Настоящая песня

Невзрачный, тщедушный на вид мужичонка Витька Коряв-
цев на войне не был, потому как родился в тридцать пер-
вом году. В сорок первом, едва ему десять лет исполнилось, нача-
лась война. Вот голоду Витёк натерпелся. Может, потому и не вы-
рос. Известное дело: прищипни молодое растение в точке роста,
оно и развиваться не станет. Погибнуть не погибнет – захиреет и
плода не даст. Так и Витькино военное поколение на самом корню
голодом, холодом, непосильным трудом подрублено.
На вид Витьку под семьдесят лет, а на деле ещё и шестидесяти
нет. Внешность неброская. Бесцветные глаза, прокуренные зубы.
На голове редкая седая растительность. Одни руки у Витька раз-
витые – узловатые, жилистые, хваткие. Руки ведь не едой, физи-
ческим трудом развивают. И то сказать, досталось за жизнь Вить-
киным рукам и ногам тоже!
В сорок первом отец Витьки практически сразу был призван в
действующую армию. Похоронку принесли в первую же военную
зиму – сложил Логин голову под Ржевом.
Остался Витька в семье за старшего. После него еще три рта
ребятишек, мать, да бабка немощная. В двенадцать лет пришлось
бросить школу. Пристроился Витёк сначала в подмастерье на кир-
пичном заводике, что ещё до войны обосновался в их рабочем по-
сёлке, где и Логин работал. На производстве этом, что подмасте-
рью, что квалифицированному рабочему труд сахаром не казал-
ся. Оборудование примитивное: пять станков, которые и станка-
ми-то назвать можно с натяжкой. Устройство их простое: плоский
металлический стол с углублением в форме кирпича, донышко
корытца не прикреплено к её стенкам. Под столом рычаг-педаль.
Раствор укладывается в форму, разглаживается заподлицо с кра-
ями, мастер нажимает на педаль, кирпич-сырец выскакивает на
донышке как пирожное на подносе. Остается опрокинуть его на
ребро и убрать на просушку. Все остальные процессы вручную:
воду в чан таскать, песок, глину. Раствор месить вручную, а, вер-
нее сказать, «вножную».
Производство кустарное, зато кирпич получается прочный, за-
каленный до звона. С началом войны потребность в таком кирпиче
не отпала. Вглубь страны начали эвакуироваться военные заводы.
Для устройства их фундамента нужен крепкий кирпич. Идёт он и
на доменные печи.
Таким образом, завод даже «укрупнили», до войны на нем было
два станка, завезли ещё три. Все пять работают без простоя. Толь-
ко успевай месить раствор.
Как раз на эту операцию – месить в большом чане глиняное тесто
и взяли Витьку. Это поначалу забавно и даже весело показалось –
знай, топчи, переступай с ноги на ногу. Чан широкий, но низкий. За-
лезут в такое корыто человек пять-шесть ребятишек, охватятся по
плечам руками и айда, по кругу! Только за день так ухлопывались
голодные ребятишки, хоть за уши оттуда добывай. Летом ещё куда
ни шло: вода, глина не такие холодные. А весной, осенью? Взрослые
мужики до войны глину месили в болотных сапогах. Мальчишку-за-
морыша в такой сапог хоть с головой посади, какой там замес? Вот
и студили ребятишки босые ноги, простывали на сквозняках – кир-
пич-сырец сушится в сараях с окнами-фрамугами.
Основное население небольшого уральского поселка труди-
лось на торфоразработках. Для проживания рабочих в посел-
ке было построено пять десятиквартирных бараков с сарайками-
прилепышами, да несколько частных домишек, контора торфяни-
ков, где выписывались наряды и по кирпичному заводику.
Витькина семья жила в одном из бараков. К слову сказать: это
рассчитан барак был на десять семей, а проживало в них люду,
как селёдки в бочке.
До войны на кирпичном заводике мастером был Логин – отец
Витьки. Теперь командовать поставили одноногого Мирона –
участника Гражданской войны. На месте отсутствующей по ко-
лено ноги, Мирон носил деревянный конусообразный скрипучий
протез, который больше смахивал на узкую кадушку, в коих крес-
тьяне сбивают механическим способом сливочное масло.
