Рогатый, фокс, кар, бак и мелочь, еще джим и лола

Боюсь, что я не люблю ближних. Люди странные существа. Звери понятны. Люди тоже, но так претворяются, будто думают, что их не распознать. Думают, что скрываются, как страусы, спрятав голову в песок, но все совершенно очевидно. Ладно, когда чужие обнимают за плечико, говорят хорошие слова. Но когда родные, то же самое, то очень печально. Но все по-прежнему. Рожают детей для себя, для себя живут и хотят жить и жить. Зачем? Чтобы продлить свое жалкое существование? Впрочем, хочу рассказать о настоящем, не о банках и кредитах, не об успехе и путешествиях в Египет или Таиланд, не о черной и красной икре и не об игре в любовь. Хочу рассказать о любви и успехе, о путешествиях настоящих.
Я прожил с ней почти полжизни, 25 лет не малый срок. Но все было как у всех. Она хотела так. Потом запечалилась. Ей этого было не надо, но что надо не понимала. В конце концов, она выгнала меня. Я поселился в нашей старой даче в Карелии. Через год я познакомился с одной молодой туристкой.
Два года я прожил с ней, но не нашел ничего, а потерял все. Становилось все хуже. В конце концов, она сказала, что надо было бы расстаться со мной почти сразу. Я, конечно, не ангел, но всё же обидно было. Но, главное, я почувствовал, что она говорит правду, не со зла, а просто правду. Я вышел вон, ничего не взяв. У меня был заказан номер в гостинице на четыре дня, дома было уже невмоготу. Оставалось пережить их здесь. Деньги у меня были, и мой давний знакомый обещал устроить меня лесником, хотя говорил, что работа опасная. Но мне было всё равно, казалось, всё уже позади и завершение близится. Поэтому, чем опаснее, тем лучше. Большую зарплату не обещали, но охота, рыбалка, дары природы, сахар и дрожжи в недалеком магазине. Да что еще нужно. Я не думал, что что-нибудь еще случиться.
- Заведу собаку, будем гулять с ней по лесу, браконьеров ловить - думал я. В общем, всякая глупость лезла в голову.
Вечером я пошел в ресторан, хотя уже принял изрядно. Тошно было на душе и ничего не видно впереди, кроме леса и собаки. Я сел за столик. Народу было мало. Играл какой-то бездарный ансамбль. Я заказал что-то и, конечно, двести водки, пока.
К моему столику подошел приятный молодой человек.
- Не желаете ли отдохнуть? - улыбнулся он.
- Я, вроде, и так отдыхаю.
- Но в одиночестве, - сказал он, - можно присесть?
- Садись, выпьем, - ответил я.
Он сел, и мы выпили немного.
- Одному скучно, тем более в чужом городе.
Я не стал разуверять его, что я и мои родители родились здесь. В гостинице всё же.
- Могу устроить приятную компанию, - он снова улыбнулся.
- Какую?
- Вон за тем столиком девушки сидят, можно любую.
Я хотел было отказаться, но взглянул на девушек. Они все четверо смотрели на меня, расплывшись в улыбках. Но у одной была улыбка грустная какая-то и умоляющая вроде.
- Вот эту, - сказал я.
- Это дорогая только, новенькая девочка.
- Сколько ей?
- Не бойся, ей почти девятнадцать, так что совершеннолетняя.
- Её.
- А на сколько?
- На четыре дня.
- Это восемьдесят.
- Я согласен, - сказал я.
- Но деньги вперед.
- Без проблем, я достал из кармана восемьдесят тысяч. Но девочку сюда.
Он поманил ее пальцем. Она подошла и села за столик обреченно.
- Не печалься, - сказал молодой человек, засунув деньги в карман, - дядя хороший, у него денюжки есть. Может и тебе даст. Отдыхайте, не буду мешать.
Он встал и отошел к столику с девушками.
- Тебя как зовут? – спросил я.
- Сюзанна, - ответила она.
- Ой, брось, какая Сюзанна. Ты, небось, Маша из Рязани.
Тут я увидел, что она готова заплакать.
- Не обижайся, - сказал я, - вы сюда едете за счастьем, а получаете это. Выпьешь?
Она кивнула. Я заказал шампанского.
- Вообще-то меня Соня зовут, - призналась она, - но Вы ошибаетесь, я местная, не из Рязани. У меня иная история.
Я удивился ее говору. Она была совсем не похожа на провинциалку, никакого акцента.
- Не бойся, я не варвар, не обижу, - сказал я, - сразу тебя приметил, ты странная какая-то.
- Я тоже Вас сразу приметила. Но зачем столько заплатили?
- Сам не знаю, захотелось. И потом ты так посмотрела.
- Как?
- Ну, вроде помощи просила. Поверь, я не собирался вас снимать, что называется. Мне не до этого вообще-то нынче. Я с женой разошелся, уезжаю через четыре дня. Куда и сам не знаю, да и зачем? Ты тоже, мне показалось, в беду попала. Вот и заплатил.
Теперь она заплакала тихонько.
- Слушай господин, делай с ней, что хочешь, только не убивай, - шепнул мне тот парень, подойдя к нашему столику, - а то я вижу, ревет уже.
- Не беспокойся, всё будет нормально, - ответил я.
- Ладно, мы пошли тогда, - они вышли из ресторана, посетителей совсем не было.
- Соня, ты бы поела что-нибудь, - сказал я.
- Спасибо, я и, правда, голодная немного, - она выпила шампанского, - нас плохо кормят. А у меня Вы первый. Так девчонок клиенты кормят, конечно. А я новенькая. Да и до этого каша только.
- Ну, так заказывай, что хочешь, - я подозвал официанта и попросил меню.
- Да мне простое что-нибудь, - смутилась Соня, - картошку с курой.
- Так, принесите нам бутерброды с черной икрой, овощной салат, шашлыки и картофель фри, еще лобстеров и два коктейля, один легкий, второй покрепче. На десерт - взбитые сливки, кофе, - деньги у меня были пока.
Соня посмотрела на меня с восторгом. Картошка с курой отменялись. Официант радостно убежал. Через пять минут он поставил перед нами четыре коктейля.
- Я же два заказывал, - удивился я.
- Два за счет заведения, - сказал он, - лобстеры только вы и заказали сегодня. Это премия.
Потом быстро принесли остальное. Соня с удовольствием уплетала всё это.
- А Вас как зовут? – спросила она.
- Матвей, - ответил я.
- Ой, забавно как, Мотя значит, - она улыбнулась, - извините, просто я такая дура.
- Если хочешь, Мотя.
- А куда Вы уезжаете?
- Далеко довольно.
- Куда?
- На Алтай. А ты проститутка?
- Нет, вообще-то, - она покраснела и перестала есть, - я в первый раз, просто так сложилось.
- Если человек не захочет, не сложится.
- Наверное, но сложилось. Давайте не будем об этом сейчас, пожалуйста.
- Хорошо. Но ты ешь и давай на «Ты», а то глупо как-то.
- А как вышло, что Вы…Ой, ты на Алтай?
- Тоже так сложилось.
- Ну, вот видишь, иногда складывается так.
Я удивился ее рассудительности. Действительно, у меня тоже так сложилось.
- Я верю тебе, - сказал я, - но давай поднимемся в мой номер, пусть всё туда принесут. Там уютно и посидим просто.
- Пошли, ты же расплатился.
- Соня, я не о том, просто поздно уже и с тобой как-то хорошо, спокойно. Потом тебе бы поспать немного.
- Да, я ужасно устала, от всего этого, - ответила она, - но я готова на любое. Я уже со всем смирилась.
- Перестань, у тебя вся жизнь впереди.
- Нет, к сожалению, моя жизнь уже далеко и позади.
- Сонечка, пойдем спать, ты выпила лишку.
- Пойдем.
Я провел ее до лифта, и мы поднялись на пятый этаж. Она была пьяненькая.
- Вот, ложись на кровать, - сказал я.
Она глупо улыбнулась и демонстративно разделась.
- Бери, уплачено, - рассмеялась она.
- Сонечка, ложись уже, а то получишь.
- За такие деньги и избить можешь.
- Сонечка, да поспи уже, завтра поговорим, - я поднял ее на руки и положил на кровать, закрыв одеялом, - у нас еще четыре дня.
- Ах, я не подхожу? Не так красива!?
- Замолчи уже и спи, - я шлепнул ее слегка, откинув одеяло - кому говорят.
К моему удивлению она тут же успокоилась и уснула. Через пятнадцать минут к нам в номер привезли наш заказ. Я налил себе водки.

