всегда разберется…
Женщина неопределенно помотала головой и закатила глаза.
Андрей Анатольевич вышел на улицу. Тюпикова уже простыл и след. Только редкие прохожие… Жара… Даже вечером хочется искать спасения от нее где-то на берегу водоема или в прохладной ванной дома.
Профессор направился в сторону остановки.
- Эй! – услышал он сзади и почти в ту же секунду погрузился в звенящую темноту…

                6
  - … Как вы считаете… это не абсурд? – взволнованно продолжала Анастасия Сергеевна. – Только представьте: в показаниях Андрея Алексеевича говорится: «шел по улице в нетрезвом виде, столкнулся лоб в лоб с незнакомым человеком, дальше ничего не помню». А человек весь избитый. Не абсурд?
- Абсурд. Но это его показания. Почему он так сказал?
- В том-то и дело…
 - А сколько лет нападавшим, не знаете?
- Лет по семнадцать…
- Вам не кажется это странным? И почему вдруг куда-то исчез его друг-поэт?
- Странно?.. Я почти полностью уверена, что Руслан был среди них. Андрей Александрович как-то даже сам проболтался, но сразу же сказал, что я его не так поняла. Точно также он изворачивался, и когда этот Руслан пришел к нему и сказал: «Я буду жить у тебя». Мы с Андреем давно уже живем порознь, но между нами по-прежнему сохранились теплые, дружеские отношения.
- То есть как так «буду жить у тебя?» - удивилась девушка. – Его кто-нибудь приглашал?
- Мы совсем запутались, и Андрей Алексеевич запутался. То говорит: «Да, я ему сказал, оставайся у меня». То «нет, как-то само собой получилось»…

… Андрей Алексеевич открыл глаза и увидел лицо Руслана.
- Наконец-то, - облегченно выдохнул Волчонок. - Мне Татьяна Львовна позвонила. Сказала, что тебя избили, и я сразу приехал.
- Какая Львовна? – не сразу понял Андрей Алексеевич.
- Медсестра из санатория.
- А она откуда узнала?
- Ей кто-то сказал. Она знает этих ребят… Лежи… не вставай, - раскомандовался гость и принялся искать в шкафу полотенце. Намочил его в холодной воде и приложил на лоб другу.
Поставил на кухне чайник.
- Надо вызвать полицию! – спохватился Руслан и через пару секунд уже кричал в трубку. – Приезжайте! Здесь человека избили!..
Андрей Алексеевич хотел спросить, откуда та медсестра, Анна Львовна, может знать тех уличных хулиганов, но все вдруг отошло на задний план.
«Откройте, полиция», - стучали в дверь.

- Инна… простите, не знаю, как ваше отчество. Судя по голосу, вы совсем молоденькая. Вы уж простите, что я просто по имени…
- Ничего, ничего… Называйте по имени… И что же Татьяна Львовна?
- Какая Львовна? Ах да, медсестра! Да, я ей звонила, но она, знаете, что мне ответила? «У нас здесь столько пациентов, как всех запомнить? Не помню я никакого Руслана».
- Так что же, получается, этот Руслан и вызвал полицию? Как-то нелогично…
- Нелогично, да, - согласилась Анастасия Сергеевна, но дело в том, что интернат, где воспитывался этот мальчик, коррекционный.
- Завтра я съезжу туда и попытаюсь что-то узнать об этом Руслане, - пообещала девушка.
                7
Коррекционный интернат произвел на начинающую журналистку совсем не то впечатление, какое она ожидала.
Уже само слово «интернат» ассоциировалось у девушки с чем-то казенно-неуютным. Теперь же стереотип рушился на глазах.
Снаружи здание представляло что-то среднее между школой и детским садом – только очень уж большое и замысловатое за счет многочисленных пристроек.
Качели во дворе, забытая игрушка на скамейке – какой-то анимационный головоног. 
Директор, мужчина с широкими плечами и веселым взглядом, встретил гостью доброй улыбкой под густыми седыми усами.
Несколько ребят лет четырнадцати, стоявшие у входа, с любопытством рассматривали посетительницу.
- Сейчас мы с Мишей, - кивнул одному из группы, - покажем вам наше учреждение. Пойдемте сначала к дошколятам?
- Да, конечно… Скажите, - осторожно начала девушка, - у вас учился мальчик… Руслан…
-Руслан? – испуганно захлопал глазами Миша и даже втянул голову в плечи, точно приготовившись к удару.
Директор нахмурился.
- Был у нас такой мальчик… Намучились мы с ним. Когда я пришел сюда работать, вас еще и на свете не было, и за все двадцать лет, что я здесь, это единственный случай, когда мне не удалось найти подход к ребенку. Он… как волчонок. Здесь все вместе, и болезнь, и гены…
- Гены?
- Да… Мать пила, а отец отсидел за мошенничество. Ну да о покойниках не говорят плохо…
В дошкольном отделении директор только и успевал, как фокусник, доставать конфеты из карманов, и когда они опустели, повел гостью дальше, по коридору, по обе стороны разрисованного студентами худграфа.
- Значит, у него никого нет?
- Почему никого? У него где-то на Ильича есть бабушка. Она даже как-то брала его на каникулы к себе, но через две недели вернула обратно в интернат и больше никогда сюда не приезжала… Здравствуйте, Мария Петровна, - кивнул медленно шедшей навстречу пожилой женщине в белом халате.
- Здравствуйте, Евгений Петрович, - остановилась она, услышав обрывки разговора. Покачала головой. - Что, опять Себякин что-то натворил?
Директор вздохнул и покачал головой.
- Молчи, теть Маш…
- А что молчать, если всем известно, чистый гаденыш, колония по нему плачет. А хитрый, ой, хитрый, и не скажешь, что дурачок.
- Я попрошу Вас, Мария Петровна, в нашем учреждении подобных слов не произносить, - стал строгим голос директора. – И вообще нигде не советую, потому что нет такого слова «дурачок», а есть медицинское слово «диагноз», и диагноз в данном случае «олигофрения, степень дебильности».
- Дебилом-то его никак не назовешь, хоть и диагноз, - продолжала в том же духе женщина с добрыми морщинками. – И владеет он чем-то таким… гипнозом что ли, умеет другим свою волю внушать…
- Тетя Маша, я вас умоляю, - скривился директор. – Что вы такое говорите! Да еще и при людях. Да вы не слушайте ее, она вам такого наговорит…
- Ой, хитрый… - повторила тетя Маша. – Чистый оборотень. Помню, случай был, когда он в первый раз убежал.
- Тетя Маша, только давайте не будем сваливать свою вину на какие-то там сверхспособности. Вы хоть сами верите тому, что говорите?
- Но ведь ни до, ни после такого со мной не случалось, - хитро прищурилась тетя Маша. – Ни до, ни после, а только в тот день, когда у него будто бы разболелся живот.

Стоя у окна, мальчик провожал взглядом лошадь, запряженную в телегу.
- Теть Маш, можно я пойду погуляю? – резко обернулся к медсестре.
- У тебя ведь, кажется, живот болит? Какие могут быть прогулки?
- У меня уже все прошло, теть Маш, - канючил мальчик.
- А прошло, так марш на уроки.
Мальчик поморщился.
- Теперь опять заболел, - и схватился за бок.
- Как только услышал про занятия, так сразу и вспомнил, что больной. А больной, так ложись в постель и не стой у окна босиком, а то, и правда, еще заболеешь.
- Почему мне никто не верит? – голос мальчика наполнился таким недетским отчаянием, что тетя Маша только виновато опустила глаза и вздохнула.
Вздохнул и мальчик.
- Я не хочу лежать, я належался уже, - теперь его тон был таким спокойным, как будто и не было ни теплого солнечного денечка, ни повозки за окном, на которой так приятно прокатиться с ветерком. – Это ты, теть Маш, устала, наверное. Вот ты и отдохни.
- Устанешь тут, когда встаешь в пять утра…
- Вот и отдохни, - повторил мальчик. – Закрой глаза и подремли немножко. Сразу легче станет, вот увидишь. И глаза устали, наверное…
- Оно и правда… - женщина подошла к двери, закрыла ее ключом изнутри и положила его в карман. Сняла очки, отложила в сторону вязание, и, вытянув ноги, откинулась в кресле. Глаза, и правда, устали, даже веки и те вдруг стали тяжелыми.
И какая-то другая повозка уже скрипела за окном, и в ней хохотал Волчонок, но это было уже во сне.
Когда Мария Петровна снова открыла глаза, окно и двери были распахнуты настежь, словно насмехаясь над ней, а Волчонка в комнате не было.
Женщина машинально погрузила руку в карман, но ключей в нем тоже не оказалось.

- Далеко он уйти не успел, задержала милиция на станции, но прежде он успел выпросил у какой-то сердобольной старушки денег на билет, - покачала головой рассказчица.
…В оборотней Инна не верила, но, возвращаясь к автомобилю, невольно поглядывала в сторону кладбища, где ветер раскачивал деревья особенно рьяно.
- Игорь Владимирович, подождите меня еще немного, - попросила девушка. – Хочу навести справки об одном мальчике.
- Хорошо, - пожал плечами водитель. – Только побыстрее, а то дорогу будет плохо видно.

Девушка постучалась наугад в один из домов.
Белоснежный сторож на привязи хотел было напасть на незнакомку, но та засмеялась и направила на забавную собачонку фотоаппарат.
Щелк, и четвероногая модель от неожиданности поджала хвост и уши и прильнула к земле.
- Да ты не бойся, - принялась увещевать моську гостья, - я тебя не обижу…
Дверь открыла женщина лет пятидесяти на вид.
- Извините. Я молодого человека одного ищу. Руслан зовут. Не знаете такого?
- Кто же его не знает? Звереныша этого… Вон Анну Васильевну обманул. Попросил денег в долг, немалую сумму, да так и не вернул. То с другом своим сарай подожгли, курили там, одни от него неприятности.
- А что за друг? – насторожилась Инна.
- Тоже где-то ваших лет, - окинула девушку беглым взглядом. – Но он тоже в последнее время здесь не появляется. Уже несколько месяцев его не видно. Мать живет у него здесь, на краю деревни возле кладбища, ни с кем не общается. Гордая очень. Вдова. Мужа нет, но хахаль к ней один приезжает из города, на хорошей машине. Всегда вечером. Видно, чтоб не узнали и жене не сказали. Приходит к ней всегда огородами. Но она вам ничего не скажет… Даже не тратьте время… А что этот Руслан опять натворил?
- Вот это я и пытаюсь выяснить, - честно ответила девушка.
- Вы из газеты что ли? – стал любопытно-настороженным голос женщины.
- Вы почти угадали, - снова не стала лукавить девушка. – Из журнала, но дело сейчас не в этом… Может пострадать один хороший человек, и мне хотелось бы не допустить этого. Спасибо, что помогли.
- Что уж там, - покачала головой женщина, - где Руслан, там ничего хорошего не жди – это уж точно, можете не сомневаться.

Пасмурным ноябрьским днем сумерки наваливаются неожиданно, как сессия в вузе.
К дому на окраине недавняя выпускница провинциального журфака  направлялась почти бегом и вдруг замедлила шаг и невольно затаила дыхание.
Шорох листьев. Шаги. Уверенно крадутся в сумерках. Кладбищенские деревья раскачиваются на ветру.
Девушке хотелось стать меньше, а лучше раствориться на время, но законы физики она отменить не могла. Зато могла затаиться за зарослями терновника, украшенного спелыми ягодами, почему-то показавшимися какими-то зловещими.
Тусклый свет фонаря, тревожный скрип калитки…
- Никого. Можно идти, - вполголоса произнесла хозяйка дома.
Пряча лицо в поднятый ворот длинного черного пальто, испуганному взгляду невольной зрительницы  явился некто, кто был человеком, мужчиной, во всяком случае напоминал его внешним обликом, правда, довольно странным.
Шляпа надвинута на брови. Но девушке почему-то показалось, что где-то она видела этого… Человека?
Не оглядываясь, он осторожно направился в сторону кладбища.
- Кар! Кар! – поприветствовали его вороны.
Девушка мягко попятилась и помчалась к автомобилю во весь опор.
- Что случилось? – вышел из полудремы водитель. – За тобой гнались зомби?
- Фредди Крюгер! Только без когтей! Вот на кого он похож, - сбивчиво начала было Инна, но рассказ прервал мелодичный звонок мобильного…
Звонила жена Андрея Алексеевича.
- Здравствуйте, Анастасия Сергеевна, - девушка старалась говорить как можно спокойнее. – Я как раз сейчас была в интернате, узнавала о Руслане. Кажется, у него есть какой-то друг… Очень странный парень…
- И, скорее всего, не один. Что же нам делать?
- Понятно одно: нужно спрятать от них Андрея Алексеевича как можно надежнее, чтобы они до него не добрались. Куда угодно спрятать, хоть на Марс, хоть в тюрьму…
- Скажете тоже, в тюрьму, - в интонации Анастасии Сергеевны смешивались в разных пропорциях недоумение и надежда. – Ладно… Спасибо вам, что беспокоитесь о нас. До свидания.
- До свидания…

Село уже осталось позади, впереди мерцал окнами город.
- Это не тот, случайно, Андрей Алексеевич, профессор, который нас в гости приглашал?
- Тот, - покачала головой Инна. – Теперь у него такой гость обосновался, что всей семьей выгнать не могут. И хозяину угрожает. Не знает, куда от него деваться…
- А если положить его на время в психлечебницу? – хитро прищурился водитель.
- Да вы что, Игорь Владимирович… - округлились у девушки глаза.
- Я серьезно… Я был личным водителем Дубинина, когда он депутатом был. Хороший, между прочим, мужик – безо всякого там снобизма. «Если что, обращайся, - говорит, - всегда, чем смогу, помогу». А здесь тем более его  коллега. Психиатр. Неужели не поможет? Полежит у него месяцок с какой-нибудь депрессией в отдельной палате, а там, глядишь, или шах сдохнет, или ишак сдохнет.
- Пожалуй, надо, действительно, поговорить об этом с Андреем Алексеевичем… - вздохнула девушка.  - Нет, с ним говорить сейчас об этом бесполезно… Да и вдруг этот мальчик сейчас с ним… Лучше сначала с его женой…
               
                8               
Красивая крашенная блондинка неопределенного возраста сосредоточенно дымила сигаретой в своем кабинете. Весь вид блондинки говорил о том, что ей давно и бесповоротно на все и на всех наплевать.
Ее юная светловолосая подруга и коллега, напротив, выглядела обеспокоенной.
- То есть, думаешь, такое возможно? – вздохнула она. - Чтобы парни с синдромом Дауна держали весь район, да еще и вступили в сговор с полицией?
- Да запросто!  - расхохоталась блондинка постарше. – Они там и сами умом не блещут. Это вообще самый проблемный район. Недавно в кои-то веки расследовали преступление, схватили преступника по горячим следам, так комментарии из них клещами вытягивала. В других районах как-то понимают, что это им на руку, их же имидж… А здесь… - блондинка махнула рукой. – Ты их начальника видела? Как будто манной каши в рот набрал, и участковые работают также. Если уж я их так запугала, то этот Руслан и его дружки и подавно, - расхохоталась блондинка. – Чему удивляться? Ленивые, просто так и пальцем не пошевельнут, пока не растормошишь.
Блондинка достала из ящика рабочего стола список участковых.
- Так… Тебе, можно сказать, повезло. Там новый участковый, еще не испортился. Алло! Евгений Михайлович… Да. Это Жердева. У нас здесь вот какое дело… Не могли бы вы заглянуть к одному человеку? … Да… просто заглянуть, узнать, все ли в порядке… Адрес? Какой адрес? – обратилась к начинающей коллеге.
Девушка торопливо продиктовала адрес, точно на другом конце могли передумать.
- Спасибо вам огромное, Евгений Михайлович, - положила трубку хозяйка кабинета и обратилась к юной гостье. - Обещал заглянуть.
 Инна горячо поблагодарила Жердеву и подумала, что было бы интересно когда-нибудь тоже поработать в криминальном отделе.


