стихи

Ладоги холодная вода
Без конца, без края, словно море.
Где-то там – деревни, города,
Берегов таежные просторы.
А пока, до завтрашнего дня,
Серые разводы цвета стали
Окружают корпус корабля,
Застилая северные дали.
Так лети же в море, катерок,
Курс давно проложен и рассчитан.
Растворись среди морских дорог,
Погружаясь в волны до бушприта.

На плато Ахаггар зима,
Заморозки по ночам;
Тает иней в прямых лучах
Солнца тропиков над головой.
И разломы блестят водой,
Как хрустальных бус череда.
По распадкам спираль травы
Непривычный ласкает взгляд,
И лишайники на камнях
Отражают зари восход;
Кипарисовые кусты
Талой изморосью горят.
Караваны уходят вниз,
Где просторнее и теплей,
Где на жесткой траве степей
Можно нежиться – и забыть
Звезды юга и камень гор,
И застывших долин простор.
               Побег
Гаснет в небе февральский закат
Синей стужей полярного дня.
Тихо сани по насту скрипят,
За оленьей упряжкой летя.
Здесь вокруг сотни верст пустоты –
Ни полей, ни дорог, ни жилья.
До уральских заводов пути
По лесам и болотам три дня.
А на тракте почтовом в те дни
Суета, беготня и содом –
От Березова вверх по Оби
Ищут ссыльного ночью и днем.
Слишком поздно, увы, господа -
Все следы скрыты морем тайги.
И беглец далеко впереди -
Не догнать вам его никогда.
Пусть ночами крепчает мороз,
И мешают проталины днем –
Спирта много и хлеб не замерз,
Живы будем, авось не помрем!

Небо светлое, ярко-белое
Солнцем выжжено, переплавлено.
Пыль разъела в нем примесь Севера,
Нежно-серую и туманную.
Горы тусклые, грязно-серые
И песков желтизны пожар.
А под Солнцем таким, наверное,
Превратишься в незримый пар.

Сосновые иглы осыпались с ветки родной,
Апрельские ветры несут их над теплой землей –
Деревни и села, сады, перелески, поля,
Весеннее Солнце и древней Украйны земля.
Вот город уютный у берега тихой Десны,
Как будто овеян дыханием сладким весны,
Готовится к празднику там, как обычно, народ,
И каждый от жизни чего-то хорошего ждет.
А иглы иные ветрами уносит на юг,
Пред ними кварталы, проспекты и парки встают
Старинного города возле широкой реки,
Где древние храмы венчают крутые холмы.
Предпразничный город с обычной своей суетой –
Заказы, подарки – на службу, друзьям и домой,
И дачники ждут вожделенно своих выходных,
Чтоб майской зарею сезон наконец-то открыть.
А ветер сменился, и желтые иглы летят
Над сонным Полесьем и кручами снежных Карпат,
Летят неприметно над серой балтийской водой,
Апрельскою дымкою, теплой весенней порой.
Прошли уже сутки, но мало кто знает, увы,
Про черные сосны над мертвым узором травы…
А те, кто узнали, и были там в эти часы,
Уже не расскажут про прелести этой весны.

Даугава серым клином расколола гладь земную,
Врезав отмели и плесы в непокорную равнину.
Ей сдались пески и глины, и наносы торфяные –
Даже россыпи морены расплели речные струи.
Много лет росла долина, как косой пласты срезая,
Но нашла коса на камень древней жизни океана –
Пласт девонских доломитов не пробить незримым жалом,
И за сотни лет не сдвинуть серых скал щербатый камень.
И когда-то размоет вода, навсегда, эти камни за тысячи лет,
А пока на порогах река будет вечной капелью звенеть.

Он приехал в тот город по срочным делам,
По дороге на фронт, пыльной летней порою.
И бродил, как чужой, по пустым островам.
Он, конечно же, знал. Но увидеть такое…
Мертвый город сплетением рек и мостов
Придавил его словно могильной плитою.
Хорошо, что осталась лишь пара часов,
Да и как их прожить в этом мертвенном зное ?
Оставалось бродить по пустым площадям,
Поглазеть на проспекты, дворцы и каналы.
Он, конечно, привык к неживым городам
Но такого еще никогда не бывало.
По Садовой неспешно трамваи ползли,
И горячий закат уходящего солнца
Золотил перекрестки ничейной земли
И убогих трамваев слепые оконца.
Нет, скорей на вокзал! Лучше фронт и война,
Грязь траншей и дорог, бесконечные раны,
Лучше видеть врага, чем пустые дома,
Зелень мертвых дворов и безлюдные храмы.

