Туманным утром

               
                Валерий Недавний

                Туманным утром

                1
       Октябрьская ночь длина и холодна. Иван Алексеевич ощутил это на себе, когда ночевали в заброшенной саманной хатке близ небольшого хутора. Прикрывшись потёртой шинелью, прожженной в нескольких местах, он так и не смог заснуть. В углу, положив полупустой сидор под голову, заливисто похрапывал двадцатичетырёхлетний рядовой Осип Паршков. Пристал он к ним недели две назад. Между ним и печкой на охапке соломы под трофейной накидкой спал его сверстник, Олег Шмелёв. Родом из Смоленска в армию он пришёл добровольцем из института, в первые дни войны. Мучил его кашель. «Крепко простыл» - посочувствовал ему Иван Алексеевич. Егор Масалов, похожий на калмыка, уроженец станицы Баталпашинской и единственный ездовой, из их части которого он мало-мальски знал, спал рядом. Вот с этими ребятишками ему предстояло выйти в расположение своих войск. По рассказам местных жителей, наши части отошли за Терек и там закрепились. Как-то само собою  получилось, Ивану Алексеевичу, человеку сугубо мирному, бывшему сельскому учителю в силу воинского звания, пришлось возглавить группу. С месяц они мыкаются по степи, в попытке выйти к Тереку, за которым, по слухам, закрепились наши части. В глухой бурунной степи, где редко встречается жильё, они вчера чуть не напоролись на фашистов. Немцы на двух мотоциклах, горланя песню, пронеслись в каких-то сорока метрах от хаты.
 - С утра надрались сволочи, - незлобиво, с некоторой долей зависти, шепнул Олег лейтенанту.
Прильнув к плетню, он долгим взглядом провожал мотоциклы фашистов. На одном из них болталась привязанная к багажнику вязка живых кур.
 - Куроворы, - мрачно произнёс Паршков, глядя, как медленно оседает пыль на дорогу.
Это слово он перенял у старухи даргинки, на кошаре где они вчера ночевали. Женщина плохо разговаривала по-русски. Угощая их брынзой и лавашем, она жаловалась на немецких солдат забравших у них кур и баранов.
 - Нет такого слова в русском языке, - по старой школьной привычке поправил Осипа Иван Алексеевич.
 - Это они с хутора Каниболоцкого товарищ лейтенант. Там говорят у местных казаков, чихирь добрый. Вот они туды и ездят, - пояснил вездесущий Масалов.
 - Куда туды? – насмешливо посмотрел на него Олег, слух ему резала деревенская речь товарища.
 - Известно куда, - поправился Егор, кося на студента - на хутор Виноградный. Хутор Каниболоцкий, как сказали хуторяне, чуть в стороне стоит. Вина там море разливанное, вот они и пьют его.
 - А ты откуда знаешь, – насмешливо спросил его Олег, - фрицы доложили?
 - Хотя бы и они, - огрызнулся Масалов
 - Будет вам ребята, - буднично, совсем не по уставу, вмешался в разговор Иван Алексеевич.
 - От той нерусской старухи, у которой вчера ночевали в овчарне.
 - Это в центральной России овчарней зовется помещение для овец, а здесь, на Кавказе, кошарой, - не утерпел, поправил его Олег.
Сейчас, когда все спали, Иван Алексеевич вспоминал родную деревеньку на берегу Байкала, жену и троих детей.
 «Младшие - Дарья и Егор, те хоть при матери, - рассуждал он. – А вот жив ли старший сын Анатолий, где он и что с ним?» Последнее письмо от сына получил, когда их часть дислоцировалась под городком Лида, что в Белоруссии. Иван Алексеевич знал, основная часть войск Западного направления попала в окружение, и рассчитывать на хорошую весть он не мог. В последние дни Анатолий часто снился ему в белом нижнем белье, что по поверью говорило о его смерти. Но внутренний голос нашёптывал ему - «Анатолий жив». Сморённый длительным переходами по территории занятой противником, невесёлыми думами о близких людях, лейтенант забылся в коротком сне.
