Габор

– Хреново, Джон! Ужасно… я в безнадёге. Думал, оторвусь и оживу как-то, нет.
– Брось ты, довольно скулить. Отличная погода, ребята ждут с шашлыком, чего не хватает?
– Не хочу никакого шашлыка. Ничего не хочу.
– Прости, Габор, промёрз, как собака, – Джон толкнул плечом Габора, давая понять, что хочет уйти и протянул сигареты.
– Ты тут не задерживайся, а то из-под снега откапывать придётся.
Он усмехнулся и, слегка раскачиваясь и сутулясь, быстро пошёл к костру. Когда Джон не знал что ответить, его тело, будто стряхивало с себя проблему, поднимая плечи кверху и немного наклоняясь вперед.
           Габор заметил это давно. Да почти сразу, как они познакомились в колхозе, на первом курсе универа. Тогда Лёшка Леньков был толстым тюфяком, ботаном лохматым, над которым не подсмеивался только ленивый, а Генка Габорников – признанный спортсмен, взял и заступился, надавал одному задире. Не любил он, когда травили толпой, да тем более безобидного толстяка… не по-мужски это было как-то, вот и надоело смотреть со стороны, не выдержал, вмешался. Ничего личного. Лёшка был удивлён, что вдруг объявился заступник, поблагодарил. Генка в ответ протянул руку, запачканную кровавыми соплями:
– Генка Габорников, с технического.
– Леньков Алексей, с юрфака.
– Это ты на гитаре играешь за бараком? – вытирая нос, из которого медленно стекала красная струйка, спросил Генка.
– Я.
– Слышал. Нормально. Под Битлов косишь?
– Леннон мой кумир.
– Тогда будешь Джоном, тем более у тебя фамилия подходящая.
Лёшка без возражений принял кличку и перепачканные кровью, они ударили по рукам.
– А тебе Габор подходит, тем более у тебя фамилия подходящая.
Они толкнули друг друга плечами.
Прошло много времени с тех пор. Жизнь побросала, обтесала обоих, и помогла понять, что дружба всегда остается дружбой, чтобы не случилось, особенно когда завязалась в молодости. С годами уже появляются не друзья, а приятели. Их приносит ветром, а при смене климата уносит в неизвестном направлении. У одного – выгода и расчёт. Другой – садится на плечи, и катается всласть, пока не сбросишь его. А третий приходит обмануть и слиться. Четвертый… Да что говорить! Габор стал видеть их насквозь, особенно после того, как обжёгся несколько раз и Джон вытаскивал, по-дружески, не упрекая и не проповедуя мораль.
Габор потащился на эту охоту только ради того, чтобы открыться Джону один на один, наконец-то признаться почему так косяком всё пошло и отчего собаки воют на душе, но не нашёл в себе сил. Уже несколько раз возникал стремительный порыв, но что-то внутри резко гасило его, пока подбирались нужные слова – кто-нибудь обязательно влезал в разговор, а когда можно было – слова не подбирались.  Габор забеспокоился. Странное ощущение, неприятное и унизительное, особенно когда чувствуешь себя виноватым перед другом. И не только чувствуешь, а так оно и есть.
Оставаться вдали от компании было неразумным, обижать всех никак нельзя. Будь на его месте кто-то другой, он бы сразу обиделся и посчитал это неуважением. Реально.
Габор снял с плеча ружьё, прицелился в шишку на вершине ели и выстрелил. Шишка упала и тут же запуталась в снежных лапах дерева, снег густо посыпался от колебаний ветки,  а через несколько секунд всё успокоилось, как  небывало. Серая пушистая белка ловко соскочила с раненого дерева и, перепрыгивая с ветки на ветку, мгновенно скрылась из вида. Легче на душе не стало.
– Ты чего стреляешь, злодей? – донёсся до Габора голос Владика. – Лучше иди сюда, всё готово!
Тот держал в руках шампура с жареным мясом и направлялся к машине, возле которой соорудили столик.
– Ребят, предлагаю выпить за наш прекрасный отдых. «Охота не убивать зверей, а охота побыть с друзьями на природе, вот для того и охота, чтоб всегда было охота», – нарочито громко произнёс тост Владик.
Все засуетились. Стали есть, протягивая друг другу хлеб, помидоры, мясо, зелень… Габор жевал мясо, не чувствуя ни вкуса, ни аромата.
– Ты не заболел, брат? – спросил Паша, – впервые вижу тебя таким вялым и безразличным.
Габор молчал.
