Алёшенька

Поиграй, пастушок, на своей тростниковой свирели, я тебе заплачу - эй, несите кошель с серебром!.. До чего же пригож! Ты милей солнцеликого Леля. Я с тобою в луга убежала б из пышных хором.
Ах, зачем так глядишь? И молчишь, и оплаты не хочешь…
Велика моя Русь – то деревня, то лес, то погост.

У Алёши глаза - глубже тёмной украинской ночи, той, в которой не счесть долгих песен протяжных и звёзд.

Бабы – дуры в любви. И царицы влюблённые  - дуры. Пусть судачит весь двор, всё равно - забираю с собой! Весь оркестр тебе – балалайки, свирели, бандуры… Только пой мне всегда, ненаглядный, Алёшенька, пой. Знаю, сердце твоё никогда не прельстится короной, только песне своей вечно верен восторженный Лель. Будь отрадой души и от грусти моей обороной! (Дуракам не понять, вот и брешут они про постель).

Вечер кутает степь в серебристо-туманную дымку, ясный месяц рога показал из-за облачных штор. А на тёплом стогу – Украина с Россией в обнимку, и над ними лишь свет да небес безграничный простор.

Я тебе не скажу, где внутри притаилась тревога, мне - тебя целовать, не печаля суЕтностью дней. Пой, Алёшенька, пой. Будет долгою наша дорога. И по ней до конца ясным Лелем пройти ты сумей.
Века два пролетит,  будет внукам уже не до свету – не кохать мне тебя, не лежать  на подушке одной...

Жду тебя к ПокровУ. Обнимаю. Твоя Лизавета.

О печальном – потом.
                А сейчас –
                пой, Алёшенька, пой!