мефодий

МЕФОДИЙ

Вахтер (Wachter, т. е. надсмотрщик, сторож).
— У нас В. называется нижний чин
интендантского ведомства при вещевых
складах и продовольственных магазинах.
На обязанности его лежит выветривание
и счет припасов, присутствование при приеме
и отпуске их, сохранение припасов в целости,
чистота и опрятность в магазинах, надзор
за рабочими при укладке припасов.
В. назначаются из нижних чинов надежного
поведения и делятся на старших и младших.

Энциклопедический Словарь
Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона
в 86 томах с иллюстрациями
и дополнительными
материалами


Как и всякий уважающий себя вахтер, по ночам я спал. В хорошие смены вставать приходилось только к запоздалым жильцам - это не позже, чем до полвторого. В плохие меня в 3:30 звонком с девятого этажа будил бортинженер Мурат - иду, открывай - и выскакивал, вечно опаздывающий, к служебному "пазику".

Бывали еще смены промежуточные: это когда тот же Мурат возвращался из ночного полета: в половине пятого, с нераспечатанными пилотскими пайками и глотком водки для меня - за все свои ранние беспокойства. Задерживался, рассказывал про жизнь, где какие авиапроисшествия, почему упал Артем Боровик и все такое... Потом он шел... спать... к себе, на девятый..., а я - на пыльный диван в кабине пило... хр-р-р... вахтера. Удавалось вздремнуть еще минут сорок, пока не затевал свою гулкую мусорную возню Мефодий.

Почти прошедшая ночь по расписанию была хорошей. Поэтому, в ответ на преждевременную возню в мефодиевой клетушке, в грудной забилась прижатая палкой к земле гадюка. По изнанке век заполыхали матерные титры про Стаханова. Странность: какие-то вполне знакомые шумы бомжового быта сплетались с бронхитно-беззубым посвистом Андреича, ветхозаветного спецкора главной областной газеты "N-ская правда", которому совершенно нечего было сейчас делать рядом с Мефодием. Возня и попытки разговаривать прекратились. Медленно стало придвигаться шарканье с бессловесным прихрипом.

Вахтерская клеть заполнилась бронхами и прокислой сантехнической робой. Андреич вызывал скорую. Та обещала приехать и он дорассказал мне то, чего диспетчеру знать неинтересно: что замучила бессонница, вышел табак, пошел пошарить у Мефодия, а тот уже дохрипывает. Вот так, прям при нем и отошел. Грусти или соболезнования невесть где сущим родным и близким покойного голос рассказчика не обнаруживал. Скорее - гордость очевидца редкого события.

Пару недель назад, тоже в мое дежурство, к Мефодию уже вызывали скорую. Воспаление легких. Моя сменщица Аня всегда знала обстановку. Кошка родила, шестерых, в подвале, есть одна трехцветка, у кого мыши – можно отдать, как подрастет... слыхал, от ЛДПР депутат если проголосуешь - пять кил муки давал, Лидка взяла две - за себя и за меня проголосовала, знала, сука, что я не хожу на выборы эти... Мефодий заболел, скорая приезжала, навыписывали лекарств на полторы тыщи, а ему где взять...

Бомж он был настоящий, этот Мефодий. Напоминал сильно смятую бумажную фигуру, когда-то раскрашенную карандашами для обозначения одежды, но выгоревшую. Лицо было монохромным: как будто ребенок, бросивший эту куклу, долго играл с ней на куче угля. В своей безмебельной комнате Мефодий завелся для ежедневного почти дармового обслуживание мусоропровода. По-моему, все это "почти" уходило на "Приму". Он курил – она воняла.

И он правда делал детям какие-то самолетики, как хрестоматийный дед. И самолетики были не обычные, какие каждый умеет. Он не гнул их, вернее, не только гнул: часть бумаги он аккуратно вырывал мелкими щипками, добиваясь почти ровного края. Изделия получались красивыми, как у Schempp-Hirth – с хвостом, хвостовым оперением и длинными удивленными крылами. И летели они очень плавно и устойчиво, не пытаясь уйти в штопор. Он сидел, не боясь отморозить простату, на холодном камне у входа в здание и кроил летательные аппараты. Спрос был большой, все, кто мог держать головку – вились вокруг него, требуя свой Duo Discus.

