Директриса

               http://www.proza.ru/2018/02/04/2596 
               

        Ленинградской мужской школе номер 203 (бывшей 32-ой трудовой) в 1944-ом году было присвоено имя А.С.Грибоедова. Злые языки утверждали, что в произошедшем событии никакой заслуги директора Антонины Максимовны Щипковой не было, что всё дело в её личных связях с руководителями обороны Ленинграда (помню, сам слышал что-то подобное). Не могу не отметить, что всегда настороженно относился к мнению языков, особенно злых, но, возможно, они были кое в чём и правы…
        Антонина была у нас директором вплоть до зимы 49-50 года, когда её сменил другой, не менее уважаемый директор. Как раз на это время пришёлся пик разворота, так называемого, «ленинградского дела» или «попковщины». Не утверждаю, что она была одной из тех щепок, которые разлетаются, когда рубят большие деревья, но в школе, действительно, учились также и ребята, чьи родители «загремели под раздачу» (отец одного из них даже был числе восьми главных обвиняемых на процессе по этому «делу»).
       Я же с сентября 45–го до выпуска в 51-ом был рядовым учеником этой школы, политикой интересовался в положенных пределах и мало что знал об играх власть имущих; только изредка видел в отдалении женщину средних лет и роста, ничем (так мне казалось) не выдающейся комплекции и внешности. Сегодня, хорошо представляя, какими бывают обстоятельства жизни, утверждаю: обеспечить в школе - да и в любом учреждении! - поддержание дисциплины, успеваемости и вопросов воспитания только личными связями невозможно.

        Смешное слово «директриса» к Антонине никак не подходило; она была – Директор.
        Слово это - грозное. Вызов к завучу – и то была громадная, чуть ли не высшая, мера наказания, а что такое «вызов к директору» лучше было даже не представлять! Впрочем, я не помню, чтобы кто-либо из наших педагогов злоупотреблял такой мерой, как «вызов». Как разбирались они с нами, буйным племенем мальчишек, не помню, но конечно же, не с помощью жалоб начальству, рукоприкладства, или голосовых связок. Но все, кто прошёл через 203-ю школу, с восхищением и благодарностью помнят о своих педагогах; память эта формировалась и укреплялась по мере нашего взросления. Наверняка, в этом есть заслуга и Антонины - каков поп, таков и приход!

        О самом же директоре могу рассказать мало, только урывками…
        При карточной системе, будь ты старик или детёныш, ты питаешься в пределах, гарантированных государственным документом, продовольственной карточкой. В нашей же школе каждый учащийся получал в столовой ещё и завтрак, а некоторые даже УДП (усиленное детское питание). В этом тоже была её заслуга. И, хотя те языки – повторяю – может быть, кое в чём правы, но каждый, кто прошёл через Блокаду, знает и помнит, что такое лишний кусок хлеба…

        В начале 46-го в вестибюле школы появился большой плакат, призывавший учащихся участвовать в денежно-вещевой лотерее. Что такое «лотерея», я не знал. Её особенность (понятным это стало только потом) состояла в том, что «денежная» она была в смысле возможности участия в розыгрыше путём приобретения лотерейного билета за один  рубль, а «вещевая» потому, что разыгрывались вещи, принесённые «за так» любым, кто мог. Всеми. И участниками - тоже! 
        Не секрет, что в наше время существует (да и всегда, увы, будет существовать!) материальное неравенство. Но сразу после войны оно было вопиющим! И директор, Антонина устроила так, что без ущерба для своего человеческого достоинства те, кто являлись неимущими, смогли принять вещевую помощь от тех, кто обладал возможностью оказать её без унижающего обе стороны акта «подачи милостыни».
        Не знаю, может быть в этом и состоит исконный смысл понятия «лотерея»? В моём сознании, в памяти эта школьная лотерея навсегда осталась образцом справедливости.
 
        В день розыгрыша в актовом зале на скамейках были разложены самые разные вещи – от меховых пальто до носовых платков, от пресс-папье каслинского литья до лыжных палок, от подшивки журнала «Америка» за 45-ый год (так хотелось её выиграть!) до ученической тетрадки…
        На самом видном месте красовался надутый футбольный мяч - невозможная, недостижимая мечта любого мальчишки: как это ни дико слышать в наше время, мячей в то время не было ни у кого! Владелец мяча, даже самого захудалого и рваного, являлся кумиром всей округи, его слово, его права были неоспоримы; на его защиту, в случае чего, вставали все!
        Позже выяснилось, что этот мяч никто так и не выиграл, и я неоднократно видел его и даже играл им в спортивном зале. Говорили, что его принесла на розыгрыш сама Антонина.

      Больше я об Антонине не могу сказать ничего. Директор, он и есть директор, и рядовой пятиклассник в табели о рангах человеческих взаимоотношений находится от него, ох, как далеко…

                http://www.proza.ru/2009/11/05/1266