В тихом сквере у быстрой реки
Император глядит на восток.
Хоть его пьедестал невысок,
Вехи жизни отлично видны.
Разве мог он подумать тогда,
Что останется здесь навсегда,
Где сибирский мороз и тайга,
Где так редки вокруг города?
Впрочем, город красив и широк,
И всегда на виду у страны.
На развилке таежных дорог
Был основан он в давние дни.
Император глядит на восток,
Нет, немного правей, вдоль реки.
Этот город так страшно далек
От широкой, туманной Невы.
За рекой, в привокзальной пыли,
Днем и ночью шумят поезда.
Этой стройки далекие дни
Не забыть уж теперь никогда.
Сколько было речей и угроз,
Что потрачены деньги зазря,
Что не выдержат рельсы мороз,
И разрушит пути мерзлота.
А сегодня Сибирский простор
Без привычной стальной колеи –
Все равно, что Саяны без гор,
Ангара без хрустальной воды.
Жаль, при жизни он редко бывал
В этих дивных, прекрасных краях.
Поглядеть бы поближе Байкал,
И погреться в горячих ключах…
По Тункинской проехать степи,
И поднявшись на кручи гольцов,
Выше скал и корявой тайги
Увидать синеву ледников…
Что-то было, конечно, не так –
Все же жизнь прожита не зря!
Император стоит как скала,
На сибирских родных берегах.

Бег вековечных волн, и переломы льда,
И ругань матросни, и суета аврала,
Все было и прошло, исчезло навсегда,
Не повторится дней «прекрасное начало».
Идет в металлолом балтийский ветеран,
Он резал лед еще при Николае.
И скоро станет второсортной сталью
Корабль, всегда спешивший на таран.
Нам говорили – сталь нужна всегда,
А корабельный хлам хранить накладно,
Но эта мысль так глупа и нескладна,
Что вряд ли кто поверил и тогда.
Да и теперь… И, право, очень жаль,
Что не храним мы прошлого осколки,
Что мы всегда с историей в размолвке,
И вех судьбы важней чугун и сталь.

Пусть тебе приснятся южные базары,
Глинобитных улиц шум и суета.
Под горячим небом пыльные кварталы,
Городских арыков мутная вода.
Стрелы минаретов, серые дуваны,
Изразцы и арки древних медресе;
И быть может, глядя на чужие страны,
Ты хоть ненадолго вспомнишь обо мне.

Марина Мнишек едет на восток –
Ей руку предложил тиран Московский.
Об этих днях еще напишет Бродский,
И Ерофеев вспомнит между строк.
А юный царь, как говорят, умен,
И образован – не чета боярам.
Красив, галантен, и одним ударом
Способен шпагой душу «выбить вон».
Но вот беда – никто не знает точно
Кто он таков, «откуда и куда».
Хотя Марина, впрочем, правомочна
Забыть сей факт без ложного стыда.
Потом судьба ее протащит плавно
По всей Руси, великой и чужой.
И лишь в застенке обретя покой
Она канула в вечность «белой панной».
Про панну – лебедь славно сочинил
Поэт в уютном крымском городишке.
Живописал убитого мальчишку
И царских слуг неутомимый пыл.
Но этот стих хоть незлобив и краток,
А вот Фаддей Булгарин в трех томах
Нагородил такого – просто страх!
Хоть сам, по слухам, вышел из поляков.
А может, лучше было быть как все -
И мирно жить в поместье захолустном?
Конечно, скучно – но зато не грустно,
И жизнь бы не закончилась в петле.
Но эдак можно спорить бесконечно
Что было бы, и что могло случиться.
Уж лучше просто помнить эти лица,
Дела и жизни, канувшие в вечность.
               