В обязанности мастера входило организовать рабочий процесс,
определить качество глины, где начать новый карьер по её добы-
че. В распоряжении Мирона была ледащая лошадёнка, на которой
он подвозил глину и песок к заводику. Остальная рабочая сила –
бабы. Одна из них, старая дева Марьяна, молчаливая женщина с
беспристрастным выражением лица. Марьяна от природы страда-
ла тугоухостью, может оттого была замкнутой и замуж не вышла.
В работе Марьяна ломила как лошадь, немало выручая мастера-
бригадира. А еще, чисто по-женски, жалела старика, предлагала
иногда: «Собирай, Мирон Пименыч, узелок с грязными рубахами,
портками, вечёр постираю на речке».
Был Мирон вдовый, неприкаянный человек. Жалел и под-
бадривал ребятишек: «С токою-то бригадою мы к осени полную
печь загрузим!» Делился с детьми скудными пайками: то короч-
ку хлеба сунет, то вареную в мундире картофелину. Подкармли-
вала мальчишек и Марьяна. За это дети привязались к женщине
как к матери. В летнее время Марьяна носила на голове кумачёво-
красную косынку. При скудном, почти нищенском прозябании эта
косынка казалась роскошью. Витька ещё издалека высматривал
красную «голову», ждал, не принесет ли Марьяна гостинца. Ино-
гда раздумывал наедине: «Отчего тётку Марьяну никто взамуж
не взял? Разве же она некрасивая? Особливо как красную косын-
ку наденет, куды с добром!»
Однажды он даже у матери поинтересовался: «Мамка, отчего
тётку Марьяну никто не сосватал? Она очень даже приличная! Я
бы женился, кабы большой был». Вечно вымотанная физической
работой мать отмахнулась небрежно: «Не знаю, не приглядыва-
лась. От ты, жаних ещё нашелся!»
Со временем образ Марьяны в Витькиных глазах станет жен-
ским идеалом: добрая, заботливая, трудолюбивая, ни с кем не спо-
рит, делает своё дело.
Загрузив печь, приступали к заготовке дров. Население посел-
ка отапливалось торфяными брикетами, вывороченными на раз-
работках корягами. Ближайший леспромхоз снабжал кирпичный
заводик пнями с раскорчёвок, срезкой.
Зимой кирпич обжигали. Эту операцию работники заводика
любили более других. Не такой тяжкий труд. Главное, поддержи-
вать в топках печи тепловой режим, вовремя подбросить, проме-
шать головешки. Устье в печи не одно, а несколько по всему пе-
риметру для равномерного обжига. Дежурили посменно группа-
ми. Ребятишки любили ночную смену, старались записаться в неё
с теткой Марьяной. Жарко протопив сторожку (дома-то тепла
вволю не бывало), мальчишки укладывались на нары, при саль-
ном фитиле травили байки-страшилки или уговаривали Марьяну
рассказать какую-нибудь историю.
Марьяна строго следила за печью, сама не смыкала глаз, тор-
мошила мальчишек: «Эй, воины, вставайте, пойдем угли мешать,
подбрасывать!» Иногда жалела закемаривших «мужичков» и
управлялась у печи одна. Не могли они ведать, как нередко вер-
нувшись в избушку, Марьяна подолгу рассматривала обносив-
шихся голодных работников, смахивала набежавшую слезу. Про-
тяжно вздыхала, пристраивалась на скамейку напротив, отдыха-
ла, дремала вполглаза, чтобы полчаса спустя опять шуровать у
печи длинной кочергой. Мальчишки не оставались в долгу у до-
брой женщины и при заготовке, распиловке, рубке дров старались
подставить свое плечо, помочь ей.
Мужиков с войны в поселок вернулось мало. Так в барак, где
проживала Витькина семья, возвратилось всего три воина. Один
из них Гоша Новосёлов – увечным обрубком в полчеловека. Гово-
рили, что подорвался Гоша на фугасном снаряде. Ноги у него были
ампутированы по тазобедренные суставы, таким образом, каза-
лось, что сидит он прямо на животе. Лицо, иссеченное осколка-
ми, увы, тоже не красило героя. До войны Гоша не успел обзаве-
стись семьей, а теперь и подавно невесты для инвалида не нахо-
дилось. Проживал он со старенькой матерью. Передвигаться Гоша
приловчился на низкой самодельной доске с колесиками, опира-
ясь на руки в грубых рукавицах. По вечерам инвалид выбирался
во двор и окруженный мальчишками-зеваками пилил на гармош-
ке. Про войну он рассказывать не любил, всю свою боль выплёски-
вал в музыке.