***

Откуда она взялась, я не знал. Что было в ее жизни тоже. Я не знал ничего, но в ней было что-то доброе, домашнее. Она тихо спала на диване, и мне почему-то было приятно смотреть на нее, я и сам не понимал почему. Ничего в ней вроде не было, не писаная красавица. И пара слов, сказанные ей, не говорили о чем-то необычном. Но глаза. Они были печальными, очень печальными и удивительно красивыми. Они светились, как звезды, несчастные звезды, которые готовы погаснуть со дня на день.
- Мотя, - сказала она утром, открыв свои удивительные глаза, - прости, напилась вчера, я сейчас.
- Лежи, отдыхай, - ответил я, - принесу тебе кофе, или ты чай предпочитаешь?
- Мне всё равно, что есть, но я и сама смогу.
- Соня, я знаю, что сможешь, но мне приятно будет, если я.
- Тогда кофе, - улыбнулась она и подперла голову ручкой.
Я прикатил столик с остатками нашего ужина и чашечкой кофе. Она уже сидела, в маечке, прикрывшись снизу одеялом.
- Ты заботливый, - произнесла она, - но я должна тебе.
- Ничего ты не должна! – рассердился я, - ешь лучше, дурочка. Но все же, сколько тебе лет?
Она потупилась.
- Ну!?
- Восемнадцать, - прошептала она, - но скоро девятнадцать будет.
- Когда?
- В январе, - она подняла на меня глаза, - ведь скоро, правда?
- Да, - сказал я, - всего через полгода, если учесть, что сейчас начало июля. И потом на вид тебе и шестнадцати нет.
- Мотя, ой, извините, Матвей, - я правду говорю. Мне нечем доказать, у меня документов нет, не беру с собой.
- Но мы вроде на «Ты» перешли.
- Если вы не против.
- Я не против. Так что же стряслось?
Она прижала палец к губам и показала глазами на свою одежду.
- Ничего, - сказала она, - я просто так хотела.
- Тогда отдохнем с тобой хорошо, крошка, - понял я, - а шмотки твои сейчас постирают, напилась вчера, измазалась вся. Да они тебе и не понадобятся нынче. В трусиках ты мне больше нравишься. Ну-ка встань.
Она изумленно поднялась, отбросив одеяло. Я так же поднес палец к губам.
- Посмотрим на тебя голенькую, - сказал я.
Она совсем выпучилась на меня.
- Давай, давай, - продолжил я, - снимай всё.
- Но…
- Без но! – я покрутил пальцем у виска и показал на ее белье. Потом жестом попросил отдать его мне.
Она, опять покраснела, как рак, но разделась и подала мне трусики и майку. Я осторожно прощупал все и нашел маленький микрофон в лямочке майки. Она стояла в полном недоумении, не зная, кто я друг или враг. Я подошел к ней и показал, опять прижав палец к губам.
- Неплохо, неплохо, - произнес я, - худовата, конечно, и сиськи маловаты, но сойдет. Теперь тащись мыться, а то вся облевалась вчера алкоголичка.
Мы вдвоем вошли в душ, и я включил воду. Соня совсем стеснялась, прикрываясь руками, как могла.
- Сонечка, не стесняйся, - сказал я, - ты красивая, что же случилось? Ты что шпион?
- Ой, Мотя, я совсем пропала, это долгая история. Я не предполагала, что и в белье засунули, но всегда меня находили. А ты сразу догадался, ты умный.
- Хватит мне дифирамбы петь, в чем же дело? Да и нетрудно догадаться. Ведь тебя для раздевания сюда послали, а майку или трусики ты вряд ли в коридоре оставишь.
- Это да. Но, в двух словах. Родители мои умерли два года назад. Я с дедом осталась. Он запил совсем. А тут они.
- Кто?
- Новая жизнь, секта такая. Наобещали всякого. Милые такие женщины. Заговорили, я и купилась. Кормили, поили и жила я у них, с дедом совсем невозможно было. Конечно, полдня молилась, а полдня работала. Они не обижали, но дед живет до сих пор, хотя и пьет беспробудно. Они просили, чтобы квартиру мне отдарил, а ему не до того было. Я поняла теперь, им квартира наша нужна была, но долго кормить меня они не желали. Больше года ждали. Потом отец Михаил позвал меня. Он сказал, что я слишком зажилась тут, толку от меня мало, что я должна отрабатывать. Вот таким образом. Я пыталась убежать на другой день, но меня нашли. Пришлось согласиться. Тут я поняла, что не так просто нашли. Подумала про микрофон, насмотрелась детективов в свое время. Не нашла. Вот я и тут. Теперь мне нет исхода, - она заплакала, - я единственная наследница. Я бы и отдала все, но не могу, пока дед жив. А им ждать не хочется.
- Успокойся, малышка, - сказал я, - мы придумаем что-нибудь. Я сейчас поеду куплю тебе одежду.
- Нет, не бросай меня, мне страшно.
- Глупенькая, всё будет хорошо, старую нельзя одевать, кто знает, куда еще запрятали. Сейчас разыграем комедию.
Мы вышли в комнату.
- Давай в кроватку, - сказал я громко.
Соня улеглась, уже не стесняясь. Я лег рядом и положил ей руку на плечо. Дальше было шоу, она стонала, я рычал, как лев, но, в конце концов, я почувствовал, что ей нравится. Тогда я поцеловал ее в губы, и она вдруг задрожала. Странно, но потом все случилось по-настоящему.
- Мотя, как хорошо, - откинулась она на кровати.
- Тихо, - шепнул я ей.
Она замолчала, прикрыв ручкой рот.
- Мне не нравится твоя одежда, - сказал я громко, - хочу одеть тебя по-своему.
- Как скажешь, - поддержала она.
- Тогда поехали, сейчас такси вызову.
Соня оделась. Мы знали, что в ее одежде есть микрофоны и разговаривали соответственно. Вынимать их было слишком опасно. Мы проехались по магазинам и купили ей все новое. Потом вернулись в гостиницу.
- Давай, переодевайся, хочу посмотреть на тебя в этих трусиках, - сказал я.
Соня улыбнулась и разделась совсем.
- Можно я помоюсь еще? – спросила она.
- Я сам тебя помою, - ответил я.
Мы залезли в душ. Теперь мы стояли под ним вместе.
- Сонечка.
- Что?
- Я не знаю что.
Она смотрела мне в глаза и по ее волосам стекали капельки воды на плечи и на грудь.
- Но что же?
- Ты красивая очень.
Я увидел свет в ее глазах. Она не улыбалась нынче, но радость читалась в ее взгляде, забытая, наверное, на время.
- Сонечка, - повторил я.
- Да, что же?
- Я люблю тебя.
- Мотя, всего же день прошел, - разочарованно сказала она.
- Иногда и дня довольно, а часто и четверти века не хватает. Второе даже чаще.
- Жаль, что всего три дня осталось, - шепнула она.
- Нет, вся жизнь, если ты согласишься.
- На что?
- Поехать со мной.
- Но Мотя, у меня даже документов нет, всё отобрали.
- Это не важно, главное согласна ты или нет!? Остальное добудем.
- Согласна, - не задумываясь, ответила она.
- Тогда бежим завтра ночью.
- Почему завтра?
- Видишь, надо еще немного сделать вид, пускай успокоятся.
- А ты делал вид?
- Сонька, кончай придираться, не делал я виду. Мы уедем, просто сложно всё. Я же не Рембо. А кто там за ними стоит? Лучше смыться по-тихому. У меня билет на самолет послезавтра, пусть думают, что я улечу, а мы с тобой на попутках ночью и в другое место.
- Ой, здорово как, - восхитилась Соня.
- Ты не боишься?
- Мне уже нечего бояться. Отбоялась.
- Тогда еще комедию разыграем.
- Зачем? Давай по правде, - Соня опустила глаза.
- Конечно, по правде, это для них комедию, а у нас по-настоящему.
- Хорошо.
И все было по-настоящему.
- Ты замучила меня совсем, - сказал я, наконец, - угомонись уже.
- Мотя, ну, прости, просто хорошо очень.
- Соня, ты посидишь пару часов одна, мне с другом попрощаться надо, - я подмигнул ей.
- Жаль, конечно, - сказала она, - но коли надо, посижу.
Я позвонил по телефону.
- Петька, - сказал я, - через два дня улетаю насовсем, хотелось бы повидаться, кто знает, встретимся ли еще.
- Матюха, ты что ли? Ты даешь. Сто лет не виделись. Куда же ты?
- Я расскажу, если ты приедешь.
- Куда?
Я назвал гостиницу, и мы договорились через час встретиться в ресторане. Я заказал столик. Мы с Соней больше молчали, перекидываясь ничего не значащими фразами. Через час я вошел в зал и сел за столик. Ко мне подбежал официант, помня прошлую щедрость.
- Бутылку водки, два шницеля с картошкой, два салата столичных и по кружке пива, - заказал я.
- А где же дама? – разочарованно произнес он.
- Сегодня с другом прощаюсь, - ответил я, - так что десерта и лобстеров не надо. С ней завтра зайдем.
- Завтра не моя смена, - он ушел обиженно.
- Хорошо, - сказал я ему вдогонку, - принесите ей в номер, что-нибудь приятное, только не то же самое что было. Подберите сами. Только сильно не усердствуйте, она не слишком прожорлива.
- Я понял, - радостно обернулся он, - все самое вкусненькое и немного.
- Именно.
Он убежал с готовностью.
- Соня, скоро тебе ужин притащат, не скучай. Может, какой заказ есть? – позвонил я ей.
- Мне стыдно, но есть хочу, и хочу лапу куриную с картошкой жареной и луком. Но, чтобы лапа с когтями, там кожа вкусная очень.
- Сонька, это невозможно. Я ей лобстеров, а она лапу с когтями.
- Мотя, ну, люблю! Я, возможно, совсем не та.
- Жди свою лапу, правда, не знаю, есть ли теперь такая.
Я опять подозвал официанта и сказал о ее желании. Он выпучился на меня.
- Что с ней сделаешь, - сказал я, - любит.
Официант рассмеялся.
- Я найду и сам приготовлю. Будет неплохо.
- Спасибо.
Через четверть часа в ресторан вошел Петька. Я действительно не видел его очень давно.
- Матюха, привет проревел он. Куда опять собрался? Всё путешествуешь?
- Я с Машей развелся, - сказал я.
Он уселся на стул. Задумался.
- Как же? – спросил он, - нам казалось, что у вас всё хорошо.
- Казалось.
- Дааа, - протянул он.
- Но я просто попрощаться. Через два дня на Алтай улетаю, хотел повидаться.
- Наливай, - сказал он.
Мы выпили по стаканчику.
- Хочу тебе адрес свой оставить, - сказал я, - всё же мы с первого класса знакомы. Может, напишешь когда.
- Конечно, - ответил он, - возможно, и в гости приеду. Хотел на Алтай всегда. Там горы красивые. А ты кем туда?
- Рейнджером, ну, лесником по-нашему.
- Матюха! И рыбалка там? И охота?
- Конечно.
- Все, не отвяжешься.
Мы выпивали и ели, я заказывал еще что-то.
- Матюха, я же за рулем, как допрусь до дома?
- Мы тебе такси вызовем, а свою колымагу за углом оставишь, кому нужна. А лучше у меня переночуй, а завтра вперед. К тому же у меня такая телка, закачаешься. Взял на прощание.
- Что же я своей скажу?
- Так и скажи, что меня провожаешь.
- Орать будет, страшно
- Не бойся, ну, все же иногда можно.
- Плевать, - сказал Петька, - согласен.
- Ну, наконец, я тебе адрес сейчас оставлю, а то напьемся и забуду.
- Давай.
- «Мне нужна твоя помощь», - написал я на салфетке.
Он посмотрел на меня с удивлением.
- Да забыл индекс еще, - сказал я.
- «Ночью нам надо уехать. Всё очень серьезно, и подслушивать могут».
- Надо обменяться адресами, - сказал он, поняв.
Я подал ему салфетку.
- «Моя газель за углом».
- Ну, что пойдем ко мне?
- Ты убийца, - сказал он, - семью разрушаешь. Но закажи хорошего всякого, тогда поглядим.
Я заказал две бутылки водки, виски и всякой всячины, вытер салфеткой рот и, скомкав ее, сунул себе в карман. Мы поднялись в номер. Соня сидела на диване. Она испуганно посмотрела на нас.
- Вот, еще тебе привел, - сказал я, - он хороший. Это мой давний друг, Петя.
- Очень приятно, - сказала она, - показав глазами на майку, лежавшую на стуле. Я специально оставил ее, чтобы противник слышал, что все в порядке.
- На такую куколку тоже приятно глянуть, - обнаглел он, но тут же отрицательно помахал рукой, дескать, это игра.
- Рада, что понравилась.
- Еще как. Но сегодня я не в форме, мы с Матюхой выпили слегка, да и еще собираемся. Завтра детка. А сегодня у нас поминки.
- Как так?
- Матюха уезжает. Почти всю жизнь вместе, печально.
Нам принесли заказ. Я завел музыку, и мы посидели несколько часов, ожидая времени. Потом я погасил свет, и мы сидели тихо еще полчаса. Наконец я встал и махнул рукой. Они поднялись, и мы, взяв вещи, вышли в коридор. К счастью, здесь не было никого. Коридорная спала в своей каморке. Мы тихо спустились по черной лестнице, и вышли на улицу. Вдруг на ее пальце в свете фонаря сверкнуло колечко. Я схватил ее и вопросительно показал на него. Она пожала плечами, боясь говорить что-нибудь. А снял его и кинул на мостовую. Мы потихоньку прошли к машине. Петька завел мотор, и мы тронулись тихонько.
- Ты ничего не взяла из старого? – спросил я Соню.
- Ничего, - ответила она.
- А телефон?
- У меня и не было, - она плакала, - а колечко мне папа подарил.
- Стой, - сказал я Петьке, - колечко вернуть надо.
- Дураки, - ответил он, но развернулся, и мы приехали обратно.
Я отыскал колечко на тротуаре и, сев в машину, дал полный вперед. Петька гнал, дорога была пуста.
- Что же ты, дурочка, сразу не сказала?
- Я не сообразила, оно простое совсем, там нет ничего, одна память. И молчать надо было.
- Ой, Соня, Сонечка, я ведь думал, они тебе его подарили.
- Куда тащить то вас? - спросил Петя.
- Ко мне на озеро.
- В эту глухомань?
- Я заплачу.
- Да пошел ты! Ты же на Алтай хотел.
- С собакой.
- А теперь с кем?
- Теперь с ней.
- Счастливые, - улыбнулся он, - а мне домой опять.
- Ты, вроде, не очень доволен.
 Петька махнул рукой.
- Всегда сначала кажется, что все хорошо, а потом…, - он нахмурился, - а потом, как в тюрьме. Дети, работа. Каждый день, как вчера. Да, впрочем, сам знаешь. У тебя хватило сил, а я не могу пока.
- Что не можете? - спросила Соня.
- Расстаться. А он смог.
- Зачем расставаться?
- Это, когда уже совсем невмоготу.
- Но, почему?
Петька затормозил и остановился на обочине. Потом повернулся к нам.
- Матюха, я видел ее глаза.
- Чьи? – спросил я.
- Её, - он кивнул на Соню, - обидишь, сам прибью.
- Ты что, обалдел? С чего ты взял, что я обидеть ее собираюсь?
- Просто сказал. Но почему же не я ей попался!?
Соня совсем притихла и смотрела на нас большими глазами, не понимая, что происходит.
- Что же ты девочку пугаешь, скотина? – сказал я, - вон, совсем растерялась.
- Ай, наверное, завидую просто, - ответил Петька, - вы в лес, а я опять в эти джунгли, зачем, куда?
- Ничего не понимаю, - прошептала Соня.
- Потом тебе объясню, - сказал я, - у нас много будет времени. Я тебя с Рогатым познакомлю, и с Фоксом и с Джимом, если они живы, конечно.
- Кто это? – испугалась даже Соня, - клички какие-то зэковские.
- Нет, Сонечка, это друзья мои, лось, лисица и собака. Два года назад я их бросил. Она не хотела там. Еще у меня Кар есть, ну тот, конечно, жив, вороны долго живут. А самый страшный это дядя Ваня.
Петька снова завел мотор, и мы поехали.
- Что же тебе везет так, - проворчал он.
- Отстань, зануда, - ответил я.
- А дядя Ваня? – спросила Соня.
- А, страшный старик. У него лодка моя и Джим. Ругается хуже некуда. Гадостей наговорит, но вообще-то добрый очень, ворчливый просто. К нему и едем, до моей избы только по озеру добраться можно. Потом нам продукты надо закупить, там магазинчик есть, хотя с Петькой и по дороге можно. Кстати, у тебя же нет ничего, одеть тебя надо. Утром и закупим.
- Не надо, Мотя.
- Дура совсем, а в чем ходить будешь? К тому же зима скоро, а там не тепло. Правда, может, ты со мной до зимы и не захочешь.
- Я захочу. А мы, правда, в лес?
- Куда тебя еще.
- Что, меня и показать никому нельзя?
- Сонька! Да тебя хоть на подиум, но сейчас нельзя. А покажу тебя деду и друзьям своим.
- Рогатому, Фоксу и Кару?
- Еще и Джиму.
- Хорошая компания, - рассмеялась она.
- Лучше вообще-то, чем человеческая, с ними интереснее разговаривать. Но с тобой еще интереснее. Нам вместе хорошо будет. Надо еще овса Рогатому купить, он любит. У нас работы много, надо дров наготовить, рыбы наловить, уток настрелять на зиму. Я два года не был там.