          Эвальд Кюхлер набросил на плечи плащ и вышел из хаты. Не хотелось покидать офицерской компании, но служба есть служба. Надвинув на голову капюшон, зашагал в сторону небольшого лубяного завода проверить посты охранения. «Варварская страна, - пробираясь сквозь заросли бурьяна, злился Кюхлер. – Тропинок хороших и тех  нет». Возмущал Эвальда и быт русских, - дикари. Он ни как не мог привыкнуть к их, плетённым из хвороста, будкам, отхожих мест, без дверей. Были и сбитые из досок, и все они находились в конце дворовых участков. При мысли, что зимой придётся сидеть в таком, на морозе, дрожь прошла по телу. Поскользнувшись несколько раз, и выпачкав в грязи мундир и шинель, лейтенант вышел к заводу. Часовые были на местах, и это успокоило Кюхлера. Возвращаясь с отдалённого поста, Эвальд задержался у здания конторы завода. Сейчас оно пустовало, зияя пустыми глазницами окон. Лейтенант присел на корточки, привалившись спиной к задней стене здания. Достал зажигалку и прикурил потухшую сигарету. С высоты пригорка, где размещались завод и посёлок, хорошо просматривался в лучах заходящего солнца пойменный луг, простиравшийся до самого Терека. Противоположный берег реки был покрыт редкими деревьями и кустарниками, и был безлюден. Чуть в глубину выступал пригорок, на нём виднелся населенный пункт. С левой стороны обстановку  портил лес, переходящий на занятую их войсками территорию. Лес подступал почти к самому пригорку, на нём размещался завод. Именно со стороны леса и можно было ждать нападения русских. По данным разведки разрозненные силы русских концентрировались в семидесяти километрах,  в районе Грозного и Малгобека. Большой луг, расположенный в низине между станицей и Тереком военный комендант оставил жителям для выпаса скота. Подходы к станице со стороны леса он приказал заминировать и усилить секретами.
«Если бы не Сталинград, куда перебросили большую часть сил и техники их армии, разве сидели бы они здесь» - размышлял Кюхлер, всматриваясь в противоположный берег. Ещё в августе сорок второго сметая всё на своём пути, танки вермахта вышли к берегам Терека. И он Эвальд Кюхлер со своими боевыми товарищами наблюдал за переправляющимися на тот берег, остатками воинских частей русских, считая,  уйти им далеко не удастся. Ещё один два перехода и грозненская нефть будет в их руках. Теперь он понимал ошибочность планов фюрера. Тылы не поспевали за армией, а военная техника из-за недостатка горючего и отвратительных дорог ломалась и простаивала. Тогда в Августе ещё были видны маячащиеся в горах светлячки огней. Как он узнал от местных жителей, это были огни нефтяных промыслов Малгобека. На другой день огни потухли. Теперь противоположный берег выглядел мрачно. Нарушился отлаженный механизм их армии. Неудачи следовали одна за другой. Чтобы добиться перевеса сил над русскими под Сталинградом, часть сил их армии перебросили на Волгу. Казалось бы, такие близкие огни нефтяных промыслов теперь оказались призрачными.
Затянувшись в последний раз сигаретой, лейтенант выбросил окурок и отправился на край станицы, где  в одной из крайних хат квартировали офицеры его батальона.