На речном берегу приютились щербатые скалы
Хилых сосен узлы оплетают резной доломит.
Режет толщу порогов незримое водное жало,
По камням и утесам пилой бесконечной звенит.
Свет сменяется тьмой, зелень листьев дыханьем мороза,
Над Земгальской равниной проносятся бури войны.
Гаснут в небе порой докрасна раскаленные звезды,
Племена и народы приходят и тают как сны.
Но торчат у реки Стабурагские серые камни,
Правда, скрытые ныне водой «рукотворных  морей».
Может это и лучше – ведь так они будут сохранней,
Как в казенном приюте для вдовьих и сирых детей.

Танки Клейста седьмого ворвались в Ростов,
Сбросив русских к востоку, в кубанские степи.
Где-то там впереди – звезды вечных снегов,
Сумрак горных лесов и холодные реки.
В карбюраторном жаре искрится свеча,
Шум моторов и ветра горячего стон;
Разлились по дорогам сплетенья колонн,
И стальная коробка как пар горяча.
И в отчаянной спешке уходят войска,
Разрушая мосты и взрывая туннели;
И бредут по степи, под напором врага,
Вереницы людей без судьбы и без цели.
Над степными дорогами серая пыль
И не видно конца пересохшей земли.
На восток и на запад – бурьян да ковыль,
Только горы Кавказа чернеют вдали.
Пепелища кварталов и ребра мостов,
Дым горящих станиц и руины завода –
Чья-то бывшая жизнь и разрушенный кров
На ничейной земле в бесприютные годы.
Все когда-то вернется на круги своя,
Стихнет смерти пожар и кружение ада;
И когда-нибудь где-то затихнет война,
И растают следы от свинцового града.
На развалинах жизнь затеплится вновь,
Постепенно вернутся обычные годы.
Вспомнят люди покой, тишину и любовь,
Суету городов и неспешность природы.
Но увы, все прекрасное где-то вдали,
А вокруг только раны сгоревшей земли.
А пока смерть и горе повсюду легли,
А пока, а пока –
Танки Клейста уходят на юг и восток,
Впереди Тихорецк, Армавир и Моздок;
Это самое трудное время войны –
Танки Клейста идут вглубь огромной страны.

Хилые сосны да камни,
Хвоей усыпан склон;
Серые волны Байкала
Шепчут осенний стон.
Тонут в туманах скалы,
Реки в горах шумят;
Солнце все чаще тает
В тучах и облаках.
Лед накрывает море,
Летний забылся зной…
Только желтеет хвоей
Сопки обрыв крутой.
    Альпинист
В жарком небе Нангапарбат
Льдом и снегом высится над
Мутным Индом, травой степей,
Над сплетеньем скал и камней.
Он поднялся на пик один –
Минус тридцать мороз и Солнце,
И глотал разреженный воздух
Высоко над бездной равнин.
Кислородный баллон не брал –
Тот кто сможет, пройдет и так.
Сутки минули – и он над
Оказался сплетеньем скал.
Восьмитысячник Нангапарбат –
Перед ним и внизу, под ним.
Пламя Солнца и снежный дым
Застилают усталый взгляд.
Позабыты война и плен,
И извечный вопрос с жильем,
Он поднялся, достиг, дошел –
Жаль, что поздно, и меркнет день.
В темноте не пройти ледник –
Простоял всю ночь на снегу.
Силы кончились – как в бреду
Приходилось ему ползти.
Но дополз, и еще не раз
Поднимался по гребням скал.
Но настиг и его обвал –
Снегопадом в закатный час.
Жизнь прошла, как один подъем,
По сплетениям скал и льдин.
Он остался для нас таким –
Вечной сказкой над ледником…

«Умер бедняга в больнице военной» –
Это считалось бедой.
Общество гневом прониклось священным
К деяньям власти мирской.
Умерло много бедняг по Гулагу,
Вовсе не видя больниц.
Общество пело осанну и славу,
Павши пред властию ниц.
         
Бродит призрак по полям и автострадам,
Горы – реки переходит без труда;
Дал Господь ему бессмертие в награду
За мечты, что не сбывались никогда.
Были дни – его гремело имя
(хоть дела не ладились всегда),
покорял он «жадно, грубо, зримо»
племена, народы, города.
С ним боролись долго, но напрасно -
Пережив лихие времена,
От Шпицбергена до «Франции прекрасной»
Он простер «совиные крыла».
Но с годами выветрились страсти
И вопрос решился сам собой –
Потеряв былую силу власти,
Призрак стал безвредный и ручной.
И в грядущем, может быть, тысячелетье
Где-то как-то все же сбудутся мечты –
Воцарится древний призрак на планете
В царстве мира, добрых дел и красоты.