                9
Звонки Анастасии Сергеевны уже прочно вошли в жизнь начинающей журналистки. Она даже была им рада, как новой серии любимого сериала, в котором была одновременно и актрисой, и зрителем.
В этот раз неожиданный и одновременно ожидаемый звонок настиг ее поздно вечером возвращающейся из ночного клуба домой.
- Вы извините меня… Вам, наверное, сейчас не до нас. Но мне страшно за Андрея Алексеевича.
- Что случилось?
- Понимаете, мы уже пятнадцать лет не живем вместе, и вдруг сегодня он позвонил и сказал «я тебя люблю» и положил трубку. Я позвонила его сестре, чтобы она посмотрела, что там происходит, а этот Руслан там рвет и мечет, все крушит. Сказал: «Что ты лезешь не в свое дело?» и буквально вытолкал ее за дверь. Понимаете, он угрожает Андрею Алексеевичу, а полиция только еще больше разозлила его. Этот… волчонок то угрожает, что какие-то таксисты приедут и побьют все окна, то режет вены. Специально, напоказ. Говорит: «Прогонишь – покончу с собой»… Я не верю, что полиция нам поможет. Здесь надо действовать тоньше, он очень, очень хитер… Я иногда даже думаю, человек ли он…
- Но это вы уже слишком… - Инна засмеялась. Смех получился тревожным, совсем не беззаботным, как ей хотелось бы.
Идти по темной улице после такого разговора было жутковато.
События последнего месяца складывались в какую-то причудливую мозаику, в которой не хватало разве что промозглого ветра и разлетающихся, как колода карт, разноцветных листьев.
Игроки не видят друг друга, и, нет, волчонок не оставит их всех в дураках…
Девушка подняла воротник лилового пальто и зашагала быстрее.
Где-то поблизости бродит кругами волчонок, ему одиноко и холодно, и мать-волчица не вернется с добычей, и землю укроет вот-вот первый снег…
Словно подслушав мысли Инны, снежинки робко заискрились в воздухе: «Мы здесь, посмотри».
Девушка сосредоточенно сдвинула брови. Ей вовсе не хотелось становиться частью симфонии ноябрьского вечера, в котором порывы ветра неуловимо похожи на волчий вой.
И все-таки куда ему идти? Невидимыми щупальцами мысль проникла в сознание девушки.
Почему-то это вдруг стало очень важно, от этого зависела не только жизнь Андрея Алексеевича, но и ее собственная жизнь.
Девушка почти перешла на бег.
- Эй! – услышала за спиной. – Красавица, такси не нужен?
Звук тормозов вернул девушку к реальности.
- Вообще-то я не «эй» и не «красавица», но такси мне нужно. До Ильича.
- Красавица или не красавица – это мне решать, - проворчал кавказец. – Садысь. Куда на Ильича?...
- Если бы я знала, - вздохнула девушка.
- Ехат туда нэ знаю куда  такой красивый дэвушка? – прицокнул языком кавказец.
- Надо бабушку одну найти, - призналась пассажирка. – Очень надо…
- Нэ волнуйся, - почувствовал себя джигитом таксист. – Найдем твою бабулю за секунда.
Джигита звали Аслан, и город он знал отменно, так, как только может его изучить опытный таксист.
- Так, здэсь не живет старушка. И здэсь не живет старушка, - сразу проехал несколько ухоженных домов с конца улицы. - И здэсь старушка тоже не живет. Здэсь живет один хороший человек, тоже армянин, а жена у него русский женщин, красивый, как ты. Знаешь русский поговорка «язык до Киева доведет»? Вот мы сейчас и спросим.
Аслан нажал кнопку звонка.
- Аслан! – распахнулись почти одновременно ворота и объятья хозяина. – Да еще не один, а с красивый дэвушка. Невеста? Вера, накрывай скорее на стол. Ставь шашлык и вино! У нас гости.
- Извините, мы ненадолго, - растерялась гостья.
- Как так ненадолго? – возмутился хозяин. – Вера готовила, старалась…
- Откуда же она могла знать, что мы придем? - уличила Инна.
- Знать - не знала, - согласился хозяин, - но к встрече дорогих гостей надо быть готовым всегда. Проходите, проходите… - потащил друга и его спутницу за стол.
- Мы… это… нам помощь нужна… - не слишком сопротивлялся Аслан.
- Какая помощь, говори. Чем смогу, помогу…
- Ищем мы человека одного, бабушку… Чью бабушку? – обратился к спутнице.
- Внука ее Руслан зовут…
- А он тебе кто, этот звереныш? – стал вдруг настороженным взгляд хозяина.
- Никто. Так вы его знаете? – обрадовалась девушка.
- Не знаю и знать не хочу, - вернулся обратно к воротам. – Вон на той стороне маленький домик, там и живет его бабушка…
- Спасибо большое! Извините, но мне пора…
Хозяин мрачно кивнул, а Инна поспешила к шатким воротам на другой стороне улицы. Осторожно нажала кнопку звонка. В ответ на его протяжный звук послышалось шарканье.
- Кто? – вполголоса спросила хозяйка.
- Откройте, пожалуйста… Я по поводу вашего внука… Руслана…
- Это он тебя подослал? – стал сердитым голос бабушки. – Сейчас я полицию вызову… Ладно друзья его, головорезы… Как не стыдно… Девочка…
Ворча, хозяйка вернулась обратно в дом, а Инна, вздохнув, поспешила выбраться на свет фонарей.

                10
Саламанов не раз замечал: если настроиться определенным образом, можно почувствовать то, что чувствует в данное мгновение брат.
Иногда это получалось осознанно, иногда случайно. Но между ними, Саламанов точно знал, была некая неуловимая связь.
И был уверен наверняка, что брат тоже чувствует его радость, его боль на расстоянии. И тоже ищет его. Иначе быть не может. Брат…
Как так могло получиться, по какой нелепой случайности, что их усыновили разные люди, ведь они одно, близнецы? Не осталось ничего – даже воспоминаний. Только невидимая нить, которая, Саламанов не сомневался в этом ни секунды, приведет его однажды к брату…

                11
Мужчина средних лет с пивным животиком смотрел телевизор, лежа на диване, пока двое парней с важным видом возились на кухне — варили глинтвейн.
Гвоздично-цитрусовый аромат разливался по квартире, и мужчина время от времени нетерпеливо втягивал воздух носом и наконец раздраженно спросил: «Скоро вы там?»
- Сейчас! - испуганно отозвался один из парней.
Зазвенела посуда.
- Что вы там творите? - недовольно поднялся мужчина с дивана и пошлепал на кухню.
- Это он… уронил твои чашки… но, Федор,… ничего не разбилось, - оправдывался парень, чем-то похожий на ящерицу.
- Эх, Саламандра, - потрепал его по светлым редким волосам мужчина. - Один вред от вас. Отправлю я тебя, будешь портить мне имущество, обратно к мамаше.
- Я к ней не вернусь… - испуганно захлопал глазами Саламанов.  - После того, что ты мне рассказал… Лучше жить на улице, чем с ней…
- Грог готов! - радостно объявил Волчонок.
- Не грог, а глинтвейн, - поправил Федор. - И вообще-то пьют его не из чашек, как вы собирались, а вон, видите, на полке специальные бокалы для глинтвейна с ручками. Снимай-ка их оттуда, да осторожнее, не перебей мне все… Эх, деревня…
Волчонок, затаив дыхание, разлил глинтвейн по специальным бокалам, и все трое последовали за Федором к телевизору.
- Вот он. Вкус жизни. Ароматный, горячий и пьяный, - расфилософствовался Федор. - Жизнь как глинтвейн. Мало кто в ней знает толк.
- Ну и рожа! Ты только посмотри! - не желая вступать в спор с Федором, Волчонок переключил внимание на реалити-шоу, начавшееся в эфире.
В зале телестудии как раз велись ожесточенные дебаты. Лицо, вызвавшее их, обладало харизмой негодяя. Обаятельный дальнобойщик-многоженец расплодился по всей России, и теперь сразу несколько пассий подали на него в суд на алименты.
- Редкостный негодяй, - поддержал Саламандра, озираясь по сторонам, как будто подыскивая, чем бы запустить в телевизор, но Федор предусмотрительно переключил канал, презрительно бросив: «Душил бы таких».
Волчонок вздохнул.
Все трое помолчали, допивая остатки глинтвейнас.
- Федор… - стал вкрадчивым голос Саламандры. - Ты обещал…
- Что? Что я обещал? - уничижающе взглянул на него Федор. - Я помню все, что обещаю, запомни, - поднял вверх указательный палец.
- Я знаю, но…
- Что но? Что ты знаешь? - стал угрожающим голос Федора. - Я сказал, что раздобуду тебе этот адрес и сделаю это, хоть это и стоит мне огромных русурсов. Ты представляешь, сколько в России городов? И сколько в каждом из них людей? И только один их всех этих людей — твой брат. И чтобы его найти, нужно много денег. А вы не можете даже сделать для всех нас такую малость — заставить, наконец, этого деда подписать дарственную на свой вонючий дом.
- Мы все делаем так, как ты говоришь, Федор, - насупился Саламандра и залпом осушил бокал. 


                12
Анна снова с задумчивым видом дымила за рабочим столом сигаретой, пока Инна торопливо рассказывала ей о еще одном персонаже, появившимся в этой истории. Что будет дальше? Этот вопрос интересовал теперь и Анну, тем более, что она тоже стала невольной участницей сериала наяву, в котором ей выпала роль опытной коллеги и мудрой советницы.
- Ты знаешь всех педагогов, вот я и решила обратиться снова к тебе, - Инна смотрела на Анну с надеждой.
- Не всех, но многих знаю. Не забывай, что когда я училась в нашем вузе, у нас еще и журналистского факультета не было, так что по образованию я педагог.
Жердева открыла файл с базой данных.
- Так… педагоги… Позвоню в институт развития образования… Там у меня работает подруга.
Подруга знала всех. Во всяком случае, о педагоге с редким именем «Федор» была наслышана.
Анна становилась все мрачнее, кивая головой и время от времени перебивая подругу словами вроде «мразь», «негодяй» и «ну ты подумай…».
В дверь осторожно постучали.
«Здравствуйте», - ответила Инна за хозяйку кабинета, занятую разговором.
Анастасия Сергеевна оказалась темноволосой смуглой женщиной хрупкого телосложения, но при этом она как-то подчеркнуто решительно смотрела прямо в глаза собеседнику, будто давая с первых секунд понять, что смелость в ее душе смешана в равных пропорциях с осторожностью, а доверчивости и доброжелательности хватит ровно до той грани, за которой начинается бездумное великодушие, свойственное слишком простодушным людям и святым, которые настолько не берут в расчет само  существование зла, что позволяют ему расцвести пышным цветом на своей земле и любуются из окна пышным садом.
- Редкостный подонок…Спасибо, что помогла. Пока, - Анна нажала «отбой», и ее красивое лицо исказила презрительная гримаса. - В лицее, где он работал раньше, у него была связь с несовершеннолетней ученицей. До суда дело не дошло, родители побоялись огласки, но директор заставила его уволиться по собственному желанию. После этого случая от него ушла жена и не хочет о своем благоверном не говорить, не слышать. Слух о причине увольнения разнесся по школам, негодяй этот долго не мог найти работу, пока не устроился в техникум на мизерную зарплату, на которую каким-то образом умудряется ездить отдыхать за границу, в местных санаториях, ходить по ресторанам и хорошо одеваться…
- Неужели ж все за счет этих мальчишек? - сдвинула брови Анастасия Сергеевна.
- Очень даже может быть…
-Но почему они слушаются его? - вскинула брови Анастасия Сергеевна.
- Отрицательный лидер, - пожала плечами Анна. - Плюс хороший психолог. У него, кстати, два высших - «ИПФ» и психология. Действует со знанием дела, умеет найти болевые точки. Подозревают, что он сплавляет спайсы малолеткам, даже приходили к нему домой из полиции, но ничего не нашли, а как говорится, не пойман-не вор, - развела руками Анна. - У них там, видно, целый клан мошенников, которые обрабатывают пожилых людей.
В техникуме том, кстати, много ребят из неблагополучных семей, учатся и умственно отсталые. Но без полиции вряд ли мы сделаем что-то с этим упырем.
- Но как мы обратимся в полицию, ведь Андрей Алексеевич приютил его и отдает ему все деньги по собственному желанию? Как бы он сам еще не встал на сторону против самого себя, - стал еще более сосредоточенным взгляд Анастасии Сергеевны. - Еще и этот … мошенник, представляете, говорит, что это от нас, а не от него надо спасать Андрея Алексеевича, а он как будто под гипнозом каким-то… 
Анна развела руками:
- Чем тогда мы вам можем помочь? Если вы не сможете его переубедить, то мы и подавно… Здесь надо действовать жестко. Сказать: «Уходи, откуда пришел». И поменять замок.
- Вы даже не представляете, какое он имеет влияние на Андрея Алексеевича. Мы бы, конечно, выставили этого оборотня не смотря ни на что, только… Скажите, а вы точно знаете, что ему есть куда идти?..
Взгляд Анастасии Сергеевны неожиданно стал жалобным, как будто ее грубо выставили во дверь…
- Подождите… - стал возмущенным и строгим голос Анны. - Да какая разница, есть ли ему куда идти? Вы думаете в первую очередь о нем или о муже? Парню этому восемнадцать лет уже, совершеннолетний.
- Вот и мы говорим Андрею Алексеевичу, пусть идет работает. Совершеннолетний, взрослый мужчина. Македонский уже в его возрасте командовал отрядом, Гайдар - полком.
- О том и речь, - поднялась с дивана Анна.- Перекройте негодяю путь к кормушке. А с Андреем Алексеевичем проведите разъяснительную беседу, убедите его отдать вам банковскую карту, чтобы все деньги проходили мимо этого звереныша. И Андрей Алексеевич (умный же человек) сам увидит и сделает правильный вывод: нужен он или его кошелек.
- Хоть вы бы с ним поговорили. Нас он совсем не слушает… Может быть, нашли бы какой-нибудь предлог заехать к Андрею Алексеевичу в гости, чтобы волчонок этот видел, что вокруг него люди, и не чувствовал себя безнаказанным.
- Хорошо, - пообещала Инна, - он как раз приглашал нас в гости.

                13
В этот раз в доме Андрея Алексеевича стоял странный незнакомый специфический запах, от которого Инне захотелось поскорее выйти на улицу.
- Что-то он обкуривает нашего друга, -  бросил ей Игорь Владимирович, но даже если бы произнес это громко, хозяин вряд ли бы услышал их, настолько он был погружен в свои мысли, путался в них и постоянно терял нить разговора.
- Вы говорили, что не курите… - осторожно ступила гостья на скользкую почву.
- Я — нет, это мой друг, который живет у меня. Мы познакомились в санатории.
Водитель водрузил на стол коробку с пирожными «Наполеон», купленными по дороге.
Хозяин растерянно распахнул холодильник.
Холодильник обдал его холодной пустотой.
Хозяин растерянно пожал плечами и виновато посмотрел на гостей:
- Ничего не осталось из еды.
По всей видимости, еда волновала его в этот момент так же мало, как все остальное.
- А ваш друг… - продолжила гостья прощупывать скользкую почву. - Он живет все время с вами?
- Как видите, нет, - забегали глаза у профессора, как будто он оправдывался за что-то. - Днем он обычно с друзьями, а вечером приезжает ко мне. Он ко мне хорошо, неплохо относится и даже убирает в доме.
- А друзей его вы знаете? - продолжала допытываться Инна.
- Да… нет… - запутался профессор. - Но он говорит, они хорошие ребята…
- Хорошие… - покачал головой водитель.
- А где они учатся? Работают? Почему он вас с ними не познакомит? - засыпала Инна вопросами.
Профессор пожал плечами.
- Учатся ли они и работают где-то вообще… - с сомнением покачал головой водитель.
- Вроде нет… - нехотя ответил профессор. - Я ему говорил, но вы же знаете, как трудно сейчас молодежи, тем более, он привык уже, что я ему деньги даю. Говорит: «На пять тысяч я работать не пойду», а на двадцать работу не найти.
- Неплохо пристроился, - буркнул водитель.
- Как-то работаю на пять тысяч, и ничего, жива, - шевельнулось нехорошее в душе девушки.
Волчонок, которого она никогда не видела, начинал ее раздражать, и выпроводить его на работу стало едва ли не делом чести.
- У него же есть специальность? - поинтересовался водитель.
- Да. Каменщик, - вздохнул профессор.
- Отличная профессия! - воскликнула Инна.
- С рабочей специальностью никогда не пропадешь, - горячо поддержал водитель. - Вот только зачем им где-то работать, когда есть кто-то, кто содержит преступную группировку.
За стенкой началась какая-то возня.
- Кто? - удивился профессор. - Я? Содержу преступную группировку?
- Именно, - победоносно повторил водитель. - Вы содержите преступную группировку.
- Какое твое дело? - глухо раздалось из другой комнаты, и дверь в нее с грохотом растворилась.
Профессор торопливо бросился ее закрывать.
- Уйдите, прошу вас, - раздраженно бросил профессор гостям. - Не нервируйте его.
- Вы уверены, Андрей Алексеевич? - с сомнением покачал головой водитель. - Хотите, вышвырну его сейчас, как котенка?
- Если не уйдете сейчас же, я вас … как котенка, - профессор с трудом сдерживал спиной натиск на дверь.
- Хозяин — барин, - направился к выходу водитель.
Девушка со вздохом последовала за ним под нетерпеливым взглядом хозяина.