***
- Явился, не запылился, - проворчал дед, чо, городская твоя задом не вышла?
- Дядя Ваня, кончай, - сказал я.
- Все вам куколок подавай, - продолжал он, - вона очередную припер. На малолеток потянула? Чего она тута делать будет? Гусей гонять?
- Дядя Ваня!
- Кто такова будет?
- Это Соня, не пугай дед.
- Соня - просоня, что ты с этим дураком? Ему же, как и мне сто лет в обед, а ты девка совсем. Ладно, заходите в хату. Лодка твоя в порядке и Джимка жив пока.
Дед открыл дверь. Навстречу тут же выскочила большая собака. Визжа и лая, она бросилась лапами на мою грудь, чуть не повалив меня на землю.
- Хороший, хороший, - говорил я и гладил собаку по голове, - теперь вместе будем. Я тебе новую хозяйку привез. Вот, это Соня.
Пес встал на задние лапы и, положив передние ей на плечи, ткнулся носом в лицо.
- Джим, отстань, - сказал я.
- Нет, нет, - пробормотала Соня, - пусть, он добрый.
Соня обняла собаку, сев на корточки. Тот был в восторге. Он скакал по двору и вопил от радости.
- Хватит, хватит, - сказал я, - пошли, коли нас приглашают.
Дед тайком улыбнулся.
- Пошли уж, самогонки попьем, - сказал он, - вообще-то рад видеть тебя, хотя ты - дрянь. Я тут твоего лося кормлю, прожорливый, как свинья, Фокс жрет, как сволочь, и Кар этот чертов еще, каждый день прилетает. Ему, правда, говно всякое. Ой, Сонька извини, мы тута простые.
- Не страшно, - улыбнулась она, - я не такое слышала.
- Чаго приперся-то? – спросил дед, - али в городе худо?
- Дядя Ваня, ты не подумай, но ей помощь нужна.
- Чаго стряслось?
- Попала в секту, теперь спрятать надо.
- Ну, здесь захоронитесь, коли так. Наши никто не сдадут. Да кому выдавать, бабка Нюра, да дед Семен, еще разве Марфа. У нее язык без костей. Не со зла, просто дура, но я ей скажу, чтобы замолкла. Мы вас не сдадим. Завтра в избу свою езжайте, там спокойно. Ружо твоё у меня. Патронов много. Живите себе, пережидайте. Остальные вас и не знают. Все на железке работают, вы как туряки, вроде. Тебя уже два года не было, тут старых осталось мало. Кто еще, ну разве Тихон тебя знает, но он молчун. Я ему тоже шепну. А девочка хороша.
- Дед, что ты ее смущаешь все?
- Сонюшка, я смущаю тебя?
- Нет, - ответила она с улыбкой, - вы деда смешной очень.
- Вот я тебе дам смешной!
- Ну, деда, я же не со зла.
- Ладно, прощаю, а жана мне твоя нравится.
- Да, не жена она мне вовсе, - сказал я.
- Жана! Не спорь. Я ж вижу.
- Дед, ну ты совсем, ей же восемнадцать только, а мне сорок.
- Дурак и есть, какая разница, жана и всё, правда Соня?
- Правда, - выпалила она.
- Поймешь потом, - сказал дядя Ваня, - а сейчас выпьем. Петька, ты заночуешь?
Тот стоял весь в недоумении.
- Выпью, завтра домой только. С вами не соскучишься.
Мы вошли в избу и сели за стол. Дед принес бутыль самогонки, огурцы, капусту квашеную.
- Дочка, почисти картошку, - сказал он Соне, - да и куру пожарь, я как раз утром зарезал, ощипал даже.
Соня взялась за работу. Дед налил нам по полстакана, а Соне совсем немного. Потом разбавил ей всё это клюквенным морсом.
- За вас, - сказал он.
Мы дружно выпили и закусили капустой. Самогон был отменный.
- Считайте, что это помоловка, - сказал дед, - думаю, и свадьба скоро. Чаго тут скрывать, вижу, любите друг друга. А он хороший, Сонечка, леший и водяной, и любить тебя будет. Точно тебе скажу.
Он смотрел, как она управляется с картошкой и курой, и взгляд ее становился все мягче.
- Ну, да завтра посмотришь вокруг, понравится ли. А ты ловко все делаешь.
- Деда, мне уже нравится. А это практика просто, я работала долго.
- Умница. Ты настоящая, думаю я.
- Не сомневайтесь.
- Посмотрим, - сморщился дед, но тут же улыбнулся, - я и не сумлеваюсь. Сразу углядел. Старый я, всё вижу.
- Спасибо, - ответила она.
Мы с Петькой слушали этот диалог молча.
- Ну, что застыли дурни, нуливайте, - сказал дядя Ваня, - что на сухую сидеть? Мотор я тоже твой смазывал.
- Спасибо, дядя Ваня.
- Спасибками не отделаешься. Ну, да хрен с тобой, такую кралю привез. Ради нее всё и делал, считай. Ради нее и помереть можно.
Соня совсем смутилась.
- Дядя Ваня, что ты пристал к ней? – сказал я.
- Хорошая, - ответил он, - как не пристать, лет тридцать назад отбил бы ее у тебя поганца. Жила бы как королева. А с тобой чаго? Щи да каша. Бездарный он, Сонечка.
- Только говорили, что хороший, - возразила Соня.
- Одно другому не мешает, хороший, но бездарный. Совсем пропащий. Жить не умеет. Но чуствует, всё чуствует. Где рыба, где грибы, где ведмедь ходит, а где сохатый. Стреляет лучше всех, а баб не понимает. Выбирает дур каких-то. Это не про тебя. Ты первая такая.
- Да, какая же, деда?
- Такая же непутевая, как он.
- Что же тогда хорошего?
- Да, в том весь и смысел, что непутёвые самые хорошие. Я люблю его, но живет, как бирюк. Вон у Петьки семья, работа, как у всех порядошных, а этот, то туды, то сюды. То бабу дурную найдет, то бобылём со своими скотами.
- Это не скоты, дядя Ваня, это друзья, - возразил я.
- Дурак и есть, друзей из людей выбирать надобно, а то Кар!
- Дядя Ваня, ты же его сам любишь.
- Ну, люблю, ну и что? Я старый, у меня нету никого, а ты чаго!?
- Кончай уже ворчать дед, - сказал я, - давай лучше выпьем за мою невесту.
Соня посмотрела на меня удивленно.
- За невесту, если, конечно, она не против, - повторил я.
- Она не против, - сказала Соня, - если, конечно, то, что дедушка говорил, правда.
- Да ну яго, - сказал дед, - еще и этот всё время плавает здесь по утрам, орет, рыбы требует.
- Бак, что ли? – засмеялся я.
- Он, мерзостная птица. Выпрашивает, да и ворует еще мыло.
- А это кто? – воскликнула Соня.
- Противный такой баклан, этот дурень его рыбой прикормил, никак не отстанет.
- Дед, но он же старый, как ты, погибал совсем.
- Пусть бы сдох, да и мне пора.
- Дядя Ваня, тебе все бы сдохли. Теперь мы их  кормить будем. А тебе спасибо, что не бросил, они мне дороги, мы с ними столько прожили.
Дед не ответил. Он налил еще, и мы выпили.
- Забирай ты их, надоели совсем, - Соня услышала печаль в его голосе.
- Дед, ну ты к нам всегда, - сказал я.
- Куда ж я денуся, кто еще есть у меня.
- Дядя Ваня, не расстраивайся, - сказала Соня.
- Да, дочка, что я один без них? И Кар этот чертов и Бак и Фокс с Рогатым. Все ходють. А что я без них буду? Так ведь хоть то тот, то этот припрется. Ругаюся, но свои всё же. А тяперь чаго? Тяперь один буду.
- Собаку заведи, дед, - сказал я.
Джим положил мне лапу на колено.
- Давай тебе маламута купим.
- Что за баламут?
- Собака такая, лайка аляскинская.
- Кака, кака?
- Это американская, мохнатая и с карими глазами. Мороза не боится и добрая. Мы тебе еще снегоход купим, будете на озеро на рыбалку зимой ездить, проруби наделаешь. И к нам в гости, конечно.
- Миллионэр чо ли?
- На это хватит, а там шкурками подработаю. Только от тебя дед капусту твою квашенную и самогон.
- Ну, это конечно. А баламут, он как?
- Хорошо, не даст скучать.
- Согласен тогда, - расплылся дед, - забирай своих, а мне баламута, -  он налил еще.
- Завтра и купим, дядя Ваня. Только интернет у вас есть тут?
- У Федьки есть, а зачем?
- Надо же глянуть, где собаку купить, где снегоход. Петька свозит.
- Ну, вы совсем обалдели, мне домой надо, - сказал Петя.
- Петенька, ну, пожалуйста, - взмолилась Соня.
- Тебе не могу отказать, - сказал он, - но только день. В Петрозаводск и обратно, а потом я домой.
- Пойдем к Федьке, - сказал я, - а то у нас день всего.
Мы вышли во двор, дед поспевал сзади.
- Мотюха, только я суку хочу, - бормотал он, таща бутыль самогона Федьке, - а то твой пес все по бабам, не угонишься. А та спокойная будет.
- Как скажешь, - ответил я, - сам и выберешь.

***
На другой день мы купили маламута и снегоход. Петька уехал домой.
- Хорошая, хорошая, - приговаривал дед, поглаживая пушистого щенка, - Дунька у меня будешь. Я же один совсем, а теперь вот.
Он налил ей куриного супа с рисом. Собака ела с удовольствием.
- Галодная, - сказал дед, - только и разводють, чтобы продать. Но теперича сытая будешь. Будем с тобою рыбу ловить, охотиться. Нам хватит. И Матюхе еще принесем.
- Дядя Ваня, да мы и сами.
- Не спорь, сказал, принесу. За такое чудо жалко чо-ли? Ты смотри, глазки-то какие у нее. Как у твоей прям. Мне старому, чаго? Лишь бы глянули так.
- Дед, ты совсем обалдел, собачка же.
- Нет, она как чаловек, я чую и морда чаловечья.
- Ладно, ладно. Пусть чаловек, - сказал я, - но нам пора теперь.
- Да, да, конечно, судно твое в сарае, но скоро ждите, мы с Дунькой припремся.
- Приперайтесь, рады будем. Только еще жратвы закупить надо немного.
- Давай, конечно, но вот самогонки и капусты возьми. Еще картохи мешочек, дядя Ваня открыл погреб, - ты уж сам лезь, старый я. Бери, чаго захочишь.
Я взял. Мешок картошки, морковки немного, несколько кочанов капусты и квашенной ведерко небольшое, две бутыли самогона.
- Ты обнаглел, - сказала Соня, - разве можно грабить так.
- Да у деда там ломится всё. Ему одному не одолеть.
- Беритя, беритя, мне приятно, что вам. А мне хватит.
- Да, у тебя там на полк, - сказал я.
- Ты чужого не щитай, - обиделся дед.
- Дядя Ваня, да я же так просто, не обессудь.
- Ладно, будто жадный я. Всегда делился с тобою, да и с другими.
- Дядя Ваня, ну прости, обидчивый какой.
- Да, ладно. Считай за собаку и снегоход.
- Ну, ты все же вредный.
- Да, замолчите вы, - крикнула Соня, - нельзя так.
Мы замолчали и посмотрели на нее с удивлением.
- Ну и жана у тебя, ешо и бить будет, - улыбнулся дед, - меня бы точно поколотила, а с тобой не справиться с бугаем, но я помогу, и вот Дуньку выращу. Втроем завалим.
- Ой, дед, у меня друганов больше. Чего только рогатый стоит! Забодает.
- Вы перестанете или нет? – спросила Соня.
- Не обращай внимания, - сказал я, - мы всегда так с ним. Это вредный старикашка.
- Ну, Мотя, - взмолилась она.
- Ладно, я в магазин.
- Сонечка, люби его, пожалуйста, он очень добрый, - сказал дед, когда я ушел, - у него много было горя. Я, надеюсь, ты радость, наконец. Да, я вижу это. Ты странная и необычная. Как раз для него. Не удивляйся, что я говорю на нормальном языке. Никто не знает, я ведь с высшим образованием, просто приспособился тут. Так и живу. Свою историю я расскажу потом. Не в этом дело. Главное вы. Езжайте к нему в избу. Не знаю, сможешь ли, но надеюсь, надеюсь на тебя.
- Дядя Ваня, да что же?
- Тебе врать не могу. Он мой сын.
Соня села на скамейку.
- Он не знает, - сказал дед, - так сложилось. Теперь я смотрю издалека. Прости, но всё какие-то прыщавки, а ты настоящая. Я должен очень быстро, иначе он вернется. Ты хоть и маленькая, но настоящая. Не говори ему.
- Нет, не скажу.
- Я верю, тебе одной и поверил.
- Почему?
- И сам не знаю. Что-то в тебе надежное, верное, хотя ты влюбчива.
- Да, я мерзкая, могу влюбиться.
- Это не страшно, влюбляться полезно. Но не бросай его.
- Я не брошу, дядя Ваня.
- Верю тебе. А теперь вам схорониться надо, я присматривать буду. Не бойся, деточка.
- Я не боюсь ничего с ним.
- Вот и хорошо. И со мной не бойся. Я хоть и стар, но еще в силах. Потом у нас друзей много.
- Каких?
- Пойдем, - сказал дед.
Они вышли во двор. Дед свистнул протяжно. Минут через пять из-за деревьев появилась фигура лося. Он подошел совсем близко.
- Это Рогатый, - сказал дед, - надо дать ему овса. Он любит. Давай, Рогатый, к корыту.
Дед насыпал ему почти два ведра.
- Ешь, - сказал он, - но когда понадобишься, помоги.
Лось поедал зерно с вдохновением.
- Сонечка, я задумал попросить тебя, но страшновато.
- Что, дядя Ваня?
- Я говорил не говорить, но ты бы намекнула как-нибудь ему. Я уже десять лет не могу. Жили все время бок о бок, а я никак. Язык не поворачивается. Я ведь с матерью его расстался, когда ему и года не было. А потом квартиру свою продал и купил эту хибару, чтобы рядом быть. Он дурной, за ним глаз да глаз нужен. А я на пенсии, мне все равно где. Да здесь даже лучше. Я рад, что он тебя нашел, наконец. Не спрашиваю как, да и неважно это. Маленькая, правда.
- Я не маленькая, - Соня была совсем обескуражена. Все это сводило ее с ума, - мне вообще-то двадцать шесть.
- Да я понял, что не восемнадцать, хотя выглядишь очень молодо.
- Почему же поняли?
- Говоришь не как девчонка.
- Но как же ты, ой, извините, Вы молчали, ничего ему не сказали за десять то лет?
- Давай на «ты», - он улыбнулся, - все же невестка будущая, вроде.
- Надеюсь, - Соня покраснела, - он же не передумает, правда?
- Тут не сомневайся, коли сказал, что невеста, значит так и есть.
- Деда, я уж не надеялась ни на что, - она повисла у него на шее.
- Ну, ну, задушишь старика, дурочка.
- Как же теперь называть то тебя, дядя Ваня?
- Так и называй пока что. А там посмотрим, если скажешь ему. К тому же ты во внучки мне годишься. Так что и дедом можно.
- Нет, ты не старый совсем, дядя Ваня, а сказать я постараюсь, не знаю пока как.
- Подумай, у тебя головка светлая.
- С чего ты взял?
- Да уж вижу. Мне же шестьдесят пять уже, много видел.
- Да ну! Пятьдесят пять, не больше.
- Хватит уже комплименты мне отвешивать, - усмехнулся он.
- Нет, правда, дядя Ваня, я так думала.
- Ой, лисичка.
- Дядя Ваня, я не вру никогда.
- И сейчас?
- Ну, бывает иногда, - смутилась Соня, - но зачем тебе то врать.
- Ладно, верю, верю. Ты забавная очень. Жаль и отпускать вас, но надо.
Вдруг раздался пронзительный крик.
- Что это? – вздрогнула Соня.
- А, да это Бак приплёлся, рыбы хочет. Хорошо, что наловил ему мелочи вчера.
Большая бело-черная птица с загнутым клювом села на воду рядом с берегом. Она настороженно посмотрела на Соню и отплыла немного.
- Не бойся, Бак, свои, - сказал дядя Ваня, - Сонечка, притащи, пожалуйста, рыбу. Там, в сарае в ведре.
Соня принесла рыбу. Бак, видать, почуяв хорошее, подплыл ближе. Дед взял горсть окуней и бросил в воду.
- На, жри, - сказал он, - сейчас еще и этот приземлится.
- Кар? – спросила Соня.
- Да, он где-нибудь на елке сидит. Наблюдает. Рыбу любит тоже, овес ему не нужен.
И, правда, через несколько секунд на нижнюю ветку елки, села ворона. Она вертела головой из стороны в сторону.
- Кар! – крикнула Соня.
- Кар, - сказала ворона и пересела на ветку повыше.
- На, - Соня взяла рыбку и бросила перед деревом.
Кар, подозрительно глядя, спустился на землю, схватил рыбу и опять взлетел на ветку. Там он радостно съел ее.
- Кар, - опять сказал он.
Соня бросала одну рыбу за одной, а дядя Ваня кормил Бака. Кар, наконец, спустился на землю и ел без опаски.
- Дядя Ваня, а Фокс?
- Он вечером приползет только, ему утку давай. Гады, совсем замучили. Теперь пусть Матюха кормит. А я со своей собакой буду.
- Как же они доберутся к нам?
- Запросто, птички по воздуху, а эти переплывут в узком месте. Ушлые совсем. Все чувствуют. Но вот и Матюха тащится. Накупил.
Я вошел во двор.
- Пора нам, дядя Ваня, а то еще дров заготовить, приготовить что-нибудь.
- Канечна, канечна, - перешел на свой обычный язык дед, - язжайтя. Мы тут с Дунькой. Но через пару дней ждитя.

