Требую любви

            Пётр Иванович вернулся из литературного музея, где состоялась читка пьесы молодого драматурга, и ходил по дому, как в воду опущенный. Дочь ни о чём не стала расспрашивать отца, но весь вечер наблюдала за ним и наконец, когда сели пить чай, не выдержала:

          - Что такой талантливый мальчик? Или наоборот жалеешь о напрасно потраченном времени?

          - Талантливый!? – Пётр Иванович покачал головой, - Это я и не могу определить. Пьеса изобилует нецензурной бранью. Знаешь, как я к этому отношусь. Автор профессионально играл голосом и этим смягчал неловкие моменты. Я высидел до конца представления. Это, несомненно, было представление. Театр одного актёра. Сам текст довольно банален и прост, но автор вложил в него немало старания. Я пытался оправдать писателя. К счастью читка закончилась тогда, когда мои внутренние аргументы были исчерпаны. И я готов был встать и уйти. В несколько подавленном состоянии вышел из музея. Впрочем, слово подавленный не совсем точно, скорее растерянный.

          - Всё так плохо?
         
          - В том то и дело, что не могу однозначно сформулировать свои впечатления после увиденного и услышанного.

          Предвидя, следующий вопрос дочери, Пётр Иванович остановил её движением руки:

          - Ты думаешь, что я был потрясён! Нет! - он потёр ладонью высокий лоб, - Это не было откровением или открытием. Ничего нового я не услышал. Я даже не могу понять, а талантлив ли автор. Его произведение не раздражает, и не вдохновляет на глубокие размышления. Растерянность. Да. Вот то наиболее подходящее слово. Если говорить о моих первых впечатлениях. А если рассуждать глубже, то выходит просто ужас. Поэтому стараюсь ограничиться этим и убедить себя, что всё произошедшее частное явление и не стоит обобщать.

          - Но судя по всему обобщать всё же стоит!

          - Да, ты права, страусиная позиция. Обобщения напрашиваются сами собой, помимо воли драматурга.

          - Папа, ты накручиваешь себя. А тебе нельзя расстраиваться!

          - Ах, брось, Катя. Сейчас только и твердят: вам нельзя волноваться, старайтесь не обращать внимания. Глупости всё это. Пока человек жив, он должен расстраиваться и волноваться!

          - Не будем спорить. Кто же он? Тригорин, Треплев, а может сам Чехов пожаловал?

          - Не тот и не другой, и уж, конечно, не Антон Павлович. Знаешь Катюша, мнение старшего поколения нашего драматурга не интересует. Никакого набившего оскомину конфликта «отцов и детей» давно нет и в помине. Всё намного страшнее. Мы утратили культурную связь, не говоря уже о духовном единении.

          - Ну, да. Кто-то пошутил, сплошная "собчачья" жизнь - всё на публику, всё на продажу! Здесь мы преуспели. Он что театральный видеоблогер, ловец покемонов!?

         - Нет. История такая. Компания молодых людей, со всеми вытекающими отсюда сценами: траходром, сигареты, выпивка. История с лесбийской любовью. Видимо автор решил быть в тренде. Мальчик даже не догадывается, что и здесь оказался неоригинален. Достаточно вспомнить Софию Парнок, которую в наши дни красиво именуют «трагической леди Серебряного века». Даже вопиющему разврату научились делать притягательную обёртку. Был у них «странный роман» с Мариной Цветаевой. «Любить только мужчин – какая скука!», - напишет Цветаева. Позднее поэтесса будет сожалеть об этом, осознав, что поддалась обаянию порока. Впрочем, раскаяние не мешало ей искать утешение в объятьях других мужчин, кроме мужа. 

           - Если ты догадывался, что не услышишь ничего нового, тогда зачем пошёл?

           - Я же говорю, хотел сказать пару добрых слов автору. Но вместо обсуждения пьесы, он начал пародировать тех, кто пытался сделать то же самое до меня. Просто откровенно стебался над всеми. И желание участвовать в разговоре пропало.

           - А сколько ему лет?

           - Всего на пять лет моложе тебя.

           - Вот как.

           - В его возрасте и мне хотелось кричать о несправедливости. Но теперь всё другое. Какая-то разрушительная сила перетягивает молодое поколение. Автор раздул свой эгоцентризм до вселенского масштаба и кричал при этом: «я требую любви!». Разумеется, вложив эти слова в уста героев пьесы.  Но он требовал любви извращённой. Страшной.

           - Папа, папа…смешной ты. Зачем ты туда пошёл?

           - Автор начинает размышлять о мироустройстве и сразу сбивается с орбиты. Ему кажется, что мир создан только потому, что он родился.

           - То есть!? Получается, он родился, и для него создали мир. Так!?

           - Именно. Под него создали мир, который должен крутиться вокруг него. Он требует на правах хозяина, потому что только благодаря ему этот мир и существует, - продолжил Пётр Иванович.

           - Мы все должны подстраиваться под него, тешить его эго, иначе этот мир не имеет право на существование!? Папа, ты правильно понял?
 
           - Абсолютно.
   
           -  Похоже, мальчик заигрался. Действительно, страшное дело, куда могут занести его такие мысли.

           - Эти слова я и хотел ему сказать. Такая каша в голове. Автор не понимает, что это он замкнул себя в маленький мир благосклонно настроенного окружения социальных сетей. Упивается мелкой победой, и не пытается разглядеть, а что находится дальше его носа. Дальше его комнаты в спальном районе, дальше бутылки портвейна и написанной три года назад пьесы на молодёжную тематику. Все эти новомодные веяния, называемые модернистскими поисками в искусстве - пустые погремушки либеральной интеллигенции. За фасадом ничего нет. Нет даже самого здания, больше скажу, нет самой либеральной интеллигенции. За глянцевой вывеской пустота звенящая! Молодежь заманивают обещаниями новых, никем не изведанных чувств и ощущений. Им хочется быть сопричастными, и они ведутся. А впереди бездна. Трагедия!

           - Да, страшно. Не ведают, что творят!?

           - Кукловоды лукавят! Ведают! Ещё как ведают!

           - А на счёт пустоты ты прав, поэтому и носятся по Москве стритрейсеры, отморозки на крутых тачках. Не зная чем заполнить свою звенящую пустоту. Грустную историю ты мне рассказал. Значит, даже Тригорин из него не получится.

           - Этого я не могу сказать. Автор ещё молод. Но и Треплевым ему быть незачем.

           - Ну, да. Тот, кажется, застрелился.

           - Не кажется, а так и есть. Посмотрим лет через десять-пятнадцать. Если ему хватит терпения написать ещё хотя бы двадцать пьес. А пока  кричит как бескрылая чайка. Что плохо - торопится прославиться. Молодые не понимают, что груз славы бывает хуже, чем неизвестность.

           - Ну, папа, наше поколение этого точно не понимает. Слишком сложно. Хочется здесь и сейчас. Причём немедленно.

           - Там точно по Достоевскому: « Дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердце человека».

           - Это вас так учили, а нас совсем по-другому.

           - От твоей школы я сам в шоке до сих пор. Доверять надо русским классикам и учиться у них.

           - Точно. Ладно, папа, пошли спать.

           - Пошли. Засиделись и так.

           Катя слышала, как отец встал и включил свет в спальне. Пётр Иванович обещал бросить вредную привычку сидеть за компьютером по ночам, но иногда мысли одолевали старика. Город почти не спал, стритрейсеры разрывали ночной воздух рёвом моторов, но усиленные полицейские патрули долго резвиться не давали. И тогда возникала небольшая пауза благоприятная для размышлений.