                14
Каким-то чудом последние листья, ошметки некогда яркого наряда осени, еще держались на деревьях в старинном парке психиатрической лечебницы… Кажется, время здесь остановилось. Павильоны с мезонином, каштановые аллеи…
Старинные здания… Порой Элифанову казалось, что он способен проникать в их тайную суть, даже слышать иногда голоса.
Голос, который он слышал здесь, принадлежал совсем юной девушке, почти девочке. Она все еще не верит, что ушла за край. Живые называют это состояние смертью и вечной жизнью.
Значит страх смерти  =  страх вечной жизни? Уравнение без неизвестных, какой-то абсурд…
Ей нравилась ее земная жизнь, в которой ей ни в чем не нужно было себе отказывать. Папа девушки – богатый купец. Разве что дворянского титула и аленького цветочка не хватает… Но у того купца было еще две дочери. У этого  - единственное ненаглядное дитя.
Почему именно ее, красивую беспечную избалованную девчонку так назойливо начал преследовать страх смерти? Страх уснуть и не проснуться однажды ночью.
Никакие лекарства, никакие доктора не могли излечить от этого страха, неотступного, как ночь.
Купец построил для любимой дочери больницу, но уже совсем скоро она стала домом не только для нее одной.
Для душевнобольных здесь устраивали чтения с туманными картинами, танцевальные вечера – все для того, чтобы дочь не чувствовала себя оторванной от мира…

Дубинин, худощавый моложавый интеллигент, и впрямь оказался мировым мужиком. Взялся самолично опекать Андрея Алексеевича.
- Коллега, у вас налицо первые признаки депрессии, - покачал головой Дубинин. – Я всегда с большим интересом читаю ваши работы и, знаете, ничуть не удивлен, что вы сейчас здесь…
- Почему это? – удивился и даже обиделся Элифанов.
- Нет, нет! Совсем не в том смысле! – замахал руками главврач. – Я имел в виду, что самые опасные пациенты – это как раз-таки те пациенты, которые хорошо разбираются в медицине. А почему? – поднял вверх указательный палец. – Правильно! Потому что считают, что ВСЁ знают о своей болезни лучше главного врача. Есть такой грех? Признайтесь, Андрей Алексеевич.
- Есть, - виновато подтвердил тот.
- Вот видите, - победоносно провозгласил главврач. – Поэтому убедительно вас прошу, уважаемый коллега, полностью мне довериться во всем, что касается вашего лечения. Обещаете, что будете слушаться меня?
- Обещаю, - кивнул Андрей Алексеевич.
- Вот и отлично! А я в свою очередь совершенно точно уже сейчас могу обещать, что никакие радикальные методы лечения в вашем случае применяться не будут, но без медикаментозного лечения и физиопроцедур не обойтись. И, как говорится, побольше позитива. И представьте, что вы отдыхаете в санатории… Пойдемте, покажу вам вашу палату…

Палата с воздушно-голубыми занавесками и отдельным санузлом и впрямь больше напоминала одноместный номер в санатории. Книжная полка в углу, репродукции картин Шишкина и Левитана на стенах.
- Музыку рекомендую слушать только классику и звуки природы… - Дубинин взял с журнального столика один из приготовленных им специально для особого клиента дисков. - Здесь только полезная в вашем состоянии музыка. Моцарт «Волшебная флейта», на мой взгляд, вообще одно из самых лучших в состоянии депрессии произведений. С первых звуков возвращает краски жизни, - Дубинин начал было напевать. Вышло фальшиво. И, трезво оценив свои музыкальные способности, рассмеялся и вставил диск в дисковод.
Дал возможность пациенту насладиться началом великого музыкального произведения и включил следующую мелодию.
- Вальс Шопена… Вальсы вообще прекрасно бодрят, даже вальс Мендельсона, если, конечно, душевная травма не связана именно с ним. А Гайдн лечит буквально от всего, в том числе и от любовных переживаний. Звуки водопада, – взял в руки другой диск, - снимают тревогу и оказывают мягкое анестетическое воздействие… В одной из ваших работ вы вскользь касались музыкальной терапии…
- Да, вскользь, - подтвердил профессор. – Вы могли бы написать об этом целую диссертацию.
- Наука – не мой конек, - с каким-то даже сожалением в голосе возразил Дубинин. – Я практик. И на практике вижу, какое воздействие та или иная музыка оказывает на человека. И не только музыка. Здесь… - перевел взгляд на столик, где ждали откровений чистые листы для печати, краски, новая коробка с пластилином… - Да что я вам рассказываю! Вы знаете все гораздо лучше меня. Приятного отдыха!
- Приятного и полезного! – с интересом принялся исследовать диски профессор.
Да, Дубинин прав. Андрей Алексеевич вдруг остро ощутил, что в последнее время ему катастрофически не хватало Гайдна…

Элифанов остановился перед столиком и усмехнулся, сверху вниз глядя на атрибуты арт-терапии.
Какой-то предмет, показалось ему, явно, лишний. Да, пожалуй, пластилин. Он хорош в ярости, гневе. Вылепить проблему, посмотреть ей в глаза и… расплющить. Можно даже раздавить ногой, так чтобы отпечатался рисунок подошвы. Но потом непременно поднять с пола, повертеть сначала в руках и… трансформировать в дельфина или, может быть, цветок.
Злости Андрей Алексеевич не чувствовал, разве что немного на самого себя, что позволил создаться всей этой суете вокруг себя, и теперь ему остается лепить тритонов, крокодилов и драконов и трансформировать их в котят, пеликанов и бабочек.
Лучше уж краски…
Конечно, все эти уловки с рисованием человечков и несуществующих животных имеют смысл, если речь о незамутненном психологией детском разуме. Но взрослый ум, лишенный непосредственности, напичканный к тому же разными научными и псевдонаучными статьями и книжками, сразу почувствует подвох и изобразит совсем не то, что рвется из глубин души на чистый лист.
Нет, он нарисует то, что, как ему кажется, ДОЛЖНО появиться на этом пространстве, чтобы показать то состояние, которое готов принять сам тестируемый.
Но заниматься подобным психиатру все равно что играть с самим собой в шахматы. И вообще он отлично сам понимает, что происходит сейчас в его «психе» безо всяких этих игрушек.
Все равно выиграешь.
Все равно проиграешь.
Стакан с водой на столике и рядом кисти не то насмехались, не то бросали вызов: отключи сознание, посмотришь, что получится.
- Ваша взяла, - подмигнул профессор палитре, и она подмигнула в ответ, почему-то только зеленым и черным цветами.
Пусть так…
Набрал на кисть черноты.
Захотелось перекрыть мрак белым.
Откуда только взялся серый, нелюбимый  цвет?
«Отключи внутренний диалог», - командовало Сверхэго.
Профессор поднял руки вверх и погрузился всем своим существом в спасительный зеленый. Изгнать мрак…
Что-то липкое обретало размытые формы.
Ящерица?
«Саламандра», - изумился профессор.
Только саламандр сейчас не хватало!
Интересно, что скажет на это Дубинин…
- А что скажут карандаши? – спросил тот же Кто-то из лабиринтов души.
 Андрей Алексеевич отбросил выполнивший свою миссию лист сушиться и решительно взялся за карандаши.
Рука потянулась к зеленому.
«Хочется гармонии», - снова начал было игру в поддавки с самим собой и решительно перемешал карандаши.
Оранжевый, желтый и… хорошо, пусть будет черный, но только для контура.
Карандаши помогут обозначить проблему, хотя ситуация предельно ясна и без них.
Нет, не надо обманывать себя – смешивать черный с белым, если есть серый в чистом виде.
Пусть будет благородный серый. Зеленые глаза. Нет, никаких земноводных больше. Это зверь. Молодой и не слишком огромный. Волк.
И черные деревья за спиной, хотя елям полагается быть зелеными.
Нет, это высохшие ели. Или, может быть, пожар, потому они желто-оранжевые, как клены поздним сентябрем?
Волчонок в опаленном лесу. Затравленный зверь с голодными глазами. Он хочет в лес, но там пожар, и больше нечем поживиться. Да, диптрих. Волчонок и саламандра. Нет, это одна и та же картина, а не две, дополняющие друг друга.
Волчонок и саламандра – одно лицо.

Выводы Дубинина относительно художеств профессора несколько разочаровали последнего.
- Вокруг деревья… Вам подсознательно хочется защиты, коллега, и в  то же время вы ее ниоткуда не ждете… Волк – это ваши страхи, а саламандра – депрессия.
- Вы хотите сказать, что я - и волк, и саламандра? – усмехнулся профессор.
- Не принимайте это так близко к сердцу. Мы же оба с вами отлично понимаем, что этот метод – просто штрихи к общей картине заболевания, которые, между тем, во многих… подчеркиваю, не во всех, а во многих случаях помогают более точно оценить состояние пациента. Но вы не только и не столько пациент, сколько почетный гость…  Минуточку, коллега…
У Дубинина зазвонил телефон. Он был несколько раздосадован, что прервали приятную беседу.
- Да, Семен Григорьевич, - направился главврач в сторону приемного отделения. – Куда-куда – в буйное, конечно…
«Ничего не поделаешь, работа есть работа», - говорили взгляд Дубинина и сдвинутые брови.
Андрей Алексеевич понимающе кивнул и отошел в сторону.

По натуре крайне общительный человек, Андрей Алексеевич неожиданно для себя самого впервые оценил всю прелесть пусть даже вынужденного уединения, и он бы даже решил, что превратился  из экстраверта в интроверта, если бы не знал, что это в принципе невозможно. Однако интроверт может проявлять черты экстраверта в течение какого-то, обычно недлительного, периода времени, равно как и наоборот.
Палата с голубыми шторами, если абстрагироваться от того места, где она находится, - просто мечта интроверта… Дозированное, но крайне насыщенное интересное общение с человеком, близким по духу... Беседы преимущественно на приятные темы: наука, музыка, книги…
Литературное меню, разумеется, тоже составлял Дубинин, взявший в союзники против депрессии стихи и сказки Пушкина, «Василия Теркина» Твардовского, рассказы Евгения Носова, Ильфа и Петрова «12 стульев» и «Золотой теленок», но ни в коем случае не «Пролетая над гнездом кукушки», тем паче не Гроссмана или Достоевского.
В этот раз Элифанов взял с собой на прогулку «Укрощение строптивой» Шекспира и уединился с книгой в беседке. Мимо сонным караваном потянулась вереница из «тихого» отделения.
Время как будто остановилось, чтобы начать стремительный отсчет назад, в размеренное прошлое, где гении старательно прокладывали путь к истинной красоте и гармонии.
Но что-то задержало в настоящем стрелки невидимых часов…
Профессор почувствовал вдруг, как участилось его дыхание, как будто «Волшебную флейту» внезапно сменили звуки тяжелого металла.
Реальность будто снова проваливалась в сон, повторяющийся сон с продолжениями, как сериал. И его непременно нужно было досмотреть до конца, и никого не волнует, что ты в принципе не воспринимаешь мыльные оперы… И при этом нет уверенности, что этот сон-сериал закончится предсказуемым с первой серии хэппи-эндом.
На Элифанова в упор смотрели глаза затравленного зверя.
- Почему? Почему ты хочешь избавиться от меня? – кричал Волчонок в лицо. – Ты заставил меня поверить, что я не зверь! Человек! И я поверил! Как мне теперь жить? Скажи, как мне теперь жиииить?! - заскулил Волчонок, пока подоспевшие санитары надевали на него смирительную рубашку.


Дубинина Андрей Алексеевич обнаружил в приемном отделении за столом.
Главный врач сидел, обхватив голову руками, и не сразу заметил вошедшего.
Андрей Алексеевич даже покашлял, чтобы привлечь внимание. Главврач кивнул на стул напротив.
- Такие иногда пациенты попадаются, что невольно поверишь в существование энергетических вампиров, - громко выдохнул Дубинин. – Видел, мальчишка сейчас буйный поступил? В третий раз к нам уже попадает. И такое странное у меня ощущение, что умеет, сукин сын, держать себя в руках, чувствуется в нем какая-то нехорошая воля.
- Почему нехорошая? – обиделся даже профессор. – Вы бы еще про одержимость сказали, сейчас и многие ученые, которые раньше ярыми атеистами были, в подобное верят. Маркобесие какое-то. Средневековье.
 - Я, Андрей Алексеевич, по себе скажу, лет до пятидесяти не верил ни во что, но чем больше живу, тем больше убеждаюсь, есть что-то такое на свете. Иногда мне даже кажется (только не сочтите меня сумасшедшим, профессор), - поправил главврач очки в модной оправе, - что в одной и той же видимой точке пространства сходятся одновременно множество миров, и каждый из живущих на Земле волен выбирать из них свой. Конечно, открыто об этом не скажешь, во всяком случае, сейчас, ни на одном научном конгрессе, потому как… нет доказательств, но почему-то постулатом считается то, что мир, который видит большинство, - единственный и правильный. Но, ответьте мне, почему правы мы, а не пациент в белой горячке и не спасающийся под кроватью от инопланетян? Почему мы так решили? Потому что мы – большинство? Может, и наше восприятие мира только галлюцинация, а прав как раз тот, кто прячется под кроватью? И может, психически больны как раз те, кто считается нормальным? Да… что-то есть… что-то есть… Они видят все, что происходит на земле. Этакий бесконечный сериал со множеством героев. Точнее, бесконечный для нас, невольных актеров… Мир – театр – не просто метаморфоза. Гении обычно прозорливы. Шекспир сказал бы «мир- телесериал», но тогда не было телеэкрана. Простите, коллега, вам сейчас, конечно, совершенно ни к чему эта моя философская демагогия. Глупости это, конечно. Не берите в голову. Видно, верно говорят, что психиатры к пенсии становятся психами сами. Есть такие пациенты, которые полностью дезориентируют и обесточивают, хоть практикующий врач и должен уметь держать психологическую защиту и даже, если хотите, определенную дистанцию, иначе можно самому сойти с ума.
               