                2

       Шли в темноте гуськом, придерживаясь, друг друга. Впереди - шустрый Егор Масалов с трофейным автоматом. За ним – высокий и худой Иван Алексеевич, следом – Шмелёв, и замыкал шествие Паршков. Последний переход давался Ивану Алекскеевичу нелегко. За неделю им удалось только раз поесть горячего супа. Это Паршков встав ни свет, ни заря с первого выстрела снял дудака. Стая птиц, потревоженная выстрелом неуклюже подпрыгивая по песку бурунов и взмахивая отяжелевшими от обильной росы крыльями, снялась и полетела. Долго ещё в холодном небе слышался тревожный крик стаи. Осипу досталось от лейтенанта, что, однако не помешало Ивану Алексеевичу позже похвалить его за хозяйскую сноровку. Олег Шмелёв был занят мыслями о своей девушке, сокурснице – Тане. В то время как он осаждал военкомат, Таня записалась на курсы медсестёр. Последнее письмо он получил от неё в мае. Таня писала, что после занятий в институте она ходит в госпиталь, помогает тяжело раненным бойцам. Осипу Паршкову жителю Алтая впервые довелось видеть такой контраст перехода бурунной степи, с её жёлтым мелким песком, в плодородные земли. Если на прошлой неделе в  ногайском посёлке их кормили блюдом из баранины и лепёшками из проса, то в хуторе Виноградном, куда он Осип заглянул узнать дорогу к своим, пожилая казачка, боясь, что немцы увидят их, вынесла ему тайком узелок с едой. В нём были сало, домашний хлеб, виноград и пирог с капустой.
 - Пробирайтесь на восток, сынок, - посоветовала ему хуторянка - Пересечёте железную дорогу. Справа будет станция Стодеревская, слева разъезд Галюгаевский. И держите путь между ними, чтобы Стодеревская  была с правой стороны от вас. Ни на станцию, ни в станицу не заходите, там немцы.
 В полночь они пересекли железную дорогу, и как объяснила женщина Осипу, прошли полем небольшое расстояние и вышли к оврагу.
 - Я вот что думаю, - присев на корточки перед товарищами, заговорил Иван Алексеевич, - нам надо будет здесь немного передохнуть. А перед  рассветом выйдем в лощину и по ней к Тереку.
 - Правильно товарищ лейтенант,- подтвердил Осип. – Ещё тётка сказала, нам лучше выйти в низину, обойти завод, справа, - Осип пальцем указал на бумажке место, где была нарисована схема перехода. Олег фонариком освещал её.
 - Тогда отдыхаем, - сказал Иван Алексеевич. – А под утро, когда ляжет туман,  попытаемся пройти низину. А там глядишь, и к нашим частям выйдем.
Каждый занят был своим делом. Олег Шмелёв укрывшись плащом, что-то записывал в записную книжку. «Видимо ведёт дневник», - решил Иван Алексеевич, не раз видевший парня за этим занятием. Осип Паршков укутавшись в телогрейку, спал тут же, на земле. Егор Масалов думал о превратностях судьбы: -  месяц они мыкаются по бурунам, избегая встреч с немцами в попытке выйти к своим частям. И в то же время его родная станица Баталпашинская, почти рядом, километров двести от этих мест. В 1939 году ей дали статус города и назвали Черкесском. Она по слухам, так же занята врагом. Как там мать, сёстры? Иван Алексеевич проверил пистолет, сунул его в карман шинели и прилёг рядом с Паршковым.
       Проиграв, пять партий в покер капитану Зальцу, Кюхлер вышел во двор, подышать свежим воздухом. От выпитого рома и выкуренных сигарет ломило в затылке. Обидно было сознавать, что проиграл этому выскочке Эрнсту. Вскинув руку, Эвальд глянул на часы со светящим циферблатом. Они показывали семнадцать минут пятого утра. Воздух был влажный, и со стороны Терека тянуло предутренней свежестью. Где-то в глубине станицы раздалось -  ку-ка-ре-ку. Затем ему отозвался другой петух третий и пошло…
«Пойду, проверю посты» - решил Кюхлер. Идя к заводу, он всматривался в темнеющие заводские строения. Подходя к заводским воротам, лейтенант расстегнул кобуру. Ощущая в руках приятную тяжесть вальтера, Эвальд прошёл первый пост. Приказом коменданта он отвечал за охрану восточной части станицы и завода. Никто его не остановил.
 - Свинья! – грубо растолкал он задремавшего часового.