***
Вечером мы сидели на бревне у костра. Соня жарила щуку, подаренную дядей Ваней.
- Красиво тут, - сказала она, - а ты давно дядю Ваню знаешь?
- Да уже лет десять, он почти сразу после меня сюда приехал. Познакомились. А потом и подружились как-то. Он часто ко мне приезжает. Летом на лодке, а зимой на лыжах. Старый, но здоровый еще, до меня не близко. Вот зверей моих пасет, не знаю зачем.
- А зачем он сюда?
- Просто на пенсию вышел, захотел на природе дожить.
- Мотя, а родители твои где?
- Соня, зачем тебе?
- Ну, Мотя.
- Отец давно ушел. Мать моя была не очень честных правил. Нашла себе другого, когда мне было полгода. Дядя Витя неплохой был, но недолго продержался, потом Андрей. Потом я в армию ушел. Она другого завела. Вышла замуж, родила. Теперь у нее другая семья. Я вроде лишним стал. Женился. Прожил с женой 15 лет, потом развелся, уехал сюда.
- А дядя Ваня? Ты его раньше не знал?
- Нет, конечно.
- А он сюда к сыну приехал, - сказала Соня, - давай выпьем немного.
Я налил ей и разбавил соком, купленном в продмаге.
- Не слышал никогда о его сыне, - сказал я.
- Ты его часто видишь.
- Сонька, да не было никакого сына!
- Есть такой. У него есть Рогатый и Фокс и Кар и Бак, и живет он тут, вот в этой избе.
- Сонька, ты зачем?
- Дядя Ваня просил, я не сама придумала. Он сам сказать не может.
Я замолчал и налил себе полный стакан самогона.
- Соня, я ведь действительно Иванович. Соня, это, правда, он?
- Дядя Ваня не стал бы трепаться зря.
- Соня, а что теперь?
- Дурак какой. Здоровый, как Рогатый, а меня спрашивает, - улыбнулась она.
- А кого еще? Не Фокса же.
- Себя.
- Сонька, ехать надо.
- Завтра. Сейчас поздно уже.
- Но как же?
- Да просто, - сказала она, - вы уже десять лет вместе, денек подождет. А ты подумай пока. Не стоит с бухты-барахты. Наворотишь незнамо чего. Успокойся.
- Да, ты права, ты умная у меня очень. Завтра, а, может, и послезавтра.
Соня посмотрела в сторону темнеющего леса.
- Ой! – воскликнула она, увидев выглядывавшую из-за дерева рыжую морду с длинным носом и черными глазами, - смотри.
Я обернулся.
- Не бойся, это Фокс. Подкормиться пришел. Нет у меня утки, лучше бы у деда попросил.
- У нас же половина куры еще есть, - сказала Соня, - может, подойдет?
- Попробуй, кинь ему. Правда, он сырое предпочитает.
Соня вынула куру из пакета и кинула к дереву. Лис осторожно вышел и, понюхав добычу, схватил ее в зубы и скрылся в лесу.
Соня рассмеялась.
- Они смешные у тебя, - сказала она.
- Да уж, обхохочешься. А что с ними делать? Жрать хотят вечно. Сейчас еще мелочь приползет, если жива.
- Какая мелочь?
- Землеройка тут у меня подъедается. Маленькая совсем. Я её Мелочью и назвал. Ей совсем немного надо пшена. Это Рогатый, действительно, лопает больше коровы, а эта так чуть-чуть.
- Мотька, ты что, доктор Айболит?
- Можно и так сказать. Да вот она, кстати, рядом с тобой на бревне.
- Аааа, - завопила Соня, увидев рядом мышь.
- Ну, что ты орешь, испугала животное, она безобидная совсем, - засмеялся я, - Мелочь, иди сюда.
Мышка вылезла из-под бревна, куда запряталась от страха и подбежала ко мне. Я подставил ей ладонь, и она влезла мне на руку. Я достал из кармана немного пшена и насыпал перед ее длинным носом.
- Старенькая стала, - сказал я, - они долго не живут. Это Кар меня переживет, а эти…
Мышь поела крупы и удовлетворенно убежала под дерево.
- Сонечка, я все думаю про отца, - сказал я, - как же теперь? Как его называть, как быть?
- Давай еще по рюмочке, а завтра подумаем, - сказала она, - я и сама пока не знаю, так все сразу. Необычно. Но он сказал, что у меня голова светлая, я придумаю.

***
Утром, как всегда, взошло солнце. Соня вышла к костру. Я еще спал. Она села на бревно. Было светло уже, но солнечный диск только появлялся над сопкой. Свет играл на верхушках елок, еще не опустившись и не прогрев Землю. Было прохладно. Соня запалила костер. Теперь она умела все, после работы у наставников Новой жизни. И огонь развести и куру зарезать и ощипать и сварить. Пожалуй, за это она была им благодарна. Наконец, она посмотрела вокруг. Да, в первый раз за это время. Было тихо совсем, только птицы в ветвях чирикали, проснувшись. Ни ветерка. Впереди гладилось озеро, разливая свою воду между берегами. Вдали виднелись острова, покрытые лесом, как головы, выплывающие после нырка. У некоторых были лысые лбы, будто глаза еще не появились над водой. Мелкие рыбки резвились у берега, ловя мошек. Соня удивилась этой красоте. Не видела никогда. Было спокойно очень, так спокойно, как не было никогда. Соня повесила котелок и чайник на костер. Решила сварить гречу с тушенкой.
- Как хорошо, - подумала она и посмотрела налево.
Рядом на бревне сидела Мелочь и вопросительно смотрела на нее.
- Сейчас, Мелочь, сейчас, - Соня насыпала на ладонь немного крупы.
Мышь нахально влезла к ней на руку и стала есть. Она ела очень осторожно, пытаясь не укусить руку, которая кормила её, и щекотала Соню усиками. Через минуту она убежала, пискнув с благодарностью.
Соня сидела радостно на бревне. Костер трещал вовсю. Она думала о своем. Думала о том, что, наконец, она нашла того, которого ждала, о том, что здесь так спокойно и не надо больше бежать куда-то. Думала о Рогатом, Фоксе, Мелочи, о том, что с нею случилось и, конечно, о Моте. Она не слышала ничего, когда почувствовала слабый пинок в спину. Соня обернулась и увидела огромную морду лося. Она испугалась было. Он опять пнул ее немного.
- Рогатый, ты озверел совсем, - улыбнулась Соня, - сейчас Мотю разбужу, даст тебе поесть.
Она встала и отправилась в избу. Ей не было страшно, приятно даже.
- Мотька вставай, - сказала она, войдя в избу, - твои питомцы достали.
- Что опять? – открыл я глаза.
- Мелочь я покормила, теперь Рогатый.
- Гады, прямо сутра.
- Ну, дай ему поесть, я же не знаю где.
- Хорошо, - я поднялся с неохотой и вышел из избы.
Рогатый печально смотрел на меня.
- Да ладно, сейчас, - сказал я, - прожорливый ты.
Рогатый поплелся за мной к сараю. Я вытащил оттуда мешок овса и высыпал в корыто.
- Слушай, ты ветки есть должен, а ты овес трескаешь.
- У него зубки, наверное, болят, - услышал я голос Сони.
Она стояла сзади и смотрела на старого лося с сочувствием.
- Ему лень просто, - ответил я.
- Неправда, вон веток сколько. Ему трудно. Как мне, как тебе.
- Но, что же мне трудно?
- Трудно уйти от прошлой жизни, трудно принять новую. Хотя зубы у тебя пока здоровые.
- Сонька, с тобой непросто.
- Привыкай.
- Я уже. А тебе, что сложно?
- Мне сложно найти, я потеряла много. Кажется, только теперь я нахожу себя. Здесь, с тобой, с дядей Ваней и вот с ними, и вот с этим, что вокруг. Я, наконец, увидела мир, который был в тумане раньше. И Солнце встает как раз. Сейчас, еще немного, и погреет. Смотри, как тихо, только Рогатый жует потихоньку.
- Заблуждаешься, сейчас Бак прилетит и Кар, наведут шума.
- Я не о том, Мотька.
- Да я понимаю, - я помолчал немного, - Соня, ты выйдешь за меня?
- Да, - сказала она, не задумываясь, и посмотрела мне в глаза, - выйду. Дядя Ваня сказал, что ты не обманываешь, если называешь меня невестой.
- Он прав, я люблю тебя.
- Мотенька, но ведь только всего несколько дней прошло.
- Я же говорил, что иногда и одного взгляда достаточно, - ответил я, - я посмотрел на тебя тогда… Ты сомневаешься?
- Нет, - улыбнулась она, - я вижу. Не знаю почему. Но у меня же и документов нет.
- Не страшно, - сказал я, - напишешь заявление, что потеряла или украли. У меня тут знакомая в паспортном столе.
- Ах ты, негодяй, - бросилась она на меня, - везде у него знакомые!
Я поймал ее ручки и прижал к себе. Она размякла сразу, а Рогатый фыркнул недовольно. Я поднял ее на руки и отнес в избу. Мы не обращали внимания на истошные крики Бака и Кара. Только потом покормили их.
- Сонечка, правда, полгода придется подождать, правила у них такие, - мы сидели вечером за столом.
- Подождем, а может, ты и передумаешь.
- Сонька!
- Ну, действительно, Мотя, ты же не знаешь меня совсем.
- Я, кажется, знаю тебя всю жизнь. А завтра за рыбой поедем, грибов еще надо и ягод. Ты как? Можешь?
- Могу, конечно. Люблю за грибами и ягодами. Вот рыбу не ловила никогда.
- Я научу, а у дяди Вани бочку квашеной капусты возьмем на зиму и огурцов соленых. Самогонки побольше, картошки еще.
- Мотька, это же грабеж!
- Я же не даром, Сонечка. Хоть и отец он мне, как оказалось, а я шкурками расплачусь. Зимой охотиться с тобой будем. А у него, действительно, много, я не ограблю. Он, видно, все время и на меня готовил. Нам выращивать поздно уже, и денег у меня не так много. Так что придется на зиму заготовить кое-что. И дрова еще. А тебе тулуп надо и валенки. Здесь не жарко зимой, Сонюша.
- Как смешно ты меня назвал.
- Почему?
- Просто смешно.
- Могу и Сусиком, Сончиком, Софиком, Снюшкой, - я задумался.
- Ага, не можешь придумать больше, - обрадовалась она.
- Суська, Сушка, Сомик.
- Ну, ты придумщик большой, - рассмеялась она, - но Сушка и Сомик забавно очень. Хорошо, пусть Сомик. У тебя же все друзья - то Мелочи, то Кар. Пусть еще Сомик будет.
- Пусть будет, - ответил я, - но ты бесподобна совершенно.
- Перестань, - смутилась она.
- Не скромничай, Сомик, ты, действительно, лучше всех, кого я встречал.
- Только в этом смысле? – потупилась она.
- Нет, во всех!
- Ты правду говоришь? – она посмотрела на меня с надеждой.
- Почему же ты до сих пор не веришь?
- Ой, Мотенька, я столько вранья видела за последнее время. Мне сложно.
- Не сомневайся, мы с дядей Ваней не врем. Освойся, живи спокойно. Ему ты, кажется, очень понравилась. Могу не трогать тебя больше.
- Нет, нет, трогай! – воскликнула она, - прости, пожалуйста.
- Сомик, ты забавная очень, маленькая.
Соня совсем застеснялась. Джим прыгнул к ней на нары и положил ей голову на колени. Вдруг она прочитала.

Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне,
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.