– Оставьте человека в покое… неужели не видите, что влюбился,– Светка, подружка Владика, деликатно обкусывала шашлычную палочку и искоса поглядывала на Габора.
– Он всегда влюблен, Светочка. В свою работу! Ибо женщине положено знать, что работа для мужчины – первое дело, – отозвался Паша, тяжело пережевывая жёсткое мясо. – А вот это не мясо… это рога горного козла.
– И у меня жилистый кусок, – подхватил тему Джон, чем отвёл внимание от Габора, который понуро стоял с видом провинившегося школьника.
– Влад, чё с мясом? Где ты брал это железо? Неужели газель  отстрелил по пути? – спросил Паша.
– Да идите вы… в следующий раз сами покупайте. Собираешь вас тут, хочешь хорошо сделать, а вы то с кислыми рожами, то мясо им не то, то им не то…
– Не рожами, а лицами, дорогой!
– Во-во Светочка, разъясни товарищу... А то он только и знает, как деньги добывать в большом количестве, а грамоте не выучен, – засмеялся Паша и толкнул Влада спиной, – а может даже, в музей своди, чтоб умел отличать портреты на деньгах от портретов великих мастеров
Влад умиленно посмотрел на Пашу, закусывая петрушкой.
Света знала, что её недолюбливают в этой компании, но не могла она позволить «дорогому» ехать на охоту без себя. Она не выносила, когда он развлекался без неё, да тем более с этими... Ведь если он с ней, то должен быть постоянно рядом, чтобы она не ломала себе голову вопросами – изменяет или нет? Да и кто его знает, что они будут за спиной говорить, какие козни строить?
Она недовольно повела бровью и, протягивая помидор Владу, добавила:
– Мясо покупали в «Супер-Сиве», так что претензии туда.
Владик одарил Пашу таким взглядом, что тот уже был не рад, что затеял разговор.
Повисла тишина. Негромкая музыка, доносящаяся из салона автомобиля Джона, хоть как-то спасала ситуацию.
– Да, Джонни, надо было взять Янку, чтобы девочки развлекались вдвоем, пока мы по кустам за зайцами… и шашлык был бы мягче.
– Она к свадьбе готовится, – неловко отреагировал Джон, словно стеснялся такого события. Паша поперхнулся, а Габор замер, будто зверёк в норке, предчувствуя хищника.
– К какой свадьбе? – выдавил из себя он.
– К нашей. Мы хотели позже объявить, я типа проболтался… блин, вы только Янке не спалите меня, а?
Света налила воды в стакан и протянула Паше, когда тот закашлялся.
– Вот, Пашенька, для чего девушка  ездит на охоту, чтобы не дать некоторым особям  умереть от переизбытка чувств, – съязвила она.
– Светик, ты прелесть! – обнял её Владик. – Так вам и надо, а то собрались холостяки махровые и завидуете нормальным парням, правильно я говорю, Джонни?
Джон кивнул и глотнул виски.
– Смиренно поднимаю руки вверх, как неопытное холостяцкое чудовище, – заявил Паша, понимая, что надо прекратить цеплять Светку. В конце концов – она подруга лучшего друга, придется с этим смириться, как ни крути.
Габор растерялся. Они переглянулись с Джоном. Он собрался сказать, что…
– О, теперь нормальный кусочек попался, – перебил Паша, – замочен вкусно, а травка особенная какая, Светик – ты кулинар? Не иначе как ты вмешалась волшебными ручками…
У Светы появилась долгожданная улыбка: – Вот лис!
«Пашка психолог, ни дать ни взять, – подумал Влад, – надо бы научиться этому ходу».
Разговор быстро пошёл о рецептах замочки шашлыка, съеденного в детстве на пикнике с родителями возле речки; о погоде, которая вечно подводит и лишь иногда бывает самое то, и о том, как прекрасна жизнь, когда тебе всего хватает. Реально, прекрасна же?
………………………………………………
– Зачем ты пришёл, Гааабор?
– Не называй меня так протяжно, ты же знаешь, не люблю так.
– Где Джонни?
– С полицией общается, нужным людям звонит… выпил немного, пока нас развозил по домам, его и тормознули. Просил зайти, предупредить тебя, что может не скоро домой… пока всё порешает.
– Ты значит вместо посла…
Она подошла к нему совсем близко, потянулась, как бы невзначай зевнула и прикоснулась к воротнику куртки.
