Военрук

                http://www.proza.ru/2017/05/31/1972
               
       Осень сорок пятого…
       Послевоенный, послеблокадный перегар окружал нас повсюду: сорок два человека в нашем пятом «втором» классе, развалины разбомблённых домов на обоих углах переулка прямо напротив школы и ещё местах в двадцати в ближайшей округе, военные с погонами и без, необъятно-толстая женщина-танкист в полковнчьей папахе и шинели возле Дома офицеров, попадающиеся на каждом шагу инвалиды и «контуженные», трамваи, обвешанные людьми с обеих сторон, помятые старые "эмки", редкие пока, но всё увеличивающиеся в количестве,  трофейные "опели", "хорьхи" и БМВ, американские "студебеккеры" и "доджи", "виллисы" со смешными доморощенными кабинами, «соевое» мороженое - «эскимовина» ценой двадцать рублей, лакомство, недоступное никому (мама получала девяносто рублей в месяц)…

       И у нас новый военрук. 
       Предполагаю, что по национальности он был белорус; во всяком случае, в его речи присутствовал этот яркий акцент. Имя его не запомнилось, талантами преподавателя он, видимо, не обладал. Всегда был одет в гимнастёрку, подпоясанную командирским ремнём со звездой, над правым карманом жёлтая и красная нашивки за ранения (их много встречалось тогда, этих людей в гимнастёрках без погон с нашивками, иногда со многими); он здорово  напоминал касимовского военрука, сидевшего на фанерке во время занятий в "техникумском дворе". Или того, из будущего тарковского «Зеркала», который бросился закрыть своим телом гранату...

        Войдя к нам в класс, он объявил, что будет вести военную «подготоуку», и, повернувшись к нам в профиль, стал излагать всё про известную всем нам ещё с начала войны «винтоуку» Мосина образца 1891/30 года. В классе возникали тут и там смех и возня; самые вредные с невинным видом ехидно ему подсказывали. Почти все мы были блокадными детьми, выжившими тут или недавно вернувшимися из эвакуации; за время войны все изучили гранатно-винтовочную премудрость, и единственно, что нам было не под силу, это - полная разборка винтовки: боевая пружина затвора была больно уж сильная: никак не сжать!

        Общался ли он с другими нашими преподавателями, бывшими фронтовиками - не знаю... Его очень удручала невозможность проведения занятий по строевой подготовке на улице (это он, явно, умел лучше всего), а небольшой школьный двор годился только для «стычек» - честных мальчишеских драк при свидетелях.
        Каждое из отделений, на которые военрук разбил наш класс, чередуясь, отрабатывало ружейные приёмы тяжеленными четырёх-с-половинойкилограммовыми винтовками с надписью «учебная»: "длинным коли! коротким коли!". У винтовок были дырки в затыльной части, и нам казалось таким остроумным сказать: «что опоздал: часы дома плохо идут? – сделай дырку и напиши «учебные»», или «царапает перо? – сделай дырку и напиши «учебное»».

        Кроме винтовки мы вновь узнали всё про гранаты РГД-33, РГ-42 и Ф-1, запалы УЗРГ и Ковешникова... Также про все эти "отравляющие вещества" - хлор, хлор-пикрин, хлор-ацетофенон, иприт, люизит… Нам сводило скулы от давно уже узнанного, усвоенного и переузнанного, шум на занятиях нарастал.

       Навряд ли знал военрук и то, что ещё четыре года тому назад каждому из нас во время Блокады был выдан противогаз, который потом был успешно распотрошён. Много раз он повторил крепко запомнившуюся всем нам фразу:
       «Протиуогаз состоит из трёх моментов: шлём-маска, гофрирОванная трубка, коробка. В ей есть активированный уголь, химический поглотитель, противодымный фильтр. Иногда коробку крепить прямо к шлём-маске. И прилагается к ней гоп!-калитовый патрон! Завернуть вот тут. Саукин (или, там, Балашоу), репетуйте».