- Соня!? - удивился я, - откуда ты знаешь, что я его так поэтому назвал?
- Я не знала, просто вспомнила.
- Да и вообще, откуда ты Есенина знаешь?
- Мотя, ну ты издеваешься!? Что же я совсем произвожу впечатление глупой и необразованной?
- Сомик, ну что ты! Просто странно это для современной молодежи.
- Значит я не современная. Знаю не только школьную программу. Она продолжила.

- Били копыта.
- Пели будто:
- Гриб.
- Грабь.
- Гроб.
- Груб.

- Ветром опита,
- льдом обута,
- улица скользила.
- Лошадь на круп,
- грохнулась,
- и сразу,
- за зевакой зевака,
- штаны пришедшие Кузнецким клёшить,
- сгрудились,
- смех зазвенел и зазвякал:
- Лошадь упала!
- Упала лошадь!
- Смеялся Кузнецкий.
- Лишь один я,
- Голос свой не вмешивал в вой ему.
- Подошел,
- И вижу,
- Глаза лошадиные…
- Улица опрокинулась,
- Течет по-своему…
- Подошел и вижу,
- За каплищей каплища
- По морде катится,
- Прячется в ше;рсти…
- И какая-то общая,
- Звериная тоска,
- Плеща вылилась из меня,
- И расплылась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте -
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Может быть,
старая
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла;,
только
лошадь
рванулась,
встала на; ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И все ей казалось -
она жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.

Соня плакала почти.
- Вот и твой Рогатый.
- Что Рогатый?
- Как та лошадь. Одинокий. И я такая была. А теперь хорошо все. Я не упаду.
- Я помогу тебе не упасть, - сказал я.
- Матвей, не бросай меня! Я буду служить тебе, буду все делать. Я так устала от той жизни. У меня не было ничего, я все потеряла и ничего не нашла. Я искала, искала, но никак. В монастырь думала уйти даже. Молилась, но не находила покоя в молитвах. Работала, но не находила покоя в работе. Жила, но не находила счастья в жизни. Я потерялась совсем среди этих городов и людей. Они хотели от меня чего-то, а я не понимала чего. А сейчас я успокоилась с тобой с Дядей Ваней,  Джимом, Рогатым, Фоксом, с Каром, Баком и Мелочью. Я, наверное, сама Мелочь. Тебе судить. Мне бы только немного зернышек. Хотя и времени прошло совсем немного, но хорошо с вами. Не гони, пожалуйста.
- Милая, ну что ты говоришь, - я обнял ее, - я же сказал, что люблю тебя и служить мне совсем не надо. Ты моя жена и живешь здесь на равных со мной. Все остальное позади, успокойся.
Но Соня разревелась совсем.
- Господи, что мне с тобой делать, - сказал я.
- Прости, прости, я сейчас. Я нервная совсем стала, - она улыбнулась, но слезы текли из ее глаз, - сейчас я успокоюсь, не сердись только.
- Не бойся, я не буду сердиться на тебя. Поехали лучше к отцу, в магазин сходим, купим тебе тулуп и валенки, и штаны теплые. Посидим. Да целый ворох накупим, что тебе надо будет. А на рыбалку завтра и за грибами на днях. И не спорь опять, все надо, я же не кольца тебе и серьги золотые предлагаю, а вещи здесь необходимые. Хотя и колечко купим.
- Я и не спорю, Мотенька, я всё, я твоя.
- Сомик, но как с ним-то быть?
- Я сама, - всхлипнула напоследок она, - вы просто слушайтесь.
- Завтра и паспорт тебе закажем, а то заявления в ЗАГС не подать, - обрадовался я, перекладывая подло процесс встречи с отцом, на ее хрупкие плечи.
- Мотька, ты меня убиваешь!
- Только не реветь больше!
- Я не буду.
Джим поскуливал в углу, чуя что-то печальное.
- Вот еще вдвоем реветь будете, заткнись ты, Джим! Соня, ты святая?
- Нет, что ты, я обычная совсем.
- Необычная, только не реветь!
- Нет, не буду, - засмеялась она, - ну, что же пореветь нельзя совсем? Я же девочка.
- Кстати о девочке. Это они?
Соня опустила голову, а я пожалел, что спросил.
- Да, у отца Михаила было первое право, потом остальные.
- Прости, милая, я не хотел.
- Да что уж там, зачем скрывать. Теперь можешь выгнать меня.
- Глупенькая, ты же не по своей воле. Даже если бы по своей, не осуждал бы. Ты же со мной теперь, а что раньше было, так это раньше. Даже, если потом, тоже не буду.
- Мотя, это ты святой. Все так странно, - сказала она, - меня как будто загипнотизировали. Я верила и молилась, и делала, что скажут. Потом только сомневаться стала. А затем и вовсе поняла, что не то все это. Там ни веры, ни совести, корысть одна. Удрать не получилось, да и куда?
- Давай потом мне расскажешь, ну, если захочешь.
- Нет, сейчас, а потом к дяде Ване, завтра.
- Если хочешь.
- Не очень хочется, но надо, коли в ЗАГС меня ведешь. Я не хочу, чтобы ты потом страдал, взяв меня. И сама не хочу мучиться.
- Что же расскажи, - я налил еще самогона.
- Они говорили, что мы новая мессия. Отец Михаил – пророк. Все старые веры ничтожны, а они проповедуют истину. Они помогают жаждущим и страждущим, защищают их от невзгод и горестей, что им ничего не надо, хотят только блага для своих ближних, своих прихожан. Я верила. Дура, конечно. Там были братья. Разные. Одни, как я, только молились и работали. Другие ходили, как хозяева. Я думала, так положено. Те, кто как хозяева, это просто по чину, по положению. Нас наказывали иногда, сажали в подвал. Я твою Мелочь потому так и испугалась. Там крысы здоровые были. Горел тусклый свет, и они бегали вокруг. Жирные и страшные. Иногда прыгали на меня, я их откидывала, но спать было невозможно. Часто на ночь кто-нибудь из братьев забирал меня к себе. Я не выдержала, наконец, и  убежала. Меня поймали. Били потом кнутом, при всех. Привязали к столбу во дворе. Я и согласилась на все.
- Сонечка, милая, теперь тебя никто не обидит, - пробормотал я, - ты теперь со мной, не бойся, бедная моя.
- Не жалей меня, сама во всем виновата. Надеялась на доброту, там, в большом городе, а получила ее здесь – в лесу. Смешно!
- Напротив, только здесь и можно получить!
- Ты прав, наверное.
- Да, да со мной и дядей Ваней. С Рогатым и его друзьями.
- С Мелочью? С Фоксом? С Каром? С Баком?
- Да, конечно, не с отцом же Михаилом.
- Не упрекай меня, глупая была.
- Тогда, старушка, готовься замуж.
- И мерзкий же ты!
- Не сердись, маленькая, это же я так, но замуж готовься.
- Я готова. Просто иногда хочется покапризничать. Мне последнее время не удавалось.
- Ох, Сомик, все хорошо будет.
- Я знаю, прости меня.
- Не проси так часто прощения, того не стоит. Но они же искать тебя могут.
- Будут, скорее всего. Им квартира нужна, это деньги не маленькие. Они не убивают, кажется, ждут просто. А то деда давно бы порешили, а меня обработали бы точно. Но, видать, хлопотно очень. У них много прихожан, так что потихоньку все. Все как бы законно. Все сами дарят. В здравом уме и в доброй памяти. Не подкопаться. Но, возможно деда сподобят подписать бумаги. Поставят ящик водки, приведут нотариуса. Зачем тогда я им.
- Может и к лучшему? – сказал я.
- Мотя, но его же на улицу выкинут. Так хоть крыша над головой, пенсия, не очень большая, конечно. Мне квартиру не жалко, там все равно жизни нет, но дед. Он бедный просто. Спился совсем, еле ползает. Но мой же дед.
- Сонечка! Тебя мне не знаю, кто послал. Заберем его сюда, будет с отцом моим жить. И вдвоем им веселее будет. Самогонки им хватит. А квартира пусть сама живет. А дед твой и оживет, возможно. Здесь хорошо. Будет грибы собирать потихоньку, или рыбку ловить на удочку.
- Мотя, мы прямо как захватчики. Я сначала, теперь дед. Да и согласится ли?
- А мы и спрашивать не будем, просто привезем сюда. Но с отцом поговорить надо. Одно плохо. Если и дед пропадет, искать начнут. У них свой интерес. А, если вычислят меня, и вас тоже.
- А что же делать? – растерялась Соня.
- Не бойся, все устроим. Давай, поехали, тут дело непростое. Рано еще, а нам и день важен.
- Хорошо, - пробормотала Соня.
Мы сели в лодку, Джим залез на нос. Мы отъехали потихоньку в озеро. Соня обернулась и увидела Рогатого. Тот стоял на берегу, провожая нас взглядом.
- Мы скоро! – крикнула она, - жди.

***
- Здравствуй, дядя Ваня, - сказала Соня, выпрыгнув на берег.
Он узнал звук их лодки и стоял, поджидая.
- Вот, сына тебе привезла.
- Господи, девочка, ты все умеешь, - ответил старик, - я десять лет не мог, а ты за два дня смогла.
- Ладно, отец, хватит эмоций, - сказал я, - мы столько лет вместе, нам и знакомиться не стоит.
- Ты золото, - сказал он Соне, - проси, что хочешь.
- Отец, - сказал я, - она в беде. Ей надо деда своего сюда, он совсем плохой, а там опасно. Возьмешь?
- У меня места много, пять комнат, и вы тут можете.
- Ой, она так кричит, ужас! Тебе с ней не прожить и дня.
- Мотька, ты скотина! – сказала Соня.
- Что есть, то есть, - парировал я.
- А что кричит, так это здорово, дурак ты. Приятно послушать.
- Дядя Ваня! – Соня разозлилась, - я все для тебя, а ты…
- Сонечка, не сердись, ведь это действительно хорошо.
- Да ну вас!
- Соня, успокойся, надо деда твоего выручать. У меня в Питере есть друг, полицай проклятый, но бывший мой одноклассник. Он не откажет, думаю. А вам туда опасно. Пусть он привезет и подозрений не будет, будто полиция забрала. Я понял, твой дед не очень честных правил.
- Пьет просто, - сказала Соня, - не может отойти после смерти родителей моих.
- Ничего, здесь поправим его, будем вместе выпивать, но не только. И веселее вдвоем.
- Дядя Ваня, спасибо, - сказала тихо Соня.
- Сейчас позвоню, а вам домой надо потом, там ждут вас.
Он взял телефон.
- Костик, привет, как ты там?
- Ванька, ты что ли?
- Я, конечно.
- Ты просто так не позвонишь, значит надо что-то. А я к тебе на рыбалку как раз собирался.
- Очень кстати, - сказал дядя Ваня, - возьми одного моего друга с собой, только лучше на служебной машине.
- Ванька, ты как всегда. А кто такой?
- Не важно, потом расскажу, но Костик надо очень, даже в наручниках лучше.
- Ты даешь. Ладно. Диктуй адрес и фамилию, имя, отчество. И за что брать то его?
- За пьянство и дебош. Дядя Ваня продиктовал данные.
- Через пару дней доставлю, но ты мне должен будешь.
- Без вопросов. И рыба, и мясо, и самогонка и баня.
- Тогда до встречи, я позвоню.
- Еще, Костик, найди там свидетельство о рождении его внучки. Она паспорт потеряла.
- Кто такая?
- Как тебя по батюшке и фамилия, - спросил Соню дядя Ваня, прикрыв трубку рукой.
- Софья Александровна Беляева.
Тот продиктовал.
- Ну, старик, тебя, что на маленьких потянуло?
- Нет, это жена Мотюхи, ну, почти жена. Без паспорта как жениться.
- Сделаем, Ваня. Паспортный стол рядом. Я его прямо сегодня заберу, посидит в КПЗ денек. А документик выправим и к вам.
- Только опохмели, а то еще окочурится. Давно пьет.
- Обижаешь, что я не понимаю! До встречи, мне некогда сейчас, потом все расскажете. Я, если смогу, помогу. А что просил сделаю, не сомневайся. Фотографию ее вышли по почте сейчас.
- Хорошо. Спасибо тебе Костик. Пока.
- Не люблю я полицию, - сказал я, когда дядя Ваня отключил телефон.
- Дурак, - ответил он, - это же своя полиция. Чужую я тоже не люблю.
- А что она может, своя?
- Расскажем, может и сможет чего.
- Не надо лучше, - пробормотала Соня, - как бы хуже не вышло.
- Не бойся, дочка, Костик свой человек, плохого не посоветует. Сможет что-нибудь сделает, не сможет и пробовать не станет. Секта дело непростое.
- Дядя Ваня, им всего-то квартира наша нужна. Пусть дед подпишет, а мы и тут в избе проживем.
- И ты дура тоже, - проворчал дед, - этой сволочи отдавать? За что? За то, что издевались над тобой?
- Откуда ты знаешь?
- Да уж предполагаю. А паспорт тебе привезут через пару дней. Но давай сфотографируем тебя, - он достал фотоаппарат, - ждите, мы к вам заявимся. После рыбалки, конечно.
Он поднялся.
Идите в магазин, а потом домой, скоро увидимся, - дядя Ваня отправился к Федьке, отсылать фото.