– Раздевайся, раз пришел. Ты же так просто не уйдёшь…
Он покорно, совсем по-детски стянул куртку и повесил в шкаф. В зеркальной дверце он увидел отражение той, которая будоражила его уже несколько месяцев. Она весьма манерно села на диван, обняла на груди разноцветную  подушку и прилегла. Её кимоно случайно распахнулось, красивые коленки соблазнительно показались из-под розового атласного полотна и, Габор кинулся к её ногам, как голодный пес к миске с едой, крепко сжал их и почти заскулил.
– Не подходи ко мне, может Джон нагрянуть...
– Плевать.
Он стал целовать ноги, самозабвенно, не успевая дышать, не оставляя свободного от поцелуя места.
– Отойди, Габор, мне щекотно и больно, – она шлёпнула его ладонью.
– Зачем ты это делаешь со мной?
– Что?
– Зачем ты изводишь меня и мучаешь? Зачем унижаешь?
– Я?
Она наклонилась к нему, провела рукой по щеке, затем мягко сползла на ковёр.
– Ты устал мальчик, просто устал. Сейчас ты немного отдохнёшь и уйдёшь отсюда, пока нас не застукали.
Она прижала его голову так, что он упёрся в ароматную шёлковую кожу. Волна возбуждения прокатилась по телу и застряла внизу, наполняя низ живота приятным теплом.
– Янка, я умираю, спаси меня, – прошептал он, – ты сводишь меня с ума, я больше не могу так…
Она молчала.
– Зачем ты выходишь за него замуж? Зачем? Он не подходит тебе, уйди от него! Ты же моя! Со мной…
– Сошёл с ума совсем! – она резко оттолкнула Габора, встала, села в кресло, сильно потирая виски, – у меня сейчас лопнет голова, где я простыла?
– Зачем ты это делаешь? Ты же знаешь, что я бешусь от ревности! А ты… как нарочно ковыряешь мою рану, провоцируешь меня. Делаешь из меня животное! Тебе приятно видеть, как я вою на луну?
– Пошел вон, Габор, ты всегда хамишь, когда не получаешь своего. Я устала от дотошного домогания.
– Не могу видеть вас рядом, всё это… Я многим обязан Джону и он обязан мне не меньше… но ты! Откуда ты взялась? Зачем ты вклинилась в нас? Это какой-то кошмар, который жжёт…
– Послушай, ты славный мужик, ты можешь найти себе кого угодно, с такими-то деньжищами.
– Замолчи. Не переводи на деньги. Деньги! Неужели только деньги…
– Нет, не только деньги… Хочешь правду?
– Хочу!
– Ты слишком примитивен и груб. Джон умеет обращаться с женщиной, ты – никогда. От тебя бабы шарахаются. Знаешь, мне было интересно, насколько я способна приручить зверя… Даже поспорила со Светкой, что потрачу на тебя месяц… Ты сдался быстрее, хотя прекрасно знал, что я с Джоном! И совесть тебя не мучила, Габорников! Ты наслаждался запретными плодами из чужого сада, а теперь у тебя жжёт… Вали отсюда, я замуж выхожу.
Габор побледнел. В горле запершило. Он приблизился в плотную к Яне.
– Ты хочешь сказать, что все знают? Джон в курсе? Значит… меня отправил сюда специально…
Он стиснул зубы, в груди застучало сердце. Габор сжал кулаки и упёрся стеклянным взглядом в женщину.
– Я реально убью тебя когда-нибудь!
– А зачем ждать, убивай сейчас. Мне всё равно! Может и лучше, если ты прекратишь эту головную боль…
Она вытянула шею вперёд, откинула голову на спинку кресла, покорно опустила руки, изображая невинную жертву… и полы кимоно распахнулись.
– Как ты красива, стерва.
Он опустился на колени.
– Будешь душить этим или выстрелишь в голову? – сказала она, протягивая  поясок от кимоно, и намеренно часто дыша.
– Играешь…
– От мужчины не убежать, ему лучше подчиниться, так безопаснее… иди ко мне.
– Что ты со мной делаешь… я сволочь…
. . . . .