У второго  поста, часовой, щёлкнув затвором карабина, окликнул его. Назвав пароль, Кюхлер прошёл к часовому. Это был пожилой солдат. Ёжась от сырости, ефрейтор поприветствовал лейтенанта. Его ячейка находилась на краю склона, с которого хорошо был виден подход к Тереку.
 - Замёрз Отто? – спросил его лейтенант, присев на бруствер ячейки.
          Завод, или, как его называла женщина, Терлуб остался позади. Миновав проволочное заграждение, четверка окруженцев ползла узкой балкой  в лощину.
 - Тише ребята, как бы не напороться, - молил Иван Алексеевич, предупреждая товарищей о возможных секретах, устроенных на подступах к заводу и посёлку.
Он полз, загребая больной ногой густую траву. Рядом тяжело дыша, пыхтел Осип Паршков, чуть сзади полз – Олег Шмелёв.
   - Гер лейтенант, – тронув Кюхлера за руку, зашептал ефрейтор. – Прислушайтесь.
И ефрейтор указал  лейтенанту в сторону луга.
 - Тебе, наверное, послышалось Отто.
 - Нет, это птица крикнула, - возразил  ефрейтор. – А она так просто не будет кричать, её кто-то потревожил. Там кто-то есть.
 - Дай три осветительные ракеты, - трезвея от сознания что, русская разведка под боком, скомандовал Кюхлер.
В этот раз и лейтенант уловил шум подобный человеческому голосу.
        Иван Алексеевич так и не понял, что произошло. Ползший впереди его Егор Масалов неожиданно вскрикнул и отпрянул в сторону. Что-то чёрное и огромное, издав клекот, подпрыгнуло перед ним. «Птица» - догадался Егор. Хлопая крыльями и тревожно крича, она взмыла в направлении леса. Через некоторое время небо осветилось ракетами. «Влипли! – холодом обожгло сознание Ивана Алексеевича. Вжимаясь всем телом в мокрую  траву, пахнущую болотом, понял – Конец» Сквозь шипение догорающих ракет, обостренным слухом уловил рокот речной воды на перекате. В разрыве тумана, уносимого ветром, Иван Алексеевич отчётливо увидел стремительно уползающего, к реке  Масалова.
 - Уходим лейтенант, - услышал он рядом голос Шмелёва.
Вновь предутреннюю рань осветили десятки ракет со стороны завода. С пригорка ударил трассирующими  очередями пулемёт. Пули, повизгивая, прошли над головами.
 - Пробивайтесь сами! – Иван Алексеевич выбросил вперёд обожженную болью руку. Вторая пуля попала в затылок. Судорожно сжимая рукою влажную осоку, лейтенант попытался подтянуться, но силы покинули его. Теряя сознание, Иван Алексеевич уткнулся лицом в землю.
                3
           Настроение Андрея Тимофеевича испортилось, когда в его кабинет заглянула техничка.
 - Что случилось Полина? – спросил директор у женщины.
 - Там внизу, у дороги к Тереку, Татьяна Иванова и Ефросинья Прокофьева откопали мертвяков.
 - Что ты мелешь, Полина! – вспылил директор. – Каких ещё мертвяков? – Андрей Тимофеевич  даже очки приподнял на лоб, услышав такую новость.
 - Да солдатиков наших, которых немцы в сорок втором побили на подходе к Тереку.
Самовольная раскопка военного захоронения накануне Дня Победы над Германией было для директора неожиданностью и неприятным известием. За это, конечно, спросят с него в райкоме партии. Закрыв кабинет, директор поспешил вниз, к лугу. Появление его там никто не ожидал. Виновницы события сидели на простеленном фартуке, отдыхали. А в сторонке сгрудились  женщины и детвора, что-то рассматривая. Отстранив стоящего перед ним мальчишку, директор протиснулся вперёд.
 - Что здесь происходит? – спросил он у толпы.
 - Да вот решили их перезахоронить в братской могиле, - встав и подойдя к нему, ответила Ефросинья. Смущённо прикрыв рукой ворот распахнутого платья, женщина указала директору под ноги. И тут Андрей Тимофеевич увидел простеленный на земле мешок, на нём лежали четыре черепа и груда костей. Рядом на куске материи лежали изъеденные коррозией пистолет, складной нож, колодочка от медали и несколько гильз.