          Стройка № 501 или дорога в никуда
           ( песня )
От Воркутинской зоны стальная колея
Когда-то шла к востоку, в далекие края.
Заброшенная стройка и ржавый паровоз,
Забытые бараки, колючка да погост.
Со всей страны свозили ненужное старье –
Изношенные рельсы, солдатское тряпье,
Разбитые теплушки, дырявых ведер воз,
Мотыги, тачки, грабли, телеги без колес.
Демидовские рельсы в нетронутой тайге,
Демидовские рельсы на вечной мерзлоте,
Заброшенные рельсы, болота и туман,
Заброшенные рельсы, могилы россиян.
Уже давно забыта «дорога в никуда»,
Разъезды поглотила бескрайняя тайга…
Лишь изредка туристы проходят по путям,
Заходят на погосты, склоняются к крестам.
Бараки развалились, обрушились мосты,
Разъеденные шпалы в болотах не видны,
Но полотно змеится местами по траве –
Старинное железо, неподвластное судьбе.
Демидовские рельсы в нетронутой тайге,
Демидовские рельсы, застывшие в воде,
Заброшенные рельсы, болота и туман,
Заброшенные рельсы, могилы россиян.
Строители дороги вернулись по домам,
Осталось их немного, последних могикан.
И нынче вряд ли живы в России зеки те,
Что строили дорогу на вечной мерзлоте.
Им памятник хотели поставить, только где?
Накладно ведь работать в нетронутой тайге.
А водрузить в столице – властителям страны
Воспоминанья эти сегодня не нужны.
Такие сантименты совсем им не важны.
Демидовские рельсы в нетронутой тайге,
Демидовские рельсы, застывшие в воде,
Заброшенные рельсы, болота и туман,
Заброшенные рельсы, могилы россиян.
Заброшенные рельсы, чужая колея,
Забытые погосты, замерзшая земля,
Болотистые чащи, морозы и туман,
На вечной мерзлоте шумит бурьян.

     Пустозерск
Место пустое – ни пашни, ни леса
Волны холодные катит река,
Летом не гаснет заря в поднебесье,
Зимнею ночью – снега да снега.
Но и сюда, до далекой окраины,
Русские люди добрались, дошли -
Бурными реками, волоком каменным,
Силы и жизни теряя в пути.
Сплавили лес по притокам таежным,
Церковь срубили, дома, частокол.
Так невозможное стало возможным –
Север Печорский свой город обрел.
Много ли, мало – четыре столетия
Жил городок в Заполярной дали.
Были и радость, и войн лихолетье,
Счастье и горе бесплодной земли.
Грязный залив с обмелевшей протокою
Да городище с пожухлой травой -
Словно легенда про годы далекие,
Скрытые ныне всевластной судьбой.

          Первое марта
Серый Петербург, ранняя весна,
Тускло Солнце и дождливы небеса.
Дым и кровь царя – сбывшиеся сны,
Траур и печаль, трудный день страны.
Что теперь гадать – если, да кабы…
Все, что было там, тоже перст судьбы.
Только б сохранить память этих дней,
Только не забыть цену тех потерь.

           Covadonga
Кто подумать бы мог, что всесильный Восток,
В Кантабрийских лесах и бесплодных горах,
Покорив целый свет, свой надломит хребет?
Видно, мера одна всем народам дана –
Блеск великих побед не затмит вечных бед
Завоеванных стран и бесчисленных ран.
Сквозь века и года – всем дорога одна –
Мир держать под уздой – верный путь на покой.
Время лечит и страх, и смятенье в умах,
И империи прах тихо тает в веках.