Думаешь, я тогда съехал с катушек? Я тоже поначалу так думал, даже обратился к врачам. Но они знаешь как, эти врачи: проверили давление, кровь на анализ, по коленям постучали и отпустили. Нормальный я, у меня только в груди болело, не унималось никак, словно металось что-то тяжёлое по грудной клетке, прижимало-отпускало-покачивалось, как в игрушке неваляшке. А потом один умный специалист, по психам специализируется, посоветовал письмо написать, как будто бы себе в детство. Ну, типа душу излить пацану за то как жил взрослый дядька, хотя где та душа – никто не знает, доктор, кстати, тоже…
Примитивно, я фыркнул, сказал, что забыл когда в последний раз ручку держал в руках, соврал конечно, потому как смутил он меня тогда очень. Это надо быть  полным придурком, чтоб самому себе писать и душу изливать в пустой комнате. А когда попробовал, попёрло реально. Не остановить. Ночь писал, прикинь. Сначала вроде по строчке получалось, а потом рука немела пару раз, а я писал, пока ручка не закончилась.
Думаю, если придурком стал, так хоть никто не видит и то хорошо, что злость выйдет на бумагу, не заденет никого живого. Уж что-что, а дров наломать я был мастак. Запутался тогда крепко. Чем больше пытался выбраться, тем больше влипал в дерьмо. Решил, что раздвоюсь на время, беды большой же не случится, доктор разрешил – окей, напишу всё как есть себе в прошлое, тому Генке Габорникову, который на велике гонял по двору и в футбол до темноты…
Правда в детстве стихи писать пробовал, когда в Таньку влюбился, ночами спать не мог… а тут не стихи пошли, а прямо повесть о настоящем человеке, живом и чувствующем, сечёшь, о чём я?
Помню даже, как начал, типа: «Ну что, привет братанчик Генка, это Габор. Как ты там? Узнаёшь меня? Я сейчас по уши увяз, так что ты прости, если там пару слов матерных выкину, не осуждай. Оно знаешь, как жизнь запутана, только нос высунешь, как сосулька по нему – хрясь!»
В общем, по-дурацки конечно, но искренне, как доктор говорил, без всяких так ах и ох, всё как есть, на духу как. Будто бы кран с водой открыли после долгого отключения, а она как рванула – одним воздухом сначала, а потом грязная, ржавая, фырчит во все стороны и напор немереный такой, как из фонтана бьёт.
Утром спать вырубило. Хуже чем вагоны по ночам разгружать – слабость страшная, почти сутки не просыпался. Хотел сохранить тетрадку эту, но после решил разорвать, чтоб соблазна не было читать - ни у меня ни у кого-нибудь ещё.
Через пару недель после встречи с Янкой уехал я на край света. Мне тогда любая дорога казалась этим краем… Походил по врачам, задыхался, думал конец. Таблетки, что выписали от нервов, покупать не стал, сам боролся.  Письмо реально помогло, ясность какая-то пришла.
Фирму оформил на партнёра надёжного, не на Джона конечно. Он может и знал всё про нас, но не обмолвился, ни разу, а мне от этого ещё противнее, знаешь? Не виделись мы после того, всё по телефону разговаривали… Отдал распоряжения, подписал килограмм бумаг, чтоб без меня правили, а мне только счет пополняли, и уехал в Европу, пока виза была. Без денег не двинешься никуда, это только в кино непонятно за что билет куплен. А в жизни они дают большую свободу, кто бы что ни болтал. Помотался по загранице автостопом, ради прикола… Всякого повидал.
Был момент – поголодать пришлось и милостыню просить, но это так, случайно получилось, не хочу вспоминать. Обкурился я тогда конкретно в Амстердаме с англичанами. Виза закончилась, вернулся домой, узнал, что поженились Янка с Джоном... Только я как узнал, снова в груди тоска зашевелилась, не забылось ничего.
Потом отдал Паше ключи от квартиры, от машины, собрал рюкзак и сел на самолёт до Дели. Уж больно много говорят о том, что прежним оттуда  никто не возвращается, кино снимают про это, книжки пишут. Дурь, пиар-ход про страну бедную и грязную с гуляющими по улицам коровами. Решил проверить, тем более что мне было всё равно куда, перезагрузка нужна была полная.
Приехал, шарахался поначалу, брезговал всем, а потом присмотрелся – понравилось, похудел очень, волосами оброс. Чуть не издох от инфекции, но кто-то вылечил… Словно в тумане жил. Меня передавали как бревно из рук в руки и галдели над ухом на своём хинди. Ни телефона у меня, ни номеров посольства, рюкзак с документами спёрли где-то. А, думаю, хрен с ним, Бог не выдаст – свинья не съест, поплыву как полено по реке жизни, авось к какому-нибудь берегу и пристану.
