Шум. III

Эдуард появился примерно вместе с Аней. Я не сразу обратила на него внимания, и думаю, не только я. Если всю нашу тусовку представить в виде корабельной команды, то Эдуард был бы в ней мотком троса, лежавшим с краю палубы. Он приходил точно вовремя, дышал на стекла очков в черной оправе, приглаживал расческой короткие, утопшие в лаке волосы и молча утыкался в какие-то мятые бумажки. Сидел часто в углу у холодильника, отказываясь даже от подушек, с неестественно прямой спиной. Я иногда задавалась вопросом, кто вообще привёл его, потому что видимых связей у него ни с кем не было.
— Эдуард пришел, — по-доброму насмешливо встречала его я каждый раз.
— Я пришел, — соглашался он, садился и не издавал больше не звука.
Он прилежно выполнял наши ритуалы со вступительным чтением, лекциями, чтениями лонгридов и стихов, хотя я замечала, что часто он делал это из чистой вежливости, и, пока все слушали, его глаза рассеянно бегали поверх голов.
На статьи Влада он реагировал болезненно, и говорил:
— Это же словоблудие чистой воды!
Но быстро вскрылось, что замечаю все эти мелочи только я. Потому что я следила за Эдуардом. С неохотой, будто меня кто-то заставлял постоянно поглядывать, как он, хмурясь, перечеркивает неразборчивые записи, беззвучно шепчет слоги и качает головой. Загадка его молчаливых мятых листов не давала мне покоя, и я стала со злобой понимать, что из-за него не могу сосредоточиться на работе. Эскизы летели в мусорку, я рвала бумагу карандашом, ломала ногти и залпом пила пиво, срываясь на остальных — сущий беспомощный ребенок, попавший на серьезную взрослую беседу, не в силах вставить ни слова.
Я всегда была слишком настойчива в своих побуждениях. Я не выдержала и сблизилась с Эдуардом.
Это было в понедельник. Очередь в поликлинике развернулась змеиным хвостом по периметру коридора. Чуть болела голова, и в такт пульсирующей боли я слышала голоса бабок:
— Константин Николаевич-то не принимает сегодня?
— Не принимает.
— А я шла, думаю, к Константину Николаевичу попаду…
— Так ведь не принимает он сегодня.
— Вот уже второй раз не попадаю, прямо напасть какая-то, а то ведь…
Фразы укладывались взбухшими комками в мозг, пока я, запрокинув голову, смотрела в белый ребристый потолок. И тут пытку прервал знакомый тихий бас:
— Извините, можно пройти?
Я обернулась — шел Эдуард. Он отмерял идеально точные шаги, и лицо его не выразило никаких эмоций при виде меня. Я чуть не ошалела от счастья и пожала ему потную ладонь.
— Ты как сюда попал?
— Ты написала, — ответил он, чуть дернув плечами, — что в поликлинику идешь. Я как раз мимо проходил. Решил зайти, вдруг тебе наскучит сидеть в очереди.
Мы вполголоса начали какую-то пустяковую беседу, и я голова как-то мгновенно прошла от спокойной речи Эдуарда, от его правильных резких жестов. Он внимательно слушал от начала и до конца, и выжидал несколько секунд после того, как я закончу мысль.
Меня вызвали. Кардиолог что-то глухо пробормотал про хорошие результаты ЭКГ. Когда я вышла, Эдуард сидел, закинув нога на ногу, и смотрел прямо на меня. Я решилась, наконец.
— Слушай, — сказала я, — тебе вообще комфортно на наших сидениях?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Я имею в виду… Ты создаешь впечатление не очень-то заинтересованного человека. Прости, если я сейчас наезжаю.
— Нет, почему, — Эдуард поправил очки, — идея замечательная, мотивация работать, творческая атмосфера. Задумка великолепная.
— Только задумка?
Тут мой новый приятель скорчил нос. Мы вышли к этому моменту из поликлиники и он молча смотрел, как я закуриваюсь. После этого я еще минуту дымила в тишине.
— Ты заметила, к чему всё клонится? — сказал Эдуард, и я видела, как тяжело ему дается доверительная речь, — ты можешь сравнить, как вы начинали — и что представляет из себя наша кухонная братия сейчас?
— Стало больше людей?
— Мне кажется, если бы вы остались вдвоем, это бы ничего не спасло. Я не хочу показаться фаталистом, но буду, вероятнее всего, прав. Скажем так. Ты представляешь себе, что такое информационный шум?
Я улыбнулась, отрицательно покачав головой.
— Мы потребляем просто фантастические количества информации. Всюду, на улице, дома, на учебе или работе — везде нас преследует по пятам Мефистофель двадцать первого века. Он насильно запихивает в наши мозги и нужные вещи, и бесполезную ерунду в хаотичном порядке, так, что мы просто не успеваем переварить её. Реклама. Соцсети. Телевидение. Разговоры людей. Игры. Музыка. Сериалы. Всё это мешается в одном котле, из которого нам уже не выбраться. И если изначально наши собрания были чем-то вроде глотка воздуха — то теперь это самый большой, самый концентрированный рассадник заразы. Ты смотрела со стороны? За пару часов мы пытаемся затолкать в себя мудрость всей истории человечества, и в результате не получаем ничего… Скажи, много ты нарисовала? Ты не продвинулась дальше эскизов. Спроси Игоря, что он вынес из всех лекций по нейробиологии? Дай бог, он вспомнит хотя бы, как выглядел лектор! Но как мы все кичимся тем, что больны тяжелее всех!
С каждой затяжкой мне становилось чуть хуже. Я отказывалась верить в пафосную чушь Эдуарда — но память заботливо подсказывала, что нам с Игорем не хватало не только усидчивости или атмосферы. Просто требовалось сбросить груз информации, и правда.
— Я и говорю, — продолжал Эдуард, наверняка заметив, как смутил меня, — что куда больше пользы было бы, если бы мы просто приходили, садились и молчали. Впрочем, пока мы еще что-то можем вынести из этих посиделок. Просто однажды мы соберемся и тут же начнем пить пиво. Вот и всё.
Я посмотрела на Эдуарда. Он чуть запыхался от длинного монолога и злостно приглаживал зачес на голове. Я вдруг заметила, что курю фильтр.
— Сплошной шум, — сказал Эдуард.