       Ответы его на наши вопросы были уклончивыми – что такое «активированный»? - "активированный!" – как выглядит фильтр? – "фильтр!" – а химический поглотитель? – "поглощает…"  Нас, двенадцатилетних угнетала наша мальчишеская бесправность и раздражала безапелляционность его изложения и суждений, но мы вынуждены были до ломоты в скулах снова выслушивать то, что не так давно было впитано с желанием и мальчишеским рвением...

        После пятого класса настал класс шестой, седьмой… Память о военруке расплывалась. Однажды отец на одной из редких наших встреч (после войны он жил отдельно) рассказал мне, теперь широко известный, анекдот; он выдал его за действительно произошедший случай. Время шло, и я задумывался всё больше и больше над анекдотом, поначалу насмешившим… Нет, не удержусь - перескажу!

       Товарищ отца по фамилии Гильфенбейн, бывший студент его группы, кандидат наук (в сорок первом в ополчение забирали не только кандидатов, но и докторов, композиторов, писателей - да мало ли кого!) попал в чине красноармейца на батарею к отцу, тогда младшему лейтенанту, в январе сорок второго - на Северо-Западный. Через неделю красноармеец пришёл к младшему лейтенанту и сказал:
        - Алексей! Делай, что хочешь, но помоги: старшина замучил, сживает со света!...
        В чём дело?!
        В том!

        Старшина батареи проводит занятие с личным составом (обязательное!):
        "Что всегда должен иметь при себе боец? Ответ должен быть таким: боец обязан иметь при себе винтоуку, протиуогаз, шинель, котелок и люменевую ложку. Запомнили? Боец Гильфенбейн, повторить!"
        - Боец обязан иметь при себе винтовку, пргротивогаз, шинель, котелок и алюминиевую ложку...
        "Неверно, боец Гильфенбейн! Люменевую ложку!"
        - Товаргрищ старгршина, такого металла, люменя, не бывает - я кандидат наук и знаю, что ложка – алюминиевая!...
       "Не знаю, куда ты там кандидат, а ложка – люменевая! Наряд! Вне очереди"...

       Пусть простят меня за громкие слова, но с течением времени я понял простую истину - человек в любых условиях всегда останется им, если он человек настоящий, если выполнит все требования жизни. Он может быть занудливым, ограниченным, даже просто неприятным для океружающих, но будет честно выполнять свой человеческий долг. Что бы ни было подкинуто жизнью! Кушать надо, но есть такая категория, состояние души - самоуважение, гордость. Не быть обузой!

        Куда только ни попадали, за что ни брались они, демобилизованные офицеры и простые солдаты! А что они, в массе своей, умели? Ползти по-пластунски? заряжать винтовку? муштровать солдат на батарее на Северо-Западном, или Третьем Украинском? Окапываться в глине, залатывать крылья самолёта, доваривать остывшую кашу в полевой кухне?… Там, на войне, солдата (офицера чуть получше!) хоть как-то, но кормили. А ведь и  после войны кушать хочется... Жить-то надо!
        И они брались за всё! Кто учился, кто ловчил, а кто, руководимый мудрой властью, хрипел в обезлюдевшем, нищем колхозе. Наш военрук-белорус двинул в учителя военного дела, нашёл работу по силам в школе...

        Однажды в те годы я... Мы с  м мамой зачем-то пошли в нотариальную контору,  и я хорошо запомнил, как писал что-то на документе нотариус с обожжённым лицом. Зажав обычную перьевую ручку "киров-кутшо" между разделёнными, покрытыми кожей лучевыми костями предплечья левой руки, он окунал её в чернильницу: писать правой не мог - на кисти не хватало большого, так необходимого, третьего пальца!
        Кушать надо…

       Нас одевали и кормили, как могли, матери или государство. Мы мальчишествовали, шумели, ехидничали, а человек, наш военрук - работал, зарабатывал на хлеб и как мог, учил тому, что знал, воспитывал нас в пределах, отпущенных ему Богом.
       Со следующего года в школе военной подготовки не стало. Но, чем больше и дальше протекает сквозь меня жизнь, тем чаще мне вспоминается военрук, неумело пытавшийся научить мальчишек давно ненужным и опостылевшим знаниям, истинам...

                http://www.proza.ru/2009/12/20/796