Оказался в Варанаси, медитировал с бомжами местными, такого навидался… Пешком пошёл с ними в деревню какую-то, шли недели три наверное, там они меня с местным Гуру познакомили. Он увидел меня, обрадовался как ребёнок, заулыбался открыто очень:
– Ты пришёл, я ждал тебя, у меня для тебя послание есть.
И прикинь, достаёт из шкафа гитару, протягивает и говорит:
– Твоя! Только не потеряй, а то всю жизнь потеряешь, после уже никогда не найдёшь. За этим приехал в мою страну? Любишь её?
Я ему: – Да я из любопытства приехал, я свою страну люблю, а здесь так, посмотреть только и раны подлечить.
А он: – Знаю, знаю. Любишь её! Это пройдёт, когда себя найдёшь. Раны сами затянутся. Дорогу увидишь, когда домой пойдёшь.
Я переводчику, парень из Москвы, лысый такой рядом с ним постоянно, на всех языках говорит, умелец, так вот я ему говорю:  – О чём он? Это что ещё за подарки такие, на кой мне гитара, я на первом курсе держал в последний раз, три аккорда знаю от Джона, какой из меня игрок?
А он мне: – Не спорь. Мастер знает, что говорит. Иди и выполняй, а то всё потеряешь.
Ну, блин, если бы меня тогда кто видел! Как помоями из-за угла, на кой мне такие пророчества? Что я буду с гитарой делать, коровам играть?
Вышел на дорогу за деревней, сел под дерево и стал вспоминать, как и куда пальцы класть. Гитара пошарканная вся, как старый забор, но играла чисто.  Раз, два, три… раз, два, три… Обезьяна подбежала маленькая, я смотрю на неё и говорю:
– Сиди, мартышка, слушай, ваш Гуру приказал, а если ты за бананом, так мне самому надо.
А она села спокойно так, будто и вправду слушать пришла. Я ей – брям, брям…брям, брям… Зритель есть, гитара есть, надо вспомнить только что к чему. Пальцы вроде сами пошли по грифу и насвистывать я стал из Битлов что-то, а мартышка сидит, словно усыпили. Реально, чуть не разорвало от смеха. Послушная обезьяна в живой природе – это так же нереально, как коровье мясо на столе добропорядочного индуса.
Прорвало меня. Музыка в плен взяла и водила по своим казематам, не давая уснуть. Наваждение просто. Ни одной мысли в голове, только лишь – ещё и ещё, а вот так попробую, а если так. Уже в городе встретил Девдана, музыканта уличного, присоединился, начал подыгрывать что знаю, тот словил быстро, включил импровизацию, нормально получилось. Куча народа вокруг нас собралась – хлопают, танцуют как безумные, деньги бросают, еду… несколько месяцев играли вместе, жил у него дома как родной. Он многому научил меня, показал ходы разные, всё про манеру твердил, что это как отпечатки пальцев – хоть кто копируй, а ухо сразу услышит, что копия.
Объединяла нас с Девданом музыка, пусть странная, не похожая на остальных, особая я бы сказал. Мы как два ручья соединялись в одну протоку, а потом расходились, чтоб снова соединиться. Никогда не договаривались, что играть будем. Он одно сочинял, я подхватывал, затем наоборот.
Он спросил меня однажды:
– Что твоё имя значит?
– Без понятия. А твоё?
– Подарок Бога.
– Так ты значит, мой подарочек в придачу с гитарой от того Гуру?
Смеялись долго. Благо Девдан ни слова по-русски не понимал, а то бы обиделся на мои комментарии. Особый он был, всё за чистую монету принимал. В общем, я как во сне играл, время стиралось в голове, всё превращалось в одну музыку: и сон, и курево, и утро.
Однажды играем мы спокойно на улице, никого не трогаем, подскакивает к нам мужик в белой рубахе… Я, говорит, ребята, продюсер большой и приехал за вами, потому как в ютубе ролик с вашей музыкой все рейтинги побил.  О, хрень, а!
Кто-то из туристов снял, выложил в сети, а нам теперь жизни нет от этого мужика. Ну что делать? Я тут нелегалом пристроился, стал понимать кое-что, а теперь на весь мир прославили и вроде как в заложники взяли… Про деньги обещанные услышал, что лукавить, снова захотелось мне денег, как раньше было. Деньги это свобода особая, с комфортом свобода. Девдан отказался.
– Иди один. Я своё дело сделал, дальше нам не по пути, – сказал он на прощание и улыбнулся так хорошо, как благословение свыше, я чуть не заплакал. И покидать его жалко, и своим путём идти надо. Что поделаешь? Я не индус, мне другой воздух нужен. Девдан знал это! Сыграли мы с ним тогда крепко, чуть сердце не выскочило от тоски. Напоследок обнялись, ударили по рукам и я ушёл.