***

Они ждали нас с надеждой. Бак плавал вдоль берега, Кар, как всегда сидел на ветке, Рогатый стоял неподалеку в лесу, а Мелочь на бревне. Только Фокса не было, он приходил вечером.
- Скотина ты, Бак, - сказал я, - опять мыло все сожрал. Сомик, ну не гад-ли?
- Нет, оно вкусное, - рассмеялась Соня, и я услышал такую нежность в ее голосе, которую не слышал раньше.
Я взял ее на руки и поставил на песок.
- Мотька, ты что, надорвешься же.
- Да ты у меня невесомая совсем, как angel.
- А ты, как hurricane.
- Ты и по-английски можешь?
- Совсем немного.
Она присела на бревно рядом с мышью. Та не испугалась, а, напротив, залезла ей на колени.
- Мотя, есть у тебя крупа?
- Мелочь, ты обнаглела совсем, - сказал я и достал из кармана немного пшена.
- А сам пшено носишь, - сказала Соня.
- Да, брось ты, Сонька – смутился я, - все сейчас припрутся. Корми опять, не напасёшься.
Из леса выбрел Рогатый.
- Сейчас дам, - сказал я с досадой.
Тут завопили двое остальных.
- Сомик, корми их, как хочешь, - сказал я, - там, в лодке рыба от дяди Вани.
Мелочь как раз доела пшено и шмыгнула под бревно. Соня радостно побежала к лодке и достала ведерко с рыбой.
- Мотька, как хорошо, как здорово, - лопотала она.
- Да, они бы целыми днями паслись тут.
- Ой, Мотя, перестань ворчать, они забавные.
- Весьма. Этот бак еще и жерлицы обворовывает. К счастью, пока на крючок не попался. Но я ставлю, а он ныряет и рыбку склевывает, так и убил бы. Мало его кормят. Сколько не убеждаю его, никак. И мыло прет все время. А Кар утром кричит, как ненормальный. Сядет на ветку и орет на рассвете. Рогатый ночью бродит вокруг дома, топает, как слон. По лесу то тихо ходит, а здесь не стесняется. И мелочь тоже.
- А эта что?
- В дом заберется, и давай бегать по кровати. Пищит мерзко.
- Не дадут нам скучать, - Соня искренне смеялась, - с вами весело.
- Да, веселая компания, - улыбнулся я, - а отец, если нагрянет, вообще никакого покоя. Он хуже всех вместе взятых.
- Зачем так, Мотя?
- Знаю его много лет, хуже Бака.
- Неправда, он добрый.
- Я же не сказал, что злой, просто гадости всегда говорит. Вот и тебя дурой назвал.
- Так правильно и назвал. Я так теперь счастлива, что все отдать готова. У меня голова кругом. Не соображаю ничего.

***
Ей снилась глубокая река с прозрачной до ужаса водой. У дна плавали рыбы, большие и красивые, и галька чистая и добрая там. Река впадала в другую, еще более глубокую. Там плавали рыбы гораздо б;льшие, они сверкали чешуей на солнце, светившем сверху. Выпрыгивали иногда и, пролетая над нашей лодкой, плюхались обратно. По берегам стояли сопки, и старый медведь, сев на пригорок, смотрел на нас ласково. Над головой летел Бак и Кар вдогонку, Мелочь сидела на борту, а Рогатый бежал следом по берегу. А потом мы уперлись в косу. Там были кучи навоза. Мы выпрыгнули и побежали. Мы обегали кучи, но несло туда. Потом Соня попала. Она выбралась вся грязная. Надо было помыться. Она искала где, и не находила. Потом она прыгала с крыши и плавно слетала на землю, взлетала в небо опять. Страшнее всего был мост. Без ограды. Ее так и тянуло туда в воду. Она падала в мутную реку, но выплывала, хотя взобраться на берег никак не могла. А потом в нее стреляли, прямо в грудь, в сердце. Она лежала где-то за поваленным деревом, но пули попадали в цель. Ей не было больно, только страшно.
Соня проснулась.
- Мотя, меня убивают, - прошептала она.
- Кто, где? – я вскочил и схватил ружье.
- Нет, это во сне.
- Ох, Сонька, что пугаешь так. Я же чутко сплю, чуть что, сразу. Да и Рогатый вокруг ходит, предупредит всегда.
- Я же тихонько, Мотенька, не думала, что разбужу. Прости.
- Перестань уже прощения просить, главное ты тут, и ты в безопасности. Первый заслон – это отец, второй – я. Потом уже сама, ничего не могу обещать потом.
- Так не честно, - сказала Соня, - кто же защитит меня, маленькую, без вас.
- Сама тоже что-то должна.
- Никому я ничего не должна, кроме тебя.
- Перестань, и мне не должна! Ты, напротив, подарила мне многое.
- Мотька, что ты несешь, что я могла подарить?
- Сомика.
- Разве это подарок?
- Это клад.
- Нашел?
- Да, нашел.
- Мотя, не надо меня волновать, я ненормальная совсем, - она положила мне головку на плечо.
- А я в навозе извозилась вся совсем во сне.
- Это к деньгам.
- И с моста падала.
- Это к счастью.
- Летала.
- Растешь просто.
- Мотька, перестань издеваться!
Соня вновь взлетела над деревьями. Ей было совсем легко. Ей не надо было делать ничего. Она просто расслаблялась и поднималась вверх, зависала над верхушками елок и смотрела на землю. Она смеялась и летела под облака, потом опускалась обратно.
- Что ты там делаешь? – спросил Рогатый.
- Что, что, что? – пропищала Мелочь.
- Я летаю тут, - ответила Соня, - давайте ко мне.
- Мы не умеем, - сказал Рогатый, - мы только по земле.
- А вы попробуйте, надо просто очень захотеть и поверить.
И тут Мелочь села ей на плечо.
- Мелочь, ты маленькая, но тяжелая, - сказала Соня, - упадем так.
Та замахала маленькими крылышками и полетела рядом. Справа примостился Рогатый.
- И правда просто, - пробубнил он, - а я думал, только Кар и Бак умеют.
- Нет, каждый может, когда счастлив, - Соня сделала крутой вираж и взмыла к облакам.
Но вдруг она начала падать. Она не могла удержаться и падала вниз как камень. Земля была уже совсем близко.
- О, Господи, - Соня проснулась в холодном поту.
Она потихоньку встала и почти голая вышла из избушки. Села на бревно у костра. Было прохладно, и она поежилась. В небе сверкали тысячи звезд, в темноте стоял призрачный лес, а перед ней сверкала коса и гладь озера. Вдруг, гремя копытами, на косу приземлился Рогатый.
- Соня, ну куда же ты пропала? – спросил он, - мы с грызуном тебя искали, искали, не нашли. Она так и носится там над деревьями.
- Мелочь, я тут, - крикнула Соня.
Та приземлилась на бревно рядом.
- Ох, Сонька, что ты пугаешь так, - пропищала она, - я же чутко сплю, чуть что, сразу. Да и Рогатый вокруг ходит, предупредит всегда.
- Да, я тут всегда, - сказал Рогатый, - спи спокойно.

***
Соня проснулась. Она вспомнила свой сон и усмехнулась.
- Странно всё во сне. И в жизни тоже. Где я сейчас? - подумала она, - Мотя, отец его, все эти звери. Я перенеслась в другое.
Был уже почти день, они умаялись вчера. Она тихонько, как во сне, вышла на берег, почти голая. Села на то же бревно. Мышь села рядом, но не спускалась с неба, а выползла из-под бревна. Она смотрела своими черными глазками и даже не просила есть. Просто так.
- Мелочь, ты не мелочь, - сказала Соня, - а то, что он тебя так назвал, так потому, что ты маленькая.
Мелочь ничего не ответила.

***
Что рассказать мне про Соню? Правду или вымысел? Правду – будет неправда, вымысел – будет не вымысел. Все вместе, наверное.
Я не нашел ее и выскочил на берег. Она сидела спокойно на бревне, и Мелочь рядом.
- Сомик, что с тобой?
- Всё хорошо, всё хорошо, - ответила она.
Я накинул ей на плечи ватник.
- Замерзнешь, дурочка.
- Теперь не замерзну, раньше мерзла, - сказала она.
- Ты знаешь, я тоже, я тоже совсем замерз в этой мире без тебя.
- Я не панацея, во мне нет ничего.
- Ошибаешься! Все прошлое было странно, а теперь…
- Что же теперь? – она посмотрела на меня вопросительно.
- А теперь, теперь, мне тепло, как летом. С тобой. Но давай чайку и на рыбалку. Вот и Джимку возьмем, он любит. Джим сидел рядом и, услышав слово «рыбалка», запрыгал радостно.
- Джим, давай дрова, - крикнул я. Мелочь тут же бросилась прочь.
Пес побежал к поленнице и припер пару поленьев, потом еще. Я растопил костер, и повесил чайник.
- Мотя, я обманула тебя.
- Как?
- Мне двадцать шесть.
- Что двадцать шесть?
- Лет, - сказала она.
- Сомик, ты совсем зарапортовалась, - тебе и восемнадцати не дать.
- Но мне, правда, столько. Теперь погонишь?
- Издеваешься? Но врешь! Все остальное тоже неправда?
- Нет. Просто возраст неопределенный у меня, я смешная. А все остальное, правда.
- Да, ты забавная. Сонечка, а ты правду говоришь?
- Конечно, вы же мое свидетельство о рождении запросили. Что теперь?
- Сомик, ты чудовище! Но это лучше. А я-то думал, почему умненькая такая.
- А что, восемнадцатилетние дуры?
- Обычно. Обычно все дуры, без возраста. И все придурки.
- Монька, кто же умный и хороший?
- Ты.
- Перестань, я не умная совсем.
- Глупая, конечно, коли думаешь, что не умная. Но двадцать шесть это хорошо.
- Почему? Ведь мужчинам молоденькие нравятся.
- Вот теперь вижу, что глупая. Мужчинам нравятся те, которые нравятся.
- А я тебе нравлюсь?
- Очень.
- Но я старая, выгляжу просто так.
- Сонька, отстань! Наоборот, мне страшновато было, что ты такая маленькая. Но ты не врешь?
- Нет, мне, правда, двадцать шесть.
- Как здорово! Ой, что я говорю, - промямлил я, - просто теперь не такое расстояние.
- Его и не было бы никогда.
- Даже в восемнадцать?
- Даже, - улыбнулась она, - вон и Мелочь скажет, и Рогатый и Кар.
- Кар, - сказала ворона, сидя на ветке.
- Вот видишь, - рассмеялась Соня, - я же говорила.
Я не знал, что ответить. Все было теперь другим. Даже озеро, лес и сопки казались иными. Жизнь, наконец, вернулась. Эта женщина, нет, девочка, возродила меня.
- Сонечка.
- Что?
- Сонечка.
- Да что же опять?
Я замолчал.
- Что ты, честное слово, я же люблю тебя, - сказала она.
- Радость моя, счастье мое, любимая моя, красавица, - я уже не знал, что и сказать.
- Ну, Мотенька, ты уж совсем, мы просто встретились случайно. И никакая я не красавица.
- Глупая, ты как это небо, лес, сопки, как Мелочь.
- Как Мелочь это правда.
- Сонька, ну не лови на слове! Мелочь ведь красивая, добрая.
- Да, мы летали с ней над деревьями сегодня ночью.
- Ты ведьма?
- Нет, во сне. Поехали лучше рыбу ловить. Дядя Ваня говорил, что ты умеешь.
- Я поймаю для тебя самую большую и красивую рыбу.
- Я видела их ночью в реке, они прыгали у нашей лодки.
- Какие?
- Такие серебристые.
- Тогда нам на море надо. Опасно довольно, там рыбнадзор. Семгу я знаю, где взять. Здесь щука только, сиг и мелкота всякая.
- Ой, Мотька, ты рисковый.
- Садись в лодку, но оденься потеплее, там не жарко.