                15
Каждое утро София улыбалась себе в зеркало, покрывая лицо флером пудры и румян. Жаль только, нет косметического средства, меняющего выражение глаз на счастливое и добавляющее им блеска. Хотя, говорят, в арсенале древне-египетских красавиц было и оно.
Но сегодня у Софии не было сил даже навести привычный глянец на лице, чтобы скрыть следы бессонной ночи.
И теперь молодой женщине казалось, что окружающие легко считывают с него невидимое клеймо «созависимая».
София осторожно провела рукой по крышке зеркальца, декорированной в стиле декупаж – подарок знакомой художницы.
Даму в шляпке, чей портрет украшал изящную вещицу,  звали Екатерина.
Она когда-то жила в этой усадьбе. Аккуратные локоны, полуулыбка, немного грустный взгляд и что-то неуловимое, что встречается теперь все реже и носит название одухотворенность…
«Почему сейчас нет таких лиц?» - подумала София и открыла зеркальце.
Покрасневшие веки, нервный взгляд, опущенные уголки рта.
В довершение контраста непослушная прядь упала на лицо, и женщина раздраженно подула на нее и захлопнула зеркальце.
В главном они были с хозяйкой усадьбы похожи…
Судьба окружила их обеих красотой, но почему-то поскупилась на счастье…
- Что-то случилось, София Андреевна? – словно подслушала ее мысли коллега и давняя подруга – психолог Ольга Владимировна.
- Да, - устало опустилась на диван в холле София Андреевна. Она вдруг почувствовала, что ей просто необходимо выговориться прямо сейчас, иначе ее голова взорвется, как котел.
- Муж… опять запой… ничего не помогает… Записались в группу анонимных алкоголиков, вроде бы осознал проблему даже… я и успокоилась. Даже начали евроремонт. И теперь опять… все сначала… какой-то замкнутый круг. В доме все перебито. Постоянные  крики, скандалы – стыдно в глаза соседям смотреть. Ты не представляешь, Олечка, как странно и страшно было в первый раз произнести вслух это «со-зависимая».
- Может, вам в Серпухов съездить, - робко предложила Ольга Владимировна. – У меня знакомые там были, вернулись – все наладилось. Говорят, там их так хорошо встречали, всем подарки подарили. Целой группой ездили.
- О чем ты говоришь, Олечка! – махнула рукой София. – Славка – атеист у меня, его такие разговоры только злят. А стала за него в церкви перед «Неупиваемой чашей» молиться, и, ты представляешь, вернулась домой, а на столе как назло (не знаю, кто и зачем ее туда  переставил,  может, и сама) – бутылочка брют – та самая, что нам на работе 8 Марта мужики дарили. И что-то так мне вдруг захотелось шампанского, что открыла ее и выпила. Одна. Славка пришел домой, а у меня комната плывет перед глазами, в сон клонит. Рядом на журнальном столике пустая бутылка. Ему, понятное дело, это лишний предлог напиться. А я ведь всегда к этой дряни равнодушна была…
- Это нечисть на тебя восстала, - убежденно покачала головой Ольга. – Почувствовали темные силы, что молитвой изгнать их хочешь и напали на тебя. Но ты не сдавайся. Продолжай молиться, только с благословения батюшки, чтобы снова на тебя не восстали. Ты же не брала благословение?
- Нет… И ты знаешь, Оль, у меня развилась какая-то фобия случайных звонков. Каждый раз я боюсь, что это звонок из морга, - София  обхватила голову руками. – Какие-то друзья, подруги, похмелье… И снова, и снова, и снова… Угрожала разводом. Бесполезно. Еще хуже. Пытался порезать вены. Ну что мне делать, скажи, что мне делать?..
- Представляешь, Анна Петровна говорит, что будто бы опять видела ее, - перевела разговор на другую тему Ольга Владимировна, - этой ночью… в старинном белом платье плыла по коридору.
- Анна Петровна наговорит! – махнула рукой  София Андреевна. - Что-то кроме нее никто не видит больше никаких призраков…
- Пациентка одна видела, пожилая, лет семидесяти пяти… тоже так же описывала барыню.
- Померещилось ей, - снова махнула рукой София, - после рассказов Анны Петровны, а она у нас еще та фантазерка.
- Нет, говоришь, Призрака Барыни? А как же тогда объяснить, что когда она приходит, сразу что-то происходит… что-то плохое, что можно было бы предотвратить. Она как будто предупреждает. Когда у Лиды дом сгорел, являлась. А в другой раз, когда у Петра Викторовича случился инсульт… Ему ведь по-хорошему в его годы и с его здоровьем давно уже нужно было на пенсии сидеть, правнуков нянчить…
- Не знаю, не знаю… - покачала головой София.
- София Андреевна, - вывел из задумчивости голос молоденькой медсестры, появившейся в арке большого старинного здания. – Ваш отец – профессор Андрей Алексеевич Элифанов?
- Да… - насторожилась заведующая неврологическим отделением.
- Вас разыскивает какой-то Тюпиков. Говорит, вы должны его знать.
София Андреевна бросилась к телефону. Нервы в последнее время никуда…
- Здравствуйте, милая сударыня, - поприветствовал, почему-то с оттенком легкой иронии, незнакомый голос. - Меня зовут Анатолий Тюпиков. Вам, наверное, известна моя фамилия?
- Нет, - тщетно пыталась вспомнить София.
- Анатолий Тюпиков. Поэт. У меня недавно книга вышла «Васильковые дали». Слышали?
- Нет, - ответила уже с легким раздражением София. – У вас что-то конкретное ко мне?
- Конкретное, милая сударыня, конкретное… Куда уж конкретнее… Скажите, когда вы в последний раз видели своего отца?
- А что случилось? – опустилась на стул София.
- Случилось, милая сударыня, случилось, и может еще случиться, если вы не примете конкретные меры… Вы бы хоть поинтересовались, девушка, что происходит в доме вашего отца.
- Я не лезу в его жизнь, - сухо ответила София.
- И напрасно, София Андреевна. Иногда надо лезть и хоть изредка позванивать родителям, хотя бы для того, чтобы поинтересоваться, живы ли они, здоровы ли… А то может получиться так, что позвонишь однажды, а звонить уже и …
- Да говорите же, наконец, что случилось! – вышла из терпения София.
- А случилось то, что вашего отца упекли в дурку и никого к нему не пускают, даже почему-то меня, лучшего друга. Говорят, полный покой ему нужен.
- Как это «упекли в дурку»? – не поверила София.
- Вот видите… И от вас, значит, скрывают… И я бы ничего не узнал, если бы дружок его малолетний мне ничего не сказал.
- Какой дружок? Вы о чем вообще говорите?
- Вот видите… Ничего не знаете… У меня, знаете ли, своих детей нет, но как посмотрю иногда, какими неблагодарными они вырастают, так, думаю, может, оно и к лучшему…
- Рассказывайте! Что за друг у него? – приказала София Андреевна.
- Уж не знаю, что это за друг. Дружба разная между мужчинами бывает. Верлен и Рембо, например, тоже, хе-хе, друзья. Таких хоть, надеюсь, знаете поэтов?
- При чем здесь поэзия? Объясните, наконец, нормальным языком, что происходит!
- А при том, что очень уж он его защищает, прячет ото всех, то на балконе, то в кладовке запирает. Мне, лучшему другу, от ворот поворот. Я звоню ему, а этот волчонок, что с ним живет, только представьте, мне, известному поэту в годах, говорит: «Что те надо? Я деньги ему даю, готовлю и убираю. И больше нам не звони». Так и сказал «нам». Он ему уже деньги дает. Может, Андрей уже и дарственную ему на дом подписал. Что еще в таком случае можно подумать? Что за узы связывают их, чтобы вот так лучшего друга – на растерзание волчонку?
Обиженная тирада оборвалась. София пыталась перезвонить. Напрасно. Короткие гудки.
София Андреевна набрала дрожащей рукой номер матери.
- Мне здесь звонил какой-то сумасшедший. Сказал, что папа в психбольнице, - начала без предисловий.
- Это правда, - тихо ответила Анастасия Сергеевна.
- Но почему мне никто ничего не сказал? Почему я узнаю обо всем от посторонних людей?
- Потому что у тебя итак достаточно проблем… Мало того, что муж всю жизнь отравил…
- Мама, не начинай, пожалуйста, я тебя очень прошу, - взмолилась София. – Мне итак сейчас тяжело.
- Вот видишь… Ты раньше такой нервной не была. К тому же, и папа просил тебе ничего не говорить, чтобы ты не волновалась еще и за него…
- Мама, прошу тебя, перестань, - София бросила трубку и выбежала в холл.
Коллеги расходились уже по домам, и только София Андреевна продолжала, не глядя, смотреть телевизор в холле.
- София Андреевна, вас не подбросить домой? – услышала голос заведующего терапевтическим отделением Василия Николаевича, добродушного высокого симпатяги лет сорока.
- Нет, нет, досмотрю передачу и пойду неспеша. Кое-что еще доделать надо…
Липкое слово «созависимая» так нагло обосновалось в мыслях, что, казалось, нет никакой возможности избавиться от этой склизкой мерзости…
София Андреевна подумала вдруг, что она наполовину счастливый человек, если взять за постулат то утверждение, что счастлив тот человек, который утром с радостью идет на работу, а вечером также с радостью спешит домой. Утром она всегда спешила на работу.



                16
У касс вокзала сосредоточенно толпились пассажиры – в основном пожилого возраста и студенты. Обеденный перерыв закончился, а до конца рабочего дня далеко. Аккурат 15.23 на больших вокзальных часах.
Стоять в очереди (еще чего!) Саламандра и Волчонок не собирались.
Оттолкнув девушку у кассы, Саламандра объявил: «Мы здесь стояли».
- Сейчас полицию позову, - сдвинув брови, посмотрел по сторонам стоявший за девушкой пожилой джентльмен в клетчатой кепке, но стража правосудия, как назло, поблизости не оказалось, а наглец усмехался в лицо возмущенному пассажиру, и тот счел за лучшее пропустить нахала вперед, но продолжал при этом ворчать под нос, как испортилась молодежь. Никакого уважения к старшим.
- Марина… - все с той же дерзкой усмешкой прочел Саламандра имя на бейджике молодой билетерши. – Нам два билета на Москву, и чтобы сегодня уже быть там.
- Сегодня не получится, - смерила недовольным взглядом. – Ближайший поезд на 18.30, - быстро застучали пальчики со стразами на ноготках по клавиатуре, - и плацкарта нет. Остались только одна верхняя полка у туалета. Будете брать?
- Конечно, нет, Марина, - сделав акцент на имени, медленно нараспев ответил Саламандра и обвел высокомерным взглядом очередь. – В плацкарте, Марина, ездят лохи, а мы поедем в СВ.
- Остались только сидячие места. И одна верхняя полка, - строго посмотрела на них девушка.

                17

С недавнего времени Элифанов заметил, что обычные люди, как говорится, без сдвигов, стали ему казаться какими-то слишком уж обычными, не интересными иначе говоря. Рождаются, кушают, рожают детей, умирают, иногда даже не оставляя в свое оправдание ни более-менее значимых научных исследований, ни тем более подвига. И хотелось, как умелому механику, забраться к каждому такому обывателю под черепную коробку, расшевелить, растормошить, выпустить на волю тараканов и потом уже обнять как своего «здравствуй, приятель!». Нет, Элифанов не осуждал этих слишком правильных людей, он как будто бы стоял на берегу, а жизнь текла мимо суетливой рекой, впадающей в Океан Вечности.
Последняя неделя ноября принесла профессору странное умиротворение. Как будто сама Природа чувствовала то же, что и он, устав от яркого и все-таки бессмысленного бунтарства, сдалась на милость увядания, и это оказалось даже приятно. Голые ветви, до новой листвы далеко, значит, нечего ждать. Только снега.
Первый снег, как припозднившийся медбрат, перебинтует раны белоснежным, и захочется вдруг, как Тюпиков, сочинить что-то, что тысячи раз пропето другими, и верить, что только что создал шедевр.
Совсем немного отчаянного графоманского безумия, и были бы воспеты балы с их красавицами и канделябрами. Теперь на месте бальной залы банальная столовая.
- Котлету куриную или рыбную? – остановилась возле Элифанова разносчица.
- Рыбную, - вышел он из задумчивости.
Наскоро пообедав, вышел, не одеваясь, на улицу. Почему-то стало душно. Сердцебиение, одышка…
Как все-таки любят медики упрощать бытие до симптомов, как у них все до нелепого просто. Вот человек, вот врач и вот болезнь, а остального мира будто бы и нет.
Конечно, если заболевание психическое, составляющих больше. Не было бы Волчонка - не было бы этой тяжести в груди… Не было бы ни тревоги, ни печали, ни…
Телефон предательски молчал. Профессор хотел было сам позвонить Волчонку, даже достал из кармана мобильный, посмотрел на него минуты две и положил обратно.
Нет, если бы с другом что-то случилось, он бы почувствовал это. Тот просто не хочет звонить, как всякий неблагодарный сын, забывший о престарелых родителях, когда тем больше нечего ему дать.
А если все-таки что-то случилось?..
Нет. Все хорошо, раз не звонит.
Волчонок объявится снова. Да, скорее всего, тогда, когда ему будет нужна его помощь. И что же с того? Он поможет, ведь его связала навеки с этим мальчиком…  нет, даже не желание заботиться, а именно любовь, и вовсе не та, которую вообразил дружище Тюпиков с его непомерно богатым поэтическим воображением.
Окружающим почему-то странно, как может мужчина ранне пенсионного возраста любить почти что мальчика. Какая может быть дружба? И никому не объяснить, да и стоит ли объяснять, что…
- Пап, ты что здесь один?..  Ужинать пора… - нарисовалась на пороге София.
- Иду, иду… - кивнул Элифанов.
Со временем в последнее время, явно, творилось что-то не то, оно как будто сошло с ума, то растягивалось, то сжималось, как гармонь в руках гармониста.
Время ужина, всего лишь шесть часов, но за окном уже темно. Луна осторожно выходит из космических пучин, взирая любопытно и свысока.
Она-то знает ответы на все вопросы, а может, только кажется всезнайкой.
Допив компот, Элифанов поднялся на второй этаж в библиотеку.
- Не знаю, чем себя занять, - признался он собиравшейся уже уходить уютной женщине средних лет в большой ажурной розовой шали, наброшенной поверх простого темно-синего платья. – Захотелось что-то почитать об истории этого здания, здесь же раньше усадьба была. Ну да извините, это нам, отдыхающим, делать нечего, а вас, наверное, дома ждут… - спохватился профессор.
- Ничего, ничего, - торопливо сбросила женщина шаль. - Вы же ведь отец Софии Андреевны?..
- Да, - кивнул Элифанов. «Да» прозвучало камнем, упавшим в воду – случайно, но от него пошли веселые круги. - Дочь меня в последнее время просто залечила, то в одном санатории месяц отдыхал, сердце заодно подлечил, хорошие там кардиологи, теперь вот нервы расшатались, возраст уже, девушка, что вы хотите…
- За «девушку» отдельное спасибо, - засмеялась женщина. – У меня внучата уже. Бабушка я. А дочь хорошая у вас, что значит гены… Гены и воспитание. Такая внимательная, профессионал с большой буквы – у нас ее здесь все очень уважают. Прирожденный врач. С каждой бабушкой, как с родной, вот только себя совсем не жалеет, отпуск уже сколько лет не брала. Говорю ей: «Съездили бы вы, София Андреевна, в санаторий, на юг». А она: «Зачем мне юг? У нас здесь свой юг, озеро, дубовый лес – никакого моря не надо»… Все для людей, для людей… Хоть бы вы с ней поговорили…
- Поговорю, - пообещал Элифанов. – А у вас здесь, и правда, красиво…
- Красиво, да… - улыбнулась библиотекарь. – Это вы еще в такое время года приехали, ни листьев, ни снега… А вот весной бы или ранней осенью – такая красота, что хоть картину пиши… Вот… - подошла к стене. – Это художница у нас частенько отдыхает. Вот только в октябре у нас была. Лилия Шелестова. Все больше осень рисует. 
Дубы на картине были не такими огромными, как в действительности, а недалеко от усадьбы уходил стрелой в бесконечность позолоченный купол.
- Это художница пыталась представить, какой была усадьба в старину. Раньше здесь часовня была, взорвали в войну... Да, вот о нашей усадьбе, - достала с полки тонкую книжку в красивой глянцевой обложке. - Наш комитет по культуре издал год назад. Бурцева написала, тоже как-то отдыхала у нас, вот здешние места и вдохновили.
- Хороший краевед, я читал ее книжку о психиатрической лечебнице.
Элифанов бережно взял книгу. К печатному слову он всегда относился с почтением.
- А вот мы выписываем… - библиотекарь взяла со стола, где лежали рядом несколько подшивок газет и журналов,  «Науку и медицину» и раскрыла в самом начале. - «Без стресса нет жизни». Интервью с вами.
- Я его еще не читал, - чуть смущенно улыбнулся Элифанов, хоть интервью у него брали не раз. – Девочка, молоденькая совсем, приезжала.
- Хорошее интервью, мы всем санаторием читали. Вот, возьмите тоже, почитайте…
- Спасибо… будет чем заняться ночью. У меня что-то в последнее время бессонница.
- Это все нервы…
- Нервы… - согласился Элифанов.

Андрей Алексеевич устроился на диванчике напротив библиотеки. Кто-то забыл на журнальном столике наполовину решенный кроссворд, точно приглашая потренировать мозг.
Андрей Алексеевич положил на стол «Науку и медицину», открыл книгу наугад, предвкушая захватывающую историю с налетом мистичности…

... Насмерть перепуганный священник не мог понять, за что ему суют такие большие деньги и куда везут среди ночи...
В гостиной уже горели свечи, а из угла на пустой гроб мрачно взирал хозяин усадьбы.
Кого отпевать-то? - дрожал голос у батюшки.
Меня, - приказал барин.
Слова заупокойной молитвы наполнили тревожную тишину, а сам отпеваемый оплакивал себя, свою жизнь...