       Российская история в самом сжатом очерке, от Гостомысла до Горбачева
Далекие годы, чужие народы,
Князь Невский в Сарае ползет под ярмом.
Разбитые шведы, Чудская победа,
Довмонтовы стены над серым холмом.
Распалась держава – без чести и славы,
Андрей Боголюбский громит киевлян.
По хлябям и кочкам, в леса Заволочья,
Уходят ватаги восточных славян.
У сердца Транссиба гранитною глыбой
Застыл император в саду у реки.
Смоленска раскаты, Корсунские врата,
Собор в Завеличье и Спас на Крови.
Скрипящие тали, вода цвета стали -
"Нева" и "Надежда" идут в океан.
Семенов Тянь-Шаньский, Козлов и Пржевальский,
Пустыни и горы загадочных стран.
Ходынское поле, октябрьская доля,
Бетон новостроек, гулаговский лес.
Степное раздолье, забытая воля,
Троцкистского блока открытый процесс.
У мелкой речушки срубили избушки,
Затем частокол обвели вкруг холма.
Невзрачный поселок, и маленький город
Разросся у финской заимки Москва.
Владимир знатнее, а Суздаль древнее,
И Тверь с Ярославлем намнут нам бока.
Эх, кабы на север, награбить бы денег –
Они в Новограде текут как река.
Сибирские дали, стальные пищали –
Казачьи дружины идут на восток.
Ермак и Хабаров, ущелья Хайлара,
Таежные крепи, трясины болот.
Булгарин с доносом идет к Наркомпросу,
Но русский писатель живуч и хитер.
Цари и генсеки ему не помехи –
Казнят и ссылают – он жив до сих пор!
Судаев и Шпагин, Забудский и Грабин,
Сержант на побывке создал автомат.
Подлодки и МИГ-и, ракеты и мины,
И с дизель – мотором приземистый танк.
Туннели Байкала, решетки централа,
На острове крепость, а в ней каземат.
Плотины, вокзалы, заводы, каналы –
Размах пятилеток гремит как набат.
Брусилов на запад уходит в Карпаты,
Цусимские шквалы гремят по стране.
Актер-реформатор свой собственный театр
На зависть Европе устроил в Москве.
Тюрьма Аввакума, боярская дума,
От новых обрядов незримый исход.
Раскольничьи скиты надежно укрыты
Тайгой и горами, туманом болот.
В горячечных спорах и диких раздорах
Не раз обесславлен народный кумир.
На Капри в изгнанье и в Ясной Поляне
Иные пророки видны на весь мир.
Гангутские скалы, редуты Полтавы –
Как Бог, Император взметнул свой народ.
Газеты, музеи, балы, ассамблеи,
Заводы Урала и Прутский поход.
Холмы Белозерска и стены Изборска,
Непрядвы и Дона святая земля.
«Народная воля», бродяжье приволье,
Маевки и стачки, пожар Февраля.
Угрюмый Чайковский и едкий Твардовский,
«Хованщину» пишет поддатый сержант.
Шемякин и Рерих, скульптурные звери
У стенки канала мосты сторожат.
Руины Кавказа, могилы спецназа,
Рыбак в Холмогорах сидит с букварем.
Давление света, триумф геометра,
Игры элементов всеобщий закон.
Картечь Кунерсдорфа и парусник Корфа,
Бивак Бонапарта в Кремлевских стенах.
Позор отступленья и радость отмщенья,
И царь – победитель на Венских балах.
Каледин на Стыри, шюцкоры на Свири,
Кресты и могилы, да траурный звон.
Кольцо Танненберга, и счастье победы –
На мокрой брусчатке скрещенья знамен.
Дейтерий и тритий до гелия слиты,
«Восток» и Гагарин парят над Землей.
Подлипки и Обнинск, и рек переброски,
Протоны в туннелях под тихой Дубной.
Пожалуй, и хватит, пора на полати –
Огромна и дика родная страна.
Закончим скорее, так будет вернее,
Всего не опишешь на все времена.