***
Мы плыли по протокам, иногда протаскивая лодку на руках через перекаты по мелкой воде. Дно ее скрипело по камням. Соня смеялась и прыгала внутрь, когда лодка выходила на чистую воду.
- Не прыгай ты так, - говорил я, - плюхнешься в воду, тогда вся рыбалка насмарку.
- Хочу! – кричала она, - хочу!
Джим улыбался, смотря не нее.
- Джимка, кончай, - говорила она и обнимала собаку, - не смейся надо мной. Мотька, мы скоро уже доберемся?
Наконец мы выбрались в Кандалакшский залив, и я направил лодку к Варзуге. Там в устье реки всегда можно поймать семгу в это время. Погода была тихая, и волны почти не было. Джим сидел на носу, высунув язык, и смотрел вдаль. Мы проносились мимо островов, я знал фарватер, много раз бывал тут.
- Сомик, одень спасжилет, - сказал я, сбавив обороты, - а то, если поймают, штрафанут.
Она послушалась, и мы поехали дальше. Через час мы были на месте. Вокруг было пусто, что не могло не радовать. Я взял спиннинг и забросил. Рыба тут же схватила. Она была сильной и сопротивлялась, как могла. Я стоял в лодке и вываживал. Соня, затаив дыхание смотрела. Я подвел рыбу ближе к лодке, и тут она выпрыгнула, сверкая серебром, а потом опять ушла в глубину.
- Такие? – спросил я.
- Да, да, такие, - поняла она, - такие были.
- Соня, когда к борту подведу, в сачок ее лови, килограмм восемь не меньше.
- Мотька, боюсь.
- Не бойся, она не кусачая, это щука большая, страшная. У нее зубы - ух. Ей палец в пасть не суй.
Я вывел рыбу из-под лодки, она прыгнула опять. Я отпустил немного леску.
- Теперь давай, я подвожу.
Соня схватила подсачник. Руки ее тряслись.
- Не бойся, просто подведи сачок к голове и лови.
Рыба, наконец, оказалась в лодке. Потом мы поймали еще шесть. Соня уже не боялась и делала все правильно.
- Сомик, без тебя я не смог бы столько. В одиночку трудно. Одной рукой удочку, другой сачок.
- Я способная, - сказала она.
- Теперь полезай в нос, там у меня дверца сбоку, открой и рыбу туда, не стоит, чтобы кто-нибудь видел. Слева.
Соня пролезла в нос.
- Где? – крикнула она.
- Слева, у самой переборки.
Соня, наконец, нашла и открыла дверцу.
- Рыбу давай теперь, а то я задом не выйду. У меня попа толстая.
- Дура какая. Просто лаз маленький. А попа у тебя лучше всех. К тому же вся, зачем залезла?
- Мотька, я вообще здесь навсегда останусь, если смешить будешь.
Я перелез в середину лодки и подал ей рыбу. Она спрятала ее в тайничок. Потом вылезла еде-еле.
- Мотька,  ты уморить меня решил!
- А попа самая лучшая.
- Мотя, ну что ты? Но вообще-то, да, неплохая.
- Сонька, ты просто…
- Что?
- Просто смешная очень!
- Неправда.
- Конечно неправда, ты самая.
- Давай домой, - сказала она.
Я завел мотор, и мы поехали к другой протоке.
- Давай еще на базар заедем, яиц прикупим.
- Давай, - пожала она плечами.
Я направил лодку к скалам, где кружили чайки и бакланы. Причалил в знакомом месте и привязал лодку к большому камню.
- Сомик, возьми там ведерко в корме.
Она вылезла на берег с ведром в руках.
- А базар где?
- Вот, - я показал рукой на скалы.
- Мотька, нельзя так, - она поняла.
- Милая, да я по одному всего из гнездышка, все не забираю.
- Мотя, но это же жестоко!
- А у кур нет? Еще нанесут, им это просто. Ты глянь сколько их. Если мы одно, два возьмем, не обеднеют. Пошли, не спорь, да и деду подарим.
Мы поднялись немного вверх и через полчаса собрали целое ведерко.
- Да, дядя Ваня говорил, что ты леший и водяной, - сказала Соня, - но я не думала, что настолько.
- Сейчас еще грибов ведерко возьмем, и домой, - ответил я.
- А заворот кишок не будет? – улыбнулась Соня.
- Дурашка, нам же долгую зиму жить, что мы сюда зря таскались. У нас на озере грибов много, но по дороге, почему не взять. Замаринуем, а осенью грузди и волнушки пойдут, засолим. Сейчас красные и белые только, их и сушить и мариновать, ну и жаркое, конечно. Можно и суп. Ты любишь грибной?
- Люблю.
- Из сушеных мне больше нравится, - сказал я.
- А я сопливые люблю, - засмеялась Соня, - у нас все как-то по-разному. Я куриные лапы с когтями, а ты лобстеры. Я пиво, а ты водку.
- Я тебя, а ты меня, - поддержал я.
- Да! Но я вас всех люблю, - прокричала она сквозь шум мотора.
Ее волосы развивались на ветру. Она смотрела по сторонам, и я видел улыбку на ее лице. Я завернул в залив в свое любимое грибное место. Моторка скользнула носом на песок. Я выскочил в воду, а потом затащил нос лодки на берег и привязал к дереву.
- Сомик, достань там, в корме еще пару ведер.
- Эксплуататор, - проворчала она.
- Давай, давай, чтобы служба медом не казалась.
- Так это мы до ночи собирать будем, - она выпрыгнула на берег с двумя ведрами.
- Это тебе не Ленобласть, к тому же место здесь знатное.
Мы вошли в лес. Я не ошибся, грибы стояли везде, маленькие и большие.
- Мотька, я не видела такого никогда! – воскликнула Соня, - откуда такое богатство?
- От природы, милая. Ты только маленькие собирай. Но чистить сама будешь, я терпеть не могу. На тебе ножик и червивые не бери, - я достал из кармана перочинный нож, - я покурю пока, а ты работай.
- Ну, ты и негодяй. Рыбу я лови, грибы я собирай и чисти еще.
- И мариновать будешь, и суп варить сопливый и солить.
- Каторга, - она побежала радостно за грибами.
Я смотрел на нее с удовольствием и минут через пять присоединился к ней.
- Ой, Мотя, смотри, а здесь семейка белых.
- А их все режь, бери, если не червивые. Засушим у печки. Запах будет не передать.
Через полчаса ведра были полные, и мы пошли к берегу.
- Мотя, смотри какой заяц большой и пушистый.
Я взглянул направо, куда указывала Соня.
- А, - улыбнулся я, - это маленькая росомаха, а не большой заяц.
- О, Господи!
- Они не опасные, на людей не нападают, - махнул я рукой.
- А есть, кто нападает?
- Медведь или человек. Хотя человек гораздо хуже. Медведь, он обычно в сторонку отойдет или убежит, ну разве шатун или раненный опасны. Они ни с того ни с сего не нападают.
Джим появился из леса и, увидев росомаху, кинулся вперед с диким лаем. Та повернулась и оскалилась, но потом рванула к дереву и влезла на него.
- Джим, оставь животное в покое, - крикнул я, - пусть идет по своим делам. Эта маленькая совсем, а то дала бы тебе прикурить.
- А что, может? – спросила Соня.
- Может, если выхода нет. Лучше их не трогать просто, злобные довольно, да и сильные.
- Пошли к лодке скорее, - испугалась Соня.
- Трусиха, - рассмеялся я, - ей же и двух лет нет. Дам тебе ружье и стрелять научу, ничего бояться не будешь. Станешь как я леший и водяной.
Мы сели в лодку. Соня молчала задумчиво, а Джим, как всегда, залез на нос и улегся там. С носа хорошо было видно окружающее, хотя ветер дул в морду. Он любил этот ветер, брызги, летевшие на него, волны, кружащие вокруг и далекий берег с сопками.
- А хозяин не дурак, такую суку выбрал. Хорошенькая, беленькая и добрая. У меня что, черная да рыжая в деревне. С ними секс только, а поговорить не о чем, такие идиотки. Прибежишь к ним, а они тявкают глупо. Начнешь им комплименты говорить, с другими кобелями драться, они и довольны. Мне бы вот такую, нежную. Я знал такую, но она другого любила. Он старый был и больной совсем. Ни от кого отбить ее не мог уже, конечно. Таскался по деревне, не ел почти. А она за ним. Спали, обнявшись, а траве, а другие не трогали, понимали.  Когда, кто-то не понимал, она вскакивала и скалилась. Скалилась так страшно, что враг отступал, понимая, что тут шутки плохи. Она защищала его уже. Так и дожили до конца, подох. Мне бы такую. А эти что? Притащишь им зайца, сожрут с головой, шкурой и потрохами, будто я им мешок золота приволок. Только кости трещат. А потом давай хвостом вилять. Тьфу, противно,  - Джим положил голову на лапы.
Брызги опять летели ему в морду.
- А эта сидит на берегу, совсем изголодала. Смотрит на воду. Я что ни принесу, не ест. И голову даже не поворачивает, смотрит на воду и всё. Помрет скоро, боюсь. Может, Соня?
Джим вскочил, прыгнул в лодку и подбежал к Соне.
- Помоги! – сказал он, но по-своему, по-собачьи.
- Что, зазноба есть? - поняла Соня.
- Не то, - ответил он.
- Любовь?
- Да.
- Что с ней?
- Подыхает совсем. Не знаю, что делать.
- Надо к дяде Ване, он знает. Мотя к дяде Ване, надо очень.

***

- Ну что опять? – спросил дядя Ваня.
- Дядя Ваня, у Джимки есть любимая. Беда, кажется, - сказала Соня.
- Да, это Лола. Бабка Дуся умерла полгода назад. Одна она осталась. Бегала тут по деревне, все сердобольные подкармливали. Звали даже домой, но она не хотела. Потом нашла старого больного кобеля. Не знаю, чем он ей пришелся, но ходила с ним везде. Я вышел утром на берег. Они рядом сидят. Он так голову ей на холку положил. А потом вошел в воду и поплыл к острову. Где-то посередине голова его исчезла. Она бросилась в воду, но нырять не умела. Поплавала вокруг того места, а потом вышла на берег. Села, и смотрит туда. Вот уже месяц, не ест ничего. Сидит на скале и не ест. Совсем тощая. Джимка еду ей таскает, не впрок.
- Дядя Ваня, что же молчал ты?
- Да, что тут скажешь?
- Я попробую, - сказала Соня.
- Ты, может, и сумеешь. Иди, тут рядом почти, чуть направо.
Соня пошла по правой тропинке и вышла к озеру. Там на скале она увидела собаку. Та сидела и смотрела в озеро, тихо, никому не мешая.
Соня подошла ближе и села на камень.
- Лола, - сказала она.
Собака обернулась и посмотрела безучастно.
- Лола, все это уже в прошлом, что теперь? Надо дальше как-то. Мне тоже было плохо. Давай попробуем. Ты поешь чуть-чуть, - Соня протянула ей кусочки колбасы.
Собака вдруг встала, подошла, шатаясь слегка. Потом ткнулась носом в руку и стала есть. Совсем немного.
- Пойдем к нам жить, у нас много всяких дураков, вроде тебя. Да и я приблудная. А, если Джимка не нравится, так никто не заставляет. Живи просто.
Собака села опять на берегу и посмотрела в озерную гладь.
- Лола, былого не вернешь, - сказала Соня, - пойдем, что сидеть тут, а помереть всегда успеешь. Там Кар есть и Бак, гонять их будешь, только мелочь не трогай, она маленькая и старенькая и подруга моя. Будем охотится с Мотей и Джимом, рыбу ловить, пойдем.
Собака последний раз взглянула на озеро, потом встала и подошла к Соне. Та потрепала ее по голове.
- Вот и славно, пошли.
Они поднялись по тропе и вошли во двор дяди Вани. Все трое стояли на крыльце.
- Проиграл, проиграл! – воскликнул дядя Ваня, словно ребенок, - своей жены не понимаешь, дурень.
Лола прижалась к Сониной ноге и оскалилась.
- Лола, это свои, друзья, орут громко просто. Вот там Джим, это дядя Ваня, их ты знаешь, а это мой Мотя.
Собака успокоилась.
- Пойдем домой, дам поесть тебе что-нибудь. Дядя Ваня, у тебя суп есть?
- Есть, утром курицу сварил.
Соня направилась к двери. Собака ни на шаг не отставала от нее, тревожно глядя по сторонам. Нет, за себя она не боялась, ей было страшно, что обидят ту единственную, которая ей понравилась. Она готова была броситься на любого.
- Лола, перестань, - сказала Соня, почувствовав ее настроение, - это все наши, они не обидят.
Соня открыла дверь, но Лола легла на пороге, осматривая остальных. Дядя Ваня попробовал войти в избу, но Лола зарычала.
- Ты что, обалдела совсем, это же мой дом, - усмехнулся дядя Ваня.
- Лола, ну, правда, - Соня вышла с миской в руках и поставила ее перед собачьим носом, - это дядя Ваня варил, а ты рычишь.
Та виновато заскулила и тихонько начала хлебать суп. Она не могла отказать, хотя есть не хотелось.
- Завтра дед твой приедет с паспортом, - сказал дядя Ваня, - езжайте домой, завтра заявимся вечером всей компанией. И собаку свою заберите, бешеная какая-то.
- Нет, дядя Ваня, она добрая, просто нервная пока что. Пообвыкнет и все пройдет. У нее же муж умер.
- Кобель.
- Для тебя, дядя Ваня, кобель, а для нее муж.
- Мотюха, тащись в магазин за ящиком водки. Проиграл!
- Рад, что проиграл, - ответил я, - сейчас принесу.
- Да, зачем мне, у меня свой есть самогончик. А ты ей купи лучше шампанского, мороженого, шоколадки, да все, что там есть еще.
- Я ей лапы куриные с когтями куплю.
- Да, - рассмеялась Соня, - я люблю.
- Этого добра я вам сколько угодно, - сказал дядя Ваня, - а то раньше все собакам отдавал. А ты любишь вместе и с когтями?
- Не, я только шкурку. А почему проиграл то?
- А, поспорили мы. Я говорил, что собака с тобой придет, а он, дурак, не верил. Теперь про мужа. Совсем проигрался.
- И в это не верил?
- Кто его знает, об этом не спорили. Просто теперь я совсем победил. Эх, было бы мне на тридцать лет меньше, Сонечка. Он кретин, не ценит тебя совсем.
- Отец, да что вы все! Почему же не ценю, - я обиделся.
- Мотька, да им завидно просто, - улыбнулась Соня, - просто завидно.
- Ничего не завидно, - сказал дядя Ваня, потом помолчал немного, - хотя, возможно.
- Дядя Ваня, я же пошутила.
- Нет, это истина, истинная правда. Валите уже к себе! – он повернулся и пошел в дом.
- Дядя Ваня, ну, что ты надулся? – сказала вдогонку Соня.
- Деточка, я совсем не надулся, - обернулся он, - но такую, как ты встречают только однажды и то далеко не все, единицы. Ему повезло. Дай Бог, чтобы и тебе.
- Да что же такого во мне?
- Всё, - сказал он и захлопнул дверь.
- Мотя, что я плохого сказала? – недоумевала Соня.
- Не расстраивайся, ничего страшного не сказала. Ему печально, что не встретил. Тебя, - добавил я.
- Мотя.
- Молчи уже, поехали. И Лолу свою сама тащи, я боюсь ее, а Джим любит. Если грызть меня будет твоя Лола, не защитит.
- Мотя, что вы обалдели все? Я же простая совсем. А тут и Петя, и дядя Ваня и ты, да Лола еще. Что же?
- Что в тебе?
- Да.
- Тебе же сказали, что всё.
- Мотенька, это же вообще непонятно.
- Дура совсем?!
- Что ты сердишься?
- Ну, вот это первое.
- Что?
- Ты послушная, не обижаешься даже.
- Мотя, ну, что же обижаться. Вы же только хорошее говорите. Но я не такая уж послушная. Меня бить нельзя, уйду сразу. И говорить много гадостей тоже. Но шлепать можно легонько, - улыбнулась Соня.
- Вот видишь, это второе, - сказал я.
- Что? – удивилась Соня.
- Шлепать можно.
- Мотька, ты опять издеваешься! А еще?
- Ты веселая.
- А еще?
- Ты умная.
- А еще?
- Ты любящая.
- И любимая?
- И любимая. А еще ты неповторимая любовница.
- Правда?
- Конечно! Я не видел еще таких.
- Но я же жена вроде.
- Так я о том же. Но разве жена не может быть неповторимой любовницей? После тебя никого не хочется.
- Мотька, ну ты, ну я, но что же?! Как?
- Просто очень, ты самая лучшая.
- Дядя Ваня! - прокричала Соня.
- Что стряслось? – тот вышел на крыльцо, - чего орешь то так.
- Я любимая, я лучшая, он сказал, - произнесла тихо Соня.
- Ой, кто бы сомневался, а орать что?
- Ты противный, дядя Ваня, Мотька прав. А ору от радости.
- Ну, тогда ори, - улыбнулся тот.
- Я счастливая, - крикнула снова Соня, повернувшись к озеру и подняв руки вверх, - счастливая!
- Счастливая, счастливая, ливая, - откликнулось эхо с другого берега.
Собаки радостно запрыгали вокруг. Лола уже не рычала, она поняла, что дома.
- Дядя Ваня, он сказал, что после меня никого не хочется, - обернулась она радостно и не стеснялась ничего.
- Я это предполагал.
- Сонька, ну ты совсем уже, - сказал я.
- Мотюха, уймись, ей всё можно, у нее это так естественно получается. И потом она такая хорошенькая.
- Да ну, отец, страшненькая.
Соня бросилась на меня. Я схватил ее и поднял над головой. Она дрыгала ногами и кулачками стучала меня по макушке.
- Гад, гад, - смеялась она, - неправда, я хорошенькая, вон и дядя Ваня сказал.
- Бандитка - я поставил ее на землю, скрутил совсем и поцеловал.
- Ну, все уже, - сказал дядя Ваня, - тащитесь отсюда и животных своих забирайте. Совсем замучили. Любовь – морковь.
- Сейчас, я только в магазин сгоняю, куплю шампанского, икру, шоколадки, сам буду все это поглощать, а ты ей лап куриных дай с когтями. Сомик, тащи этих мохнатых в лодку, - я повернулся и пошел к калитке.