Образы прошлого один за другим возникали в воображении Элифанова, складываясь в единую картину, но неожиданно в настоящее вернули обрывки разговора…
На соседнем диванчике напротив примостились две старушки, и Андрею Алексеевичу не было бы ровным счетом никакого дела до их разговора, но…
- Мне она тоже очень помогла… Хорошая врач. Больше никаким другим неврологам не доверяю – только Софии Андреевна.
- Да, всегда внимательно выслушает… У меня с невесткой беда просто, из-за нее только и повылезли болячки… А с Софией Андреевной даже просто поговорить, и то уже легче становится. Все бы были такие врачи, а то попала я недавно к одному…
Так и хотелось Элифанову сказать: «А ведь это моя дочь, это о ней вы сейчас говорили», но это было бы, пожалуй, как-то глупо, и Элифанов молчал.
Плохой врач был ему гораздо менее интересен, чем собственная умница-дочь, и Андрей Алексеевич вернулся мыслями к сюжету книги, документальному, но в то же время похожему на художественный вымысел.
Порой Элифанову вообще казалось, зачем что-то выдумывать, сочинять, когда у жизни получается это гораздо лучше.
Императорский двор. Петербург. Здесь с интриг фаворитки императора и началась история усадьбы. Брат интриганки впал в немилость государя и был сослан в провинцию.
Глубинка заблистала, как северный бриллиант. Среди дубов и елей выросло новое здание, отдаленно похожее на замок, даже с налетом некой волшебности, когда луна как будто освещает невзначай один из снов Шехерезады, и остается только удивляться: при чем здесь арабский мотив? 
Хозяин усадьбы прослыл хоть и любителем жить на широкую ногу, но человеком глубоко порядочным, не в пример своему преемнику, отличавшемуся жестким и даже жестоким нравом…
Книга, шелестя, сползла на колени.
Приглушенный свет не мешал дремать, но странный шорох развеял сны.
Кто ходит ночью по коридору?
Просочившись сквозь неплотно закрытые двери, мимо Элифанова по лестнице поднималась белая женщина. Барыня плыла со стороны молельной туда, где когда-то находились покои, в луче зимней луны, шелестя бальными фалдами…


               
18
По вечерам Софии Андреевне было жутковато оставаться в старинной усадьбе, давно служившей санаторием, хотя сама она ни за что на свете не призналась бы в этом. Ей нравилась сама мысль, что она часть этого дворянского гнезда, но иногда ей казалось, что она живет одновременно в настоящем и прошлом, где гости собираются на бал, выходят вечерами на балкон и ищут и находят в Небе тот же Ковш, что, как и прежде, накренился над Землей. В последнее время звезды вдруг стали как-то добрее и ярче.
Вспомните мгновения, когда вы чувствовали себя абсолютно счастливыми…
Оля советовала возвращаться к ним снова и снова. Она часто задавала этот вопрос своим пациентам. Обычно воображение уносило их назад в детство.
«Когда мы с родителями в первый раз поехали на море и увидели на горизонте дельфинов», - мечтательно закрывает глаза женщина средних лет с короткой стрижкой – состоявшаяся бизнес-леди.
«Помню, как старший брат учил меня кататься на велосипеде», - улыбается широкоплечий полковник в отставке.
София постоянно возвращалась мыслями к надувному бассейну во дворе, только что установленному родителями, в котором плавал большой, как бы разделенный на разноцветные полосатые дольки мяч. С ним так весело было, выбравшись-таки из воды поиграть на еще не полинявшей июньской траве.
Женщина улыбнулась своим воспоминаниям и посмотрела на часы в комнате релаксации. За полночь. Вздохнула. За весь день только и перекинулись с отцом всего лишь парой слов.
А сейчас он наверняка уже спит. Все спят, даже дежурная медсестра. Почему бы и нет, если спокойная смена и бодрствует дежурный врач?
С полминуты София выбирала между «минутку поспать» и «взбодриться кофе». Выбрала третье. Включила чайник и достала из сумочки дочитанный до середины детективный роман.
Перевела взгляд на сухой бассейн с разноцветными шариками, затем на баночки в фитобаре. Кардамон или ройбуш? Пожалуй, кардамон.
Вся наша жизнь – нескончаемый выбор, а Оля пытается вместить ее в песочницу.
София обвела взглядом другой шкафчик, полки которого были уставлены фигурками из киндер-яиц, мелкими игрушками и просто предметами.
Одну забыли в песке.
Дежурная врач встала с дивана и подошла к стеклянной песочнице. Провела по ее поверхности, на которой из песка выглядывало что-то белое, рукой и тихо засмеялась. Куколка в белом халате. Не иначе Оля снова сама с собой играла в песочницу?
Несколько раз подруга наглядно демонстрировала Софии Андреевне, как проецируется жизнь конкретного человека, в данном случае ее, Оли, на песок. И каждый раз в центре этих каракумских историй оказывалась эта самая женская фигурка в белом халате.
Больные, как рассказывала Оля, часто выбрали эту фигурку, ставили ее рядом с той, которая олицетворяла их самих.
София вернула куклу на место и насыпала чай в большую прозрачную кружку, добавила кипятка и, предвкушая доступное удовольствие, устроилась с ногами на диване и тут же поморщилась.
Кто-то ходит по лестнице. Наверное, проснулась медсестра.
София Андреевна поднялась на второй этаж и увидела отца.
- Пап, ты что не спишь? – обрадовалась она.
- Только что я познакомился с одной прекрасной дамой, но, к сожалению, она оказалась призраком, - развел руками Элифанов, - а то бы о-го-го…
- Какой же ты выдумщик, папа! – рассмеялась София, но взгляд ее стал еще беспокойнее. – Наслушался разных историй и сам фантазировать начал.
- Ручка! – уперся взглядом в стол Элифанов. – Ее здесь, точно, не было!
- Какая еще ручка? Может, вот эта? – заметила София забытую кем-то, по всей видимости, из персонала санатория ярко-оранжевую ручку с синим колпачком и рядом журнал, раскрытый на наполовину решенном кроссворде. – Кроссворд, наверное, тоже она оставила? Ребус. Задача. Символично. Да. У нас бухгалтер такие ручки любит и всем их покупает сразу целой партией. Любит их за жирные стержни, а я такие терпеть не могу. Мне тонкие нравятся, а не такие, которые мажутся. Вот… - снова перевела взгляд на кроссворд. – Вот… земноводное, близкий родственник тритона… девять букв… вторая А… пятая…
- Саламандра, - не дослушал профессор.
- Какой ты у нас умный, папа!
София поднесла ручку с противным жирным стержнем к первой пустой клеточке изобразить «с», но только поцарапала бумагу.
- Не пишет… Может, скажешь, тоже знак?
- Не знаю, я уже ничего не знаю…
- Говоришь совсем как Сократ…
- Верно, - рассмеялся профессор. – «Я знаю только то, что ничего не знаю». Видимо, и я начал к концу жизни умнеть.
- Папа! Перестань! – всплеснула руками София и взяла со стола второй журнал. – «Без стресса нет жизни», - прочитала название статьи вслух и перевела взгляд на отца. – Ты знаешь, папа, я сейчас как будто снова вернулась в детство, когда (ты помнишь?) любила сидеть у тебя на коленях и очень гордилась тобой, всем подружкам говорила, что ты самый лучший. И теперь я снова говорю коллегам: «Да, профессор  Элифанов  - мой отец» и при этом даже чувствую себя как будто выше, так что хочется приподняться на цыпочки. «Мой отец – профессор Элифанов », - смакуя слова, повторила София.
- Я тоже горжусь тобой, Сонечка, - обнял дочь профессор. – Когда вижу, как тебя уважают твои коллеги, как любят больные, понимаю, что прожил жизнь не напрасно, если вырастил такую дочь.
- Тише, ты разбудишь всех больных, - спохватилась София. – Пойдем лучше вниз.
Элифанов послушно поднялся с дивана и последовал за дочерью в комнату релаксации.
- Можно прямо здесь развалиться? – как шаловливый ребенок остановился профессор у бассейна.
- Разумеется, папа, - строго разрешила София Андреевна, и тот незамедлительно плюхнулся в бассейн.
– Значит, так вы лечите больных?
- Еще мы играем с ними вот в эти игрушки, - в тон ответила дочь. – Выбирай любые…
Профессор взял с полки змею и собаку. Посадил их рядом на песке.
- Давай поиграем вместе? – все тем же веселым тоном предложил дочери.
- Отлично! – потянулась София к той самой куколке в белом халате, которую недавно посадила на полку. – Только… змей она боится.
София не сразу поняла, что возводит на песке забор, и Элифанов старательно помогает ей в этом.
Все остальное, дома, деревья уже не имели значения. Чтобы понять это, не нужно быть психологом-Олей…
- Что мы делаем? – испугалась София. – Мы строим стену между нами…
- Ничего подобного, - невозмутимо ответил Элифанов, - это насыпь для железной дороги… - Он водрузил сверху рельсы. – А здесь… - ткнул пальцем в песок. – Здесь будет семафор и переход, так что в любое время, когда не едет поезд, мы можем ходить друг к другу на чай…
- Кстати, фитобар – моя задумка, - бросила на отца взгляд девочки, ожидающей похвалы родителей, София Андреевна. – Чаи – каких только нет – жасмин, матэ, ройбуш… А хочешь – энергетические коктейли.
- Мне чай… любой, - предупредил вопрос дочери. – Можно с мятой. Она хорошо успокаивает.
- А я буду чай с кардамоном… Помнишь, мы в детстве всегда пили чай с кардамоном? - помолчав, добавила София.   
Не только родной санаторий, но и весь окружающий мир стал вдруг светлее и уютнее… Приятные хлопоты по устройству отца в палату для избранных почему-то перевешивали в сердце Софии другую чашу весов, на которых тяжелым грузом давила болезнь отца и события, которые к ней привели.
- Это очень странно, папа… но когда ты уходил…
Андрей Алексеевич вскинул на дочь умоляющий взгляд.
- … будем называть вещи своими именами… - безжалостно продолжала София, - извини, папа, но я должна была тебе это сказать, хотя я понимаю, что, может быть, это и не самый лучший момент для таких откровений… я думала… нет, не о том, что мне будет тебя не хватать, хотя об этом тоже думала, но позже… я думала о том, что вот теперь мне никто не поможет в жизни, что без тебя, без твоих советов мне не стать хорошим врачом… Меркантильные мысли… - Софья почувствовала, как по щекам прокладывали соленый путь наглые слезинки, и торопливо достала из сумочки зеркальце.
Тушь не подвела. София положила зеркальце на стол.
- Ты стала прекрасным врачом… И я всегда знал, что с моей или без моей помощи ты СТАНЕШЬ прекрасным врачом…
- И сейчас, когда я стала им, когда я сама теперь могу что-то сделать для тебя, я чувствую, что все как будто снова становится на свои места, что так нужно было…
- Да... К тому же, мы ведь всегда были на связи. Между нами не было стены.
- Просто часто ходили поезда… - грустно улыбнулась София.
Настенные часы равнодушно тикали, и стрелки их готовились сойтись на «единице».
- Кто эта женщина? – взял Элифанов со столика зеркальце. – Это была она…
София не сразу поняла, что отец говорит о Екатерине.
- Птица в золотой клетке. Муж ее был тираном, впрочем, любил ее и детей. Пожалуй, это и было единственное, что он любил в этой жизни. Его любовь не принесла ей счастья.
- Он потерял их… - скорее догадался, чем вспомнил знакомую в общих чертах историю Элифанов, подробности которой не успел узнать из книги.
- Она таяла, как свеча, а он не мог поверить и звал вернуться из потустороннего в их гостиную, в их парк у пруда, в теплый дождь, когда на ступени выбираются огромные виноградные улитки, которых они вместе привезли из Италии… Он чуть не сошел с ума, когда ее не стало, а потом ушел в монастырь…   
Помолчав, София продолжала:
- Знаешь, пап, я ведь была очень зла на тебя пятнадцать лет назад, когда вы вдруг разошлись с мамой, хоть мне и двадцать лет было, а все равно чувствовала себя, как ребенок, которого предали… Казалось, какой-то абсурд… И ушел не к другой (по крайней мере, это бы хоть что-то объясняло), а просто ушел. От нас…
- Ждал, когда ты вырастешь… - растерянно оправдывался профессор. – Создашь свою семью…
- Наверное, я чувствовала, что ты от меня этого ждешь… Наверное, потому и вышла замуж без любви.
- Я не знаю, как тебе это сказать… Понимаешь, мне не хотелось идти домой, и я уходил, как страус, с головой, в науку, но твою мать раздражало, что я ей стал уделять меньше внимания, она стала придирчива, сварлива, и это еще больше отдалило нас друг от друга, и в конце-концов мы стали совершенно чужими людьми – настолько, что решили цивилизованно разойтись. Когда настанет подходящий момент… Я разбирал, как конструктор на части, депрессии, а этот монстр вдруг вырос, как живое существо, и раздавил меня…
- Не преувеличивай, пап. Мы с тобой. Мы дадим ему отпор.
- Не знаю, – покачал головой профессор. – Психика от «психе» - душа - гораздо сложнее, чем то, что мы о ней думаем. Врачи лечат тело, но никак не душу…
- Пап, ты знаешь, мне кажется, это все не случайно?
- Что не случайно? – не понял профессор.
- Ты специально спровоцировал эту ситуацию. Подсознательно… - уточнила София.
- Зачем?
- Тебе не хватало любви. И не хватало нас… меня и, да, мамы… ты ведь с тех пор так и не привел в дом другую женщину.
- Были разные интрижки, - смущенно признался профессор, - и у нее, мне кажется, кто-то есть.
- Почему ты так решил?
- Потому что она не предложила мне пожить у нее…
- И тебя, значит, это задело? -  рассмеялась София. – Просто здесь тебе лучше…
- Нет, то есть да, но… - растерялся профессор. -Это ее право.
- Конечно. Но?
- Но я недавно обнаружил, что скучаю по тем временам, когда мы были одной семьей…
- Мы и сейчас одна семья…


