К. Н. Батюшков и провинциальное пространство в вос

К.Н. Батюшков и провинциальное пространство
в восприятии М.И. Цветаевой

Сближение имён К.Н. Батюшкова и М.И. Цветаевой, на первый взгляд, представляется не противоестественным, но вторичным и довольно случайным, мало что проясняющим в творчестве и судьбах  двух поэтов. Тем не менее, посылы к такому сближению возникли в диалоге Соломона Волкова и Иосифа Бродского при обсуждении вопроса о значимости и привлекательности русских поэтических «фигур второго ряда» в XIX веке. Своё отношение к Батюшкову Бродский чётко заявил следующими определениями и рекомендациями: «был патриотом ничуть не меньшим, чем Тютчев»  [1 ,с. 62]; «колоссально недооценён: ни в своё время, ни нынче» [1 ,с. 62] (диалог относится к периоду 1980¬ ¬–1990 гг.), «советую Вам перечитать Батюшкова» [1 ,с. 63], а собеседник, подхватывая тему,  вспомнил и о том, что у него, Соломона Волкова, интерес к Батюшкову возник после чтения цветаевского стихотворения «Я берег покидал туманный Альбиона…»
Упомянутое Соломоном Волковым стихотворение, безусловно, привлекало внимание специалистов, занимающихся изучением поэзии Батюшкова: самый развёрнутый комментарий к данному произведению дала А. Сергеева-Клятис  в статье «М.Цветаева и К. Батюшков. К вопросу о творческом диалоге» [2]. Но на ряд не оговорённых историко-литературных фактов, доказывающих, что мысль о поэте XIX века  сопутствовала Цветаевой и в других биографических, творческих ситуациях, влияя на её представление о русской провинции, о жизненном  пространстве поэта, стоит обратить внимание.
Цветаева, действительно, лишь единственный раз использовала строку Батюшкова в качестве эпиграфа к своему лирическому произведению. Однако этот единственный раз  подчёркнут, выделен в её творческой судьбе следующими обстоятельствами. Стихотворение «Я берег покидал туманный Альбиона», написанное 30 октября 1918г., не только впервые в творчестве Цветаевой предварено литературной цитатой из классического текста, но и начинается с такой цитаты. Подобный вариант использования чужой поэтической строки и создания собственного сюжета на основе реакции на эту строку возникнет ещё раз только в самом последнем стихотворении Цветаевой «Всё повторяю первый стих…» (6 марта 1941г.), построенном  на споре с «исправленной» строкой  Арсения Тарковского «Стол накрыт на шестерых» (У Цветаевой: «Я стол накрыл на шестерых»[II, c.369 ] ).  С Батюшковым Цветаева не спорит, а как будто подчиняет его текст своему поэтическому влечению: усиливает романтическую линию сюжета, трагические интонации, интерпретирует  мотивы стихотворения «Тень друга» через байронический и одновременно собственный биографический контекст. Возможно, осознанная самим автором вольность такой интерпретации и стала одной из причин, не позволивших Цветаевой включить это своё произведение во вторую часть книги «Вёрсты». 
Справедливо отмеченная А. Сергеевой-Клятис многослойность цветаевского  текста «Я берег покидал туманный Альбиона…» вызвана апеллированием к целому ряду имён (Байрон, Чайльд-Гарольд, Пушкин, Одиссей, Сергей и Пётр Эфроны). Однако, рассматривая данное произведение с учётом литературной самоидентификации автора, следует обратить внимание на строку: «Вот школа для тебя, о ненавистник школ!»(I,435) – ни с одним из перечисленных выше героев, литературных или реальных, эта строка не соотносится. Мотивированность такого определения вполне могла быть связана с представлением и о самом Батюшкове.  Цветаевой, к 1918г. уже неоднократно заявлявшей о несогласии с манифестированными поэтическими течениями и объединениями, этот поэт мог быть дорог именно своей одинокой судьбой, отрешённостью от литературной общественности.
То, что эта судьба была ей известна, подтверждается созданными в эмиграции статьёй «Поэт и время» (1932г.) и «Повестью о Сонечке»(1937г.), где имя Батюшкова соотнесено уже со строчками из стихотворения «Нет, не луна, а светлый циферблат» (1912г.) Осипа Мандельштама:
Который час? – его спросили здесь,
А он ответил любопытным: «Вечность»[IV,c.306].
Мандельштам несколько изменил фразу из дневника Дитриха, врача Батюшкова: «Он решительно не мог переваривать вопроса о времени. «Что такое часы? – обыкновенно спрашивал он и при этом прибавлял: – Вечность!»