***
Утром мы сидели на нашем бревне, варили кашу. Мелочь, наелась пшена, Рогатый овса, а Бак с Каром рыбы. Собаки лежали умиротворенно. Кажется, у них что-то получалось. Джим смотрел на свою возлюбленную с восторгом, а она кокетничала слегка. Я услышал звонок. Честно говоря, не ожидал.
- Матвей, сваливайте быстро, - я узнал голос отца.
- Что? В чем дело?
- Не могу рассказывать долго. Они тут были только что. Езжайте между Лысым островом и Скрежетом, там один проход. Иди осторожно, ближе к левому берегу. Потом резко направо. Там протока будет, мелкая очень. Протолкнитесь как-то. Потом разлив. В конце еще протока, там вверх по речке волоком. Во втором разливе моя изба. Там влево посередине, найдешь тропу. Избу не видно, в лесу она. Там пулемет в погребе с патронами. Достань. Но они уже лодки надули и отчалили, так что быстрее давайте, все остальное потом. Мы с Тихоном скоро подъедем, - он отключился.
- Сонька, быстро собирайся, - сказал я, - давай просто все в мешок.
- Мотя, да что случилось?
- Я сказал быстро, все потом.
Соня побежала в избу. Я взял ружье и все патроны в сарае. Через пять минут она тащила два мешка.
- Мотя, вот.
- В лодку!
Соня бросила мешки и сама прыгнула в лодку, собаки за ней. Я оттолкнул и завел мотор. Мы мчались к Скрежету. Волны не было почти и ветер попутный.
- Только бы не увидели, услышать за шумом мотора не смогут, а на этом открытом пространстве увидеть запросто. Скорее бы острова, - думал я.
Наконец мы завернули за остров. Я заглушил мотор.
- Дальше на веслах, - сказал я.
- Мотя, да что же стряслось то?
- Сиди тихо, потом скажу. Тут голоса далеко разносятся.
Соня замолчала. Я тихо пошел к левому берегу. Мы прошли каргу и я повернул вправо. Я увидел протоку, узкую совсем. Никто и не догадается, что там есть проход. Лодка вошла в камыши. Те шуршали нежно, уходя на дно. Стало совсем мелко, и я выпрыгнул в воду, проводя лодку на руках. Впереди я увидел озеро. Хоть и жил здесь десять лет, не знал его. По берегам стоял густой лес, низкий довольно. Деревья, упавшие в озеро, плескались в воде. Справа было большое белое пятно, не понял что это сначала. Я снова прыгнул в лодку и повел ее на веслах в другой конец озера.
- Мотя, теперь можно говорить? – шепнула Соня.
- Нет, дома только, - хотя я знал, что можно уже.
Я завел мотор, здесь уже никто не услышит.
- Ну, ты и мерзкий, - засмеялась Соня, - мотор можно, а говорить нет.
- Да просто тебя и покойник услышит, мотор ерунда.
- Мотька, сейчас собачек на тебя спущу!
Мы подошли к белому пятну. Это был целый оазис белых лилий.
- Постой, - сказала Соня, -  красиво очень.
Я почти остановил лодку и тихонько плавал вокруг на малых оборотах.
- Хочешь, нарвем тебе букет?
- Нет, пусть растут, - сказала Соня, - мы же посмотреть всегда сможем. Поехали.
По второй протоке мы протащились еще вверх и вышли в озеро еще большее. Я повернул налево и пошел вдоль берега.
- Сонька, у тебя глазки ясные, ищи тропинку, может и совсем неприметную.
- Вот, вот тут! - прокричала она через некоторое время.
Мы причалили. Собаки выскочили на берег, а я опять спрыгнул в воду.
- Иди ко мне, - сказал я.
Она встала на борт и рухнула мне на руки.
- Сонька, искупаемся же!
- И пусть.
Я впервые увидел кокетство в ее мордочке и осторожно опустил ее в воду.
- Мотька, но так нельзя, я же мокрая теперь совсем.
- Так ты разденься и высохнешь, просто не удержал толстую такую.
Соня вдруг прыгнула и повалила меня в воду.
- Вот тебе, вот, - мы барахтались в воде, смеясь.
Собаки с удивлением смотрели с берега.
- Соня, ну перестань уже, надо домой.
Мы прошли по тропе вверх и метров через сто наткнулись на избу.
- Ай да батя, так неприметно сделал, - сказал я.
Мы разгрузились и потащили вещи в избу. Тут я увидел сквозь лес небольшое озерцо за избой.
- Сомик, погоди, тут проход есть, наверное, лодку бы туда, с воды не видно будет. Тащи шмотки домой, а я гляну.
Я вышел к берегу и пошел в сторону большого озера. И, правда, узкая протока, как раз под лодку соединяло их. Было мелковато, но пройти можно.
- Ну, дает, а меня лешим называет. Сам так запрятался, никакой леший не найдет.
 Я провел лодку через протоку и привязал у берега невдалеке от избы. Теперь ничего не выдавало нашего присутствия здесь. Одно плохо, если придется уходить, то через протоку никак.
- Но отец не дурак. Наверное, на том конце озерца выход есть, - подумал я. За поворотом было ничего не видно, - проверю, на всякий случай.
Я завел мотор и тихонько повел лодку вдоль озера. Повернув налево, я увидел большое водное пространство и широкий выход к нему. Я заглушил мотор.
- Куда же это? – сказал я вслух.
- К Кандалакшскому заливу, - услышал я сзади и обернулся.
Невдалеке от меня стояла отцова лодка. В ней, кроме отца, сидели еще двое. Тихон и неизвестный мне мужик с бородой.
- Я так и думал, что найдешь, - сказал отец, подъехав, - а Сонечку где бросил?
- Да в избе она, манатки разбирает, - удивленно ответил я.
- Эх ты, чуча, ничего не слышишь и не видишь, леший и водяной. А коли бы враг? Ладно, знакомься. Это отец Федор. А этот дурень – Матвей, - обернулся он к бородатому.
- Очень рад с Вами познакомиться, - улыбнулся тот.
- Я тоже, - ничего не понимая, пробормотал я.
- Поехали домой, посидим, там и поговорим.
Мы развернулись и причалили у избы. Вытащили лодки на берег. Было тихо совсем ни шороха.
- Соня, ты где? – крикнул я, - это мы!
Вдруг она совсем бесшумно появилась из-за кустов с ружьем в руках. Глаза ее горели каким-то безумным огнем. Собаки залаяли дома истошно.
- Сонечка, да это мы, свои все.
Она очнулась, услышав мой голос, и со вздохом опустилась на землю. Потом подняла голову и улыбнулась.
- Я уж не знала, что и думать. Ты уехал куда-то, а потом за тобой лодка. Я дядю Ваню не узнала издалека. А ты, дурак, даже ружье не взял.
- Сомик, ну прости, свалял дурака.
- Федор, ты что ли? – воскликнула она, оглядев остальных.
- Я, сестренка, я.
- Зачем ты тут?
- Приехал грехи замаливать, прощения у тебя просить, но, если хочешь, стреляй. Без твоего прощения не жизнь мне все равно.
- Да ты то, чем виноват? Всегда ко мне хорошо относился, не обижал. Мы же друзьями с тобой были.
- Тем и виноват, что друзьями были, а я этим поверил, чёрт бы их побрал! Ох, прости Господи, - он перекрестился.
- Ладно, пошли в избу, там договорим, - сказал дядя Ваня, - да самогоночки выпьем, мировую. Собак только своих уйми Соня, а то покусают еще. Закуску я захватил, знал, что ничего приготовить не успеете. Тихон, возьми там мешок. Тихон послушно поплелся к лодке.
Мы расселись за столом и перво-наперво выпили.
- Что случилось то Федор? – спросила Соня.
- Да все хорошо, Сонечка. Просто как вы убежали, они нервничать начали. Случайно услышал я их разговор. Не думай, не подслушивал специально. Просто пошел молиться, а они у иконостаса орут.
- Кто?
- Мишка. Отцом и пророком, тьфу, и называть его не хочу. С ним его подельники. Про квартиру говорили и про то, что тебя вернуть надо, и гадости про тебя всякие.
- Какие?
- Вспоминать противно, да и неважно это. Тут я и понял, какой он пророк. Собрал я своих. Ты же знаешь у нас спортсменов много и военных бывших. В общем, прогнали мы их. Теперь мы православные и монастырь построить решили. Жаль только они опять за свое возьмутся, на них управы нет.
- Будет, - сказал дядя Ваня, - я на них Костика напущу, он как гончая. Найдет, как эту банду упечь.
- Федор, а дед мой что?
- Давайте еще выпьем, - сказал тот.
Соня насторожилась, но выпила со всеми.
- Так что?
- Ой, Сонечка, не хотел я.
- Так что?!
- Умер дед твой, царствие ему небесное, - Федор опять перекрестился, - своей смертью, не насильственной. Пил много и не здоров был. Мы похоронили его. Тебя не нашли просто сначала, ты уж не обессудь.
Соня тихонько заплакала в уголке. Никто не стал ее успокаивать. Выпили еще по стакану и сидели молча.
- Не обращайте на меня внимания, - всхлипнула она, - больно очень просто. Федор, так что дальше?
- Ничего. Просто квартира теперь твоя, можете в город возвращаться, если хотите. И еще, прости меня.
- Феденька, ну за что же? Но прощаю за всё.
- Вот, легко стало совсем теперь. Да, я тебе паспорт привез, что отобрали и свидетельство о рождении, и диплом. В общем, все документы, что нашел.
- Какой диплом? – спросил я.
- Да она же филфак закончила. А, ну да, скрыла.
- То-то она мне Есенина и Маяковского читает.
- Это не из-за филфака, просто люблю, - Соня улыбнулась грустно, - налей мне немного.
Все опять выпили, не чокаясь.
- Батюшка, благослови нас, он мне предложение сделал, если не откажется теперь. Отец его, нас уже благословил.
- Я ему откажусь! – сказал дядя Ваня.
- Что же, дети мои, - Федор встал, - не имею я пока права, но скажу не своими словами, а словами Святителя Феофана: «От супружества — счастие временное и даже спасение вечное. Потому к нему приступать должно не с легкомыслием, но со страхом и осторожностью. Добрым супружеством благословляет Бог». И еще: «Когда мы в брак вступаем, то и это должны делать для Бога, имея в виду не то, чтобы получить богатое имение, но чтобы найти в жене благородство души, не множество денег… но добродетель и кротость нравов; мы должны брать спутницу в жизни, а не участницу в пиршествах». Это уже Иоанн Златоуст. А Макарий Оптинский вот что говорил: «В чем же состоит счастье и благоденствие? Не в достоинстве и богатстве, но в мире, согласии и любви между супругами и в прочих добродетелях, плод которых есть спокойствие и мир душевный». А вообще-то счастья вам. Ну, да нам пора, живите с Богом. Я получил, что хотел, прощение твое, теперь спокоен. Но и ты не обидь, прими подарок на свадьбу.
- Хорошо, - ответила Соня.
- Вот вам колечки. Ему золотое, тебе серебряное, как положено. Теперь все золотые носят, но то не правильно.
- Почему?
- Ему золотое, потому, что золото нашел. А тебе серебряное, потому, что ты золото и золотить тебя больше не надо.
- Ну, ты выдумщик, - сказала Соня, - я же знаю почему.
- Да, я сам такое придумал, для вас лично, - улыбнулся Федор, - но ведь, правда, это.
- Чистейшая правда, - отозвался я, - спасибо тебе, батюшка.
- Благослови вас Господь, - он перекрестил нас и вышел из избы.
- Не провожай, не надо, - сказал отец, - вы завтра сутра приезжайте. Поедем в город, документы в Загс подадим. Или может, венчаться хотите?
- Сонечка, ты как? – спросил я.
- Ты же не верующий у меня, давай просто в Загс. И без торжеств всяких и нарядов.
- Ну, Матюха, завидую тебе черной завистью, - сказал дядя Ваня.
- Ой, сам себе завидую! Как только мордашку ее смешную увидел, с тех пор и завидую.

***

Когда отец уехал, мы сели напротив на нары.
- Ты знаешь, - сказала она, - я потеряла всё, чтобы найти тебя.
- Я тоже всё потерял и нашел тебя.