Солнце жаркое лилось на стены собора,
Растекалось теплом на святых куполах.
Окна храма гудели от стройного хора
И светились лампады на желтых крестах.
Здесь сегодня собрались на праздник великий
Именитые люди огромной земли –
Гости, думные дьяки, владыка со свитой,
Царский двор и бояре Московской Руси.
Торжество литургии прекрасно и строго,
Но царицы печален и горестен вид.
И душа ее ныне  в тоске и тревоге,
И тяжелая дума на сердце лежит.
Сердце женское сжалось от давнего горя -
Чем прогневали вечного Бога они?
И за что этот крест, эта тяжкая доля –
без наследников жить все грядущие дни?
Вот стоит ее царь, богомольный и добрый;
Древний род вместе с ним пресечется навек.
Каждый день он молился, усердно и долго,
А надежда все тает, как мартовский снег.
Под эгидой его - мир великой державы,
Впереди - грозной смуты загадочный лик.
Как страшна и нелепа грядущая кара!
И как сладостен каждый с царицею миг…
Вот закончилась служба, и в солнечный город
Царь с царицей выходят со свитой своей;
Все так знатно и чинно, торжественно – строго,
И блестит позолота старинных церквей…
         Сонет         
Зимняя ночь. Толстый Боба свалился в биде,
И в угрюмой тоске ждет, бедняга, рассвета.
Тихо вокруг. Только сосны шумят на холме
Да журчит ручеек где-то в недрах клозета.
Святая Русь! Будь готова к тяжелой борьбе,
К лихолетью войны без конца, без просвета.
Капитализм должен сгинуть в смертельном огне,
Пусть мы жизнь свою и положим на это.
Долгие годы пройдут, годы борьбы и труда,
Но засияет во тьме нашего дела звезда,
В этом мире - огромном и сложном.
Только тогда, в жизни иной,
Бобе мы сможем помочь с тобой –
Все для нас станет возможным!
              История гражданской войны
                ( по А. Межирову )
На борьбу с интервентами встав горячо,
Мы под Псковом деремся в метель и пургу;
Кайзеровская бомба попала в плечо,
И не встать под огнем на февральском снегу.
Мы с боями идем на мятежный Кавказ,
И казаков громим у донских берегов.
Доброволец гранатой попал промеж глаз,
И не встать под огнем у станичных садов.
На таежной земле под раскаты пурги
Мы в далекой Сибири громим Колчака;
Белочешский снаряд разорвался в груди,
И не встать под огнем у избы лесника.
Вот Сиваш переходит наш славный отряд,
Загражденья и дзоты нас ждут впереди;
Врангелевская пуля прошла через зад,
И не встать под огнем из болотной грязи.
Мы с боями идем за Читу и Аргунь,
Чтоб закончить войну наконец.
Самурайская сабля отрезала то,
Чем гордится советский боец.
И настал нам геройский конец.
               
Не нужны мне Эльза или Энни -
Без Матрены жизнь мне не красна.
В Мосрентгене братцы, в Мосрентгене,
Я такие видел чудеса – 
Старый пруд, слегка заросший тиной,
В небе галки вьются высоко;
Помидоры, елки, георгины,
И жена директора сельпо.
В промтоварах я не понимаю,
А она лишь в них и знает толк.
Как огромна грудь ее нагая,
Как охват бедра ее широк!
И теперь мне снятся постоянно
Цепь прудов у трассы кольцевой,
Серьги, кольца, тени и румяна
И ларьки за рыночной стеной.
И навек любовное томленье
Мне теперь по жизни суждено -
В Мосрентгене, братцы, в Мосрентгене,
Где пятьсот четвертого кольцо!

В приятной дымке горел закат,
И пляж под вечер стал пустоват.
Народ собрался в ночном саду,
И с балюстрады глядел во тьму.
Там в ресторане галдеж и гам –
Напился водки гиппопотам.
Он пляшет польку промеж столов
Под стук тарелок и каблуков.
Все веселятся, кричат «Давай!».
Он раскраснелся, как попугай.
Руками машет, стучит ногой,
И девки жмутся к нему гурьбой.

Товарищ Брежнев, наш вождь любимый,
Великий деятель марксизма – ленинизма,
Ваш гений светлый, непогрешимый,
Создал державу социализма.
Под вашим образом мы плавим сталь,
Заводы строим и каналы;
Уходят рельсы в глухую даль,
Сияют новые кварталы.
Идеи Ваши сердца зажгли
Рабочим массам на всей планете,
И нет такого клочка земли
Где б Вас не знали даже дети.
Ваш ясный лик наполнен вдохновеньем,
Нас вдаль ведет могучая рука.
Ваш образ всем врагам на удивленье
Переживет грядущие века!