 - А что нельзя? – спросила, подошедшая Татьяна Иванова.
В перепачканных землёй её руках был полуистлевший поясной ремень с офицерской пряжкой. Зная скандальный характер этой, острой на язык, пятидесяти двух летней бабы, которую в посёлке все, от малых детей до взрослых, звали Татьяной, конфликтовать с ней не стал.
 - Татьяна Никитична, - как можно мягче заговорил с ней директор, - перезахоронить останки как вы хотите, у братской могилы мы не можем. Так как не знаем, кому они принадлежат нашим бойцам, дезертирам или врагу. Это надо ещё выяснить.
 - А мы вроде дуры, не знаем! – обиженно вспыхнула Иванова. – Мы тут в оккупацию жили и хорошо помним, как немцы их на рассвете побили. Нас тогда никого к ним не пустили. Их по приказу коменданта румынские солдаты прямо у дороги к Тереку и закопали.
 - Но ведь нет ни каких документов, подтверждающих, что это были наши бойцы, - возразил директор.
 - А это? - Иванова вытащила из-под мешка офицерский планшет, открыла его и показала хранящиеся в нём документы.
 Под пожелтевшей целлулоидной пленкой планшета, зеваки окружающие Татьяну, увидели в ржавых разводах пятен географическую карту и военный билет с тиснёной звездой. Закрыв планшет, женщина с вызовом сказала:
 - В нём записано лейтенант Сивцов Иван Алексеевич. И на остальных есть документы.
 - Странно, почему немцы не забрали у них документы? – высказал сомнение директор.
 - Да потому что они послали румын закопать их трупы. Я, почему это говорю, Андрей Фёдорович, - Ефросинья смотрела на директора. – Я тогда девчонкой была и помню, как пожилые люди говорили, что немцы относились к румынам свысока. Вроде как презирали, называли их цыганами. Может поэтому, румыны и не старались. Вырыли мелкую яму, бросили туда убитых, не обыскивая, да и присыпали землёй
 - Хорошо Ефросинья Семёновна, в военкомате разберутся. Но я вас с Татьяной Никитичной должен предупредить, - директор посмотрел в глаза возмутительницы спокойствия, - все военные захоронения находятся на учёте. И заниматься самовольно их раскопками запрещено.
 - Знаете, Андрей Тимофеевич, - глаза Татьяны недобро сузились, - кому он нужен ваш учёт? В станице в братской могиле лежит тысяча с лишним бойцов. И в нашем заводском посёлке около восемьсот душ в братской могиле покоятся. И ни там и ни здесь, ни одной фамилии нет.
 - Я с вами согласен Татьяна Никитична, - заговорил директор. - Но для этого нужны средства и немалые на организацию поисковой работы. На выяснение фамилий погибших.
 - Вот получат извещения родственники погибших, - не слушая его, продолжала Татьяна свою мысль, - жена, дети, внуки, а может и старушка мать. Так ей и умереть легче будет, зная, её сын не пропал без вести, а по-человечески похоронен в братской могиле.
Татьяна осторожно сняла лопатой  пласт земли с места раскопки и переложила его на траву. Ефросиния стала разламывать и крошить его над простеленным фартуком.
- Вот видите, - указала она на выпавший ком земли. – Что-то, наверное, в нём есть.
Подняв комок земли, она размяла его, и все увидели на ладони у женщины ржавый кругляш. 
 - Скорее всего, это солдатский медальон, - высказал предположение директор. – Татьяна  Никитична прошу вас, все, что найдёте, никому ничего не раздавать. А я сейчас позвоню в сельсовет. Сообщу о находке.
 - Будто мы маленькие, не понимаем, - обиделась женщина.