У Мефодия на лице при этом не было ничего отеческого или дедовского. Вот бывает: не нужно тебе от человека ничего: ни денег, ни вообще ничего. Ни даже трахнуть. И не обидно не хочется, а, наоборот, из уважения к тому, кто его уже регулярно трахает, например...). Одного только хочется: подойти, вздохнуть счастливо и сказать человеку как он сегодня хорош... Вот без этого – прямо сейчас – не жизнь. А с этим – тихое и глубокое счастье. Ну вот, ты, значит, подходишь, говоришь это от всего своего чистейшего сердца... а он, такой статно-мраморный тебе коротко: пошел нах. Причем, это все – никакой энергии не вкладывая: не "пшел», например, а просто "пошел", и "нах" такой – пониже на полутончик. И уходит. А ты остаешься с таким лицом, какое было всегда у Мефодия...

А из родственников Мефа я никогда никого не видел, может никого и не было. И вот этот Меф заболел. А мусор-то накапливается... Если кто не понял еще, дело в России происходит. Там так: мусоропровод тянется через всю стра... тьфу, через все здание, и открывается он в такую мусарню, где стоят несколько баков. Они наполняются – он их вывозит на детской коляске. Если не выносить – переполнение будет, эффект – похуже забастовки мусорщиков в Мемфисе в 1968 году. А воспаление легких, если кто не в курсе, оно часто с температурой, и сил при нем никаких. А Меф выносит и выносит. Видно потому, хоть и знали все, что болеет мужик, но как-то теоретически. Никто не проникся: не воняет же. Мусором, я имею в виду, потому что курил-то он, как раз, как здоровый. И вот умер, наконец-то. Один остряк из Вермонта по сходному поводу сказал, что "недомогание перемогло".

И скорая довольно скоро приехала. Как обычно к неживому. Андреич их проводил и элегантный доктор с блеском, но очень по-доброму констатировал смерть. Одну из примерно ста семидесяти тысяч на Земле к этому часу. И нужно было человека похоронить.

А я забыл сказать: его сначала в подвале поселили. Кинули старый матрас, он его как-то на строительном мусоре пристроил, который так и не вывезли с 1980 года, в коем здание было построено. И спал там. А однажды я на своем довольно высоком этаже просыпаюсь от дыма. Дело зимой. Окна закрыты. Первая мысль – чайник забыл выключить, но нет – никаких чайников. И пожарная сирена квартала за два взвывает, потом – чу – подкрадывается пожарный ЗиЛ 131, потом второй. Из первого выбегают пожарные люди, тянут рукав, а во втором сидит пожарный же хрен с матюгальником и гонит домой любого, кто пытается выйти на балкон продохнуть. Нельзя даже окна открывать: огонь усилится. А пожарные – они же настоящие мужики, привыкли ничем не выдавать своих чувств. Например всепоглощающего желания нас спасти, которое их сейчас снедает... Жильцы начинают нервничать: государство не спасает и самим спасаться не велит. К концу пожара все уже на взводе. И продолжается оный взвод с неделю после этого, и выражается в проклятиях по адресу Мефодия, потому что это он уснул с сигаретой в зубах на своем ложе из ваты, п...с лохматый...

Администрация, конечно, тоже подулась немного, но Мефа не выгнала. Ясно она понимала: на всей Земле нет такого человека, который безропотно выносил бы мусор целых девяти этажей за матрас в углу и блок "Примы" в месяц. Админы поступили мудро: они перевели Мефодия на первый этаж, в чуланчик без воды под наблюдение соседствующего с ним Андреича. Но матрас новый не выдали и все, что можно было продать после Мефодия – это кучу сваляной ваты с подпалинами, оплетенную нарядной полосатой бахромой. В общем, там немного, но на похороны... нет, пожалуй не хватит.

Аня, устроительница судеб, кинулась собирать деньги. Ее окаймленные контуры то и дело мелькали против торцевых коридорных окон: кого не было утром – она посещала днем или вечером. Набралось шесть тысяч рублей и было понятно, что на планете нету куска земли, на котором удалось бы закопать мертвое туловище за эти деньги. Тогда Аня позвонила в наш медунивер. Там все быстро уладили, приехала защитного цвета машина с красным крестом и увезла Мефа. Трупное окоченение у него уже разрешилось, поэтому там его смогли легко и быстро раздеть. Мыть его, конечно, никто не собирался. А заморозить надо было. А потом его поставили в график, и когда пришло время – каждый орган Мефодия нарезали на тонкие-тонкие ломтики, такие, чтобы свет легко проходил. И студенты, рассматривая эти срезы в микроскоп, учились отличать  ткани мочевого пузыря Мефодия (с признаками хронического воспаления) от тканей его же сердца (индурация миокарда вследствие длительной сердечной недостаточности).