                19

Не смотря на то, что все СВ и даже купе уже успели разобрать какие-то снобы, Саламандра отнюдь не собирался менять своих планов, тем более теперь, когда Федор разузнал тот адрес, где он, Константин Саламанов, встретится наконец с … да-да… самим собой.
С тех пор, как Волчонку исполнилось восемнадцать, они с Саламандрой обошли все рестораны и более или менее заслуживающие внимания бары города, даже парочку кафе, кое-где успели даже примелькаться.
Но вагон-ресторан обоим нравился даже больше, чем ресторан для местного бомонда , где они едва прошли фэйс-контроль, несмотря на новые костюмы.
Волчонок сосредоточенно сжимал в руке лист с небрежно нацарапанным «Химки», а деревья слишком медленно тянулись за окном языческим каким-то хороводом, словно поддразнивая.
Кажется, прошла не одна тысяча лет, пока они не оказались наконец на задворках зубчатой Москвы перед тем самым домом, перед тем самым подъездом. 
Дверь резко распахнулась, и в декабрьскую оттепель вывалилась, всхлипывая,  растрепанная панда, застегивающая на бегу пуховик. Галантно уступив дорогу даме с растекшейся тушью, ребята юркнули в подъезд.
Замешкались немного возле лифта. Оба никогда не пользовались им раньше. И все-таки это было не страшнее метро – грохочущего движущегося лабиринта, похожего на обезумевшего робота-спрута.
В конце-концов, когда дверной звонок издал победный вопль «мы добрались», оба путешественника чувствовали гордость и кураж.
- Иду, иду… - беззлобно проворчал низкий поставленный голос, какой в романах часто называют «бархатистый» и взглядам парней предстал невысокий, но стройный мужчина, без трусов, но в расстегнутой рубашке. Незнакомец лучезарно улыбался, сжимая в руке пять поникших красных роз.
- А… вы кто такой? – испуганно захлопал глазами Саламандра.
- Я? Нет, это кто вы такие? Это она вас подослала?
- Неет, - растерянно замотали головами Волчонок и Саламандра, почему-то сразу догадавшись, что речь шла о панде.
- Не женщина, а… я даже не знаю, как ее назвать, что за характер такой! Ну проходите что ли, раз пришли.
Мужчина с раздражением воткнул букет в пивную кружку, где, вероятно он и стоял до того.
- А я, дурак, еще собирался жениться на ней! Нет, плохо, конечно, одному, но все же лучше, чем с такой … - он снова не нашел подходящего слова.
На столе стояла бутылка из-под шампанского «Советское», бросая вызов примете, что на столе пустой таре не место; конфеты «Москвичка», неровно нарезанный сыр и блинчики с творогом.
- Угощайтесь, - любезно разрешил хозяин.
Нет, хозяином квартиры, чем-то неуловимо напоминавшей вокзал в миниатюре,  он, скорее всего, не был.
- Мне кажется, я где-то вас видел, - наморщил лоб Саламандра.
- Вы могли видеть меня в театре, когда-то я играл даже Гамлета, но вряд ли вы помните, это было давно…
- Нет. Не Гамлета. Я видел вас в ток-шоу. Да, - вспомнил Костя Саламанов. - Вы тот самый дальнобойщик, у которого в каждом городе по брошенному ребенку.
Сжав кулаки, Саламандра двинулся на полуодетого мужчину.
- Так и знал, что вас прислала она, - снова заподозрил мужчина панду и вдруг заразительно захохотал.
Саламандра опешил.
- Да я целомудреннейший человек. Если честно, я бы даже хотел быть похожим на того… дальнобойщика, - заметив, как снова сжались кулаки у Саламандры, мужчина немного торопливо добавил. – Но я не такой. Это роль. Вроде Гамлета. Или… В общем, деньги были нужны… У меня один только сын, и я исправно платил алименты все эти годы, пока ему не исполнилось восемнадцать.
- Алименты…- презрительно скривился Волчонок.
- Сын? – оживился Саламандра. – Где он сейчас?
-А твое какое дело? – стал настороженным взгляд мужчины.
- А такое, что я ищу своего брата! – почти выкрикнул Саламандра.
- Ты, парень, слышишь, не ори мне здесь, здесь криков и без тебя хватает, - мягко подтолкнул его к выходу квартирант.
- Я ищу своего брата, - спокойно повторил гость, и неожиданно мужчина оценил его самообладание.
- Допустим, так… Но я не вижу связи между твоим братом и моим сыном.
- А я вижу связь, вижу связь, - снова разнервничался Саламандра. – И вы видите, но, наверное, до сих пор не сказали ему, что взяли его из дома ребенка.
- Взяли, чтобы бросить и платить алименты, - обличающе добавил Волчонок.
- Что за сумасшедший сегодня денек! – перешел почти на крик противник повышенных тонов. – Я не знаю, никогда не видел твоего брата!
- Ему ведь столько лет, сколько и мне! И что, скажешь, мы не похожи?
- Нисколько! – невозмутимо ответил актер.
- Врешь!!! – даже побледнел от злости Саламандра.
- Слушай, парень, - стало злым и лицо актера, и все же во взгляде не угасли еще искорки жалости. – Я не обязан этого делать, но сейчас я покажу тебе его фотографию. Пошли.
Сверкнул глазами, и гости последовали за ним в единственную комнату, которой как нельзя лучше подходит определение «холостяцкое логово», правда, не без налета богемности.
На стенах над надувным матрасом, служившим кроватью, красовались фотографии со сценами из спектаклей, на одной из которых в образе мальчика-пажа можно было узнать и самого их хозяина, не смотря на то, что с тех пор, видимо, минуло лет пятнадцать-двадцать.
- Да. Это я, - поймал взгляд Волчонка. - Это «Укрощение строптивой».
Мужчина решительно подтянул табуретку к высокому шкафу и принялся копаться в груде альбомов.
- Так… не то, не то… Это мамин. Она была актрисой, правда, провинциального театра, но очень талантливой…
И спохватившись, зачем, собственно говоря, рассказывать незнакомым новым знакомым личные подробности семейной биографии, продолжил перекладывать многочисленные альбомы и просто коробки с фотографиями.
Одна из них просыпалась вдруг на пол. Пожелтевшие от времени черно-белые фотографии, как осенние листья, легли на старый линолеум.
- Вот! – поднял одну из них.
- Вы хотите сказать, что это – мой брат??? – возопил Саламандра.
Мальчик с темными кучеряшками, большеватым ртом и нагло, как у этого актеришки, вздернутым носом, никак, просто никак не мог быть его близнецом.
- Я хочу сказать, - с оттенком невозмутимой снисходительности пояснил актер, - что это я в детстве, а мой сын – моя копия.
- Но как так?.. - уличил Волчонок. – Вы обещали показать нам его брата, а показали себя. Скажите еще, что это, - ткнул пальцем в пажа, - его брат!
Актер вздохнул. Паренек, в котором, несомненно, было что-то, какая-то особая харизма, которая позволила бы ему играть главные роли на сцене, выбери он своей стезей театр… Да, парнишка все же был прав.
Мужчина поставил было уже ногу обратно на табурет, но так и замер в этой позе.
Ключ повернулся в замке входной двери. Что-то зашелестело, как будто тянулись по земле крылья раненого лебедя.
- Фи! – сказала вошедшая.
- Тсс! – поднес указательный палец к губам мужчина.
Крылья с шуршанием приблизились к дверному проему, и оказалось, это вовсе не крылья, а шлейф, как будто панда быстренько слетала в Средневековье и, превратившись там по воле какого-то доброго алхимика из панды в прекрасную даму сердца, вернулась обратно.

- Фи, стыдно! Ну, не хмурь сурово брови
И не пытайся ранить злобным взглядом
Супруга твоего и господина, - нахмурилась было она, смерив недобрым взглядом господина и неизвестных мальчишек, и все же продолжала:
- Гнев губит красоту твою, как холод —
Луга зеленые; уносит славу,
Как ветер почки. Никогда, нигде
И никому твой гнев не будет мил.
Ведь в раздраженье женщина подобна
Источнику, когда он взбаламучен,
И чистоты лишен, и красоты;
Не выпьет путник из него ни капли,
Как ни был бы он жаждою томим...

Дальше забыла… - запнулась женщина, как девочка на утреннике.
- Все равно, ты молодец! Ты все же выучила монолог Кэт! Познакомься, кстати, это мои новые юные друзья. Они ищут какого-то брата, и почему-то думают, что это мой сын.
- Здесь раньше жила семья… И у них был мальчик, - женщина остановила взгляд на Саламанове. - Вроде тоже беленький, но…
Пожала плечами.
- А где он сейчас? – стал умоляющим взгляд Саламандры.
- Уехали куда-то. Вроде не климат здесь мальчику. Что-то с легкими у него… Больше я ничего не знаю.

Метро уже не казалось друзьям лабиринтом ужасов, скорее, наоборот, этаким веселым аттракционом. Они уже сориентировались немного в линиях метро и выходили наугад на той или иной станции, бродили по незнакомой Москве и снова ныряли в ее подземную жизнь.
Волчонок был в восторге от огромных домов и как они переливались окнами в сумерках, а Саламандре больше всего понравилось Царицыно.
- Здесь как-то … величественно, - выплыло вдруг откуда-то из подсознания само собой слово, когда они стояли с Волчонком на заснеженном мосту.
- Угу. И очень холодно, - ответствовал Волчонок. Ему не терпелось снова оказаться в снующем метро. Если привыкнешь, там даже спокойно и совсем не страшно.
Статуи почему-то вызывали у него беспокойство. Казались окаменевшими людьми.

Однако вскоре обнаружилось, что у метро есть лица, очень даже много лиц – этакое миллионоголовое вечно копошащееся существо. Ты не замечаешь, как становишься частью его.
Отдельно жила только скрипка. Скрипач играл настолько вдохновенно, что почти растворился в музыке, стал почти невидимкой. А звуки были видимы, в них обретал очертания какой-то неистовый гений, давно ушедший в неосязаемое, но по чьей-то прихоти, своей, или скрипача-виртуоза, покинувший уютное вечное мерцание, чтобы посмотреть суетливое московское метро.
- В Нью-Йорке мог бы зашибать большие деньги, - бросил господин в бейсболке даме, под ручку с которой куда-то спешил.
Саламандре спешить сегодня было больше некуда. То, чего он боялся, случилось. Брат исчез, и найти его теперь под силу только Федору. То, на что надеялся, не сбылось… Брат, брат… Будет ли когда-то эта встреча, которая важнее, может быть, даже самой жизни?..
- Надейся, - виртуозно отвечала музыка на межпланетном языке, который, похоже, понимали не все…
Скрипач играл Паганини. Каприс № 24.
- Что с тобой? – испугался за друга Волчонок.
- Скрипка… - не то проворчал, не то всхлипнул Саламандра. 

Обратно Волчонок и Саламандра ехали в СВ, совсем не ощущая при этом почему-то должной радости.
-Моя мать, - всхлипывал Саламандра, растянувшись на полке. – Она предала меня. Обманывала меня всю жизнь. Скрывала, что взяла меня из дома ребенка, но Федор все узнал и рассказал мне правду. У меня больше нет матери. Вернее, есть, но она еще не знает обо мне. Думаешь, мне нужны деньги? Нееет. Хотя деньги, конечно, тоже. Но деньги не главное в этом мире… Нет, у меня совсем другой интерес, достойный Короля Саламандр… - Костик надел на голову воображаемую корону. – Да… во мне, если хочешь знать, есть ген саламандр, но тебе всего этого не понять.
- Почему? – обиделся Волчонок. – Я понял. Понял.
- Что? Что ты понял? – окрысился Саламандра.
- Что ты как ящерица. То есть как саламандра.
- Молодец! – захохотал Саламандра и хотел потрепать Волчонка по коротко остриженному затылку, но тот как раз наклонился завязать развязавшийся шнурок, и получилось довольно глупо.
Рука Саламандры описала бестолковый полукруг в воздухе.
- У меня нет больше матери, зато у меня теперь есть брат… Ты представляешь? У меня. Есть. Брат. Он ничего не знает обо мне, да я и сам недавно узнал о нем от Федора. Я найду моего брата… И приведет меня к нему наш мерзкий дед. Когда я найду брата, я стану вдвое сильнее, сильнее даже Федора, и тогда уже не я ему, а он будет служить мне.
- Сильнее Федора? – засомневался Волчонок. – Разве такое возможно?
- Во мне, если хочешь знать, есть ген саламандры. Мой пра… - наморщил лоб Саламанов, - прапрадедушка был Саламандрой.
- Настоящей саламандрой? – не поверил Волчонок.
- Ты что совсем идиот, не знаешь, что значит «ген Саламандры»? Или что, это по твоему недостаточное доказательство, - оскалился, чтобы виден был предмет его гордости, который он называл «зуб Саламандры». - Ты еще когда-нибудь видел, чтобы у взрослых людей, как у меня, вырастали новые коренные зубы?
- Нет, - тихо признался Волчонок.
Рядом с Саламандрой он не чувствовал себя тем детенышем дикого зверя, вырвавшимся на свободу, каким ощущал себя с другими людьми.
Саламандра был сильнее. И Волчонку хотелось стать однажды таким, как друг, но возможно ли это без этого, как его, гена?
-  А ты знаешь, - понесло Саламанова, - что отличает саламандр от людей?
- Люди больше и умнее, - ответил Волчонок.
- Смотря какие люди! – захохотал Саламандра.
Волчонок помотал головой. Кто-то невидимо сжал ему виски, и от этого появилась боль. Из всего сказанного Саламандрой было понятно одно: что друг очень умный, может быть, умнее всех людей, как, впрочем, и все саламандры.

                20
В последнее время Андрею Алексеевичу стало казаться, что у него начала развиваться мания преследования.
Чуть шелохнется занавеска в окне, чуть зашевелятся кусты – первая мысль: не «ветер», а «он здесь». Волчонок...
Да, он мог бы разложить свои мысли и чувства по полочкам. Но он не хотел раскладывать их по полочкам, потому что в результате получится упрощенная и расчлененная истина.
Ему, немолодому и, в сущности, одинокому человеку, отчаянно хотелось быть нужным и не абстрактной научной общественности, а живому существу с бьющимся сердцем.
Элифанов смотрел в одну точку из окна, и этой точкой было дупло на старом дубе. Лет четыреста, наверное. И, наверное, дуб снесут. Профессор услышал утром обрывки телефонного разговора. Кто-то важный звонил главврачу по мобильному телефону. И главврач сосредоточенно шагал по коридору, говорил, что да, старые дубы – это опасно, и те, что начинают сохнуть, нужно снести. От этого случайно подслушанного разговора профессору стало грустно. И теперь он снова думал о дубах и сам себе казался древним дубом, у которого в сердце образовалось дупло. Значит…
Мысли профессора прервал скрип двери.
Парень, уверенно и дерзко стоявший на пороге, был профессору незнаком, но он сразу понял, что тот каким-то образом связан с Волчонком.
Тот же сквозняк во взгляде. Да. Именно сквозняк. Элифанов даже поежился, поймав себя на мысли, что не заметил этого холодка раньше. Интересно, сколько их еще, людей со сквозняком во взгляде, на земле?
- Вот мы вас и нашли… - тот же сквозняк и в голосе парня. Глаза без выражения. Взгляд ящерицы или, нет…
- Вот мы вас и нашли…
- Кто мы?
- Мы – это всесильный Клан Саламандры, - расхохотался вошедший, - и Саламандра – это не просто погоняла, как ты сейчас подумал.
- Вы, молодой человек, слишком много мните о себе. Я и не думал думать о вас, - слукавил профессор.
- Вы подумали о том, какое отношение я имею к Руслану, а значит все равно подумали и обо мне.
- Об этом я тоже не думал. Руслан и еще какие-то ребята, которые били меня, - видимо, это и есть ваш Клан Саламандры, - усмехнулся Андрей Алексеевич. – Не знаю, может, среди них были и вы.
- Зря смеетесь, профессор, - стал угрожающим голос Саламанова. – Тогда, я помню, вам было совсем не до смеха и будет еще больше не до смеха, если…
- Если что?..
- Если вы сейчас не подпишите один документ.
- Дарственную на дом, я так понимаю?
- Правильно понимаете, - подтвердил Саламанов.
- Интересно, почему я должен это сделать? – поднял одну бровь профессор.
- Потому что, если вы этого не сделаете, - Саламандра выдержал паузу, показавшуюся профессору слишком длинной, на что, собственно говоря, и рассчитывал маленький негодяй. – Мы. Убьем. Руслана.
- Вот как? – старался сохранить видимость хладнокровия профессор. – Убьете члена вашего же Клана Саламандры? Что же тогда это за всесильный клан, который уничтожает своих?
- В том-то и весь смысл нашего могущества. Саламандра может спокойно пожертвовать частью себя и снова станет прежней и, может быть, даже еще сильнее… Так и мы…
- Да как же так? – вскричал профессор, уже не заботясь о том, чтобы казаться равнодушным. – Глупые мальчишки, возомнившие, что можете играть с жизнью и смертью, а на самом деле просто мошенники, которых использует этот ваш Федор! Вот и все ваше всесилие!
- Деньги, дома – не цель, а средство, - насупился Саламандра.
- Средство? Средство для чего?
- Для могущества. Умирать, не умирая, и знать, что все люди на земле в твоей власти.
- Вы больны. Больны, молодой человек, - покачал головой профессор.
- Не я, а вы недавно лечились в дурке, - усмехнулся нахал.
- Да как ты смеешь?! – сжал кулаки профессор.
- В общем, я так понял, вы не хотите говорить по существу. Что ж… - молодой человек повернулся к выходу, сделал шаг, другой…
Развязная походка наглеца.
Рука на ручке двери.
- Стойте! – вырвался крик из самого сердца профессора, но дверь уже снова со стуком отворилась, почему-то отбросив в сторону гостя.
На пороге, широко улыбаясь, стоял …
- Гена! – не мог поверить глазам профессор.
-  Здравствуй, брат! – распахнул объятья вошедший. - Что это за тип тут был у тебя? – подозрительно покосился Геннадий Алексеевич на полуприкрытую дверь, в которую только что ускользнул Саламандра.
- Так, из обслуживающего персонала… - Андрей Алексеевич почувствовал неловкость оттого, что приходится лгать старшему брату и добавил уверенно. – Он еще вернется…
- Это, случайно, не тот мальчишка, который…
- Так вот оно что! – разочарованно выдохнул профессор. – А я-то думал, ты просто так приехал повидать родного брата!
- На «просто так», - вздохнул Геннадий, - у меня, скажу откровенно, времени сейчас нет, но если брат в беде, время найдется даже тогда, когда его нет. Как говорят у нас в Абхазии, одинокое дерево от ветра ломается… Такой у нас народ. Всегда придут на помощь своим. Клан, можно сказать. Скоро сам все увидишь.
- Как это «скоро»? – не понял Андрей Алексеевич.
- Скоро, - посмотрел на часы Геннадий Алексеевич, - это в 18.30, через два часа
отходит поезд. И собирайся побыстрее. Со временем у меня туговато, это вообще насегодня моя главная проблема…
- Но я не могу собраться за час, - развел руками Андрей Алексеевич. – Мне надо заехать сначала домой. И вообще, ты спросил, могу ли я ехать прямо сейчас? Если у тебя, похоже, одна-единственная проблема – со временем, то у меня, представь себе, хватает и других проблем.
- Это я уже понял, - нахмурился Геннадий. – Как говорят у нас в Абхазии, легко сладкое в горькое превращать, но горькое в сладкое – трудно. Поэтому я и здесь сейчас… Кстати, что за бумагу тебе совал этот парень?
- Так… не важно…
- Ладно. С ним я потом разберусь, а сейчас поскорей собирайся. Как говорят у нас в Абхазии, кошка, которая много мяукает, мышку не поймает…
- Ты что теперь после каждого слова добавляешь «как говорят у нас в Абхазии»? - почувствовал раздражение на брата Андрей Алексеевич. – Если я сказал «никуда не поеду», значит никуда не поеду. И не надо меня уговаривать.
- Тебя никто и не уговаривает. Тебя ставят в известность.
- Да кто ты такой? – рассвирепел Андрей Алексеевич. – Раскомандовался здесь! Женой командуй! А я со своей жизнью сам как-нибудь разберусь!
- Твоя, кстати, за тебя переживает.
- Она давно не моя уже…
- И дочь не твоя?
-  Замолчи…
- Успокойся…
 -Приехал, значит, спасать непутевого братца?
- Зачем ты так, брат? – стал похожим на обиженного маленького мальчика грузный мужчина.
Он был одновременно и похож, и не похож на брата. Тот же упрямый подбородок, те же прямые широкие брови, но жизнь продолжила разные борозды на лицах. Одно выражало сострадание и какое-то недоумение, другое излучало уверенность в себе и оптимизм.
- Прости…
- Послушай меня, брат. Мы все очень переживаем за тебя. Давай так… Поживешь у меня… полгода, а потом вернешься, если захочешь, а может, тоже влюбишься в наши красоты и уезжать не захочешь. Я тебе свое мнение, конечно, не навязываю, но…
Дверь отворилась настежь снова, в этот раз мягко, по-кошачьи.
- Папа… - оценив ситуацию, всхлипнула София. – Уезжай, пожалуйста… Пожалуйста, уезжай… Василий Николаевич отвезет вас на вокзал. Я помогу тебе собрать сумку…
Следом за Софией в комнату вошел довольно плотный мужчина. Вдвоем с Геннадием они потащили тщетно упирающегося Андрея Алексеевича к выходу, пока София торопливо забрасывала вещи отца в дорожную сумку.    