Из обстоятельств жизни родившегося в Вологде и завершившего в этом городе свое земное существование поэта автор «Повести о Сонечке» акцентирует внимание на сумасшествии Батюшкова и вкладывает в уста собеседницы-героини следующие слова: «Глупо у поэта спрашивать время. Без-дарно. Потому он и сошёл с ума – от таких глупых вопросов. <…> И опозорились, потому что это ответ – гения, чистого духа» [IV, c.306].
В условиях эмиграции, таким образом, именно Батюшкова Цветаева берёт в союзники, обосновывая право поэта «выпадать» из своей эпохи, из времени, не отзываться на злобу дня. Вот почему в статье «Поэт и время» упоминание о Батюшкове предваряется размышлением, имеющим большое значение для самоопределения Цветаевой: «Всякий поэт по существу эмигрант, даже в России. Эмигрант Царства Небесного и земного рая природы. На поэте – на всех людях искусства – но на поэте больше всего – особая печать неуюта, по которой даже в его собственном доме – узнаешь поэта»[V, 335].
В таких цветаевских суждениях о Батюшкове можно усмотреть и спор с 4-й строкой названного выше мандельштамовского стихотворения: «И Батюшкова мне противна спесь…» [4, с.69]. Данную строку Цветаева, на наш взгляд, сознательно игнорирует (не цитирует), заявляя о своей эстетической и этической позиции и подтверждая концовку «Истории одного посвящения» (1931г.) –  своё итоговое самоопределение в заключительной главке «Защита бывшего»: «я не выхожу из рождённого состояния поэта – защитника» [IV,с.158].
Лирическое переживание Мандельштама настаивает на вещественном, предметном и конкретном значении мира для поэта. Согласно же цветаевской мысли, спесив, глуп и далёк от поэтического мироощущения как раз тот, кто вырывает поэта из Вечности временным вопросом: «Который час?» Думается, что в контексте её реакции на текст Мандельштама ещё до эмиграции уместно рассматривать и стихотворение «Не думаю, не жалуюсь, не спорю…», написанное в 1913г., особенно строку: «Живу, не видя дня, позабывая число и век …»[ I, c. 213].
И в 1918г., когда создаётся стихотворение «Я берег покидал туманный Альбиона…»,  Цветаевой, безусловно, уже дороги в Батюшкове такие качества, как: способность жить в своём мире, отгороженном от быта и общественных проблем, умение полностью погружаться сознанием в искусство, в иные культурные пространства и эпохи. Создавая лирические стихотворения, в которых оживала Древняя Русь («Вёрсты»), увлекаясь итальянскими и французскими авантюристами XVIII века (цикл «Романтика»), работая над поэмами-сказками («Царь-Девица», «Молодец»), Цветаева шла тем же путем. Подобно Батюшкову, пренебрёгшему  чиновничьей карьерой, в революционные годы она ощутила свою невозможность служить («Мои службы»).
Пропавший навсегда в провинциальном городе Батюшков мог привлечь внимание Цветаевой ещё и потому, что в её личной судьбе к 1918 году уже появился опыт недолгого проживания в г. Александрове, а в судьбе поэтической уже возник текст стихотворения «Я бы хотела жить с Вами в маленьком городе…» (1916г.).
Смысловое сближение  этих двух разных произведений происходит за счёт пространственных образов, создающих представление о неярком и привычном пространстве: «вечные сумерки», «вечные колокола» (текст 1916 г.), тусклые воды, «тусклый небосвод, знакомый наизусть» (текст 1918г.). Но именно в таком  пространстве предполагается осуществление  желанной или неизбежной судьбы.
 И знакомый Александров, где происходило общение с Мандельштамом и читались  стихи Блока, Ахматовой, и неизвестная, но угадываемая через Батюшкова Вологда соединялись в представлении Цветаевой в мечту о небольшом городе, которой был бы идеален для творческой личности, избегающей громкой известности, шума времени и суеты. Эта мечта во многом обусловила и начальные строки произведения  «Поэма заставы» (1923г.):
А покамест пустыня славы
Не засыплет мои уста,
Буду петь мосты и заставы,
Буду петь простые места.   [II, c.187]
Поэтическое движение Цветаевой к образу провинциального пространства  не однажды, как видим, соотносилось с мыслью о Батюшкове – и   шире – с мыслью о судьбе любого поэта. В этом образе  проступают и черты города, похожего на Вологду.

Список литературы
1. Волков С. Диалоги С Иосифом Бродским. – М., 2012.
2. Сергеева-Клятис А.  М.Цветаева и К. Батюшков. К вопросу о творческом диалоге // Литература. – 2002. – №39.
3. Цветаева М. Собрание сочинений : в 7 т. – М., 1994-1997.  – Т. 2. Далее в тексте статьи  ссылки на этот издание содержат лишь указание соответствующего тома и страницы.
4. Мандельштам О. «Сохрани мою речь…»: Лирика разных лет. Избранная проза. – М., 1994.