           «Кольбаса music»
           (Старая советская песня)
Как-то раз Парамон был в дремучем лесу.
Под огромным кустом он увидел лису.
И спросил Парамон – а скажи-ка, лиса,
Где в Советском Союзе у нас колбаса?
И на этот вопрос он услышал в ответ
Что надежд никаких на снабжение нет.
Города и деревни на голодном пайке
И качает людей при любом ветерке.
Парамон удивился, решил уточнить –
Сколько лет нам еще в этом голоде жить?
Отвечает лиса, что наверно всегда –
Нам с трудом достается любая еда.
Тут зашел у них спор о родимой земле,
О ресурсах, полях, семенах и воде,
О культуре посевов и сроках работ,
О влияньи погоды и прочих невзгод.
Парамон матерился, шумел и вопил,
Аргументы и факты полдня приводил –
Ведь страна, мол, большая, с богатой землей,
И могла бы полмира кормить колбасой.
И с улыбкой лиса отвечает ему –
Эти мысли, дружок, не нужны никому.
Нашим людям не надо пахать и сажать –
Только вовремя план и отчет написать.
Нам отчетность и планы важнее наград –
Ведь питается ими весь наш аппарат.
Министерства и главки, обком и райком,
Комсомол, профсоюз, и средь них Агропром.
Впредь глотай, что дают, не противься судьбе,
А не то загремишь прямиком в КГБ.
Знай отчеты кропай, да пиши рапорта –
И судьба твоя будет - одна лепота!
Злой как черт Парамон возвратился домой –
Налила ему мама в лоханку помой.
Будет знать охламон, как в дремучем лесу
Материть Агропром и его колбасу.

           7 декабря
Взлетают самолеты, моторами гремя,
Плывут над серой плошкой океана;
Дрожат как в аритмии надстройки корабля,
обвитые пропеллерным бураном.
Выравнивая звенья, летящая волна
Уходит, растворяясь над водою.
Бегут часы полета, дорога далека,
И тучи вьются черною грядою…
Над зимним океаном затеплилась заря,
Светлеет поле будущего фронта.
И вот уже мерцанье холодного огня
Обрисовало профиль горизонта.
Координаты целей разведаны давно,
И замысел надежно отработан -
С закрытыми глазами отправят их на дно
Невзрачные японские пилоты.
Еще совсем немного - и скалы островов
Появятся за линией прибоя,
И небеса невиданной грозою
Обрушатся на головы врагов.

Бабушка с дедушкой вышли гулять,
Взяли с собою в лесочек кровать.
Чтоб на природе слегка отдохнуть,
Если покажется тягостным путь.
Легкая очень кроватка была,
Быстро ее наша пара несла.
Вот, наконец, и любимый лесок,
Встала кровать под тенистый дубок,
Сели, поели, потом прилегли,
Быстро уснули в прохладной тени.
Спали они беспробудно три дня,
Осень настала и снег намела.
Оба простыли, намокла кровать,
Долго пришлось им домой ковылять.

50 лет Октября
Празднует вся страна
Этот великий год,
Светятся города,
Пьет за успех народ.
Минули дни войны,
И разоренья мгла…
Вечное время борьбы,
Строек больших года…
Пусть для планеты миг
Рождение СССР –
Людям нашей Земли
Это живой пример.
Наперекор судьбе
Ведут коммунисты нас,
И Ленин на новом рубле
Указал нам заветный час.
   
       Фантазия
До Новоархангельска месяц пути –
Осенние тракты дождями размыты;
Конвойная сотня трусит впереди,
За ней император России со свитой.
Сибирской тайги бесконечен простор,
Леса и болота, дожди и туманы…
Сплетения рек и разливы озер,
Угрюмые горы Саян и Алтая.
За русскими вслед, уходя на восток,
Орда Бонапарта стремится лавиной.
Иртыш позади, и форсировав Обь,
Французы бредут по холмистой равнине.
Великая Армия тает в боях,
В лесах и болотах, под ветром Сибири.
Солдаты в палатках от стужи дрожат,
За ними на запад – кресты да могилы.
Казачьи пищали и стрелы башкир,
Сибирская язва, осенние грозы… 
Медведи и волки справляют свой пир,
А следом за ними – снега и морозы.
Но вот наконец-то решительный бой –
Под Пит-городком полегли гренадеры.
И маршалы Франции тесной толпой
Сдаются казакам, потупивши взоры.
И сам Бонапарт в вековом кедраче
Скрепляет печатью условия мира.
И прошлое тонет в густом перваче
Под крики и тосты победного пира.