                21

Дом у моря — само это словосочетание вызывает мечтательный вздох или приступ, хорошо, если белой, зависти.
Геннадий жил у моря в просторном двухэтажном доме, в саду росла черешня, а под окнами красавица-жена весной сажала розы. А еще у Геннадия были лошади, целая конно-спортивная школа.
Внутри дом Геннадия напоминал, скорее, изысканный абхазский  ресторан, чем помещение для жилья, так старательно, с расчетом на то, что скажут гости, все в нем было расставлено.
- Я говорил, что у нас тебя ждет рай? А ты мне не поверил… - мягко укорял старший брат, показывая младшему свой зимний сад с гибискусами и орхидеями. – Как говорят у нас в Абхазии, кто в Абхазии не был, тот Кавказа не видал. Или, скажешь, не рай?
- Рай, - понуро согласился Андрей Алексеевич, чувствуя себя раздавленным волей своих близких. И он, психиатр, автор множества научных работ, ничего не мог поделать с этой нахлынувшей на него со всех сторон любовью родичей и друзей, назойливых и любопытных, как тараканы.
- Пока поживешь у нас, а потом, когда уже точно надумаешь остаться жить в Абхазии, обменяем дом. Такие дела быстро не делаются, - продолжал распоряжаться брат.
Манера Геннадия думать за других и в детстве, бывало, досаждала Андрею, впрочем, в сочетании с другими чертами характера брата вызывала  и невольное восхищение. Кто не любит решительных, смелых и достаточно порядочных при этом авантюристов?
Да, Геннадий был падок до женщин, но все больше теоретически. Его супруга не придавала этому особого значения, чувствуя несерьезность всех этих полуинтрижек.
Всерьез и навсегда это она, Алевтина. Одна из тех женщин, которые рождают невольное восхищение, но любить которых нелегко. Как аромат слишком изысканных духов, которые хороши по случаю, но утомляют обоняние, если пользоваться ими каждый день. Но уж если выбирают именно их, то всерьез и надолго, может, даже навсегда. У нее были блестящие темные волосы до плеч, ладная фигура, неизменно выражавшая какой-то порыв к чему-то, чему и сама Алевтина не могла дать названия, но четко видела это что-то.
Приезда родственника хозяйка как будто даже не заметила. Не было ни намека на ту торжественную утомительную и утомляющую возню, с которой обычно встречают гостей. И Андрею Алексеевчу это нравилось.
В просторном доме брата ему отвели комнату выросшего сына, который по примеру отца и к недовольству матери, дирижера оркестра, прочившей ему карьеру музыканта, занялся туристическим бизнесом.
Все мысли Алевтины сейчас занимала первая скрипка.
- У меня в оркестре новая первая скрипка, - рассказывала она за ужином Элифанову то, что мужу было уже известно и, судя по выражению его лица, не слишком приятно слышать во второй раз. - Вера Михайловна ушла все-таки от нас на заслуженный отдых, как не уговаривали ее остаться. Сама нашла себе замену, своего ученика. Мальчик - настоящий виртуоз. Сразу видно, большое будущее у него… Это просто Моцарт какой-то…
- Моцарт! – хмыкнул Геннадий. – Моцарт в три года уже первую оперу сочинил… Любишь ты всех сразу в моцарты записывать.
- Моцарт не Моцарт, - согласилась Алевтина, - но- талант, и этого не отнять. – Весь оркестр наш как-то сразу по-другому зазвучал, даже как будто помолодел.
- Еще бы! – хмыкнул Геннадий. – У вас же там бабы одни, а этот как петух среди куриц…
- Скажешь тоже, петух! Курицы… - обиделась Алевтина. – Мы музыканты, а не курицы!
- Что-то ты очень уж много говоришь об этом новом своем музыканте, - выразил ту же мысль иными словами и чуть более мягким тоном Геннадий.
- Да ты что! Он мне в сыновья годится! – возмутилась Алевтина.
- Кого сейчас этим удивишь… Ладно-ладно… - заметив, что жена обиделась не на шутку, смягчился Геннадий. – Шучу.
- А вы приходите на репетицию нашего оркестра, - неожиданно пригласила Андрея Алексеевича Алевтина.
- С удовольствием! – согласился он.


Репетиция оркестра – это было так сокровенно, что Андрей Алексеевич чувствовал себя даже неловко, сидя на заднем ряду зала в санатории, как будто невольно подсматривал, как звук за звуком из тишина и темноты рождается чудо. И сам становился частью этого чуда.
Репетиция оркестра - процесс поистине сакральный — рождается музыка вроде бы знакомая и вместе с тем совершенно иная, такая, которую никто еще не слышал. Еще секунда, еще один аккорд… Тишина и взрыв восторга — аплодисменты…
Ах да, нет зрителей в зале. Аплодирует он один. Аплодирует стоя.
Алевтина довольна.
- Приходите теперь к нам на концерт…- еще ярче синий блеск в ее глазах.
- Непременно, - целует руку дирижера Андрей Алексеевич.

…Предновогодний вечер в санатории, мишура, гирлянды, разноцветные игрушки… На сцене взмах палочки обещает настоящее волшебство. Музыканты в костюмах самого таинственного фиолетового цвета, дополненных веселыми головными уборами, красными, золотыми. И скрипки,  флейта и фортепиано сливаются в нечто не просто талантливое (это само собой), а вместе с тем фееричное, шикарное, и в каждом звуке — широкая русская душа, которая очарует-заворожит, унесет в мир музыки.
Концерт окончен, но послевкусие еще держится в соленом воздухе. С букетом роз Элифанов поднимается на сцену, хочет сказать, что восхищен, но только мотает головой.
Алевтина, все понимая, счастливо и чуть снисходительно улыбается.
И какие одухотворенные лица у музыкантов!..
«Где-то я видел его», - показалось вдруг знакомым Элифанову лицо скрипача с аккуратно уложенными гелем русыми волосами, как будто только что нырнул в море.
Алевтина снова кланяется. Глаза ее, как озеро Рицца.
Увидев его, и не захочешь да поверишь в легенду о кусочке рая на земле, которую при каждом удобном случае пересказывают абхазцы.


Конечно, в первозданность давно уж вторглась цивилизация. Все меньше скакунов и все больше джипов в горах, и не бесстрашные наездники, а лихие водители предлагают приезжим прокатиться с ветерком по серпантинам.
Одному из них, мрачноватому коренастому парню с резкими чертами лица и глазами, как переспелая черешня, и поручил брата Геннадий.
Джигита звали Аляс, он мечтал жениться на русской девушке, в которую был давно влюблен, и любил скорость.
- Собираюсь завтра сделать предложение Насте, - чуть смущаясь, признался джигит, показывая гостю Абхазию из окон своего видавшего виды внедорожника. – Боюсь, а вдруг откажет…
- Если любит, не откажет, - успокоил Элифанов.
- Любит- не любит… Иногда кажется, любит, а иногда…
Аляс останавил машину у подножия горы.
- Хочешь узнать, что такое настоящий абхазский экстрим?
- Мы поедем на гору? – догадался Элифанов.
Догадаться было несложно. Внизу несколько машин поджидали туристов.
Один водитель, приняв Элифанова за туриста, даже попытался его переманить:
- У него машина старый, застрянет – там и останетесь, никто не поможет, а я недорого возьму.
- Машина старый, зато сам молодой, сила есть машину толкать, - тряхнул черным чубом Аляс.
- В мое время молодежь относилась к старикам с почтением, - покачал головой пожилой джигит.
Аляс ничего не ответил. Через минуту он уже ехал по серпантину над пропастью.
- Я покажу тебе красивый водопад. Кто выпьет из него воды, не будет бояться в жизни больше ничего. А на вершине нужно загадать желание…
- Представляю, сколько ты загадал желаний, - в голосе Элифанова почти не осталось печальных интонаций. Прав был брат, лучший антидепрессант  – порция ярких впечатлений.
- Я каждый раз загадываю только одно желание…
- Какое же?
- Спуститься обратно.
Элифанов испуганно взглянул на Аляса, а тот бодро продолжал:
- Эта пропасть называется «Прощай, Родина».
- Какое необычное название…
- Когда-то на этом месте сорвалась в пропасть рота солдат, и один из них, падая, успел крикнуть «Прощай, Родина».
Аляс остановился у водопада. Облака здесь были так близко, что, казалось, их можно было потрогать рукой.
- Сегодня я хочу загадать другое желание… - по голосу Аляса было невозможно понять, шутит он или говорит серьезно. - Вот только, не знаю, как же мы тогда спустимся обратно?
- А я не хочу спускаться на землю, - подставил ладони чистейшей воде Элифанов.

                22
Скрипач спешил на репетицию. Весь его внешний вид, не говоря уже о скрипке за спиной, кричал об этом. Красивый, стройный. Белоснежная рубашка, бежевый костюм, торопливость и легкость в движениях.
Даже свидания с девушками не вызывали в нем такого восторга, как встреча с музыкой.
«Куда так летит?» - испуганно посторонилась женщина в длинном платье перед узкой лестницей, перила которой обнимали лианы.
Зелень скрыла юного суетливого музыканта за изгибом ступеней. Там кто-то спрашивал кого-то: «Вам помочь?».
Поднявшись, женщина увидела, как парень со скрипкой терпеливо помогает подняться старому бродяге с палочкой. Женщина испугалась, как бы он не испачкал ее платье, и двое посторонились, пропустив ее вперед.
Как-то сразу потемнело вокруг.  Наверное, будет дождь. Женщина посмотрела на небо. Туча в нем была похожа на усталого Ангела.

                23
Музыка, море, солнце и соленый влажный воздух сделали свое дело.
И, конечно, отменное вино. Голова от него не тяжелая, а мысли после первого бокала сохраняют легкость и ясность. Наверное, поэтому в Абхазии разрешается, испив вина, входить даже в храм.
Андрей Алексеевич чувствовал себя так, как будто выздоравливал после болезни, которая навалилась совершенно некстати…
С ним было такое однажды, когда в детстве его угораздило подхватить в апреле бронхит. Мама лечила сама. Неделю мальчик провалялся дома, а когда вышел, наконец, на улицу, оказалось, что на ней не только полно одуванчиков, но и половина их уже успела поседеть.
Так и теперь… Только весна в Абхазии еще более яркая, цветущая и ароматная.
Омрачить ее – варварство, почти кощунство.
Элифанов обнаружил себя идущим к морю, как в последнее время с ним часто бывало, когда он бродил и думал один, оставшись без попечения Аляса, у которого сейчас совсем другие заботы.
Желание Аляса сбылось. Любимая сказала ему «да», в августе свадьба. Потом родится сын, похожий на Аляса, а может, синеглазая дочь.
Может, доведется еще погулять на настоящей абхазской свадьбе.
Элифанов даже улыбнулся этой мысли, представив реки меда и вина, зажигательные танцы и красавицу-невесту.
Кавказская легенда наяву, главное, чтобы закончилась она хорошо…
Сзади вдруг хрустнула ветка.
Андрей Алексеевич обернулся как бы невзначай, и ему показалось, что за зарослями магнолии заметалась чья-то тень. Показалось?
Он снова медленно двинулся вперед. Остановился. Оглянулся. Никого?
- Волчонок! – позвал он.
Тишина.
Показалось.
Профессор вытер со лба испарину и решил, что сегодняшний маршрут не будет бесцельным, а будет успокоительным. Надо бы купить валерьянки.
Андрей Алексеевич завернул за угол и услышал шлепанье шагов.
- У-у-у! – расплылся перед ним в улыбке Волчонок и снова, довольный, что получилось похоже, завыл по-волчьи «у-у-у».
Профессор инстинктивно схватился за сердце, хоть и не был ни удивлен, ни напуган, а даже немного рад, что неугомонный не где-нибудь в психлечебнице, а здесь кривляется перед ним.
- Ты звал меня, и я пришел!
- Я позвал тебя минуту назад, а ты здесь уже сколько?
- Какая разница? Я знал, что позовешь! Ты звал меня и раньше. Но молча… Я слышал… здесь, – Волчонок приложил руку к сердцу.
-Ах ты хитрец! – покачал головой профессор. – Что? Опять закончились деньги? Так у меня их больше нет. Вот на лекарства. На. Хочешь – возьми. Больше нет ничего, - для убедительности Андрей Алексеевич даже вывернул карманы.
- Не надо, - мрачно буркнул Волчонок. – Почему ты убежал от меня?
- Почему ты преследуешь меня? – с вызовом, как хищному зверю, готовому напасть, посмотрел в глаза Волчонку профессор.
- Давай поговорим. Просто поговорим, - потянул за собой Волчонок.
- Куда? – заупирался профессор, но Волчонок был, явно, сильнее.
- Не знаю. Куда-нибудь. Дай мне все объяснить.
Волчонок замолчал, сосредоточенно шагая. Молчал и профессор.
- Ты сказал «преследуешь меня», - оскалился вдруг Волчонок. – Как будто я зверь. Дикий волк. Но ты сам сказал мне, что я не волк, а человек.
Волчонок зашагал быстрее.
Ускорил шаг и профессор.
- Руслан…
- Что Руслан? Что Руслан? Ты внушил мне, что я человек, а сам бежишь от меня, как от волка.
Руслан побежал.
Перешел на бег и профессор.
- Руслан, подожди! Ты несправедлив ко мне. Я всегда к тебе относился, как к сыну. Как к сыну, которого у меня никогда не было.
- Как к сыну, говоришь? Ну что ж, - презрительно скривился Руслан, - папаша…
И, прежде, чем Андрей Алексеевич успел понять, что происходит, вложив в рот пальцы, издал разбойничий свист.
Земля вдруг поплыла под ногами профессора: кто-то сзади прыгнул ему на шею, свалив на землю. Тот самый молодой человек, похожий на ящерицу. И рядом ухмыляется Федор. Все это уже было когда-то. Как будто кто-то снова прокручивает перед глазами кадр из подзабытой киноленты, и крупным планом – лицо Волчонка. Но нет, это какое-то другое кино.
- Перережь ему глотку! – командует Федор.
- Давай же! – кричит похожий на ящерицу. – Пока никого нет рядом!
Волчонок заносит нож, но в глазах его страх.
- Давай! – кричит похожий на ящерицу. – Не бойся, тебе ничего не будет за это, ты не отвечаешь за свои действия!
Нож с размахом опускается на шею. Андрей Алексеевич закрывает глаза.
Исторгнутый из глубины души рык дикого зверя наполняет улицу и срывается в стон.
- Трус! Трус несчастный! – испуганный голос ящерицы. – Щенок, падо…
Тишина пронзительная, до дрожи, невыносимая такая тишина.
Профессор открывает глаза и не верит им. Галлюцинации? Бред? Теперь их двое. Две ящерицы. Или саламандры. Не важно.
Клан Саламандры… Неужели и этот, со скрипкой, из этого клана? Нет, не похоже…
Очевидно одно: у негодяя есть брат-близнец, и вдвоем они вдвое сильнее.
- Брат! – кричит ящерица.
- Нет,  нет, - скривились в презрительной гримасе губы подошедшего.  - Вы мне не брат. Не называйте меня братом.
Парень торопливо достал из кармана пиджака мобильный телефон:
- Нет! Нет, ты все неправильно понял. Это он… он обещал помочь найти тебя, если я… - Саламанов бросил умоляющий взгляд на наставника.
Скрипач брезгливо смотрел на своего брата-близнеца.
- Он обещал… - Саламанов осекся, встретившись взглядом с братом.
Сколько раз Саламандра проживал этот момент в своем воображении. То они встречались с братом в Москве, то в родной деревне, то случайно где-то на перроне… И где бы это не происходило, неизменно узнавали друг друга с полувзгляда и немедленно заключали друг друга в крепкие братские объятья, ведь у них общие гены и даже похожие мысли…
В голове у Саламандры какой-то калейдоскоп рассыпался на разноцветные стеклышки. Оказалось, узор неземной красоты – лишь осколки. Может быть, от бутылки или вазы… Стекляшки вместо радости. Стекляшки…
Скрипач смотрел на брата с удивлением. Не узнавал. И сколько отвращения в его глазах! Отвращение и недоумение.
- Я вас не знаю.
- Но как же, Федор! Скажи ему, скажи, что нас разлучили в доме ребенка. Ты же обещал, Федор! Ты обещал!
- Не надо, не звоните в полицию, это, и правда, ваш брат, - торопливо объяснял    Федор. – Ваши родители даже не знали, что у вас есть брат-близнец, это скрыли в целях научного эксперимента.
- Какого эксперимента? – недоверчиво смерил его взглядом молодой человек и протянул руку профессору, помогая подняться.
Андрей Алексеевич сел на землю, потирая глаза, как спросонья, и все еще не вполне веря им.
Удивительно похожи, и в то же время совершенно разные, и дело даже не в длинных волосах, не в очках и аккуратном костюмчике. Не в скрипке, нет…
- Видимо, речь идет о близнецовом методе, молодой человек, - догадался Элифанов. – Вот уж не думал, что мой коллега способен так далеко зайти… Так значит, вы обеспечивали чистоту исследования? – гневно обратился к Федору.
- Какую… чистоту?.. - дрогнул голос Саламандры.
- Такую, что близнецы должны жить в совершенно разных условиях, и не год, не два, а много лет… - покачал головой профессор.
Провел рукой по шее. Поморщился. На пальцах немного крови. Царапина. Но все равно неприятно. Оглянулся. Волчонка поблизости не было.
- Значит, это ты? Ты все подстроил? -  наступал на наставника Саламандра.
- Меня заставили, - развел руками Федор.
- Точнее, вы вступили с ним в сговор, - обличил профессор.
- Я не понимаю, к чему этот спектакль, и какую мысль вы хотите донести до меня? – скучающим взглядом смотрел на происходящее скрипач. - Что это? Мой? Брат? Я вам уже сказал, у меня нет брата. Мы с вами даже не похожи.
- Я не совершал никакого преступления, я просто согласился собирать информацию о мальчике… - угрюмо оправдывался Федор.
- Значит, ты знал… ты все время знал и ничего не говорил… - смотрел в одну точку Саламанов.
- Сначала, да, но потом я, и правда, потерял их след.
- Не думаю, что Никифоров заставил вас силой, - покачал головой Элифанов. - Он, конечно, фанат науки, причем, в самом плохом смысле этого слова, но все же не настолько, чтобы действовать угрозами.
- Ты пошел на это ради денег! Я знаю тебя. Ты на что угодно пойдешь ради денег, - одним хищным извилистым движением Саламандра подхватил выроненный из рук Волчонка нож и метнул его в Федора. – Ты лишил меня всего! Брата! Надежды! Бессмертия!
Клинок глубоко вонзился в ключицу.
- Алло, полиция! – кричал в телефон скрипач, неуловимо похожий на ящерицу, но больше на домашнюю кошку.

