Пощёчина

Пощёчина
Рассказ







   Шлёпать или не шлёпать? Под таким названием публикация попалась ей на глаза.
   
   Она быстро пробежала ее глазами. Речь шла  о том, надо или не надо шлёпать детей, если все доводы уже исчерпаны, но не возымели действия.  Она  немного задумалась, пытаясь вспомнить, шлёпали ли её родители. Нет, ничего не приходило на ум , да и не могло прийти. Себя она помнила послушной девочкой, беспрекословно подчиняющейся не только родителям, но и любому взрослому человеку. Так её воспитали и это было нормой её поведения. Она считала , особенно не задумываясь над этой темой, что так ведут себя все дети. Как же иначе? Потом, когда она повзрослела и  у неё уже был сын, ей в голову не приходило наказывать его шлепком. Он не создавал ситуаций, которые бы выводили её из состояния равновесия. С ним можно было договориться, объяснить, убедить, в крайнем случае. Не было проблемы с приходом домой в подростковом возрасте, когда всем хочется погулять подольше.  Она ему сказала просто:

-  Мне бы хотелось, чтобы ты в одиннадцать был дома, иначе мы с папой будем волноваться и пойдем тебя искать.

   Он удивился, но она объяснила, что ни она, ни отец не смогут заснуть, если его не будет дома. Этого оказалось достаточно, чтобы ровно в одиннадцать он возвращался домой. В это не все верили и отец  приятеля  сына, с которым он проводил много времени во дворе днем,  часто заходил к ним домой по вечерам  в поисках своего сына. Она отвечала, что их сын уже спит, он приходит в одиннадцать. Ему пришлось поверить в это.

   Бить ребёнка ей казалось подлостью. Ну, как можно бить ребенка?  Ведь сила действия должна  равняться  силе противодействия. Ребёнок не в состоянии ответить на физическое воздействие, то есть, он беспомощен, а его бьют, зная это. Вот уже на взрослого ребёнка, вероятно, рука не поднимется у такого родителя, потому что он может не захотеть терпеть такое унижение от родителя  и  будет защищаться. Это  уже вообще ни в какие ворота… .

   То  есть, если хочешь поднять на кого-то руку, то это должен быть соизмеримый по силам с тобой человек, чтобы ты смог гипотетически получить противодействие по-честному. Разумеется, если ты уж никак без этого не можешь и использовал все методы убеждения.

   Так примерно думала она, просматривая  спорную  публикацию, где приводились все доводы «за» и «против».

   Кто-то утверждал, что один-два шлепка – не страшно. А кто-то сразу же ему возражал:  «для некоторых даже один раз может оказаться  довольно чувствительным моментом, который будет вспоминаться всю жизнь».


   И вот это, сказанное общо, не примененное к родителям, сразу  вернуло её в далекое детство, когда она ещё училась в третьем классе.
   Тогда ещё в классах стояли  школьные парты, раскрашенные  черным и коричневым краской. Впереди стояли маленькие парты, на них сидели те, кто поменьше ростом, а последние парты были побольше – для высоких и крупных детей.  Парты были очень прочные, с выемкой под чернильницу и желобками для ручек. Крышки парт откидывались, чтобы было удобно располагаться. Наклон парт надежно уберегал от порчи зрения и от сколиоза, которым, насколько она помнила, никто не страдал. Не то, что сейчас.
 
   Была перемена, часть детей выбежала на улицу, а часть осталась в классе.

   Она с подружкой переговаривались, качаясь на руках  на высоких партах. Одна рука на спинке сидения, вторая – на откинутой крышке. Ноги вытянуты вперёд. Она была довольно крепкой девочкой  и физические упражнения, которые она видела в таком раскачивании, ей нравились. Валерка, на чьей парте она раскачивалась, появился с лёту, внезапно. На каче назад его не было, а на каче вперёд он уже появился. Она же как раз отвернулась в сторону и не видела его, подошедшего. Он встал на своё место и она, качнувшись вперед, попала ногами ему по брюкам, тотчас соскочила в смущении и неловкости, увидев его и машинально говоря  « Ой, прости, пожалуйста!»
   Но в это время она уже получала звонкую пощёчину от него.

   Ей показалось, что пощёчину слышали все.
 
  Она была такой громкой  и резкой... .  От того, что она искренне извинилась перед ним, но всё-таки была наказана им физически, она вначале пришла в недоумение. Рот, только что произнесший «пожалуйста», так и остался открытым  на звуке «а». Красной стала не только щека, получившая пощёчину, но и всё лицо.  Ей было невыносимо стыдно, что её только что ударили по лицу. Её, никем не битую никогда. Хотелось плакать от несправедливости,  щёку пекло, но стыдно было плакать и она не знала, что ей делать. Она вообще не знала, как себя вести в этой ситуации.  Он что-то ещё говорил в возмущении,  вероятно, оправдывая свои действия, но она этого  не слышала.  Как будто выключили звук. Она видела его злой взгляд и шевелящиеся губы. И знала, что  никому ни за что не расскажет этого из домашних и вообще никому. Она даже не понимала, что были свидетели этого инцидента. Странным образом никто не стал рассказывать  об этом другим  ребятам. Во всяком случае, ей никто никогда не напоминал об этом. 

   Валерка  впоследствии делал вид, что ничего не произошло. Она же его просто не  замечала.  В её душе поселилась ненависть к нему, как к человеку, поднявшему на неё руку.  Она пронесла эту ненависть через всю жизнь.  Никто никогда ни до того, ни после  не тронул её пальцем.  Валерка был её единственным обидчиком.   Она никому не рассказывала об этом.  Очень много лет прошло, прежде , чем она рассказала об этом мужу . Он смотрел на неё с сочувствием.  И рассказала об этом  с досады, лишь когда узнала, что Валерка  умер. С досады - потому что так и не сможет теперь отдать ему долг.  Единственное, что позволила себе сказать и не жалеет об этом:

-  Так ему и  надо! 

   Именно тогда муж и посмотрел на неё с сочувствием.

   Вот такой  «чувствительный момент» имел место быть в её жизни, который запомнился навсегда.

   Она прислушалась к себе: простила или не простила Валерке?  Может, многие  осудят её за это, но не простила.
 
 -  Так что решайте сами, шлёпать или не шлёпать. Но не промахнитесь, - произнесла она вслух  кому-то.


Январь,2014