Играл любую мелодию, подбирая на слух. Но самой любимой
его песней была «На позицию девушка провожала бойца».
Все чаще Гоша прикладывался к рюмочке, а в подпитии рас-
суждал о наболевшем: «Эх, вот до войны у меня была краля, не
то ли что сейчас бабы пошли, взглянуть не на кого!» Если какой-
либо мужик его одергивал: «Кто хвалится, тот с горы свалится!»,
Гоша как-то сразу обмякал телом: «Я уж свалился, дальше неку-
да!» Сердобольные женщины перешептывались: «Хосподи, Боже
мой, «взглянуть не на кого», кто бы на тебя посмотрел?! Обкром-
сала война, там, поди, и мужского-то ничего не осталось». Сочув-
ствовал Гоше одноногий Мирон:
– Э-эх, парень, скрутило тебя! Думал я ране, что больно не-
счастлив на своей культе, а тебе-то хлеще моего досталося! А всё
через эти войны проклятые.
Будь у Гоши другой характер, мог бы на счетовода, писаря или
на сапожника, например, выучиться – руки, голова целы. Но сла-
бый человек все больше спивался. Манера его игры на гармошке со
временем стала заунывной, какую бы мелодию он ни заводил, вся-
кая наводила тоску, как ноющая зубная боль бередила душу. Кто-
то окрестил его «Гошей – Зубной болью», с тех пор так и пошло.
После смерти матери Гоше стало совсем тяжко. Жалких гро-
шей по инвалидности не хватало даже на пропитание, не говоря
уже о вине. Нередко он отправлялся на своей тележке в город, не-
изменно прихватив с собой гармонь. Взобраться в рейсовый авто-
бус и выбраться из него помогали пассажиры. Пел на рыночной
площади, просил милостыню. Часто его вылавливал милицейский
патруль (попрошайничать было не положено), возвращал обратно
в поселок, предупреждал о принятии более жёстких мер.
С такого заработка Гоша приезжал трезвый и лишь в посел-
ке позволял себе набраться. Но однажды он изменил своему пра-
вилу, явился вдрызг пьяный. Горько плакал во дворе дома, жало-
вался мужикам:
– Оне меня за кого дёржат? Крысы тыловые, волки позорные!
Фуфайку задирали, ноги мои искали! Ищите! Под Москвой оне
остались, краковяк пляшут! Мать вашу так! Низко я на доске сижу,
а то бы надавал им в роговой отсек по-нашему – по-фронтовому!
С его слов сочувствующие поняли, что на рынок заступил на-
ряд милиции из нового состава, который еще не знал инвалида-
Гошу, вот и унизили фронтовика досмотром.
Как никогда надрывно плакала в тот вечер Гошина гармошка.
Трудно прощалась девушка с бойцом на ступеньках крыльца.
Местные дворовые ребятишки иногда учились у Гоши пили-
кать на гармони. Лучше всех эту науку усвоил Витька Корявцев.
Особенно хорошо у него выходила любимая песня Гоши.
После войны город стал усиленно развиваться, отстраивать-
ся. Решено было построить в поселке добротный кирпичный за-
вод с новым оборудованием, механизированным процессом, завод
ЖБИ. Это привело к притоку в поселок новой рабочей силы. Нача-
ли строить жильё.
Прошли годы, выросли дети военного поколения. Однажды в
зимнюю пору замерз подвыпивший гармонист Гоша Зубная боль,
несколько метров не дотянул до своего дома. Помаявшись болез-
нью лёгких (может, у кирпичной печи опалила), ушла в мир иной
Марьяна – старая дева. Витька Корявцев женился, привел жену в
квартиру матери. Вскоре и мать умерла.
Три аварийных барака снесли. Прямо напротив Витькиного по-
строили два двухэтажных благоустроенных дома из силикатного
кирпича. И хотя барак еще стоял, его списали с баланса, жильцов
из него постепенно расселили.