За время скитания, в Москве жёстко кинули «надёжные» партнёры, переводы давно прекратились, фирму обанкротили, в ноль меня…Утешался как мог, типа – раз на еду наигрываю, не надо зацикливаться – всё равно моя жизнь под откос пошла, поленом в поток реки, куда река потечёт, кто её знает? К тому же научили меня индусы малым довольствоваться, с кармой мириться, радость от солнечного света получать, от дождя в лицо, от живого существа, что прижимается к тебе ночью и греет шерстью зловонной. Но заноза всё равно осталась. Нельзя так сразу взять и стать другим человеком, даже в Индии.
Понял я, что заниматься надо тем, что получается и счастье приносит, а где тошно тебе, там чужое место, вставай и уходи. Не получается у меня с женщинами, Янка права была, груб я. А вот с музыкой получается. Понимаем друг друга мгновенно: она качает меня на волнах, а я позволяю ей вырываться из души своей.
В общем, уладил продюсер дела в посольстве, приехали в Москву. Потом в Берлин укатили. В Лондоне студии звукозаписи, радио, шоу разные… и поплыл я снова по реке, только уже с шоколадными берегами. Представляют меня, как познавшего жизнь и приехавшего из Индии, якобы просветлившегося и открывшего недра музыкального таланта. Не знаю, может так и есть, да только не просветлился я ни хрена, куда мне с такой рожей, ну с характером таким, я же кроме своего носа ничего не вижу. Однажды Девдан шепнул мне ночью, что я не вижу картину жизни целиком, оттого страдаю, где не следовало бы. А как её увидеть, эту картину – не сказал.
Только в Москве, на гастролях, увидал я картину со всеми деталями: Янка сидела в первом ряду и хлопала… Встретились глазами, я не поверил! Такой взгляд! Вроде проникновенный, а вроде пустой-пустой, наигранный.
Изменилось в ней что-то важное, не тронула она меня, даже намёка в сердце не было. Вау, думаю, вот тебе и картинку увидел целиком: кого любил, за кем страдал? Унижался, как последний… друзей потерял. Ради кого? Я же думал, что красивее этой женщины нет на земле, что только я смогу сделать её счастливой, а она Джона выбрала… как в скафандре ходил, реально, не на то смотрел.
Далеко видать моё полено уплыло от родных берегов прошлой жизни, раз вспоминаю, а не болит ничего! Новая девочка-администратор, хлопотливая такая, всё забываю её имя, записку с огромным букетом принесла… Рассказывать стала, что одна женщина настаивает на личной встрече, что-то важное сообщить хочет. Что зовут её Яной, моя старая хорошая знакомая… на улице мёрзнет, ждёт очень…
– Детка, – отвечаю я ей, – не знаю никакой Яны, не было у меня такой знакомой. Прости, а тебя как зовут?
– Кира, – смутилась она.
А потом вдруг выпрямилась, глаза сузила:
– Если вы не позвоните ей, я разочаруюсь в вас!
Смелая такая, потешная просто, протягивает листик розовый, Янкиными духами, которые сводили меня с ума, надушенный.
Опять ничего не тронуло: запах и запах, таких вокруг миллион.
– Ок! Но с условием, что ты составишь мне компанию, и мы поедим где-нибудь…
– Хорошо! – резко ответила она и стала набирать номер с бумажки, протягивая мне телефон.
Что там ей Янка напела, понятия не имею. Чем девчонку зацепила и на меня натравила? Я отошёл в угол и с кем-то стал разговаривать, а сам искоса поглядывал, как эта маленькая бойко шустрила с монтажными рабочими, по-хозяйски так.
Неужели моё полено прибивает к берегу?  Индусы говорят – коль само случается, значит твоё это, не противься, а прими и радуйся. А если через натуги и преодоления – брось, не бери то, что не для тебя положили. Вот и отключил телефон я на полуслове, как только вопли женские услышал: не моё это, не для меня положили, переболело, Гуру прав был. Хочется на своём берегу полежать, картинку нужную увидеть целиком. Сколько можно по реке плыть?  Новой жизни хочется познать, не совсем же я чурбан? Из любого чурбана фигурку выстрогать можно, главное, чтоб мастер был умелый, и лишнего не отсёк.
А, Габор? Думаешь, есть у нас с тобой шанс?