                24
Профессор Никифоров сложил зонт, разбрызгивая по коридору легкую меланхолию первых осенних дождей. Черный длинный плащ, шляпа… Клетчатый шарф.
- Прямо англицкий джентльмен. Не из Лондона к нам пожаловали? – перевел взгляд со шляпы на зонт профессор Элифанов.
- Напротив, коллега. Улетаю в Лондон. Но, как видите, вы почти угадали. У вас определенно есть некоторые экстрасенсорные способности…
- Скорее, простая наблюдательность, - профессор сделал шаг назад, как в выставочном зале, когда хотят увидеть картину в целом, не отвлекаясь на мазки.
Перед ним стоял очень умный, а в чем-то даже гениальный негодяй.
- Решил тебя проведать. Слышал, ты попал в какую-то неприятную историю…
- И ты туда же! Поучать! – проворчал Элифанов. - Не было-не было гостей – годами, а теперь что ни день, то гости – вспомнили вдруг все обо мне.
- Так это хорошо, что вспомнили. Не приходили потому что знали, что у тебя все хорошо. Зачем лишний раз беспокоить человека? - как-то странно ухмыльнулся Никифоров. –Ты очень изменился за последние месяцы, Андрей. Совсем другой человек. Ты только не подумай, что я учить тебя пришел. У нас у всех один учитель – сама жизнь, и она мудрее нас всех вместе взятых.
- А зачем же ты тогда пришел? – чуть прищурился Андрей Алексеевич.
- Пришел попрощаться перед долгим отъездом, - перешагнул порог Никифоров.   – Может, все-таки пригласишь войти или так и будем разговаривать?..
- Да, конечно, - спохватился Андрей Алексеевич. – Угостить, правда, нечем…
- Главное, у нас есть… - Никифоров извлек из кожаного коричневого портфеля бутылочку коньяку.
Сдержанность, капли дождя… Атмосфера Лондона уже вошла в профессора Никифорова, и он, как мышь, бегущая на сырный запах, теперь на поводу у влаги Темзы.
- Что же позвало вас в Лондон, коллега? - чуть иронично вздернул брови профессор Элифанов.
- Саламандры.
- Вот как? - Элифанов даже присвистнул.
- Денег не будет… - напомнил о примете коллега.
- Весьма своевременное предупреждение, - расхохотался Элифанов.
Никифоров снял шляпу и уверенно по незабытому маршруту направился на кухню:
- Значит, все-таки решил вернуться…
- Чего не сделаешь во имя науки? Здесь моя работа, моя жизнь… Так же как тебя саламандры позвали в Лондон, и ты, даже если бы хотел, ничего не мог бы с этим поделать.
- Верно. Помнишь роман Чапека «Война с саламандрами»? Недавно перечитывал эту книгу и, знаешь, я бы поспорил с автором. Саламандры изначально гораздо более разумная цивилизация, чем люди. И я собираюсь доказать это в Лондоне. Целый год я изучал их в Канаде и, кажется, нашел ген бессмертия… - Никифоров разлил коньяк по бокалам. - За то, чтобы наши имена жили в веках, - симпровизировал тост по случаю. - Имена и тела…
- Мне кажется, имен вполне достаточно, - осушил тем не менее залпом бокал Андрей Алексеевич. - Я бы не хотел прожить два века… У меня итак в последнее время такое ощущение, как будто за последние два года я прожил две каких-то совершенно разных жизни, и обе не имеют отношения ко мне, тому, каким я был раньше. И сейчас я еще не пойму, я вернулся к той первой своей размеренной жизни или это уже другая, новая жизнь.
- Здесь без коньяка не обойтись, - резюмировал Никифоров. – Так как закончилась история с этим мальчиком, невольным участником которой стал и я? Точнее, с меня она и началась…
- Неужели здесь тоже как-то замешаны саламандры? - нетрезво засмеялся Элифанов.
- Нет, саламандры здесь ни при чем… Хотя тот мальчишка, Саламанов, и проявлял к ним большой интерес. Как-то я случайно обмолвился при нем, что изучаю саламандр…
- Ты нарочно разлучил братьев, чтобы провести на них свой идиотский эксперимент, - обличил Элифанов. - Много у тебя таких жертв?
- Достаточно, чтобы сделать правильные научные выводы.
- Да… - вздохнул Элифанов. – Вот бы никогда не подумал, что ты и этот Федор заодно…
- Ты всегда плохо разбирался в людях… Я сразу понял, что этот человек поможет мне, как только увидел его…
- Где же, интересно, вы познакомились?
- Так и знал, что ты задашь этот вопрос, - засмеялся Никифоров и погрозил пальцем. – Вы предсказуемы, коллега… Хорошо, приоткрою, так сказать, завесу тайны. На самом деле все просто. Он преподавал в том лицее, где училась моя внучка.
- Хорошо, что теперь ты будешь ставить опыты не над людьми, а над саламандрами…
- Да… Я, можно сказать, король саламандр…
Андрей Алексеевич расхохотался, и теперь в его смехе появились истерические нотки.
- Король саламандр, ты сказал? Похоже, у саламандр два короля…
- Что ты хочешь сказать? – нахмурился гость.
- Так, ничего… Что ж, ты потерял интерес к Саламанову?
- Не то чтобы… - все ближе подобрались друг к другу брови генетика. – Но Дубинин ничего конкретного мне так и не сказал, ссылаясь на пресловутую врачебную этику. Кроме того, что к парню вряд ли вернется рассудок. Так что теперь, чтобы увидеть контраст, достаточно наблюдения за одним из близнецов.
- Кто же будет за ним и другими твоими жертвами во имя науки теперь наблюдать?
 - Вот об этом я и хотел поговорить с вами, коллега…
- То есть Вы. Предлагаете. Мне. Продолжить. Ваше. Дело???
Раскрытый зонт, как пиратский корабль по волнам, понесся вниз по порожкам, а следом за ним полетела и шляпа Никифорова.
- Ты – преступник! – обличил Элифанов. – Преступник, такой же, как Федор, но более изощренный, а он всего лишь твой сообщник.
- Я – ученый, - возразил генетик.
- Катись к своим саламандрам, пока я не…
- Давай! Звони в полицию! Скажи им, что молекулярный путь ERK (extracellular signal-regulated kinase) – это и есть путь к бессмертию. Расскажи им о близнецах и бессмертии. Пусть снова упекут тебя в психушку. А я… Мне ничего не будет потому что весь мир в моих ладонях. И если я захочу, я сотворю новый мир. Потому что я, - Никифоров поднял вверх указательный палец, - непобедим и всесилен.
- Катись ты! – в сердцах плюнул профессор.
- Можешь быть спокоен на этот счет, - блеснул тот глазами. - Мои красавицы давно уже ждут меня в Канаде. Каждой клеточкой кожи…


                25
Как ни крути, возвращаться в больницу приятно только в качестве выздоровевшего пациента.
Элифанову уже с трудом верилось, что какой-то, пусть даже совсем небольшой отрезок своей жизни он провел в психиатрической больнице на лечении. Сквозь полупрозрачный пакет в руках профессора просвечивали апельсины и виноград, еще какие-то фрукты.
Бывший пациент улыбался. Весна создавала в его душе еще больший контраст между прошлым и настоящим.
Андрей Алексеевич уверенно прошел в кабинет главврача.
- Есть какие-то изменения? – спросил с порога.
- Все то же самое… - вздохнул Дубинин, сразу поняв, о ком речь. – Как ни жестоко звучит, так даже лучше для него. Там он король придуманного им мира, а здесь ему светит … - врач сложил средние и указательные пальцы обеих рук в красноречивую решетку.
- Предумышленное убийство, - вздохнул профессор, вышел из кабинеты и направился в сторону стационара.
Андрей Анатольевич осторожно открыл дверь в палату. Молодой человек в больничной пижаме поприветствовал вошедшего легким кивком головы и тут же отвернулся:
- Ты не наш.
Андрей Алексеевич молчал.
- Не наш – это значит, что в тебе нет гена саламандры, - ответил на незаданный вопрос больной. – Он есть только у избранных, и все они подчиняются мне. Потому что, - молодой человек перешел на шепот, - я король саламандр, но они, -сверкнул глазами в сторону, вероятно, имея в виду санитаров, -… они не любят саламандр,  потому что у них самих нет гена бессмертия. Видишь, сколько нас? Мы уже владеем миром, но не все пока об этом знают…   


                26
Новая жизнь начинается с перемен. Их воплощением на данный момент был стильный кривляка-стилист с филировочными ножницами в руках.
Стилист отступил на два шага назад, как художник перед будущей картиной. Да, это было предвкушение шедевра…
Черты лица сливаются в гармонию легких неправильностей и кажутся правильными, так что даже не возникает желания рассматривать их по отдельности. Разве что большие светло-синие глаза. Взгляд немного беззащитный, но в глубине его таится внутренняя сила, пожалуй, не вполне осознаваемая еще и самой синеглазкой.
- Что желает прелестное создание? – прищурился стилист в душноватом облаке салонных ароматов.
- Прелестное создание желает перевоплотиться в экстравагантную и решительную особу.
- Что ж, вы на правильном пути. Любое перевоплощение начинается с правильно подобранной прически, - наконец-то пробил час дерзкого малинового оттенка для волос, словно специально созданного для этого беззащитного на первый взгляд очаровательного лица, которому очень пойдет геометрическая стрижка… - И как же зовут экстравагантную и решительную особу?
- Инга… Инга Иволгина…

P.S.

Год спустя

Кошки… Их было так много… Целое царство разномастных пушистиков.
Глядя на них, Андрей Алексеевич почему-то чуть виновато улыбался.
- Вот, Руслан мой, когда уходил от меня, дали ему-таки квартиру, оставил после себя Кисулю. Я так и зову ее до сих пор — Кисуля. А эта, рыжая, Златовласка. Белая с черным — Голубоглазка. Кого у меня тут только нет! Вы проходите. Опять вас не узнал… Нет, все-таки со светлыми волосами было лучше… Опять забыл, как вас зовут… Инна?
- Инга…
- У меня, Инга, сейчас одно в голове. Куда бы пристроить моих кошаков. Десять штук окотили! Девять штук разошлись, как горячие пирожки. В газете объявление давали, одного аж на Кубань увезли. На птичьем рынке дал одной продавщице пятьсот рублей, чтобы заодно со своими котятами и моих продала. Так, узнавал потом, моих раньше всех разобрали. Один остался, сынок Златовласки. Большой уже.  Не поднялась рука утопить, как советовал мой друг, поэт, хотите подарю его книжку?..
- Нет, нет, - испугалась девушка. «Сиреневые дали» - у меня уже есть.
- Нет, новая уже. «Золотистый клен».
- Нет, лучше котенка…
Услышав заветное «котенка», Элифанов вмиг забыл о кленах и стихах.
- Последний остался, - радовался он. – Смотрите, какой пушистый… Самый красивый из всех, а никто не взял, вот он и грустный…
- Будет веселый, - пообещала гостья. – Назову его Сомс.
- Хорошее имя. Ему идет, - одобрил Элифанов. – Сомс и есть…


PPS:
С недавних пор Элифанов каждый раз, когда брал в руки зонт, думал о Лондоне. И улыбался тому, что снова думает о Лондоне.
Иногда профессору даже казалось, что он научился предсказывать дождь не хуже, а, может быть, даже лучше синоптиков. Будто Ангел Дождя, увидев сверху зонт в руке Элифанова, собирал тучи над его головой, и где-то люди без зонтов могли спокойно гулять под безоблачным или в легких перьях небом.
И в этот раз, когда Элифанов шел из супермаркета с пакетом фруктов для Короля Саламандр к остановке, капли дождя сначала осторожно, потом смелее оставляли на профессоре веселый крап.
Элифанов хотел было раскрыть уже свой зонт, но увидел похожего на Санта Клауса нищего на обочине тротуара…
Размякла шляпа, а в ней размокли несколько купюр.
Элифанов хотел было добавить к ним еще одну, но подумал, что, пожалуй, она тоже размокнет, и выгреб мелочь из кармана.
- Спасибо, друг, - ответил нищий.
Слова, как две сверкающие планеты, закатились в ячейки души, и Элифанов достал из кармана и купюру. Больше ничего не оставалось, даже не проезд. Ничего, дойдет пешком. Элифанову были не нужны деньги. И нищему были не нужны деньги. Тогда зачем он их просит?
Нищий улыбнулся. Ему почему-то нравилось сидеть под дождем без зонта. Элифанов раскрыл зонт. Сел рядом с нищим на мокрую траву. В этом было немного безумия, а может, святого юродства.
- Спасибо, брат, - уступил ему нищий деревянную подставку для ног, служившую ему стулом. Дождь моросил все сильнее...