Витькина жена обила все пороги, их семья тоже вселилась в
новый дом. Но за нехваткой жилья люди селились в освободив-
шийся барак самовольно, развалюху стали называть «нахалов-
кой». Лишь квартира Гоши Зубная боль оставалась пустующей.
Там давно провалились, прогнили половицы, покосились рамы,
стекла в них лопнули и частично высыпались. В квартире часто
собирались собутыльники, распивали, курили, спорили.
Витька давно ушел с кирпичного заводика, переквалифициро-
вался на стропальщика, работал в складе готовой продукции на
заводе ЖБИ. Это с виду его профессия кажется простой: цепляй
крюк, кричи «вира» да «майна». На деле много тонкостей надо
знать. Как увязать детали, например, как уложить в штабель. В
каком месте положено установить прокладки под них. Витька на
этом поприще хороший специалист, опытные мастера не гнуша-
ются его советом, подсказкой. С тех пор, как на заводе ввели обя-
зательные экзамены по допуску к работе, Витька, малограмотный
мужичок, первый успешно сдает их, потому как подходит к вопро-
су чисто с практической стороны.
Детей у Корявцевых не случилось. Какое-то время супруги
упрекали друг друга в бесплодии. Потом успокоились, но ключ к
семейному счастью не нашли. Нелька – жена, вдарилась в нако-
пительство. Витьку же мало чего нужно от жизни. Зимой ходит
в ватнике, кирзовых сапогах, цигейковой шапке. Летом в пир и в
мир – в линялой спецовке, старенькой кепчёнке, стоптанных баш-
маках. В семейной жизни он давно разочаровался. Нелька, кри-
кливая, вздорная баба всю печёнку проела, всё ей денег мало. Ино-
гда сэкономив на бутылочку «вермута», Витька посещал кварти-
ру Гоши Зубная боль. Ходить туда предпочитал в одиночку, что-
бы посидеть, подумать без суеты. Обязательно снимал кепку, рас-
крывал створку окна. Первую стопку выпивал за помин души хо-
зяина, вторую – для храбрости, третью – для настроения и разво-
рачивал мехи старенькой гармони. Для начала всегда звучала лю-
бимая песня Гоши. Витёк вёл её спокойно и уверенно, но по мере
того, как хмелел, всякая начатая мелодия сменялась жалобным
заунывным мотивом, напоминающим игру бывшего хозяина квар-
тиры. Каков наставник, таков и ученик.
Когда этот «концерт» вконец выматывал нервы и терпение
Нельки, она распахивала створки окна в доме напротив и через
двор кричала:
– Хоть бы одну настоящую песню сыграл, достало твоё «пили-
пили-не допили»!
Витёк подходил к окну, демонстративно рвал на груди руба-
ху, обнажая впалую грудь под растянутой синей майкой, вскаки-
вал на подоконник с гармошкой, свешивал во двор ноги и громко
возглашал:
– Ах, тебе настоящую?! Так послушай. – Он рьяно растягивал
мехи, громко, с бравадой выводил: – На позицию девушка прово-
жала бойца.
Нелька высовывалась из окна, смачно сплёвывала во двор:
– Тьфу ты, малохольный, со своей девушкой!
Витёк невозмутимо продолжал:
– На окошке на девичьем всё горел огонёк.
От усердия на его черепе вздувались синие вены, на скулах хо-
дили желваки, острый кадык обозначался еще отчетливее. В про-
игрышах гармонист приглушал мелодию, громко выкрикивал:
– И-эх, была у меня во время войны одна краля в красной ко-
сыночке, не тебе чета! Што ты в музыке понимаешь?! Не те сей-
час бабы пошли, взглянуть не на кого! – Еще яростнее рвал гар-
монь: – Но знакомую улицу позабыть он не смог. Где ж ты, милая
девушка?
Нелька молча захлопывала окно и даже задёргивала шторы.
Час спустя из Гошиной квартиры опять слышалась протяжная
заунывная мелодия. Набожные старушки, кои ещё помнили без-
ногого Гошу, проходя мимо, суеверно крестились: «Господи, поми-
луй раба Божьего Георгия!»