С тяжёлым чувством Андрей Тимофеевич возвращался к себе на завод. Увидев техничку, он послал её в цех:
 - Найди главного механика и скажи, чтобы зашёл ко мне в кабинет. То же самое передай и старшему бухгалтеру.
Войдя в кабинет, он стал звонить на станичный узел связи. Трубку долго не брали, затем ответили:
 - Ало, узел связи, слушаем вас.
 - Соедините меня с райкомом партии и военкоматом.
 - Хорошо Андрей Тимофеевич, соединю, если линия исправна, - пообещала телефонистка, знающая по голосам станичное руководство.
Директор сидел в ожидании механика и бухгалтера. Завтра день Победы. Плохо ли хорошо, но его встретят на заводе. Участникам войны вручат ценные подарки, возложат венки и цветы на братской могиле, вечером в заводском клубе состоится концерт художественной самодеятельности. А тут эта Татьяна со своей инициативой. Директор поморщился от неприятных воспоминаний.
В кабинет вошли молодой механик Костя и бухгалтер Василий Петрович.
 - Был сейчас я Василий Петрович внизу, у Терека. Там Татьяна Иванова раскопала захоронение, – директор смотрел в глаза бухгалтеру. – То самое место у дороги, где, по словам старожилов, немцы наших бойцов расстреляли.
 - Я слышал Андрей Тимофеевич от станичников, что это была наша разведка.
 - Нет, Василий Петрович это только предположение. Татьяна с Ефросиньей нашли планшет и некоторые документы. А как ты знаешь, в разведку с документами не ходят. Видимо это были военнослужащие, которые выходили из окружения. Странно, что немцы  не забрали их документов себе. Так вот Татьяна, бодай ее чёрт, раскопала их, придала всем нам работу.
Лицо директора перекосилось от боли., Коллеги знали, осколок мины, носимый их шефом с того памятного боя под Вязьмой, в сорок первом давал иногда о себе знать. 
 - Знаю, с наличкой у нас в кассе плохо. Поэтому прошу тебя, Василий Петрович займи денег, надо будет, купить материл на обивку гробов, венки приобрести и всё необходимое для этого случая. Тебе Костя, - директор повернулся к главному механику, - надо будет сейчас выписать доски, на гробы и отвезти их Ивану Трофимовичу. Это тому самому Ивану, - пояснил он, - который живёт рядом с посёлком. Он сделает гробы.
 - Андрей Тимофеевич, но ведь уже конец дня и он, наверное, выпил. И вряд ли  успеет сделать. К тому же за работу потребует деньги.
 - Пойми Костя, Иван хоть и забулдыга, - директор смотрел на своего подчинённого по отечески, - но совесть не пропил. Я уверен, сделает гробы сегодня. Ты только дай ему в помощь ребят из своего цеха. А с оплатой решим. - Директор обвёл взглядом присутствующих в кабинете. - Думаю, Иван не подведёт. Так как сам был в плену, затем в наших лагерях и знает что такое война не понаслышке. Да, ещё пока не забыл, - обратился он снова к механику. – Поговори Костя со своими подчинёнными, с теми, кто охотники, пусть завтра принесут к памятнику ружья. Это для салюта, на тот случай если  военкомат не пришлёт наряд. А сейчас сними с работы человек восемь из своего цеха и пошли их к заводскому памятнику. Надо рыть могилы. Я подойду туда чуть попозже с председателем сельского совета.
         Едва за бухгалтером и механиком закрылась дверь, как позвонил телефон. Сняв трубку, директор услышал голос телефонистки:
 - Андрей Тимофеевич линия на повреждение, соединить с Курской не могу.
 - Понял, - ответил директор. -  Как связь наладится, повторите заказ.
Директор опустил трубку на аппарат, и досадливо поморщился: «Почему все так устроено, каждую мелочь нужно согласовывать». И в нём вновь пробудилась решительность молодого лейтенанта, прошедшего путь со своим орудийным расчётом от старинного русского городка Торжок до венгерского озера Балатон. «Перезахороним с воинскими почестями»

                Ставрополь, Август, 1990 год.